роза эмирского сада, а в  какой
же комнате и кто тебя поселил, ибо память вс„ чаще изменяет  мне,  а  на
евнухов помоложе никогда нет надежды.
   - На евнухов вообще  надежды  нет!  Не  мужики,  а  тьфу  -  сплошное
недоразумение! Хуже голубых, ей-богу...
   -  Такими  нас  создал  Аллах!  -  попытался  оправдаться  заведующий
гаремом, но  получил  в  ответ  только  короткий  взрыв  издевательского
басовитого хохота:
   - Что, вот так,  своей  собственной  рукой  и  создал?!  Не  срамись,
дедуля, Аллаху больше делать нечего,  чем  таких  бородатых  телепузиков
кастрировать... И вообще, ч„ ты ко  мне  пристал?  Не  видишь,  какая  я
раздражительная...
   - Вижу, понимаю, опыт есть...  -  уныло  повесил  го  лову  евнух,  а
Оболенский  прошествовал  мимо  двух  страшно  суровых  стражников,   не
удержался и свистнул у обоих  по  кошельку  (у  одного  из-за  пояса,  у
другого из-за пазухи).
   - Ладно, отец, извини за грубость.  Прими  в  качестве  презента,  не
такая я уж  сволочная  стерва...  -  Пересыпав  монеты  из  кошельков  в
трясущиеся руки старого евнуха, он позволил  беспрепятственно  проводить
себя в мужскую часть дворца, где трое невольников с  обнаж„нными  мечами
торжественно отвели их в церемониальную залу.
   Эмир возлежал на  низкой  кушетке,  утопая  в  ш„лковых  подушках,  и
медленно посасывал кальян. Вокруг плотной толпой стояли  придворные,  из
знакомых лиц  выделялся  только  господин  Шехмет,  начальник  городской
стражи Багдада. Здесь же стояла парочка имамов и невысокий благообразный
старец с необычайно длинной бородой.
   - Сапам алейкум, граждане! - Мой друг так и не  понял,  почему  после
его общего приветствия в зале повисла нехорошая тишина.
   - Это она? - прозвучал наконец ровный голос эмира, и старец с бородой
рухнул ему в ноги.  Собственно,  специально  он  этого  делать  явно  не
собирался, просто запнулся ногой о  полы  своего  полосатого  длиннющего
халата. Или ноги сами собой подкосились, это вернее...
   - Она! О  Аллах,  благослови  великого  и  мудрого  правителя  города
Багдада за то, что он вернул мне мою давно потерянную дочь!
   Эмир глянул на Оболенского, Оболенский на эмира, что-то где-то шло не
по плану. Вместо ожидаемой  свадьбы  смутно  вырисовывалась  пародия  на
телепередачу "Моя семья". Впрочем, она и так является пародией...
   - Мы с моей благопристойной супругой Айшой жили  в  большом  доме,  в
самом центре Бухары. Я тогда  был  знаменитым  купцом,  и  мои  караваны
ходили во все стороны света!.. Когда Всевышний  подарил  нам  дочь,  вся
Бухара плясала на этом празднике...
   - M-м... но ведь эта девушка из Самарканда? уточнил владыка.
   - Воистину так! Ибо сразу же после первого месяца мы переехали в этот
замечательный  город,  где  у  меня  жили  бедные  родственники.   Аллах
заповедал помогать ближнему - и моя маленькая Фатима...
   - Положим Ф„кла, - ещ„ раз поправил эмир.
   - Какого шайтана? - не выдержал старец. - Кто мог  так  обозвать  мою
возлюбленную дочь?!
   - Она сама сказала!
   - Вай мэ... премудрый и уч„нейший из всех мужей, великий Сзади как-то
сказал: "Слова женщины - истина лишь для самой!"  Разве  отец  не  лучше
знает имя, которое он дал своему ребенку?
   Оболенский  украдкой  оглядел  присутствующих.  Вроде  бы  все   были
согласны...
   Старик подмигнул ему и продолжил тем же менторским тоном:
   - Иди сюда, о  дочь  моя,  украденная  злыми  разбойниками  Кадиса  и
воспитанная в беззаконных землях франков,  откуда  тебя  вовремя  спасли
вольные сыны  моря  -  пираты  Алжира,  и  доставили  халифу  Самарканда
девственной, что уже само по себе есть великое чудо Всевышнего!  Вс„  ли
ты поняла, карданный вал тебе в заднюю дверцу?!
   - Мог бы и не разж„вывать...  -  удовлетвор„нно  мурлыкнул  Лев  и  с
разбегу бросился "на ручки" вставшему с пола другу. - Папа! Сколько лет,
сколько зим, как я скучала, кто бы знал...  Ой-„,  шире  вселенной  горе
мо„! Прижми меня покрепче, я твоя маленькая зайка...
   - За-а-души-шь... - едва не поперхнулся бородой несчастный Насреддин.
- Слезь, зараза!... Я же живот надорву...
   - Вах, вах, вах... - искренне умилились все  присутствующие.  Встреча
двух   родственников   после   долгой    разлуки    казалась    безмерно
мелодраматичной. Вид двухметровой "девицы" на руках  у  почти  падающего
"папочки" вызывал слезы на  глазах  и  обращал  взоры  к  высоте  небес,
соизволивших пролить на землю такое счастье...
   -  Клянусь  бородой  пророка,  когда  стражники  доложили  мне,   что
благообразный старец ищет свою дочь в мо„м гареме, я не сразу поверил, -
начал Селим ибн Гарун аль-Рашид, когда ахи и охи несколько приутихли.  -
Но  ныне  стыжусь  своих   подозрений...   Хотя   всякому   правоверному
свойственно совершать ошибки, ибо шайтан не дремлет!
   - Как ты узнал, что я - твоя дочь? - не разжимая зубов, спросил Лев.
   - "Я - в гареме!" Кем ещ„ ты там мог вырядиться?! - так же, не снимая
улыбки, пояснил Ходжа.
   - Но сегодня у  всех  нас  будет  радостный  день,  -  тем  же  тоном
продолжал эмир, - ибо намерен я  взять  эту  девушку  в  ж„ны!  Достойно
истинной мусульманке во всех странствиях и напастях  сберегла  она  свою
честь и готова принести е„ мне на брачном ложе.
   - Ты не говорил,  что  выходишь  замуж  за  эмира,  -  тихо  процедил
домулло.
   - Можно подумать, меня спрашивали?! - скорбно  ответил  Оболенский  и
приветливо помахал правителю рукой.
   По знаку эмира впер„д вышли два имама, на чалме каждого сверкал кусок
зел„ного шелка - знак паломничества в Мекку. Один ловко установил  нечто
вроде пюпитра, а другой торжественно возложил  на  него  Коран.  Брачная
церемония на Востоке проводится быстро и по-деловому...

***

   Герой делает трупы, а трупы делают из него героя.
   Парадокс, но факт.

   А вы обратили внимание на то, что в этом романе еще ни разу никого не
убили? Во всех моих предыдущих  книгах  трупы  если  и  не  громоздились
горами, то уж по меньшей мере без трех жмуриков повествование  никак  не
складывалось. Фэнтези - литература сильных страстей и ярких  характеров,
соответственно, без убийств в ней ну никак нельзя обойтись! Если  уж  не
главный герой и не его возлюбленная, то хоть какой-нибудь второстепенный
злодей точно должен примерить белые тапки. "А  как  же  Ай-Гуль-ага?"  -
скажете вы и будете уличены в невнимательности. Старого вампира никто не
убивал - он сам отравился. Так же как и прочие гули, решившие полетать с
минарета под воздействием опиумных  паров.  Вот  видите,  это  еще  одно
весомое доказательство, что весь роман  не  выдуман,  а  почти  дословно
списан со слов прямого очевидца. Ведь сочиняй его я, Багдадский вор  уже
давно бы избавил  город  от  деятельного  эмира  посредством  волшебного
ятагана с именем, ничего не говорящим непосвященному лицу.
   На самом  деле  никакой  брачной  церемонии  не  было.  Ходжа  только
взглянул в помутившиеся глаза друга и содрогнулся - в небесной голубизне
посверкивали  знакомые  искорки.  И  значит,  грозовые  тучи   неумолимо
собираются над головой Селима ибн Гаруна аль-Ра-шида! Красное с  золотым
люрексом платье невесты уже  едва  не  лопалось  на  напряженных  плечах
Оболенского - потомственный русский дворянин ни за что не хотел выходить
замуж!  Даже  чуть-чуть.  даже  в  шутку...  даже   за   эмира...   Всем
присутствующим тоже вроде бы показалось, что "дочь купца" как-то странно
покраснела, и эта краска скорее означала гнев, чем стыд.
   Всесильный владыка махнут рукой, первый  имам  открыл  Коран,  и  тут
домулло решительно шагнул вперед
   -  О  великий  и  могущественный  правитель!   Ты   оказываешь   мне,
безродному, великую честь, становясь моим сиятельным зятем. Но  пусть  и
все гости твоего дворца, и слуги, и рабы твои, и визири, и  прислужники,
и нукеры, и стражи знают, что не  последнее  чучело  отдал  тебе  бедный
бухарский купец из Самарканда. Люди! Взгляните на нее. У кого есть  дочь
лучше, выше и сильнее моей?!
   - Пусть говорит, - милостиво качнул бородой эмир, - купеческая натура
всегда берет верх - он не может не похвалить свой товар...
   - Глядите же,  правоверные  мусульмане,  и  пусть  взоры  ваши  видят
истину, ибо дочь моя  заметней,  чем  знамя!  Тело  ее  подобно  чистому
золоту, мягкому шелку и свежему курдюку! (На этом  эпитете  Оболенскому,
уже расплывшемуся в довольной улыбке, резко поплохело, а  это  было  еще
только начало). Щеки ее равны степным макам,  живот  втянутый,  с  тремя
складками, пупок вмещает полстакана подсолнечного масла, бедра похожи на
подушки, набитые  павлиньими  перьями,  а  между  ними  находится  вещь,
которую бессилен описать язык...
   - Какая вещь? - едва сдерживаясь от рыка, прошипел Лев
   - Которую бессилен описать язык, и при упоминании  ее  наворачиваются
слезы! Этому нет названия.
   - Ах, вот ты о чем. Ну почему же нет?
   -  Вешний  бутон,  распустившаяся  роза,  благоуханный   тюльпан!   -
продолжал надрываться Ходжа.
   - Хм... вообще-то у нас все гораздо проще и приземленнее.
   - Молчи, о неразумное дитя! Опусти свой взгляд и  не  смей  поднимать
его на великого эмира, доколе не станет он мужем твоим, а ты женой  его.
И тогда войдет он, подобно финику, в твою пшеницу, и будет  кусать  тебе
щ„ки,  и  ложиться  на   грудь   движениями   каирскими,   заигрываниями
йеменскими, вскрикиваниями абиссинскими,  истомой  индийской  и  похотью
нубийской,   жалобами   деревенскими,   стонами   дамасттскими,    пылом
астраханским, наскоками самаркандскими,  резвостью  городскою,  толчками
бухарскими, жаром  саадииским,  томностью  александрийской  и  ревностью
корсиканской!
   К концу перечисления все, от последнего раба  до  первого  визиря,  в
изумлении раскрыв рты, уставились на великого  эмира.  Селим  ибн  Гарун
аль-Рашид ещ„  никогда  не  чувствовал  себя  столь  неудобно.  Подобные
восхваления  не  редкость  на  пышнословном   Востоке,   однако   обычно
венценосные особы выслушивают оды другого рода.  О  победе  над  врагом,
например... О храбрости, силе, милосердии и сыновней почтительности.  Но
не о феерических возможностях в плане гольного секса!
   - Откуда ты вс„ это знаешь? - "Дочь" незаметно пихнула коленкой отца.
"Старец" пот„р ушибленную задницу, огрызнувшись сквозь зубы:
   - Книжки надо читать, о бестолочь,  бесполезно-необразованная...  Для
тебя же стараюсь!
   - Чем? Готовишь меня к прелестям замужней жизни?!
   - Тяну время-а! О пророк, дай мне еще  немного  терпения  и  силы.  Я
верну, я очень долго не буду тебя беспокоить из-за этого  неблагодарного
отпрыска глупых сибирских барсуков!
   - Довольно, старик! - Огромным волевым усилием эмир  набрал  в  голос
металла и требовательно поднял руку. - Нам надо покончить  с  церемонией
побыстрее, на сегодня есть и другие,  не  менее  важные  для  правителя,
дела.
   - Слушаю и повинуюсь, но если мне будет позволено...
   Поздно, домулло уже никто не слушал. Стражники ударили мечами в щиты,
и первые слова извечной молитвы Корана уже срывались с богопослушных губ
имамов:
   - Алла-а! Биссмилле, ир рэхим ин рехмен! Воистину велик и мудр  Аллах
и деяния его подобны...
   - Великий эмир! Срочная весть для великого эмира!! Благая весть!!!  -
В зал вбежал мокрый от усердия стражник. - На  базарной  площади  нашего
благословенного города пойман сам Багдадский вор!
   - Не может быть... - прошелестело по толпе придворных.
   - Ты забылся, воин... -  Селим  ибн  Гарун  аль-Рашид  чуть  нахмурил
брови. - Глава городской стражи,  благородный  господин  Шехмет,  уверял
меня, что Багдадского вора забрала на небо сверкающая колесница  святого
Хызра!
   - Так то был молодой вор, - охотно пояснил вестник. - А мы  задержали
старого.  Помните,  он  ещ„  стихи  о   пьянстве   и   греховной   любви
проповедовал?
   - Хайям ибн Омар?! - От изумления эмир даже вскочил на ноги, раскидав
во все стороны вышитые подушки. - Неужели нам  удалось  наконец  поймать
этого старого развратника, чьи бесстыжие стихи  губят  нравственность  и
веру в молодых, неокрепших сердцах...
   - Воистину так, о сиятельный!
   Царедворцы шумно поздравляли друг друга с успехом, Лев и Ходжа  молча
выпялились на счастливого стражника,  не  в  силах  поверить,  что  вс„,
сказанное им, правда. Может  быть,  охрана  ошиблась?  Может  быть,  это
вообще совсем  другой  старик?  Ведь  дедушка  Хайям  давно  должен  был
загорать на курорте,  спокойненько  передоверив  весь  план  посрамления
эмира - своему великовозрастному внуку... И  ведь  нельзя  сказать,  что
Оболенский с задачей не справился. Он изо всех сил старался  выделиться,
и уж действительно только что не женил эмира на  себе.  Не  успел,  если
быть объективным...
   - Все на площадь!  Привести  в  порядок  место  казни.  Собрать  весь
Багдад, пусть люди видят, чья твердая рука защищает  законную  власть  и
порядок! Позовите палача, пусть возьм„т самый большой ятаган...
   Свора прихлебателей, кланяясь, бросилась к выходу. О "бедном купце" с
нескладной "дочерью" все разом подзабыли. Кто  бы  поспорил  -  грядущее
зрелище было куда интереснее традиционной свадьбы. Прич„м  свадеб-то  уж
всегда и везде полно, а по Шариату вс„  это  делается  очень  просто.  У
молодых выясняют их обоюдное согласие, читают над ними Коран, и...  вс„,
хвала аллаху - они уже муж и жена.
   - Я так понял, братан, свадьбы не будет?
   - Если не поспешим, Л„ва-джан, то будут похороны.
   - Селимушка, погоди! Не бросай свою суженую! Куда пош„л,  стой,  тебе
говорят! Сто-о-й! Ходжа, за мной! Мы вс„ равно его поймаем...

***

   Обижающий поэта упрекнет и Аллаха.
   Догмат Корана.

   Экстренный  выезд  Селима  ибн  Гаруна  аль-Рашида  был  обставлен  с
надлежащей помпой и двинулся за  ворота  примерно  через  час.  Понятное
дело, надо же было одеться соответственно случаю,  подготовить  лошадей,
снарядить повозки, выстроить стражу, эскорт,  конвои,  перекусить  перед
выходом... Час - это еще рекордная скорость, в обычном  режиме  парадный
выезд властителя готовится за неделю впер„д. Если бы там и  преступников
ловили такими же темпами,  волна  бандитизма  захлестнула  бы  Багдад  в
течение месяца... Лев и Ходжа тоже зря  времени  не  теряли,  перехватив
того самого молодца, что докладывался эмиру. Парень впал  в  болезненную
"зв„здность",  высокомерно  отказываясь  отвечать  на  вежливые  вопросы
"какого-то там старого купца"... Оболенскому пришлось брать  проблему  в
свои руки: после выкручивания  запястья  и  двух  омоновских  пинков  по
почкам стражник раскололся. Не осуждайте моего друга, в иной ситуации он
бы не распускал кулаки, но сейчас на карту  была  поставлена  жизнь  его
деда! Оказалось, что Хайям ибн Омар практически сам  сдал  себя  в  руки
городской охранки. Старый пьяница, будучи абсолютно трезвым,  подош„л  к
двум стражникам, осуществляющим дневной обход базарной площади, и  прямо
спросил у них: где его  внук,  Багдадский  вор  -  Лев  Оболенский?  Те,
естественно, радостно ответили, что уже на небесах! Старик охнул,  начал
рвать на себе одежду, бить себя кулаками в  грудь  и  всячески  поносить
благочестивое правление эмира. На том  его,  собственно,  и  повязали...
Стража утверждала, будто бы Хайям оказал сопротивление, даже кого-то там
ударил. Скорее всего, это была грязная ложь, грубо сляпанная  в  надежде
на большую награду за задержание  "особо  опасного  преступника".  Сверх
этого никакой полезной информации выбить не удалось. Молодого  стражника
отпустили, он вроде бы побежал кому-то жаловаться, но передумал.  Оно  и
правильно,  стыдно  признаваться,  что  тебя  побила  девушка...   почти
двухметровая... с косой саженью в плечах.
   Однако после выяснения сути дела нашим героям легче ничуть не  стало,
То есть разумного плана спасения старого Хайяма ибн Омара ни у  кого  не
было. На площадь они попали вместе со всем эмирским парадом (выкинув  из
второй повозки двух каких-то особенно визгливых царедворцев).  А  народу
вокруг видимо-невидимо! Вся  площадь  от  края  и  до  края  волновалась
многоцветным ковром, словно поле пшеницы, где каждый колосок  был  живым
человеком.  Кто-то  что-то  кричал,  размахивал  руками  и  ощущал  себя
незыблемой частичкой того  огромного  тысячеликого  организма,  носящего
красивое и вольное имя - народ!  Весь  Багдад,  от  старого  до  малого,
собрался по зову глашатаев, и никто на свете не мог бы  сейчас  сказать,
что его переполняет: радость или горе, слезы или смех, гнев или  печаль?
Лица людей были суровыми и напряженными. Если  эмир  рассчитывал  казнью
пожилого человека укрепить свой  престиж,  демонстрируя,  каким  образом
можно заботиться о нравственности  молод„жи...  либо  он  не  знал  свой
народ, либо не уважал его. Толпа способна качнуться в  любую  сторону  -
построить храм и разнести город. Но народ - не толпа, и уж тем более  не
быдло.  Старого  поэта  многие  знали,  его  стихи  гуляли  по  рукам  и
заучивались наизусть, передаваясь из уст в уста. Чтобы  убить  человека,
прежде надо убить его славу! Эмир этого не уч„л...
   Одной стороной базарная площадь прилегала к крепостной стене, в  тени
которой был установлен большой помост с черной плахой посередине.  Ближе
к стене на помосте высились ряды скамей наподобие амфитеатра. В  центре,
под  балдахином,  уже  устанавливали  переносной  трон  для   правителя.
Пленника держали в небольшом караульном помещении у той же стены. Больше
половины шехметовской стражи стояло здесь боевым порядком с  обнаж„нными
ятаганами. Перед эскортом эмира  народ  послушно  разош„лся  в  стороны,
давая место для прохода. Селим ибн Гарун аль-Рашид прогарцевал на редком
андалузском жеребце иссиня-черной  масти,  приветливо  помахивая  плетью
направо-налево. Багдад встретил его  молчаливыми  поклонами.  Оваций  не
было,  приветственные  крики  изображала  исключительно  стража.  Помост
окружили  тройным  кольцом  всадников,  а  места  вокруг  эмира   быстро
разобрали  шустрые  придворные.  Седобородый  купец  с  наглой   дочерью
бесцеремонно уселись в первом ряду и даже цыкнули на  помощника  визиря,
пытавшегося их оттуда согнать. Под барабанный бой и р„в длинных труб  на
"ковер крови" был выведен злостный  нарушитель  нравственности  -  поэт,
пьяница и вор Хайям ибн Омар. Вся площадь невольно зароптала, видя перед
собой высохшего старика в поношенном халате и застиранной чалме. Но  дух
его не был сломлен,  глаза  горели  обжигающим  пламенем,  а  в  поступи
чувствовалось врожд„нное величие образованного  человека.  Такого  можно
казнить, но нельзя заставить служить  власти...  Эмир  милостиво  качнул
пальчиком, и подобострастный казий бросился изображать мирового судью:
   - О великий  владыка  Багдада,  и  вы  все,  правоверные  мусульмане,
внемлите мне, ибо тяжек грех человека, стоящего передо  мной,  и  горько
мне видеть бездну его падения. Дожив до седых волос, он презрел мудрость
аксакалов и толкнул своими грязными рубай десятки доверчивых  юношей  на
стезю порока! Я не хочу обвинять  его,  хотя  Коран  учит  нас  говорить
правду в лицо, ибо только так мы можем  спасти  сбившегося  с  истинного
пути мусульманина. Мне достаточно лишь громко  прочитать  эти  бесстыжие
строки, и тогда каждому из вас станет ясно, за что  будет  наказан  этот
Человек. Мы скорбим о н„м! Мы оплакиваем его, ибо демоны Зла заберут его
душу, навеки лишая е„ возможности услышать пение  райских  гурий!  Итак,
Хайям ибн Омар, призна„шь ли ты за собой написание стихов, прославляющих
пьянство:

   Под мелодию флейты, звучащей вблизи,
   В кубок с розовой влагой уста погрузи.
   Пей, мудрей, и пускай тво„ сердце ликует,
   А непьющий святоша - хоть камни грызи!

   - Призна„шь ли ты, старик, эти строки своими?!
   - Да.
   Вся площадь примолкла, и тихий голос Хайяма долетал до самых  дальних
е„ уголков.
   - Но восславления греха, запрещ„нного Кораном, тебе было  мало...  Ты
хвастливо написал о сво„м  самом  страшном  для  истинного  мусульма