имся?  Думаю,  в  тво„м  гареме  меня  снова   примут   с
радостью...
   Последние слова моего друга потонули в таком гоготе,  что  деревянный
помост  закачался!  Казалось,  разом  засмеялась  вся  площадь...  Люди,
лошади, бродячие собаки, голуби на крышах, минареты и здания, деревья  и
облака - вс„ задохнулось в едином порыве нечеловеческого  хохота!  Селим
ибн Гарун аль-Рашид пробовал что-то объяснить, но его никто  не  слушал.
Неуправляемое веселье овладело душами, и если бы в  этот  момент  кто-то
умер от смеха, то он предстал бы пред взором  Всевышнего  с  улыбкой  до
ушей! Народ катался, схватившись за животы,  стражники  ржали,  даже  не
прикрываясь Щитами, царедворцы и нукеры висели друг на друге, не в силах
остановить распирающий гогот. Не смеялся только один человек. Вы  знаете
- кто, и ему действительно было совсем  не  смешно.  Криками  и  пинками
эмиру кое-как удалось поднять своих же стражников, заставляя их взять  в
кольцо двух возмутителей спокойствия.
   - Вы будете казнены сию же минуту!
   - За что?  -  хихикнули  оба,  народ  успокоился  довольно  быстро  и
посерь„знел, видя, что события принимают совсем нежелательный оборот.
   - Ничего не хочу знать, казнить, и вс„!
   - А как же закон?
   -  Казни-и-и-ть!!!  -  взвыл  Селим  ибн  Гарун  аль-Рашид,   площадь
возмущ„нно  замерла.  Лев  ободряюще  похлопал  Насреддина  по  плечу  и
спокойно уточнил:
   - Шайтан с тобой, не ори только... Но прежде, чем мне отрубят голову,
я могу попросить, чтобы дедушке Хайяму  вс„-таки  вернули  его  законное
имущество в размере одной „мкости для алкогольных напитков?
   - Можешь... - скрипнул зубом эмир. - Где этот проклятый кувшин?
   Кто-то из стражи быстренько сбегал в караулку и  притащил  совершенно
обычный глиняный кувшин для вина. Эмир потряс им, понюхал  горлышко,  не
обнаружил ничего подозрительного и попытался сунуть себе под мышку:
   - Твой дед получит его после твоей смерти.
   - Э нет... - Никто не мог бы  сказать,  каким  образом  кувшин  вдруг
оказался в ловких руках Оболенского. - Такие дела надо доводить до конца
собственноручно. Эй, Бабудай-Ага! Ты где? А ну, вылезай...
   Мгновение спустя из  горлышка  кувшина  повалил  ч„рный  дым,  и  над
базарной   площадью   вырос   двадцатиметровый   джинн!   Кто-то   успел
взвизгнуть...

***

   Смех - это знак равенства между царем и нищим.
   Марк Твен.

   На этот сч„т в одном из хадисов прямо сказано: "Тот из вас, кто видит
нечто непотребное, должен исправить это с помощью руки своей. Если же  у
него не хватит на это сил, тогда он  должен  постараться  исправить  это
словом уст своих. Но если у него и на  это  не  хватит  сил,  то  он  по
меньшей мере должен ужаснуться этому всем  сердцем  своим!"  Лев  всегда
считал, что эмир Багдада в своей борьбе против греха изрядно  перегибает
палку. А значит, ему,  Льву,  как  истинному  мусульманину  вменяется  в
обязанность беспременно вмешаться. Дабы честно и нелицеприятно поправить
вс„ рукою своей, словом из уст своих, ну и конечно же сердцем!
   - Что тебе угодно, о неисправимый Багдадский вор? - пророкотал джинн,
изо всех сил стараясь выглядеть предельно  крутым  и  впечатляющим.  Это
стоило  сделать,  ибо  не  будем  врать,  что  все  горожане  при   виде
здоровенного монстра впали в истерику  и  бледность.  Вовсе  нет...  Ну,
многие, конечно, пригнулись, кое-кто даже зажмурился от  страха,  но  не
убежал ни один. То ли джинны на Востоке не такая  уж  диковинка,  то  ли
здесь,  на  базарной  площади,  становилось  слишком  уж  интересно,   а
любопытство - самый большой двигатель прогресса и самая сильная слабость
человеческой души.
   - Здорово, Бабудай-Ага! Сто лет не видались, как жизнь, как дети, как
супруга?
   - Хвала небесам, вс„ в порядке... - Джинн наклонился пониже и ш„потом
доложил:
   - Ты все перепутал, уважаемый! Меня мог вызвать только  твой  дед,  и
потом, для этого надо хотя бы потереть кувшин. Я  бы  не  настаивал,  но
традиции есть традиции...
   - Ладно, приму к сведению.  Дедушка  Хайям,  ты  не  против,  если  я
загадаю одно желание?
   - А у меня и осталось всего одно, - прямо с места крикнул  старик.  -
Трать его, о мой бесшабашный внук!
   - Так, так, так... и чего бы мне эдакого пожелать? -  Лев  Оболенский
изобразил на  челе  мучительную  работу  мысли.  -  Вообще-то,  в  свете
последних событий, когда нас вот-вот обезглавят, наверное, стоило  бы...
Эй, эмир! Ты, случайно, не передумал нас казнить?
   - Вы... свободны, - тупо выдавил Селим ибн Гарун  аль-Рашид,  опустив
голову в знак признания своего поражения.
   - Хвала  аллаху  за  такое  правосудие!  -  счастливо  возопил  Ходжа
Насреддин, подпихивая друга в спину. - Бери дедушку и  пойд„м  отсюда  в
ближайшую  чайхану  самого  дальнего  города.  В   какую-нибудь   Басру,
например... айда!
   - Не пойду.
   - Что ты сказал, Л„ва-джан?
   - Ты иди, а я пока задержусь. Мне кажется, у  вас  тут  надо  кое-что
поправить... - сощурясь, заявил Лев, странно посматривая на  эмира.  Тот
сидел ни жив ни мертв, белее потолка,  и  вся  площадь  совершенно  ясно
поняла, ЧТО сейчас произойд„т. Не думайте, будто бы на Востоке дворцовые
перевороты чрезмерная редкость... Просто обычно их совершают  лица,  так
или иначе приближенные к  реальной  власти.  Всякие  внебрачные  принцы,
опальные сыновья султанов, дети купцов и, на худой конец, великие  герои
из народа. Но не уличный жулик...
   Первым опомнился вс„ тот же Насреддин:
   - Ва-а-х, так ты, о подлейший из соучастников, вознамерился сам стать
эмиром?!
   - Ходжа, я не...
   - Молчи, лукавый преступник с языком пустынной гюрзы! Ты сразил  меня
стрелой обиды прямо в печень, и она вот-вот  выйдет  через...  нет,  это
неприлично. Оставим стрелу в покое... Как ты посмел хотя бы помыслить  о
присвоении себе законного трона эмиров Багдада?!
   - Слушай, может, ты вс„-таки меня...
   - И не надейся, о голоштанный преступатель клятв! Я больше не  поверю
ни единому твоему слову... Легко ниспровергать эмира,  имея  за  плечами
самого большого  из  всех  джиннов!  А  кстати,  у  тебя  там  не  будет
свободного места визиря?
   - Я не буду эмиром.
   - А я как раз был бы очень неплохим визирем от народа, потому  что...
Что ты сказал? - споткнулся домулло. - Как это не будешь эмиром?!
   - Да так... не хочу. - Лев благодушно пожал плечами. - Я ведь вор.  А
всякая  политика,  дипломатия,  интриги,  перевыборы...  Не,  на   главу
государства долго учиться надо. На фига  мне  такой  геморрой  в  ранней
юности? У меня были совсем другие планы...
   - Ка... какие? - не выдержав, пролепетал Селим ибн  Гарун  аль-Рашид.
Кажется, он понял, что власти его лишать вс„-таки не  будут,  но  вполне
могут сотворить что-нибудь неприятное. А к помосту тем временем  активно
проталкивалась  маленькая,  храбрая  девушка   в   платье   обеспеченной
простолюдинки. Е„ вез очень убедительный ослик, нагло кусающий всех, кто
не успевал сойти  с  пути.  Вместо  обычной  чадры  лицо  всадницы  было
полуприкрыто дорогой вуалью, а глаза горели, как у голодного гуля.
   - Джамиля? - не сразу поверил  Оболенский,  пока  девушка,  спрыгнув,
проскользнула между стражниками и ловко вскарабкалась на помост.  Первым
делом она немножко повисела у него на груди, обозвав "бесчувственным"  и
"бессердечным",  потом  всхлипнула  и,  повернувшись  лицом   к   эмиру,
бухнулась на колени:
   - О великий и справедливый правитель Багдада! Я, твоя верная  раба  и
несчастная вдова, прошу милости для этого  человека.  Не  убивайте  его,
пожалуйста, а?
   - Да... мы... собственно... как бы... ну, я не очень и  собирался,  -
затравленно оглядевшись, пояснил Селим ибн Гарун аль-Рашид.
   - Тоща почему же вы его не отпускаете?
   - Я не отпускаю?! Да пусть ид„т, ради  аллаха!  Хоть  на  все  четыре
стороны из моего благословенного города. Я не отпускаю... Это он меня не
отпускает!!!
   - Л„вушка...  -  Джамиля  посмотрела  на  Оболенского,  на  кивающего
домулло,  на  здоровенного  джинна,   произвела   в   голове   несложные
математические вычисления и... бросилась на Льва с кулачками. -  Так  ты
сам захотел стать эмиром?! Ты говорил мне о  свободе,  о  демократии,  о
равноправии, о конституции и других непонятных вещах,  а  сам  только  и
ждал своего джинна, чтобы стать эмиром! Тебе так нужен его гарем?!
   - Солнышко, - шутливо отбивался Лев под нарастающие смешки  толпы,  -
но согласись, гарем - это единственный плюс во всей  работе  президента.
Где ещ„  ему  расслабляться  после  споров  о  Курильских  островах  или
опохмелки в Ирландии?
   - Л„ва-джан, - даже обиделась Джамиля, - но там  же  полно  старух  и
всяких разукрашенных дур, которые сами и тарелку вымыть не смогут,  и  в
ком... компь...ютере ничего не смыслят! А я уже слова "Микрософт Ворд" и
"Пейдж Мейкер" выучила...
   - Ты у меня прелесть! Раз такое дело,  какой,  к  лешему,  гарем?!  Я
отказываюсь  от  эмирства!  Эй,  Селим  ибн  Гарун  аль-Рашид,  ты  меня
слушаешь?
   - Только этим и занимаюсь... - сухо буркнул эмир.
   - О, да у тебя начинает проявляться сарказм, - искренне удивился Лев,
- а от сарказма уже недалеко до иронии, ты  выздоравливаешь  на  глазах.
Вот, собственно, нечто  подобное  я  и  намеревался  пожелать.  Граждане
багдадцы! Ваш эмир по сути своей человек  неплохой  и  неглупый,  просто
чересчур  серь„зный.  А  потому  менять  его  мы  не  будем!  Мы  его...
подкорректируем... Бабудай-Ага!
   Доселе  молчавший  джинн  послушно  склонился  к  Багдадскому   вору,
внимательно вслушиваясь  в  его  указания.  Вся  площадь  ждала,  затаив
дыхание  и  вытянув  шеи.  Потом  по  широкоскульному  лицу  Бабудай-Аги
пробежала довольная улыбка, он снисходительно кивнул, хлопнул  в  ладоши
и... исчез. Если зрители ждали каких-то шумных  спецэффектов  с  громом,
молниями и конфетти, то вынуждены были  разочарованно  развести  руками.
Селим ибн Гарун аль-Рашид, зажмурившийся и вжавшийся в кресло, осторожно
ощупал себя и открыл глаза. Ничего такого зримого с ним не  случилось...
В смысле, рога на лбу не выросли, уши не  удлинились  и  речь  вроде  бы
осталась по-прежнему человечьей, а не ослиной, к примеру...
   - Ну и чего ты добился? - краем рта прошипел Ходжа.
   - Сейчас увидишь, должно сработать... - точно так же отмазался Лев. -
Расскажи ему какой-нибудь анекдот.
   - Кому ему?
   - Балда, эмиру!
   - За твои анекдоты у нас сажают на кол, - душевно пояснил  Насредцин,
улыбаясь так, словно у него перекосило лицо. - Я ещ„ очень молод, я могу
исправиться, доучиться на муллу,  в  конце  концов...  Л„ва-джан,  давай
скажем, что мы пошутили, и скромненько попросим прощения?!
   Стоящая рядом Джамиля восприняла  тихую  панику  Ходжи  по-своему  и,
загородив  собой  массивного  Льва,  вновь  бухнулась  на  колени  перед
оживающим эмиром:
   - О мудрый и благородный владыка Багдада! Я, бедная вдова, припадаю к
твоим стопам с мольбой о справедливости. Пощади жизнь этого человека! Он
спас меня и многих честных мусульман сразу от восьми пустынных гулей.  И
ещ„ одного, моего бывшего... но тоже очень страшного!
   - Каких гулей? Почему спас? Ничего не понимаю... - нервно  отмахнулся
правитель, и все поняли, что сейчас  он  способен  как  казнить,  так  и
помиловать. Раз глупый  Багдадский  вор  отпустил  могучего  джинна,  то
теперь вс„ зависит от настроения эмира...
   - Я расскажу! - быстро  затараторила  Джамиля,  е„  речь  то  и  дело
перемежал выразительный ослиный рев ("Иа!"). - У меня был старый муж,  и
он был гуль! Он всех к себе заманивал, кусал и ел. А потом Л„ву  заманил
и стал пугать, а Л„ва - с ним драться, а я его подносом по голове, а  он
как зазвенит, и на н„м до сих пор вмятина. ("Иа?! Иа-а-а...") Тогда  мой
муж укусил Льва за плечо и сразу  помер!  Наверное,  отравился...  ("Иа.
Иа-а...") А потом другие гули пришли, сразу все восемь!  И  Л„ва-джан  с
Ходжой-эфенди пошли меня спасать. Л„ва украл армянского принца с саблей,
чтобы он  их  по...погасил?!  ("И-и-а-а-а-а...")  И  всех  гулей  аракой
напоили. А они не пьяные! Потом мы им опиума на угли насыпали, и они все
нанюхались... И Ходжа-эфенди тоже, у него уже двоилось и глаза  в  кучку
сошлись. ("Иа! Иа!") Лев его на улицу пон„с, я гулей сторожила, а принца
мы туда ещ„ раньше затолкали, и я тоже нанюхалась... Вот тут он нас всех
и спас! Л„ва-джан тоже в комнату пош„л, тоже  опиуму  нанюхался  и  всех
гулей пов„л с минарета летать.  ("Ий-а-а-а?!")  Так  и  кричал,  как  на
голубей: "Гуль, гуль гуль! Кыш, кыш, кыш!"  Но  они  плохо  летали...  а
падали  хорошо.  Даже  красиво  падали!  Я  не   видела,   мне   домулло
рассказал... "Муха больше не жужжит, в мусорном ведре  лежит..."  А  Лев
прищемил хвост шайтану, он же не виноват, что гули не летают. Не казните
его, пожалуйста... ("Иа?") Л„вушка  говорил,  что  это  не...  не...  не
педагогично!
   Вся площадь схватилась за голову, все взоры были умоляюще  устремлены
на эмира. А Селим ибн Гарун аль-Рашид сидел на сво„м троне, прикрыв лицо
ладонями. Его плечи судорожно вздрагивали, изредка слышались прерывистые
всхлипы, но когда встревоженные визири склонились над ним с утешениями -
он просто сполз с трона, едва дыша от... хохота! И  весь  Багдад  своими
глазами увидел самое невероятное чудо - их эмир научился смеяться...
   А в эту судьбоносную минуту небеса содрогнулись от грохота, и прямо с
облаков на город рухнула  летающая  тарелка.  Мгновенно  опознанная  как
"колесница святого Хызра", она косо замерла метрах в пяти над  помостом,
дрожа и заваливаясь набок.
   - Человек. Лев Оболенский. Спаси нас... - Ровный металлический  голос
одновременно отозвался в мозгу каждого присутствующего.
   - В ч„м  проблемы,  знойные  прибалтийские  мачо?  -  задрав  голову,
крикнул Лев.
   - Забери эту женщину! Мы не можем с  ней  возвращаться,  она  сломала
системы навигации. И потом... она это... всех уже...
   - Не понял? - притворился идиотом Оболенский.  Тарелка  д„рнулась,  и
голос подробно пояснил:
   - Она всем нам вставила  отрицательные  электроды,  перекрыла  подачу
топлива и, невзирая на растраченные ресурсы, увеличивает  обороты,  а  в
результате наши функциональные детали стираются быстрее, чем мы успеваем
их регенерировать!
   Вряд ли до кого дошло... По-моему, Лев был единственным, кто вычленил
из этой псевдонаучной белиберды смысл истинной трагедии. Потому  и  ос„л
прямо на плаху, гогоча, как  сумасшедший!  Глядя  на  него,  эмир  вновь
подхватил бациллу смеха. Обиженная "колесница", не оборачиваясь, рванула
ввысь, а на главной площади Багдада в голос хохотали два таких непохожих
человека - эмир и вор...

***

   Все писатели ВСЕГДА ВС‚ ВЫДУМЫВАЮТ.
   СП России.

   - Слушай, Лев... - продолжал я, потому что конец этой  истории  меня,
как литератора, не устраивал. - В целом вс„ замечательно - ты ходишь  по
Багдаду, мочишь корки на каждом шагу, шалишь  по  всем  направлениям,  а
смысл? Что-то мне не очень верится, что ты вот так легко отказался стать
новым эмиром... Ты же потомственный дворянин, у тебя  борьба  за  власть
генетически в крови заложена.
   - Андрюха, у тебя, как помнится, тоже в предках дворяне были?
   - У меня много кто был... - уклончиво парировал я, - но  не  обо  мне
речь. Ты хочешь сказать, что тебе были абсолютно до лампочки и дворец, и
гарем, и поклонение народа?
   - Скучно это... В сказках - красиво, а в жизни скучно.  -  Оболенский
демонстративно зевнул. Было около часа ночи, мы тихо спорили  на  кухне,
стараясь, чтобы наши голоса не беспокоили его семью.
   - Я же говорю, у них там был не самый плохой эмир. Налогообложение  -
терпимое; внутренняя политика - как у всех, ни шатко ни валко; пару  раз
ходил на войну, кого-то там успешно отбил - чего ради  мне  его  менять?
Нет, конечно, на волне народного энтузиазма и моей  бурной  популярности
вполне прокатило бы. Но что потом? Я уж молчу о реакции соседей,  всяких
там падишахов, султанов и прочих государственных деятелей... Новый  эмир
Багдада - бывший вор!
   - В ч„м-то ты прав.
   - Во вс„м! Давай ещ„ кофе налью?
   - Знаешь, я почему-то думал,  что  ты  разбер„шься  с  эмиром  как-то
иначе. Осме„шь прилюдно так, что он сам от трона  откажется  и  харакири
себе сделает. А возрожд„нным Багдадом станет править его опальный  брат,
подросший сын  или  какая-нибудь  из  молоденьких  ж„н.  Читатель  любит
сентиментальные концовки.
   - Вай мэ!  Концовку  ты,  в  конце  концов  (о  тавтология!),  можешь
придумать сам, я не обижусь. Но знаешь, этот Селим ибн Гарун аль-Рашид в
тот день так изменился, прямо как в сказке! Был жабой надутой, а стал...
   - Луи де Фюнесом? - хмыкнул я. - В одном из писем моя добрая знакомая
из  Питера  написала:  "Смех  посрамляет  пафос".  Хорошая  мысль,  если
вдуматься... Не уничтожает, а именно посрамляет. Подстригает, как газон.
Ибо буйно разросшийся пафос - это  уже  пошло,  а  пошлость  -  лишь  не
правильно  понятая   ценность.   Только   смеющийся   человек   способен
расставлять правильные акценты.
   - Очень умная девочка, познакомишь?
   - Иди ты...
   - Ой, ой, ой! Какие мы собственники...
   ... В тот "жаркий" день они ушли с площади триумфаторами! Народ  едва
не  носил  их  на  руках,  прич„м  всех  четверых,  включая  Рабиновича.
Маленький ослик тоже справедливо  считался  героем  дня,  хотя  вся  его
заслуга на этот раз исчерпывалась исключительно фактом доставки Джамили.
Без него юной, скромной девушке ни за что бы не удалось пробиться сквозь
плотные толпы народа. У всех был  праздник!  Люди  обнимались  прямо  на
улице, везде звучала музыка, и сам город, впервые за несколько последних
лет, словно бы распрямил плечи.  На  базаре  раздавали  персики  и  изюм
даром,  бродячие  акробаты  и  канатоходцы  вовсю  веселили  публику,  а
счастливые дети носились с визгом, играя в "воров и стражников", и никто
их за это не наказывал... Маленькая компания наших друзей довольно долго
плутала по узеньким улочкам, пытаясь как можно деликатнее оторваться  от
толпы восторженных почитателей. Это удалось далеко не сразу, народ ни  в
какую не хотел отпускать своих любимцев. В результате к лавке башмачника
Ахмеда добрались уже после полудня. Притомившаяся Джамиля клевала носом,
сидя на Рабиновиче и крепко держась обеими руками за его  холку.  Лев  в
чь„м-то халате и Ходжа в новой  чалме  тихо  обсуждали  произошедшее  на
площади - события последних часов и впрямь были судьбоносными не для них
одних...
   - А ты небось думал, что больше меня не увидишь?
   - Я очень на это надеялся, Л„ва-джан... Когда колесница святого Хызра
живым вознесла тебя на небеса, мо„ сердце исполнилось  просто  неземного
блаженства! Если бы я был весь покрыт струпьями и у  меня  двадцать  лет
беспрерывно болели все зубы  сразу,  а  потом,  милостью  Всевышнего,  я
получил полное излечение, то и тогда  не  испытал  бы  сотой  доли  того
удовлетворения, какое посетило меня при виде твоего вознесения...
   - А если то же самое, но короче? - попросил Лев.
   - Аллах не внял моим молитвам...
   -  Вот  это  уже  понятнее.  Я  тебе  про  эту  колесницу  как-нибудь
поподробнее    расскажу.     Сейчас     она     больше     похожа     на
экспериментально-принудительный   дом    терпимости    межгалактического
масштаба. Но это мелочи... Главное, я был в гареме!
   - Ты так ор„шь, чтобы Джамиля тоже услышала? - укоризненно  покосился
Ходжа.
   - Уп... миль пардон, нет, конечно... Это я для того, чтоб  ты  тут  с
ног до головы обзавидовался.
   - Скажи лучше, с чего это эмир решил  на  тебе  жениться?  На  взгляд
правоверного мусульманина, девушка из тебя получилась, как из  половинок
кирпича - серьги!
   - Между прочим, вашему правителю, видимо, такой вот массивной крали и
не хватало! - беззлобно огрызнулся Лев. - Как  ты  помнишь,  лично  я  в
невесты никому не набивался! Даже больше, если бы он полез с  поцелуями,
я бы...
   - Охотно верю. Пожалей эмира, ему и так сегодня досталось...