чий азарт истинного  мужчины.  Стоящая  перед  ними  девчушка  лет
восемнадцати  была  изумительно  хороша:  ярко-рыжие  от   хны   волосы,
изумрудно-зел„ные глаза, точ„ный носик с горбинкой, чуть жеманные  губки
и стройная спортивная фигурка в ярком костюме уличной танцовщицы.
   - Моя возлюбленная  сестричка.  -  Аль-Дюбина  встала  с  башмачника,
покровительственно приобняв родственницу за плечи.  -  Подрабатывает  на
жизнь танцами и показывает фокусы, а я иногда слежу, чтоб ее не обижали.
- Неужели бывали  прецеденты?  -  деланно  удивился  Лев.  Девушка  была
настолько мила, что е„ хотелось защищать здесь же и  сейчас,  прич„м  не
важно от чего.
   - Претенденты?! - не поняла могучая Ирида,  а  е„  тезка,  покраснев,
опустила глазки. - Да какие  там  претенденты...  О  законном  браке  по
Шариату никто и думать не хочет, а вот затащить к себе в  шат„р  уличную
танцовщицу многие считают единственно правильным... Скоты!
   - Невежи! - поддержал Ходжа.
   - Хамь„! - уверенно добавил Оболенский, и все  обернулись  в  сторону
Ахмеда, ожидая его реакции.
   Вопреки  всеобщим  чаяниям,  башмачник  вдруг  предложил   нужное   и
своевременное решение:
   - Давайте лучше выпьем за двух самых прекрасных зв„зд  Востока,  двух
самых добродетельных и замечательных девиц из всех, когда-либо  носивших
гордое имя Ириды!
   В  результате  весь  вечер  прош„л  в   непринужденной,   праздничной
обстановке. Аль-Дюбина целенаправленно целовала своего возлюбленного,  а
тот страшно ревновал е„ к  Ходже.  Сам  Насреддин  старательно  крутился
вокруг гораздо более скромной сестрицы, составляя постоянную конкуренцию
ретивому Оболенскому. Рыженькая Ирида говорила  мало,  тихо,  но  охотно
смеялась шуткам обоих друзей, а те просто  блистали  остроумием.  Где-то
после третьей пиалы внебрачная дочь визиря упросила сестру станцевать, и
та, аккомпанируя себе маленьким бубном,  шагнула  в  центр  ковра.  Удар
босой пяткой об пол, звон монист  и  ножных  браслетов,  плавные  изгибы
б„дер,  забившихся  мелкой  дрожью,  и...  яркое  покрывало  слетает   с
золотистых  плеч,  газовым  облаком  опустившись  между   Оболенским   и
Насреддином. Ах, что такое танец живота на Востоке...
   Это  поэзия  в  ее  высшей  духовной  ипостаси!  Это  живой   пламень
всепоглощающей страсти, идущий из самых неизведанных глубин сокровенного
таинства женщины!  Это  вода  жизни,  пробуждающая  старцев,  опьяняющая
зрелых мужей и наполняющая  упо„нным  светом  души  неопытных  юношей...
Каждое движение выверено веками и потому неповторимо! Каждый жест словно
плавится от невыносимой любви и потому непереносим для  взгляда!  Каждый
изгиб пахнущего мускусом тела поднимает вас к заоблачным высям и  оттуда
швыряет в пыль, потому что нет на свете таких слов, и  таких  чувств,  и
такой сладостной боли... Только блеск  глаз,  только  звон  бус,  только
оглушающий стук сердца! Сводные сестры  ушли  уже  затемно.  Поглощ„нный
своей любовью Ахмед заторможенно прибирал лавку, вынося мусор и разбирая
посуду. Лев и Ходжа неподвижно сидели вс„ в тех же  позах,  в  каких  их
застал искрящийся танец, и не могли пошевелиться. В остекленевших глазах
Багдадского  вора  отражались  разноцветные  танцовщицы,  а  вялые  губы
домулло бессвязно шевелились, пытаясь вслух произнести  имя  рыжеволосой
пэри из недоступных райских кущ ближайшего базара. Они и уснули  так  же
сидя, попросту прикрыв глаза и отдавшись сладострастным гр„зам. Но самое
удивительное вы отметили бы, заглянув в  это  время  на  задворки  лавки
башмачника. Там стоял совершенно остолбеневший ос„л с переплетенными меж
собой ушами, высунутым языком и  блаженно  окосевшим  взглядом.  Видимо,
любопытный Рабинович имел глупость подсматривать за танцем в  щ„лочку...
Утром все встали мрачные. Нет, не все:  восхищ„нный  влюбл„нный  носился
взад-вперед, как солнечный зайчик, приставая  к  товарищам  с  дурацкими
вопросами типа: "Правда, она прелесть? А как вы думаете, она меня любит?
Ну разве я достоин такого счастья?!"  Лев,  не  разжимая  зубов,  послал
счастливчика так далеко, что тот обратился за разъяснениями  к  домулло.
Тот тоже добавил, для корректировки курса, и Ахмед, махнув рукой,  начал
взахл„б изливать душу флегматичному ослику. Потом они оба отправились на
базар,  а  наши  герои  получили  возможность  наконец-то   высказаться.
Поначалу вс„ было пристойно и вежливо...
   - Л„ва-джан, прошу тебя как самого доброго друга - не надо стоять  на
пути нашего счастья.
   - Вообще-то, братан, я и сам хотел тебя попросить примерно о  том  же
самом...
   - Увы, как мудрый муж, ты не мог не заметить тех многозначительных  и
многообещающих  взглядов,  которыми  меня   одарила   прекрасная   Ирида
Епифенди!
   - Вот и я говорю, если у тебя есть глаза, так ты их разуй и  вспомни,
как она на меня смотрела и на что намекала!
   Обстановка чуть накалилась, и в тоне каждого  деликатно  посверкивали
электрические разряды.
   - Но, брат мой, разве бурная жизнь человека вне закона позволяет тебе
калечить жизнь бедной девушки?! Поверь, она достойна лучшей доли!
   - Хм, а разве быть замужем за тем, кто активно  дурачит  пол-Багдада,
намного лучше? Жена мошенника! Звучит не очень...
   - Вай мэ! Жена вора - звучит ещ„ хуже!
   ... Электрические  разряды  копятся,  собираются  в  длинные  ломаные
молнии, глаза  наливаются  кровью,  а  голоса  наполняются  громокипящей
медью.
   - Но ты же вор! Просто грязный вор, что ты можешь ей дать?!
   - Да ты на себя посмотри, мелкий уличный аферист!  Только  и  умеешь,
что лохов кидать... Брехло и бабник!
   - От такого же и слышу! Безносый сын одногорбого аравийского верблюда
с плешью на голове, кривыми ногами  и  мозгом,  умещающимся  в  скорлупе
ореха...
   Когда парни, вскочив, взяли друг друга за грудки, полог заднего входа
откинулся - и что-то грузное рухнуло на  пол.  Минутой  позже  оно  было
опознано как потерявшая сознание могучая Ирида  аль-Дюбина.  Под  правым
глазом бедной девушки красовался впечатляющий синяк...

***

   Аллаха надо просить, а шайтану - только намекни...
   Шутка с долей истины.

   - Тащи е„... ага, за ноги, за ноги бери-и...
   - О аллах, ты смерти моей хочешь?! Я же и одну е„  ногу  не  подниму,
чтоб не на-до-рва-а-ться!
   - Скажите, какие мы нежные... А ну, бери обе сразу! Тащи!
   - Л„ва-а-а... я не могу! Она слишком крупная...
   - Ну, знаешь... не можем же мы переть е„ по частям?! Хотя...
   - Что ты задумал, убийца женщин? Не надо, я уже тащу-у...
   - Брось, я всего лишь хотел припрячь к этому делу осла.
   Увы, Рабинович разгуливал где-то в компании хозяина лавки,  а  потому
двум спорщикам пришлось на сво„м горбу волочить бессознательную девицу с
порога комнаты на ков„р. Задача была непростой, и спустя какое-то  время
они просто рухнули рядом без сил,  пытаясь  отдышаться.  В  эту  роковую
минуту через парадный  вход  вош„л  насвистывающий  Ахмед  с  бодреньким
Рабиновичем. Дальше - как в кино... У ослика отпала  нижняя  челюсть,  а
впечатлительный башмачник, увидев свою пассию с побитой физой, в  рваной
одежде, ногами вверх (а  что  делать,  так  тащили),  в  окружении  двух
отдыхающих по бокам проходимцев,  -  взвыл  дурным  голосом!  Откуда  ни
возьмись в его руках оказалась тяж„лая палка:
   -  Развратники!  Насильники!   Смерть   вам,   оскорбившим   грязными
домогательствами мою единственную, хрупкую любовь!
   Прежде чем Лев или Ходжа успели сказать хоть  слово  в  свою  защиту,
взбеш„нный Ахмед скоропалительно приступил к претворению угроз в  жизнь.
Бедолаги  метались  по  лавке,  как  степные  сайгаки,  истошно  вопя  и
прикрывая руками голову. В  щуплого  башмачника  словно  вселилась  сила
девяти пустынных дэвов - палка с визгом носилась взад-вперед,  с  каждым
ударом достигая цели! Рабинович  демоническим  хохотом  только  поддавал
жару. Об организованной обороне не было и речи, пылкий влюбленный просто
не давал на это  времени.  Насреддин  безуспешно  пытался  забиться  под
обрезки  кож  для  чувяков,  а  Оболенский,  подвывая  и  матерясь,  уже
готовился к переходу в лучший мир, когда голос аль-Дюбины привел всех  в
чувство:
   - Ахмед, перестань их бить.
   - А... что?!  Ты  жива,  о  бесценный  алмаз  моего  истосковавшегося
сердца?! Подожди ещ„ немного, я совсем убью этих  злодеев  и  припаду  к
твоим ногам.
   - Дурак. - Госпожа Ирида говорила тихо, но  тв„рдо.  -  Оставь  их  в
покое, они ни в ч„м не виноваты. У меня... большое горе...
   - Но... они же... кто же тогда... - не вовремя уп„рся  переувл„кшийся
башмачник. - Давай я вс„-таки сначала их прибью! Аллах не осудит...
   - Дурак, - ещ„ раз подтвердила девушка и села, держась обеими  руками
за подбородок. Встревоженный Ахмед бросился к ней, на ходу роняя  палку.
Побитые соучастники, морщась и почесываясь, пристроились рядом.
   - Что же вс„-таки случилось?
   Вместо ответа могучая Ирида  аль-Дюбина  разразилась  бурным  детским
плачем! Слезы текли в три ручья, а р„в стоял такой, словно  Сырдарья  по
весне, без предупреждения, вышла из берегов. Ни  одного  слова  добиться
было совершенно невозможно, хотя все трое мужчин утешали  и  успокаивали
несчастную, как могли...
   - Надо дать ей воды!
   - Лучше вина.
   - Воды! Много воды! Целый таз, и прямо на голову...
   - Молчи, низкий растлитель и сын шайтана!
   - А ещ„ можно е„ по щекам похлопать, женщинам это помогает.
   - Э-э, а вдруг она сдачи даст?!
   - Так надо быстро нахлестать, и по углам!
   - Молчи, сын шайтана и низкий растлитель!
   К сожалению, мужчины в действительности очень  мало  чего  смыслят  в
деликатных вопросах приведения в норму особ слабого пола. Да и где  она,
эта норма, хотелось бы знать?! Женщины способны впасть  в  неуправляемую
истерику  по  тысяче,  зачастую  абсолютно  противоречащих  друг  другу,
поводов и выбраться из этого состояния исключительно самостоятельно.  Мы
же, мужики, или опускаем  руки  перед  бурными  рыданиями,  или  сдаемся
сразу, предлагая истекающей слезами возлюбленной вс„, что угодно,  -  от
мытья посуды  до  законной  регистрации  неформальных  отношений!  Хвала
аллаху, в данном случае этого не потребовалось...  Отревев  сво„,  выпив
две  пиалы  воды  и  полкумгана  вина  из  горлышка   (плюс   осторожные
похлопывания по щечкам), внебрачная дочь визиря  изложила  наконец  суть
проблемы. Оказывается, у не„  всего  лишь  похитили  сестру.  Прич„м  не
кто-нибудь, а личная стража самого  эмира.  И  не  забавы  ради,  а  для
уплотнения гарема. Было бы, как говорится, ради  чего  огород  городить!
Рыженькой танцовщице несказанно повезло - е„ красоту  отметили  в  самых
верхах, а спорить с властью, установленной Шариатом, не только глупо, но
и безнравственно. Маленькая Епифенди просто не  сразу  осознала  глубину
собственного счастья, как последняя дура зачем-то кричала и  вырывалась.
Свято  блюдущая  е„  безопасность  старшая  сестра  немедленно   полезла
заступаться, за что и получила сво„, хотя дралась как львица. Но... дело
житейское, вс„ устроится, успокоится, и вообще есть веши, против которых
по жизни не попр„шь, а значит... Вот где-то  тут  сладкие  речи  Ахмеда,
мягко утешающего побитую воительницу, резко обрываются. Он  вклинился  в
рассказ подруги ближе к финалу и не сумел донести до не„ свою  концепцию
"невмешательства" в любовные дела эмира. Аль-Дюбина молча  хряпнула  его
ладонью по макушке, и возлюбленный на время затих. Гневные глаза, словно
пылающие угли, уставились на Оболенского...
   - Помоги мне!
   - В каком смысле? - Лев прекрасно понимал,  чего  от  него  ждут,  но
добровольно записываться в герои-смертники вс„-таки не особенно  жаждал.
- Я не танкист и не командир ракетной  установки.  Дворец  эмира  нельзя
взять штурмом... Честно  говоря,  я  его  сам-то  толком  не  видел,  но
почему-то уверен, что нельзя.
   - И не надо. Укради е„!
   - Украсть?! Пардон, мадам,  я  не  чеченский  террорист  и  не  ворую
женщин. Тем более из гарема... -  На  этом  волшебном  слове  Оболенский
споткнулся.  Гарем!  Столько  образов,  мечтаний,  пол„тов   безудержной
фантазии  и  вдохновения...  Гарем!  Необременительно  одетые  одалиски,
скучающие без мужской ласки девушки,  легко  подкупающиеся  евнухи  и  -
аромат любви... Гарем!  Пальмы  в  кадках,  мраморные  фонтаны,  золотые
рыбки, сладкое вино, щербет и дурманные восточные ночи...
   - Гарем? Это существенно меняет дело. Думаю, мы  договоримся,  только
давайте поподробнее.
   - Л„ва-джан...
   - Не надо, Ходжа, не вмешивайся.
   - Вай мэ, Л„вушка, если я тебя невольно обидел - прости, ради аллаха!
Но хоть на минуту внемли голосу мудрости и ш„поту осторожности...
   - Я уплачу вам обоим! - торжественно заявила успокаивающаяся  девица,
и в е„ голосе было столько силы и мольбы, что домулло дрогнул. - У  меня
есть серьги и ожерелья, а из даурских гор мне привезли кольцо с огромным
камнем. Вам дадут за него не меньше тысячи динаров -  но  верните  назад
мою возлюбленную сестру!
   Лев Оболенский, Ахмед-башмачник, страдающая Ирида аль-Дюбина  и  даже
вездесущий ослик смотрели на  Ходжу,  как  на  лицо,  облеченное  правом
высшего решения. Как он скажет -  так  и  будет!  О,  достопочтеннейшему
Насреддину, конечно, было что сказать... Он раза три или четыре открывал
рот, тв„рдо вознамерившись обрушить  на  безумцев  монументальную  плиту
неумолимой логики. Ибо поставленная задача была совершенно нереальна при
взгляде на не„ с любой точки зрения, и даже его зарождающиеся чувства  к
рыженькой танцовщице мгновенно охладевали, едва  домулло  вспоминал,  из
чьих рук е„ надо вытащить. А если ещ„ точнее, то из  чьей  постели...  У
эмира  можно  попытаться  украсть  многое,  но  это  чревато,  так   как
обворованный  эмир  страшен   в   гневе.   А   если   кража   оскорбляет
собственнические инстинкты человека,  то  что  же  будет,  если  владыку
Багдада оскорбят ещ„ и как мужчину?! Одни мысли  на  эту  тему  вызывали
спазм  горла  и  холодный  застой  крови...  Особо  суицидного   желания
закончить жизнь молодым и красивым Насреддин никогда не испытывал. Более
того, он всерь„з  намеревался  дожить  до  ста  лет,  понастроив  домов,
понавыращивав сыновей и понарассаживав деревья. Таким образом,  вся  его
разносторонняя  натура  категорически  противилась   любым   рискованным
мероприятиям, но одна маленькая, робкая и  вс„-таки  настырная  мыслишка
билась где-то в подсознании, заставляя болезненно щурить глаза. Мысль  о
том, что он вс„ равно пойд„т и поможет этому  ненормальному  Багдадскому
вору (порази шайтан его в поясницу!) украсть у великого эмира его  новую
наложницу. Теперь Ходжа понимал это кристально ясно...
   - Будь по-вашему, о преступные умы, разрушающие в  душах  правоверных
само понятие Закона и Правопорядка!  Никому  не  дозволено  безнаказанно
нарушать установления Шариата! Ибо за такой великий грех нам нечем будет
оправдаться перед Создателем, когда Азраил представит нас на суровый суд
небес. Ради чего правоверный может пойти против воли  эмира?  Ну,  разве
что...  ради  денег.  Ради  горсти  презренных  золотых  динаров,   ради
пропитания бренного тела и укрывания его от зноя, пыли и ветра - я готов
пойти  на  столь  ужасающий  проступок,   противный   сердцу   истинного
мусульманина! Аллах вс„ равно не простит, но  хотя  бы  пойм„т...  И  не
благодарите меня, ибо меньшим злом я  искупаю  зло  большее!  Я  иду  на
поводу у вас, забывших честь и стыд, только из-за...
   Проникновенная до колик, самозабвенная речь Ходжи  оборвалась,  когда
он наконец пошире раскрыл глаза.  Оказалось,  что  весь  ораторский  дар
пропал впустую - его никто не  слушал.  Даже  Рабинович!  Все  участники
описываемых событий  давно  сгрудились  в  противоположном  углу,  тихо,
по-деловому обсуждая детали предстоящей операции.  Домулло  почувствовал
себя идиотом... К тому же -  лишним.  После  секундного  размышления  он
решительно шагнул вперед и, растолкав всех, потребовал полного  введения
его во все нюансы плана. Как равноправного соучастника, разумеется...

***

   Аллах любит храбрых!
   Но не при всех...
   Непроверенный хадис.

   Дворец  эмира  Багдада  поражал  двумя   особенностями   архитектуры:
во-первых, филигранным изяществом и  богатством  отделки,  а  во-вторых,
надежнейшими  фортификационными  свойствами.   Внешне   это   напоминало
расписанное под хохлому пушечное  ядро  -  так  же  красиво  и  фиг  чем
расковыряешь. Ворота одни, из окованного железом привозного дуба;  стены
высотой под пять метров, гладкие и белые, как яичная  скорлупа,  никаких
калиточек, форточек, дыр  в  заборе,  а  самое  главное  -  везде  стоит
обученная, надменная в своей грубой массе стража. Как проникнуть  внутрь
- неизвестно... А самое неприятное, что никто из мятежников ни  разу  не
был в самом дворце. Ну, Ахмед и Ходжа - понятно, а вот  внебрачную  дочь
визиря туда тоже почему-то не пускали.  Визирь  был  человеком  пожилым,
опытным и в ч„м-то даже порядочным: от реб„нка  не  отказался,  деньгами
помогал, но ввести  в  аристократические  круги...  увы,  он  тоже  имел
ограниченные возможности. Хотя обычно во всех восточных сказках  визирей
представляют хитрыми  и  коварными,  эдакими  управителями  из-за  спины
султана, эмира или падишаха. Не будем спорить, наверное, почти везде так
и было - только не здесь и не сейчас. Отец аль-Дюбины наверняка нашел бы
причину  наказать  слишком  ретивых  драчунов  из  эмирской  стражи,  но
отобрать у властителя Багдада какую-то сводную сестру своей дочери...  С
его точки зрения - это было глупой  затеей.  И,  глядя  на  неприступную
твердыню дворца, домулло вновь полностью разделил это мнение. Поэтому он
ещ„  раз  помянул  "голубоглазого  шайтана",  громко  цокнул  языком   и
поторопил лошадей.  Арба,  груж„нная  шестью  здоровенными  кувшинами  с
маслом, споро пошла  впер„д.  Маленький  ослик,  привязанный  недоуздком
позади, зыркал по  сторонам  самыми  воровскими  глазами.  Операция  под
кодовым названием "Ни дна ни покрышки" началась! Мы же с вами  обозначим
эту историю как: "Сказ о Багдадском воре, храброй девице  ал-Дюбине,  е„
возлюбленном Ахмеде, предусмотрительном  Ходже  Насреддине  и  похищении
рыжеволосой танцовщицы!" Видите, на этот раз мы и домулло  упомянуть  не
забыли...
   Но верн„мся к делу. Две крепенькие лошадки, телега, кувшины, масло  и
прочее были куплены час назад. Учитывая, что  всю  бухгалтерию  компании
в„л именно Насреддин, траты были минимальными, но  качественными.  Метод
"троянского   коня"   предложил   Лев   Оболенский,   остальные   дружно
проголосовали "за". И вот теперь к узорчатым воротам  эмирского  дворца,
покачиваясь, приближалась  добротная  крестьянская  арба  с  простоватым
возницей в круглой тюбетейке и двумя диверсантами на борту.
   - Куда пр„шь, репоголовый?!
   - На кухню великого эмира, о почтеннейший страж! -  елейным  голоском
пропел Насреддин, мысленно вознося  молитву  за  над„жность  приклеенной
бороды.
   - Я что-то не видел тебя раньше... - Начальник караула  попристальней
всмотрелся в простодушное до туповатости лицо "честного декханина".
   - А я масло прив„з! Два кувшина подсолнечного, два гречишного  и  два
кунжутного, - пустился перечислять Ходжа, по ходу дела  сдвигая  тяж„лые
крышки. - Вот! Хорошее, свежее, вку-у-сное! Отведайте, уважаемый!
   - Не надо. - Стражник брезгливо отодвинулся от сунутого ему прямо под
нос черпака с т„плым маслом. - Проверьте телегу и обыщите этого глупца.
   - Во всех кувшинах налито настоящее  масло,  только  кунжутное  не  в
двух, а в тр„х, - спустя пару минут  доложили  охранники.  -  У  возницы
ничего нет, кроме засапожного ножа и тр„х монеток.
   - Поезжай. Свой нож забер„шь на обратном пути.
   - А... э... почтен... уваж... благороднейший господин, а как  же  мои
таньга?! - тоскливо взвыл Насреддин, с трудом удерживаясь от того, чтобы
не запеть.
   - Сказано  же,  получишь  на  выходе!  С  процентами...  -  хохотнули