по Востоку семимильными  шагами.
Я  таких  камикадзе  только  в  документальных  фильмах  видел,   сериал
"Шокирующая Азия".
   - Я тоже в шоке, спаси аллах!
   Лев медленно отлип от стены, осторожно вытащил до половины ушедший  в
саман нож и нервно бросил его на пол. Насреддин, пристально  вглядевшись
во двор караван-сарая,  оставил  друга  одного  и  куда-то  сбежал.  Сам
Оболенский не испытывал ни страха, ни восхищения  от  встречи  со  столь
необычной женщиной. Скорее его распирало от раздражения... "Я  не  люблю
насилья и бессилья!" - наш герой тоже мог бы честно подписаться под этой
фразой.  Жалкая  беспомощность  Али-Бабы  вызывала  здоровую  обиду   на
искажение самой сути мужской природы. Мужчина -  представитель  сильного
пола, и никакая сумасбродная баба с кровавыми  тараканами  в  голове  им
управлять не может. Не должна, ибо это нарушает  промыслы  Аллаха,  вот!
Лев почему-то  был  свято  убежд„н,  что  и  Аллах,  всемилостивейший  и
всемогущий, разделял сейчас его возмущение...
   - Слушай, Ходжа, я так больше не могу -  Пойд„м  и  выскажем  этой...
фригидной стерве вс„, что мы о ней думаем!
   Бочком подошедший домулло молча взял  друга  под  руку  и  быстренько
потянул на выход.
   - Я всегда знал, что ты со мной! - умил„нно выдохнул  Оболенский,  не
сразу улавливая все тонкости ситуации. - А  куда  ты,  собственно,  меня
тащишь?
   - Подальше отсюда, о тупоголовый сын волооких павлинов! Пока  ты  тут
распускаешь  хвост  неизвестно  перед  кем,  эта  подлая  женщина,   эта
нехорошая Марджина, эта... да простит Аллах мой грешный язык! Эта прямая
кишка, выпавшая из-под хвоста самого шайтана, донесла на нас страже!
   - Упс... похерился курорт на караван-сарае!
   - Вот и я говорю: надо грузить хурджины на  моего  верного  ослика  и
бежать.
   - Можешь начинать свой кросс хоть сию же  минуту,  но  мой  Рабинович
останется тут! - многозначительно привстал Лев.
   Домулло не дрогнул и взглянул на него так, словно надеялся испепелить
на месте. Ничего не вышло, Оболенский даже не вспотел...
   - Чего ты хочешь? - придушенно выдавил Насред-дин.
   - О неоновый свет  моих  предвыборных  реклам!  Стража  здесь,  т„тка
здесь, Али-Баба тоже здесь - грех не воспользоваться моментом!
   -  Этого  я  и  боялся...  Что   ты   задумал,   крупный   искуситель
правоверных?
   - Я е„ украду!

***

   Воевство и къептомания - суть две бойшие язницы!
   Одесский Клуб клептоманов.

   В процессе моей работы над романом мы неоднократно спорили со Львом -
кто же  по  сути  своей  был  этот  самый  Ходжа  Насреддин?  Ведь  даже
классический подход к данному вопросу давал диаметрально противоположные
сведения. По одним легендам  -  это  врун,  хохмач,  хитрец,  набивающий
собственную мошну за сч„т разных легковерных  простофиль.  По  другим  -
тихий деревенский дурачок,  постоянно  попадающий  в  нелепые  ситуации,
несложившийся мулла, незадачливый муж, вечно голодный бедняк. По третьим
- образованный человек,  странствующий  мудрец,  символ  свободолюбивого
духа народа и бич властвующих. Тот же Соловьев (да сохранит Аллах память
о н„м в благодарных сердцах потомков!) вывел свой,  личный  образ  Ходжи
Насреддина,  ставший  для  тысяч  читателей  абсолютно  культовым.   Его
литературный герой ум„н, обаятелен, философичен, остроумен  и  настолько
притягателен - к концу книги в него невозможно не  влюбиться!  Ни  одной
ошибки, ни одного плохого или нечестного  поступка,  праведность  такая,
что просто скулы сводит от зависти... Согласитесь, очень легко впасть  в
пошлые  комплексы,  находясь   в   компании   такого   совершенства.   У
соловь„вского Насреддина нет минусов, люди почти  в  лицо  называют  его
совестью нации! Оболенский считал иначе... И я почему-то уверен, что Лев
мне не врал. Ходжа, в первую очередь,  был  и  оставался  человеком.  Не
ожившей легендой, а реальным человеком, со своими слабостями, страстями,
взл„тами  и  падениями,  мятущейся  душой   и   зачастую   необдуманными
поступками. Там, в Багдаде, эти двое очень неплохо дополняли друг друга.
Думаю, именно  Багдадский  вор  научил  Насреддина  бесшабашной  русской
удали, умению полагаться на "авось" и чисто гусарской манере  ухаживания
за "ляфамками". В свою очередь и Лев Оболенский незаметно нахватывался у
товарища специфически восточных качеств, как то: неизменное  упорство  в
достижении цели; умение терпеливо ждать; любовь к красиво  построенному,
даже чуть изукрашенному, слогу; и уважение к аксакалам. Впрочем,  Лев  с
завидным постоянством переделывал последних на "саксаулы"... Я так и  не
приш„л к единственно верному выводу (это к началу темы нашего разговора)
насч„т Ходжи, но убежден, что без Багдадского вора мы бы вообще не знали
всей правды о похождениях Насреддина. Может  быть,  это  слишком  смелое
заявление? Что ж, я и не претендую на истину в последней  инстанции.  Но
поверьте, короля делает окружение. Сам по себе, на пустом месте, никогда
бы не родился такой герой. Если Ходжа Насреддин появился  на  Востоке  -
значит, именно на Востоке в н„м нуждались больше всего, и он не  мог  не
появиться! Что возвращает нас к мысли о явлении Багдадского вора - ведь,
значит, Лев был там очень нужен... Даже больше - востребован! А  это,  в
свою очередь, подводит  к  логическому  умозаключению  о  том,  что  вс„
рассказанное Оболенским - правда...

***

   - Нет, ну ты, в принципе, вполне можешь отказаться.
   - Л„ва-джан, отвяжись, ради аллаха!
   - Но я ж от чистого сердца... не ходи.
   - И я тебе от чистого сердца, отвяжись!
   - Ходжа, а ты уверен, что надо было наряжаться  именно  так?  -  уже,
наверное, в четв„ртый раз допытывался Лев, выравнивая  на  голове  друга
скользкую баранью требуху.
   - Во все времена всегда трус и предатель обязательно был  лысым!  Это
наша восточная традиция, и ломать ее я никому не позволю, о пренебрегший
образованием в медресе!
   - Да у меня два института за плечами...
   - Уй, молчал бы лучше! Просидел всю жизнь заколдованным  в  пещере  у
какого-то ч„рного джинна с порочным  именем  и  пытается  давать  советы
умнейшим. Как там его звали, Дайженщину?!
   - Бабудай, - поправил Оболенский, а Насреддин  придирчиво  осматривал
себя в начищенное днище большого казана. Он был одет в самые несусветные
лохмотья (его друг едва не плакал, воруя по всему караван-сараю  половые
тряпки!), лицо перемазано золой и жиром, а на поясе висели большие, чуть
тронутые ржавчиной, ножницы.
   - Мне ещ„ бритва нужна.
   - Ходжа-а, - жалобно простонал Лев.  -  Ну  не  совсем  же  я  память
потерял - уверяю тебя, что парикмахеры так не одеваются!
   - Так одеваются брадобреи! - снисходительно  пояснил  домулло.  -  Не
надрывай мне сердце своими жалкими упр„ками, я знаю, что делаю.
   Спорить можно было долго, но толку? В конце концов Оболенский  махнул
рукой и больше не д„ргался, глядя, как его преступный сообщник входит  в
роль. У Насреддина действительно были хорошие акт„рские данные,  и  план
мести коварной Марджине вступал в первую фазу действия. Для  начала  Лев
шумно рассчитался с хозяином караван-сарая, стараясь, чтобы  свидетелями
его отъезда было как можно больше народа. После чего покинул  территорию
и тихохонько спрятался на плоской крыше той же веранды, где они обедали.
А  переодетый  "возмутитель  спокойствия"  легко   затерялся   в   толпе
перемещающегося  люда,  дожидаясь  визита  багдадских   стражников.   Не
сомневайтесь, они приехали!  Пусть  с  опозданием,  пусть  уже  ближе  к
вечеру,  но  десяток  всадников  под  предводительством  самого  Шехмета
прискакал для ареста самого популярного вора современности.
   - Запереть ворота! Обыскать  все  комнаты!  Привезти  живым,  а  эмир
собственноручно снимет с него кожу!
   - Какой пыл, какая патетика, какие  спецэффекты...  И  вс„  это  ради
меня? - невинно бормотал Оболенский, любуясь беготн„й  внизу.  -  А  как
шустрят, как шустрят - дурдом на выезде!
   Стражники на самом деле старались от души.  Над  всем  караван-сараем
стояла пыль столбом, дым коромыслом, ругань  килограммами,  а  перья  из
перин,  лирично   кружась   в   наэлектризованном   воздухе,   создавали
законченную  картину  предрождественской  суеты.   Бледные   от   ярости
караванщики  бессильно   сжимали   кулаки,   глядя,   как   бесцеремонно
раскидываются тюки с их товаром, вспарываются мешки, сбиваются  замки  с
сундуков. Повальному обыску подверглись все, даже верблюды! Когда  общий
энтузиазм стражи  несколько  спал,  к  высокородному  господину  Шехмету
подвели хозяина.
   - Где Багдадский вор?!
   - О смилуйтесь, мой господин, у меня в караван-сарае никогда не  было
воров!
   - Хорошо, - на этот раз глава стражников был куда более осмотрителен,
- а не было ли среди  странников  молодого  мужчины  высокого  роста,  с
голубыми как небо глазами?
   - Был! - сразу же вспомнил тот. - Но он расплатился уже часа два  или
три назад и уш„л за ворота.
   - В какую сторону?
   - Не знаю, мой господин... Я не смотрел ему  вслед,  ведь  он  честно
заплатил за ночлег и плов с леп„шками.
   - Дайте ему двадцать палок по пяткам, чтобы впредь знал, на кого надо
обращать внимание, - ровно приказал Шехмет, но прежде, чем  вопящего  от
горя хозяина  увели,  на  его  защиту  встал  невзрачный,  за  мызганный
брадобрей. Таких бродяг до сих пор можно встретить  на  пыльных  дорогах
Средней Азии, они, как перекати-поле, идут  от  кишлака  к  кишлаку,  за
мелкую монету или какую-нибудь еду подстригая бороды правоверных.
   - О великий и благородный господин! Ты наверняка  сам  визирь  нашего
милостивого эмира, и на челе тво„м видны следы  мудрых  мыслей!  Что  ты
дашь бедному брадобрею, если  он  укажет  тебе,  в  какую  сторону  уш„л
голубоглазый муж с вороватыми руками?
   - Если ты знаешь, где он, - говори, и получишь пять таньга! -  Шехмет
с нескрываемым  презрением  оглядел  невысокого,  грязного  шарлатана  с
блестящими струпьями на голове. - Но если мы не найд„м Багдадского  вора
в той стороне, куда ты направишь нас, - мои  люди  отрежут  твой  лживый
язык твоими же ножницами!
   - Вс„ в воле Аллаха... -  бесстрашно  хихикнул  бродяжка,  протягивая
грязную ладонь, познаку начальства один из стражников  нехотя  бросил  в
не„ пять медных монет.
   - Идите за мной, доблестные воины, я покажу  вам  дом,  где  прячется
человек, которого вы ищете...
   Нарочито  прихрамывая  на  левую  ногу,  Ходжа  пов„л  весь   десяток
окольными дорогами по заранее уточн„нному адресу. А Лев в это время  уже
стучался в ворота дома Али-Бабы...

***

   Феминизм есть сексуальная неудовлетвор„нность плюс гомиканизация всей
страны!
   Бывший партийный лозунг.

   Когда я пересказывал  эту  историю  одной  моей  знакомой,  она  была
страшно возмущена. По е„ женской логике  мстить  бедненькой  Марджине  -
чудовищно и безнравственно! Чему я учу будущее  поколение  мальчиков!  В
стране и так вечный дефицит джентльменов, а мои герои  нагло  бахвалятся
тем,  как  они  "кинули"  бывшую  рабыню.  Забитую  женщину  феодального
Востока... ага, как же! То, что на совести этой  "бедняжки"  сорок  один
труп, - это, видите ли, не проблема.  Она  ведь  защищала  дом  и  семью
своего хозяина, а это так понятно и благородно... тьфу!  Женская  логика
меня порой просто умиляет... Ведь люди сидели себе в кувшинах, никого не
трогали, выбраться самостоятельно не  могли,  кто  ей,  садистке,  мешал
позвать  стражу  и  сдать  всю  банду  т„пленькими?  Нет,  ей   хотелось
поубивать!.. Медленно, с чувством, с расстановочкой, одного  мужчину  за
другим... Может, т„тке в личном плане не повезло, может,  е„  в  детстве
мальчишки задразнили, может, ещ„ что - без психотерапевта не  разбер„шь.
Но если уж у тебя с головой проблемы, так иди, лечись! А убивать лучше?!
Рискую прослыть ярым женоненавистником, но в той ситуации  я  однозначно
поддерживал Льва и Насреддина. Так что считайте - нас было уже трое...

***

   Оболенский  раз  пять  барабанил  тяж„лым  кулаком  в  ворота,   пока
мальчишеский голос изнутри осторожно не вопросил:
   - Кто там?
   - Сто грамм! - привычно ляпнул Лев,  покосился  на  ослика,  прикусил
язык и продолжил уже совершенно другим тоном:
   - Это я, лучший друг Али-Бабы, арабский террорист - старик  Хоттабыч!
Пустите переночевать и погреться...
   - Никак нельзя, почтеннейший, у моего отца давно нет друзей.
   - О, так не тяни время, скажи папе, что  тут  приш„л  ваш  участковый
милиционер и очень хочет с ним по  беседовать  по  поводу  табакокурения
некоего несовершеннолетнего сынули, -  чуть  изменил  голос  наш  герой.
Мальчик за воротами подумал, но открывать не стал:
   - Вс„ равно не могу, уважаемый. Но не беспокойтесь, госпожа  Марджина
сама меня накажет.
   - Слушай, у меня окончательно кончается терпение, пионер... А ну, дуй
и сообщи всем, что тут явился страшно суровый и  праведный  мулла!  Если
меня и после этого не пустят - я предам вас всех анафеме и  упрошу  Папу
Римского впредь не продавать таким невежам длительные индульгенции.
   На этот раз молчание длилось  гораздо  дольше,  а  новый  вопрос  был
поистине детским и логичным одновременно:
   - Так вы там все трое?!
   - Ага, прич„м в одном флаконе, -  махнув  на  вс„  рукой,  согласился
Оболенский. Мальчик чему-то обрадовался,  убежал,  а  через  пару  минут
явился доложить, что госпожа Марджина велела никого не пускать.
   - Ну ни фига себе заявочки... Что, совсем никого не пускать?
   - Совсем, - грустно подтвердил реб„нок. - Она сказала, никого,  кроме
Багдадского вора!
   - Хм... тогда  отпирай!  -  тв„рдо  решил  Оболенский.  Эта  Марджина
оказалась очень неглупой женщиной, и, хотя друзья предусматривали  такой
разворот событий, л„гкий озноб вс„-таки пробежал у Льва  по  р„брам.  Но
отважный герой, дважды сражавшийся с пустынными гулями и  не  уступающий
дорогу самому  эмиру,  не  мог  позволить  себе  даже  самое  слабенькое
проявление страха. - Я - Багдадский вор!
   Ворота негостеприимного дома распахнулись в ту же минуту.  Счастливый
мальчик  лет  двенадцати,  в  тюбетейке,  штанах  и   с   голым   пузом,
приветствовал его низким поклоном:
   - Салам алейкум, уважаемый. А где прочие почтеннейшие аксакалы?
   - Какие прочие?!
   - Старик, милиционер и мулла, вы ведь сами сказали...
   - Ах, эти... - припомнил голубоглазый аферист, -  Это  фикция,  шутка
такая, ч„рный юмор, понял?
   - Нет...
   - Ясно. Тогда они не стали ждать и ушли по домам.
   - А-а... - разочарованно  протянул  мальчик  и  поклонился  ещ„  раз,
приглашая следовать за ним в дом.
   Чуть пристыженная гроза Багдада ласково потрепал парнишку по плечу:
   -  А  ты,  стало  быть,  достойный  продолжатель   знаменитого   рода
Али-Бабов? Или Бабов?!
   - Нет, мой папа был братом дяди Али, его убили разбойники. Меня  тоже
зовут Касим, как и папу... А дядя Али хороший, он  заменил  мне  отца  и
никогда меня не обижает.
   - М-да, печальная история... А т„тя Марджина, она как?
   Мальчик втянул голову в плечи и бросил на  гостя  такой  затравленный
взгляд, что Оболенскому стало не по себе. Они  прошли  через  небольшой,
чисто выметенный дворик к увитой зел„ным виноградом  беседке.  Там,  под
навесом, его ожидал  поникший  Али-Баба.  Неприступная,  как  Кронштадт,
домоуправительница молча стояла рядом.
   - Ха! Привет, мой изысканно печальный друг! Вот я и приш„л к  тебе  в
долгожданные гости. И не делай вид, будто бы ты мне не рад, я вс„  равно
не поверю! - Невзирая на бледность хозяина, Лев  храбро  шагнул  впер„д,
поднял  мужичка  за  грудки  и  смачно,  по-русски,  одарил  троекратным
поцелуем. После чего обернулся к Марджине:
   - И тебе привет, бультерьерка! Вс„ спросить  хотел,  у  тебя  в  роду
персидских княжон не было?
   Так я хотел пригласить тебя покататься по речке в  расписных  челнах,
прямо  из-за  острова  на  стрежень.  Марджина  с  Али-Бабой  обменялись
непонимающими взглядами, а кудрявый нахал, прикинув  время,  необходимое
Ходже на вывод шехметовской стражи, терпеливо продолжил:
   - Так о ч„м это я? О, вспомнил! Я же - гость! Эх, пить будем и гулять
будем, а пора прид„т - помирать будем! Только  реб„нка  за  бутылкой  не
посылай, это непедагогично...
   Высказавшись, Лев демонстративно присел  на  самую  большую  подушку,
безуспешно пытаясь скрючить ноги по восточному образцу. Не будем  врать,
что это у него хоть когда-нибудь получалось... Молчание затягивалось,  и
мягкосердечный Али-Баба не выдержал первым:
   - Салам алейкум, почтеннейший! Конечно, ты - гость, но... у нас...  я
не...
   - Мой добрый хозяин, да хранят его небеса, хочет сказать,  что  Аллах
благоволит к путникам и наказывает тех, кто  отказывает  мусульманину  в
гостеприимстве. Заходите в дом, господин, кушанья и щербет будут  поданы
вскоре. Вечером я буду танцевать для вас...
   - Хачатурян. "Танец с саблями"?
   - С кинжалами, - холодно поправила бывшая рабыня и, не  поняв  юмора,
проследовала в дом.
   - Эй, минуточку! - лениво задержал е„ Оболенский. - Через часик  сюда
доставят мой багаж,  несколько  больших  кувшинов  с  маслом.  Понимаешь
нам„к? Так уж ты, домомучительница,  проследи,  чтобы  к  ним  никто  не
приближался. Мало ли чего...
   - Я  прослежу,  -  с  нескрываемым  торжеством  в  голосе  обернулась
Марджина, а Али-Баба вновь закрыл лицо руками. -  Обязательно  прослежу,
почтеннейший. А то действительно - мало ли что...
   - Безумен! Она погубит тебя... - Едва рабыня прикрыла за собой дверь,
ее бедный хозяин бросился выпихивать гостя со двора, - Беги! Беги  и  не
возвращайся, да охранят тебя святые Муса и Джабраил!
   -  А  пузырек?  А  посидеть?  А  законы  гостеприимства,   освящ„нные
Аллахом?! - упирался Лев - бегство отнюдь не входило в его планы.
   - Глупец, она же зарежет  тебя,  как  зарезала  атамана  разбойников,
прикрывавшегося честным именем купца!
   -  Ой,  да  жалко,  что  ли?!  Дай  тетке  выпустить  пар.  С  купцом
получилось, пусть и со мной поэкспериментирует...
   - Ты что, больной, да?!
   - Больной у нас - ты! Посмотри  на  меня  повнимательнее,  дубина,  я
похож на пацана с суицидными наклонностями?! Нет!
   - Но... тогда кто ты? - бессильно опустил руки домовладелец.
   - Я - Багдадский вор, Лев  Оболенский!  Запомнил?!  И  я  же  -  твой
последний шанс, ва-банк, вышрышный лотерейный билет на свободу.  Второго
такого уже не будет., .
   Али-Баба сдержанно  кивнул,  но  в  его  безропотных  глазах  впервые
загорелся огон„к надежды...

***

   Уличные сплетни - газета для малоимущих.
   И это правда.

   Десять всадников из мобильного отряда городской стражи  высокородного
Шехмета длинной кавалькадой вытянулись  вдоль  узенькой  улочки.  На  их
суровых лицах была написана смутная нерешительность. Конница, хороша для
открытого боя, где есть место  разбегу  и  ман„вру.  А  вот  для  штурма
крепкого зажиточного домика, с надежными  воротами  и  высоким  забором,
подходит весьма относительно. Да ладно, откровенно говоря...  совершенно
не подходит! Особенно если учесть,  что  дом  Али-Бабы  с  обеих  сторон
плотно прижимали дома таких же состоятельных соседей. На кишлачной улице
и одной лошади развернуться еле-еле, что уж говорить о  боевом  десятке.
Шехмет понял это первым, подманивая пальцем неопрятного брадобрея:
   - Иди сюда, плешивый лжец! Так ты  говоришь,  именно  в  этом  жилище
укрывается сейчас наиподлейший Багдадский вор?
   - Воистину! - важно кивнул Ходжа. - Он бежал под кров  благочестивого
мусульманина, взял в заложники всю его семью и грозно  хохочет,  угрожая
им кривым ножом!
   - Ва-а-а-х... - сочувственно прошелестело по колонне стражников.
   - А еще он бессовестно кушает их плов! - повысил голос Насреддин.
   - Ва-а-й мэ-э...
   - Вот видите, какой он страшный злодей?
   - Видим, - чуть по„жился в седле глава городской стражи. - Сейчас  мы
спешимся, сломаем ворота, ворв„мся в  дом,  и  там  наши  ятаганы  решат
судьбу негодяя!
   - Как будет угодн