леных
жидкостей...
   - Начн„м с того, что всю  дорогу  этот  внебрачный  сын  каракумского
шакала клялся, что построит на мои деньги самую большую  мечеть.  А  сам
выучится  на  муллу,  будет  по  утрам  залезать  на  минарет  и   своим
козлоподобным голосом славить бессмертное имя Аллаха... Я был терпелив и
не разубеждал беднягу, ибо доподлинно известно: "Кто имеет  медный  щит,
тот имеет медный лоб". К старым развалинам Гуль-Муллы дотопали где-то  к
полудню, по пути я ещ„ убедил его купить мешок побольше  для  откопанных
денег. Так этот предусмотрительный пасынок безрогой коровы  взял  такой,
что в него можно было запихнуть даже Тадж-Махал!
   - Тадж-Мх...мх...мыхал... Ой, не могу!  -  опять  затрясся  в  пьяном
хохоте счастливый башмачник.  Оболенский  благодушно  сунул  ему  в  рот
недоделанный чувяк (слишком громкий смех был не в их  интересах).  Ходжа
покачал в своей пиале остатки вина, зачем-то по-собачьему лизнул  его  и
продолжил:
   - Мы зашли за минарет, и он битый час обкапывал своим ятаганом чью-то
могильную плиту. Это, конечно,  очень  грозное  оружие,  но  в  качестве
мотыги никуда не годится. Я, кажется,  даже  задремал  в  тен„чке,  пока
взмыленный бородач окончательно не ст„р себе руки до мозолей. От жары  и
пота он снял с себя вс„, кроме нижних штанов...  И  вс„  равно  сдвинуть
такой кусок камня в одиночку ему было не под силу. Пришлось  признаться,
что я делал это с помощью ночных дэвов, хранителей развалин,  и  поэтому
заклинание их вызова надо произносить в темноте...
   - А... пщему в тем...н... те?!
   - Ну они же ночные дэвы... Из тех дэв,  что  приходят  по  ночам,  по
вызову. Их ещ„ называют путанами, вокзальными феями или вот, как у  вас,
ласкательно - "дэвушки"... - охотно просветил Лев.
   - Клянусь чалмой пророка, от тебя ничего не скроешь, о мой  вороватый
друг! - восхищ„нно прищ„лкнул языком Насреддин. - Хотя  я  имел  в  виду
других дэвов, но к твоим "ласкательным" мы тоже верн„мся в сво„ время...
По моему совету, этот недобритый брат башкирского барана полез в  мешок,
дабы во тьме читать заклинание. Для пущей надежности  он  освободил  мне
руки,  чтоб  я  мог  затянуть  мешок  для  исключения  попадания,   даже
случайного, солнечного лучика. Конечно, я не мог не  уступить  страстной
просьбе мусульманина... Потом он усердно учил слова (пока я переодевался
в его платье) и старательно  оглашал  окрестности  правдолюбивыми  рубай
твоего уважаемого дедушки Хайяма: "Мы чалму из тончайшего льна продадим,
и корону султана спьяна  продадим.  Принадлежность  святош,  драгоценные
ч„тки, не торгуясь, за чашу вина продадим!" О Хызр благословенный, голос
у недал„кого громче, чем у нашего Рабиновича...
   - Да, кстати, а где мой ос„л?
   - Мой! - сухо напомнил Ходжа. - Когда ты втравил меня в это дело,  то
сознательно пожертвовал мне осла. Я давно просил у Аллаха ниспослать мне
именно такого. Между прочим, он привязан у задней стены...
   - А дальше... ну-у... ч„ он... с ним... дальше-то?!
   - Я говорил, больше ему не наливать?
   - Я и не наливал, он втихаря из твоей пиалы перелил.
   - Вот пьянь! - ахнул Оболенский. - Наш„л у кого красть...
   - Да уж, похоже, башмачник Ахмед - первый человек, ограбивший  самого
Багдадского вора! Ладно, ляг на место,  о  нетрезвый  отпрыск  случайной
любви торопливых родителей, я поведаю тебе конец этой истории.
   - Ты уже три раза поведывал.
   - Вах! Стыдись, Лев! Не  тебе  же  рассказываю...  Мне,  может  быть,
самому приятно лишний раз вспомнить?! Так вот, потом я вышел  к  мечети,
остановил двух благопристойных юношей, идущих из медресе, и приказал  им
посторожить мешок с богохульником и злодеем. Один  обещал  вслух  читать
над ним молитву, а  другой  -  бить  по  мешку  палкой,  если  раскаяние
грешника не будет достаточно искренним.  Надеюсь,  все  трое  с  пользой
проводят время...
   Добросовестного рассказчика прервал торопливый стук копытцем в стену.
Переглянувшись с Ходжой, Оболенский встал и осторожно выглянул наружу  -
ослик вовремя поднял тревогу: по базару шли мрачные стражники  с  ч„рным
ястребом на щитах. Они переворачивали все лотки, заглядывали в  палатки,
врывались в лавки, с бульдожьим упрямством кого-то разыскивая.  Впрочем,
кого именно, нашим героям объяснять не пришлось - на  этот  сч„т  у  них
было только одно предположение, и оно было верным...
   - Шухер, братва! Нас ищут!
   - О шайтан! Сколько же меднолобых нагнали по наши головы... -  только
присвистнул  Насреддин,  лихорадочно  нахлобучивая  на  макушку  шлем  с
чалмой. - Л„ва-джан, от меня сильно пахнет вином?
   - А ну, дыхни! Вау-у... попроси у  Ахмеда  сырого  лука  или  "Дирол"
ментоловый, а то даже мне от твоего перегара петь хочется.
   - Вай мэ! Да на себя бы посмотрел...  -  в  тон  отмазался  Ходжа.  -
Бороду поправь, она у тебя почему-то прямо из левого уха раст„т,  и  нос
намажь кислым молоком - горит, как...
   - ...лампочка Ильича! - утвердительно закончил Оболенский, быстренько
наводя необходимый макияж. - Берем Ахмедку, грузим плашмя на  Рабиновича
и делаем ноги. Аллах не выдаст, верблюд не съест! Насч„т  верблюда  могу
поклясться, сам проверял...
   - Да, как говорили мудрецы: "Не знающий укуса пч„л  не  оценит  вкуса
м„да". Ахмед... Ахмед! О  нечестивый  внук  нетрезвой  лягушки,  как  ты
можешь спать в такое время?!
   А  бедолагу-башмачника,   свято   соблюдавшего   строку   Корана   и,
соответственно, давно не принимавшего "за воротник", развезло в никакую!
Благо что пьяных дебошей он пока не учинял, а смирненько храпел  себе  в
уголке, обняв пустой кувшин и сопя носом в холодные "останки" плова.
   - Не надо, не  буди!  -  Оболенский  перехватил  руку  замахнувшегося
Ходжи. - Грузим его так, меньше брыкаться будет. Я за руки, ты за  нога,
взя-а-ли... О, какой же ты тяж„лый, худосочный  производитель  кустарных
тапок с загнутыми носами! Рабинович?! Ты хоть не зли,  наш„л  время  для
шуток...
   Видимо, ослик вс„-таки осознал значимость возложенной на него  задачи
и перестал брыкаться. Но в детских глазах лопоухого животного  затаились
огоньки невысказанной обиды, ибо возить на себе пьяниц он  явно  почитал
недостойным! На этот раз Рабинович смолчал и подчинился... Льву не очень
понравилась такая подозрительная покорность, но рассуждать было некогда.
Перебросив  блаженствующего  Ахмеда  на  спину  ослика,  друзья  шагнули
навстречу неумолимой судьбе. Почему уже друзья? Да, я помню, что сначала
они совершенно не понравились друг другу, но поверьте, в среде настоящих
мужчин уважение  заво„вывается  быстро.  Общие  враги  порой  объединяют
сильней, чем кровные узы. И Ходжа  Насреддин  в  этой  долгой,  неравной
схватке с честью доказал сво„  право  носить  высокое  имя  "возмутителя
спокойствия" в веках! А Лев... что ж, он  всегда  слишком  легкомысленно
относился  к  славе.  Думаю,  что  только  из-за  этого   затерялось   у
неблагодарных потомков его настоящее имя, оставив нам  лишь  неотразимый
титул - Багдадский вор!

***

   Настоятель храма просто обязан заниматься боксом!
   Золотое правило шаолиньских монахов.

   Уйти с базара незамеченными они не  могли,  стражники  Шехмета  знали
сво„  дело,  и  все  уголочки-проулочки  были  перекрыты  основательными
пикетами. Поодиночке  нашим  героям  наверняка  бы  удалось  удрать,  но
бросить в лавчонке пьяного  Ахмеда  -  означало  навлечь  на  башмачника
справедливые подозрения. Не говоря уж о том, что пьянство - большой грех
в исламе, несчастный в таком состоянии разом бы  выболтал  вс„.  Поэтому
авантюристы пошли ва-банк, внаглую двинувшись через весь базар навстречу
ожидающим их стражам порядка. Торговцы и покупатели, местные и приезжие,
нищие и дервиши, женщины в чадрах и босоногие мальчишки - все возмущ„нно
галдели, толкались, путались друг у друга под ногами,  но  революций  не
устраивали, видимо, народу подобные "базарные чистки" были не в новинку.
   - Лев!
   - Во имя Аллаха... - царственно продолжал Оболенский, почему-то мелко
крестя каждого, кто кланялся ему как лицу духовному.
   - Лев! Чтоб тебе опупеть раньше времени... Ты хочешь нас погубить?!
   - Конкретизируйте ваши инсинуации.
   - Какого шайтана ты делаешь?!
   - Я их благословляю.
   - Крестным знамением?! - на  полуш„поте  взвыл  Ходжа,  он  ш„л  чуть
сзади, обливаясь потом, и придерживал пьяного Ахмеда, так и  норовившего
сползти с ослика. - Тут же вс„ вокруг правоверные мусульмане! Один ты...
Слушай, а ты, часом, не тайный христианин?!
   -  Пресвятая  богородица,  конечно  же  нет!  -  искренне  возмутился
Оболенский, но в душе засомневался. Уж  слишком  естественным  было  для
него упоминание православных  святых  и  ощущение  нехватки  серебряного
крестика на шее. Но спорить  с  самим  собой  в  такое  отчаянное  время
казалось непростительной глупостью, а потому первого же вставшего у  них
на пути стражника  Лев  уже  не  перекрестил,  а...  по-отечески  обнял,
троекратно расцеловав в обе щеки! Шестеро боевых товарищей  обласканного
героя буквально остолбенели на месте... Ну, и в  результате  Оболенский,
естественно, прош„л через караул беспрепятственно. Никому и в голову  не
взбрело даже задать хоть один невежливый  вопрос  такому  любвеобильному
муфтию, не говоря уж о попытке  задержать...  А  вот  Ходжу  Насреддина,
разумеется, остановили...
   - Из чьего ты десятка, собрат наш?
   - Ха, да разве не видно по моей осанке и горделивому виду?! -  храбро
ответствовал  домулло,  бледнея  от  страха.  -  Наш  десятник   человек
мужественный и суровый, с сердцем снежного барса  и  норовом  сибирского
тура, он не любит, чтобы его имя трепали попусту...
   - Тьфу, шайтан! Если ты из людей этого зазнайки Махмуда, так и скажи,
а то навертел тут... - сразу "угадали" стражи. Ходжа безропотно  кивнул,
ему-то уж точно было без разницы. Главное, что приняли за своего, дальше
посмотрим...
   - Кого это ты тащишь?
   - Поймал нарушителя заповедей Аллаха - этот наглец не  только  посмел
пить вино, недозволительное истинным мусульманам, но ещ„ и упился им  до
визга презренной свиньи!
   - Уй, нехороший сын шакала... - однообразно ругнулись  стражники,  но
допрос не прекратили. - Брось его в  арык,  нам  поручили  более  важное
дело. Разве твой начальник тебе не сказал?
   - А... м... ну вы же знаете нашего Махмуда!
   - Да уж, знаем... Вся городская стража поднята  по  приказу  грозного
Шехмета,  да  продлит  Аллах  его  годы!  В  Багдаде  появился  странный
чужеземец, оскверняющий самим своим дыханием благословенный воздух наших
улиц. Этот злодей ограбил целый бухарский караван, украл стада  ослов  у
двух братьев, жестоко обманул и избил самого юного стража и в довершение
всех преступлений... попытался отравить самого господина Шехмета!
   - Ва-а-а-х... - невольно вырвалось у обалдевшего Ходжи.  -  Так  этот
гад уп„р столько добра и даже не поделился с товарищем?!
   - Не болтай лишнего! О том, как, чем и с кем  делится  Далила-хитрица
или Али Каирская ртуть, запрещено даже думать!  Что-то  плохо  вас  учит
этот тупоголовый Махмуд...
   - О благороднорожд„нные друзья, -  отдышавшись  и  хоть  как-то  уняв
безумно бьющееся сердце, заговорил Ходжа. - Я сейчас же последую  вашему
совету, сброшу недостойного в арык, отведу его осла  в  наши  казармы  и
усердно примусь за розыски чужеземца. Молю об одном - скажите,  где  мой
десяток?
   - Да вон же, разуй глаза! - сочувственно посоветовал кто-то.
   Насреддин повернул голову, глянул, изменился в лице и, не вдаваясь  в
объяснения, размашистым шагом рванул с базара.  Стражники  Шехмета  чуть
удивл„нно воззрились ему вослед, пока шестеро других стражей с полуголым
человеком не подбежали к ним, возмущ„нно вопя:
   - Зачем вы отпустили злодея?! Это  же  коварный  обманщик  Насреддин,
фальшивый мулла и бесстыжий плут! Он украл всю одежду бедного Фарида...
   Теперь  уже  все   тринадцать   городских   стражников,   таким   вот
несчастливым числом, развернулись в погоню. И надо признать, догнали  бы
фальшивого "собрата" достаточно быстро (тот не  мог  бежать,  вынужденно
придерживая   постоянно   сползающего   башмачника),    но    на    пути
преследователей непоколебимой скалой встал  высоченный  муфтий  в  белых
одеждах:
   - Во имя Аллаха, остановитесь, еретики! Ещ„ шаг - и я тут же всех  от
церкви понаотлучаю на фиг!
   Стражники невольно замерли, сраж„нные мощью львиного голоса и опасным
русским   весельем.,   заигравшим   в   голубых   глазах   представителя
мусульманского духовенства. Оболенский, как вы помните, беспрепятственно
прошедший мимо оцепления, повернул назад, как  только  увидел,  что  его
друзьям грозит опасность. Прикрывая широкой спиной отход Ходжи, Ахмеда и
Рабиновича, он воздел руки к небесам и постарался возвысить  голос  так,
чтоб его услышало полбазара:
   - Именем Господа нашего, принявшего смерть на кресте, и  пророка  его
Мухаммеда, прокляну каждого, кто только вякнет слово против! Это до чего
же вы тут дошли без  духовного  пастыря?!  Своим  же  правоверным  морду
бь„те...  Можно  подумать,  у  вас  на  роль  бокс„рской  груши   других
вероисповеданий мало? А преподобные Муны, Шри-Чинмои бритоголовые,  гуру
Нахабы, Ваджры всякие, я уж молчу о Роне Хаббарде... Вот где разгуляться
чешущемуся  кулаку  истинного  мусульманина!  Покайтесь,   дети   мои...
Покайтесь в грехах своих публично! Или я за себя не отвечаю...
   - Это... он! - почему-то  тонюсеньким  голоском  пропищал  тот  самый
бородач, что арестовывал Льва и  "одолжил"  свой  костюмчик  Насреддину.
Теперь он белел среди разодетых в  шелка  и  доспехи  товарищей  нижними
шароварами и, дрожа, махал в сторону Оболенского  руками.  -  Это  он  -
Багдадский вор! Я запомнил его по глазам...
   Стражники нервно склонили копья, народ  со  всех  сторон  окружил  их
плотной стеной, ожидая развязки. Прочие слуги закона бросили свои посты,
освободив все проходы, и  также  двинулись  к  месту  развития  основных
событий. Убедившись, что на него все смотрят и бежать в общем-то некуда,
Оболенский поучительно покрутил пальцем у виска:
   - Дожили... Нет, граждане багдадцы, вы только  гляньте,  что  тут  за
произвол творится?! Меня, честного православного муфтия, какая-то  шавка
полицейская во всех грехах обвиняет...
   - Да он же  это!  Точно  -  он,  клянусь  аллахом!  -  Осмелевший  от
численного превосходства Фарид бодро прыгнул впер„д,  вцепился  в  белую
бороду Льва и... оторвал е„ напрочь. Народ испуганно ахнул... Но  вместо
того чтобы  упасть,  обливаясь  кровью,  "православный  муфтий"  почесал
гладко выбритый подбородок и, повернувшись к людям, заявил:
   - Вот! Видели?! При  вс„м  базаре  опозорили  уважаемого  человека  -
бороду  оторвали...  И  кто?!  Извращенец  в  нижнем  белье,  горилла  с
тараканьими мозгами! Ну, ч„? Так никто и не заступится за  мо„  духовное
лицо? Ладно, тогда я сам...
   Никто и моргнуть не успел,  как  мощный  свинг  Оболенского  отправил
раздетого стражника в короткий  пол„т.  Для  остальных  шехметовцев  это
послужило сигналом к  бою...  Нет,  как  бы  то  ни  было,  один  против
двенадцати Лев бы не выстоял. Он только-только успел всласть дать в  ухо
самому  резвому,  как  над  базаром  взлетел  истошный  крик   какого-то
фанатичного поборника истинной веры:
   - Что же мы стоим, правоверные?! Муфтия бьют!!!
   Это было первое всенародное гулянье за многие годы...

***

   Зиндан - театр, а воры в н„м - акт„ры.
   Лирика.

   Лев рассказывал, что ему в этот день здорово досталось, но и он,  как
водится,   отв„л   душу.   Вообще,   жители   Востока   гораздо    более
законопослушные граждане,  чем,  например,  европейцы  или,  не  приведи
господи, россияне. Это у нас с вами чуть что не  так  -  народ  разом  в
обиженку, и очередной бунт обеспечен. О крупных исторических  восстаниях
(типа разинщины, пугач„вщины или, тем более, Октябрьской революции) речь
даже не ид„т. Если полистаете страницы учебника истории, то пойм„те, что
мелкие бунты, на уровне губерний, уездов, городков и деревень, в  России
вспыхивали едва  ли  не  с  помесячной  периодичностью.  Прямо  какие-то
регулярные   "критические   дни"   для   страны,   прошу   прощения   за
вульгарность... На Востоке, в Персии или Аравии, вс„ было гораздо  более
благопристойно  (по  крайней  мере  внешне).  Может  быть,  там   законы
пож„стче, может, люди умеют учиться на чужих ошибках,  но  вот  то,  что
произошло на багдадском базаре, было для города из  ряда  вон  выходящим
событием. Учинить грандиозную драку, выступив против стражи  Шехмета,  а
значит, и против самого эмира... это круто!  Держу  пари,  разгоряч„нные
багдадцы  и  сами  не  поняли,  куда  влезли...  Мусульмане  приучены  к
покорности "властям предержащим" и решились на активное  противодействие
закону исключительно потому, что  усмотрели  в  поведении  стражи  явное
оскорбление ислама. Факт избиения ни в ч„м  не  повинного  "муфтия"  (то
есть лица духовного, облеч„нного  доверием  Аллаха)  подрывал  в  глазах
народа сами устои истинной веры.  На  ч„м,  как  вы  видели,  и  удалось
сыграть беспринципному голубоглазому мошеннику. И о ч„м Лев, кстати,  ни
разу не пожалел, хотя размышлять об этом ему пришлось в тюрьме...
   Зиндан. Красивое,  загадочно-звенящее  слово,  а  на  деле  -  сырая,
вонючая  яма  за  конюшней,  на  задворках  глинобитного  барака,  гордо
именовавшегося казармой. Оболенского повязали чисто случайно, кто-то  из
стражников   сломал   тяж„лое   копь„   о   его   кудрявую   голову,   и
бессознательного  святошу,  словно  пойманного  гиппопотама,  под  шумок
уволокли с базара.  Его  честно  тащили  на  собственных  горбах  четыре
стражника, все прочие так завязли в драке, что явились  уже  под  вечер,
хромая и поддерживая друг друга. Высокородный  господин  Шехмет  тут  же
приказал посадить Багдадского вора на кол, но был срочно вызван к  эмиру
и перен„с казнь на утро. Таким образом, Оболенский приш„л в себя  спустя
довольно долгое время от боли в  голове  и  ломоты  в  пояснице.  Вокруг
кромешная тьма... Где-то высоко маленькое, круглое  окошечко,  прикрытое
деревянной решеткой, и сквозь него струится слабенький лунный свет.
   - Какого шайтана я здесь делаю? Неужели сам заполз с похмелюги... - К
чести нашего героя, стоит признать, что он ни от чего не открещивался и,
как попал в столь незавидное положение, вспомнил быстро. - Ах ты, стража
шехметовская, мать вашу за ногу да об стенку! Запихнул и -  таки  ясного
сокола в камеру одиночную, срок безвинно  мотать...  Ой,  „шкин  кот,  а
условия-то тут какие свинские!
   Кое-как встав на ноги и убедившись, что на первый  взгляд  ничего  не
поломано, не откусано и не  отрублено,  Лев  попытался  осмотреть  место
своего заключения. Результаты показались  ему  не  очень  утешительными:
большая яма без малейших нам„ков на удобства (нет ни нар. ни туалета, ни
питьевой воды),  стены  гладкие  из  обожж„нной  глины  (изнутри  зиндан
заполняли ветками и запаливали огромный  костер,  укреплявший  глину  на
стенах до крепости стандартного кирпича), выход один -  через  отверстие
сверху, но оно так высоко, что подняться  без  вер„вки  или  лестницы  -
задача  абсолютно  невыполнимая.  На  холодном  полу   нашлось   немного
перепрелой соломы, обрывки  тряпок  и  чьи-то  кости.  Ну,  и  воздух...
соответственный. От столь ужасающей антисанитарии Лев  впал  в  глубокую
депрессию. Он  грузно  уселся  прямо  на  пол  и  очень  тихим  голосом,
сдержанно, без истерики, попытался поговорить сам с  собой.  Обычно  это
считается первым  признаком  сумасшествия,  но,  поверьте,  не  в  нашем
случае.
   - Тихо, Л„вушка, не плачь,  не  утонет  в  речке  мяч1  Надо  мыслить
позитивно, так и дедушка Хайям учил, чтоб ему...  Отдыхает  старый  хрен
где-нибудь на Карибском побережье, коктейли через трубочку пь„т, девиц в
бикини любовными рубай охмуряет, а я тут сижу по уши в вонизме, как граф
Монте-Кристо! Ох, ох, ох... что ж я маленьким не с