самосохранения  отсутствовал
напрочь! Льву крепко "проехались по ушам", а так как он принял весь бред
коварного Хайяма за чистую монету, то и в„л себя  соответственно.  Он  -
вор? Отлично, значит, будем воровать! Он должен  отомстить  насаждающему
законы яйцеголовому эмиру с явными садистскими  замашками?  Да  от  всей
широты необъятной славянской души! Селиму ибн  Гаруну  аль-Рашиду  лучше
было  бы  не  ждать  неизбежного,  а  резко   прятаться   где-нибудь   в
замороженных Гималаях, приняв монашество  и  отр„кшись  от  всех  земных
благ. Эмир этого не сделал он просто не знал, что  по  барханам  пустыни
уже ид„т  его  самый  страшный  ночной  кошмар,  Багдадский  вор  -  Лев
Оболенский!

***

   Пустыня - от слова "пусто".
   Глубокое прозрение бедуинов.

   На караванную тропу он скорее выполз... Оказалось,  что  это  не  так
близко, расстояния в пустыне обманчивы. А ходить по песку совсем не  то,
что по асфальту: ноги проваливаются по щиколотку и быстро устают. Спустя
пару часов Лев взмок, как собака, снял чувяки, сунув их  за  пазуху,  но
каждый шаг вс„ равно давался с большим трудом.  Опытный  Хайям  отправил
его в путь на рассвете, когда солнце ещ„ не вошло в силу  и  можно  было
успеть добраться до места,  не  рискуя  изжариться  живь„м.  Для  любого
жителя  Средней  Азии  тр„х-,  четыр„хчасовая   прогулка   утречком   по
прохладному песочку была бы сущим развлечением, но изнеженному городским
транспортом  москвичу  это  казалось  разновидностью   смертной   казни.
Оболенский не помнил, где  упал  в  первый  раз,  как  потерял  мешок  с
леп„шками  (воду  он  выдул  ещ„  в  начале  пути)...  и,  кувыркаясь  с
очередного бархана, смачно ругался матом.  Его  лицо  и  руки  мгновенно
обгорели на солнце, став красными, словно их  долго  натирали  наждачной
бумагой. А обещанный караван спокойненько прош„л бы мимо, ибо  спешил  в
Багдад, но Лев умудрился опоздать даже на опаздывающий караван (если так
можно выразиться)... Его спасло только  то,  что  замыкающей  верблюдице
неожиданно приглянулась одинокая колючка, и, пока она е„ дож„вывала, наш
путешественник на пузе съехал вниз с  соседнего  бархана.  Погонщик  уже
тянул верблюдицу назад, на караванную тропу, как  вдруг  узрел  молодого
человека, поймавшего бедное животное за хвост.
   - Вах, вах... ты что  делаешь,  разбойник?!  Сейчас  же  отпусти  мою
бедную Гюльсар, или я отважу тебя кизиловой палкой!
   Оболенский кое-как поднялся на ноги, но хвост не выпустил.  От  жажды
его  горло  пересохло,  он  пытался  что-то  объяснить,  не  сумел  и  в
нескольких супервыразительных жестах дал понять азиату, что  устал,  что
хочет пить, что очень торопится в столицу эмирата,  что  у  него  плохое
настроение и что если погонщик ему не поможет, то...
   - Ах ты, шайтан бесстыжий! - ахнул хозяин верблюдицы.  -  Да  как  ты
посмел мне показывать руками такое?! Эй,  правоверные!!!  Сайд,  Идьдар,
Абдулла, Бахрам, вс„ сюда, здесь оскорбляют мусульманина!
   Лев раздраж„нно застонал,  он  же  не  мог  предполагать,  что  самый
демократичный язык жестов у разных народов может иметь разное  значение.
Караванщики сбежались на вопли товарища, как  на  сигнал  боевой  трубы.
Оболенского мигом окружило человек шесть с палками, пл„тками, а  кое-кто
и с кривыми ножами за поясом. Лев  уже  скромненько  выпустил  верблюжий
хвост, а погонщик вс„ кричал, будто его обозвали плешивым  пьяницей,  не
имеющим рода и не знающим  имени  отца,  да  ещ„  и  сожительствующим  с
собственной  косоглазой  верблюдицей!  Все  ахали,   возмущ„нно   качали
головами,  цокали  языками   и   уж   совсем   было   взялись   проучить
бродягу-наглеца, как в дело вмешался сам караван-баши.
   - Уй! Что галдите, как вороны на скотобойне?! А ну, быстро  по  своим
местам,  негодные  лентяи!  -  Потрясая  камчой,  толстый   человек   на
низкорослой лошадке сразу разрешил  все  проблемы.  Поняв  по  одежде  и
манере властного хамства, что перед ним начальство,  Оболенский  отвесил
поясной поклон, присел в реверансе, отдал честь и на всякий  случай  ещ„
отсалютовал рукой на манер "хайль Гитлер!".
   - Ты кто  такой?  -  Караван-баши  носил  имя  Га-сан-бея,  отличался
похотливым  нравом,  жадностью,   подлостью   и   всеми   отрицательными
качествами, приличествующими  прожж„нному  восточному  купцу.  Он  мигом
оценил рост и сложение  виновника  остановки,  прикинул,  сколько  могут
уплатить за  такого  раба  на  невольничьем  рынке,  и,  махнув  плетью,
приказал дать Льву воды. Оболенский тоже был не дурак и умел  худо-бедно
разбираться в людях, поэтому, одним глотком осушив  предложенную  пиалу,
он тягуче заныл чем-то безумно знакомую мелодию:
   - А-а-а-я, дорогие граждане пассажиры! Просю прощенья, шо потревожили
ваш покой. Мы сами люди не местные, сюда приехали случайно, на вокзале у
нас покрали билеты и деньги... А-а-а-я, поможите, кто чем может!
   - Я спросил, кто ты такой? Отвечай, попрошайка! - Гасан-бей  привстал
на стременах и угрожающе замахнулся камчой.  Если  он  привык  поднимать
руку на беззащитных людей, то в этот раз глубоко  просчитался.  Даже  не
моргнув  глазом,  благородный  потомок  русского   дворянства   взд„рнул
подбородок и ледяным тоном сообщил:
   - Я - агент! Специальный шпион ФСБ  из  тайной  службы  эмира.  Брожу
инкогнито по пустыням с секретным заданием и даю отч„т в своих действиях
должностным лицам званием никак не ниже генерал-майора!
   Раскосые глаза восточного купца невольно  забегали  под  прокурорским
взглядом потр„панного афериста. Караван-баши мало что понял,  но  уловил
общую концепцию: этот  тип  слишком  самоуверен  для  простого  бродяги.
Поэтому он широко улыбнулся и приветливо предложил:
   - Наверное, слишком утомился в пути, раз уже не вижу  очевидного.  Не
давай своему гневу разгореться, о храбрый юноша, пойд„м со  мной,  и  ты
откроешь мне имя твоих благородных родителей.
   - Ага, как же, так я тебе вс„  и  открыл...  -  буркнул  Лев,  но  за
всадником пош„л, справедливо полагая, что влияние этого толстого негодяя
он сумеет использовать с выгодой для себя. Ну, в  самом  крайнем  случае
просто украд„т лошадь и сбежит... Правда, ездить он  не  умеет,  но  как
именно надо красть лошадей, Оболенский откуда-то знал. Спасибо джинну...
   Гасан-бей   и   вправду   принял   молодого   человека    под    сво„
покровительство,  угостил  мягкими  леп„шками,  овечьим  сыром  и   даже
пообещал  дать  вина,  как  только  караван  остановится  на  ночь.  Лев
царственно-небрежно принимал все  знаки  внимания,  о  сво„м  "уголовном
происхождении"  разумно  помалкивал  и  на  неприятности  не  нарывался.
Монеты,  данные  ему  на  дорогу  дедушкой  Хайямом,  он  так  и  хранил
завязанными в поясе, никому ничего  особенно  оплачивать  не  собираясь.
Старик немного переувл„кся, вбивая в его буйную голову этикет  воровской
чести. Не знающий разумных пределов, россиянин охотно впадал в крайности
и мысленно поклялся себе: впредь ничего не покупать,  а  только  красть,
красть и еще раз красть! К тому же  караванщики,  включая  погонщиков  и
охрану, казались такими наивными, что не обворовать их  было  бы  просто
грешно... И, невзирая на предупреждения мудрого Хайяма  ибн  Омара,  Лев
тв„рдо  решил  этой  же  ночью   обокрасть   весь   караван!   Вообще-то
первоначально он и сам  караван  намеревался  спереть  (в  смысле,  всех
вьючных животных с поклажей, а также личные вещи невинных  граждан),  но
вовремя понял, что сбагрить такой товар  в  пустыне  будет  непросто,  а
дорогу на Багдад он в одиночку не  найд„т...  Путь  был  долгим.  Мерная
верблюжья  поступь  выматывала  до  тошноты.  Дважды  Оболенский  просто
засыпал, уткнувшись носом в пушистый холм верблюжьего  горба.  Оба  раза
просыпался оттого, что его  страшно  кусали  какие-то  мелкие  паразиты,
которые разгуливали по кораблям пустыни, как по нат„ртой палубе.  Солнце
палило нещадно! Если бы не старая добрая тюбетейка,  наш  москвич  давно
свалился бы с  тепловым  ударом.  Пыль  летела  в  нос,  пески  казались
нескончаемыми, а Лев начинал вс„ сильнее задумываться  над  одним  очень
принципиальным вопросом: если он родился и вырос на Востоке, как  и  все
его предки, так отчего же ему тут так... некомфортно?! Где-то на  исходе
дня Гасан-бей объявил привал, и Оболенский уже точно знал, за что он  не
любит свою  "малую  родину"  -  за  жгучий  песок,  несусветную  жару  и
блохастых верблюдов!

***

   Напилася я пья-а-ной,
   Не дойду я до до-ому.
   Песня злостной нарушительницы Шариата.

   ... Когда Гасан-бей прилюдно  предложил  Льву  провести  ночь  в  его
походном шатре, караванщики  лишь  криво  улыбнулись.  Древние  традиции
восточных народов вполне официально позволяли взрослому мужчине возить с
собой мальчиков для "согревания постели". И хотя  возраст  нашего  героя
давно  перешагнул  даже  за  предельные  границы   юношества,   подобное
приглашение со стороны купца не выглядело чем-то противоестественным.  В
самом деле, за еду, пить„ и охрану  следовало  платить,  а  раз  молодой
человек не  предлагает  денег,  значит,  он  готов  расплатиться  иначе.
Единственной наивной душой, не ведающей, зачем его пригласили  в  шат„р,
был сам Лев Оболенский. Где-то в самых зата„нных глубинах его памяти, на
уровне тонкого подсознания, отложилась мысль о том, что если тебя  зовут
в отдельный закуток, намекая на выпивку,  -  то  будет  пьянка!  Обычная
мужская пьянка,  на  всю  ночь,  с  долгими  разговорами  о  женщинах  и
политике, короткими тостами, гран„ными стаканами,  килькой,  колбасой  и
малосольными огурцами. Потом короткий сон, мучительное похмелье,  пустые
карманы и смутное ощущение полной амнезии... Примерно это и считается  в
России - "хорошо посидеть". У Гасан-бея были иные планы...
   - О мой юный друг, давай вместе откупорим кувшин этого  старого  вина
и, воздав хвалу Аллаху, наполним маленькие,  китайского  фарфора  пиалы,
дабы сердца наши возвеселились, а уста возрадовались!
   - Хороший тост, - сразу же согласился Лев, удовлетвор„нно разглядывая
накрытый купцом дорожный дастархан. - Только пить из этих пипеток  я  не
буду - это ж срамотища  полнейшая!  Неужели  нельзя  достать  нормальную
посуду?
   Караван-баши подумал и освободил двухлитровую миску из-под винограда.
   - Годится. И себе что-нибудь поприличней возьми.  Я  ж  не  забулдыга
какой... Будем пить на равных!
   - Конечно, о мой юный друг!.. Разумеется, о краса моих очей!  Как  ты
захочешь, о немеркнущий светоч  моего  счастья!  -  радостно  подтвердил
Гасан-бей. Будучи сорокалетним мужчиной, опытным в делах такого рода, он
наверняка надеялся, что после первой же миски молодой человек опьянеет и
сдаст все позиции. Ну что ж... видимо, до этого момента он  ни  разу  не
пил  с  россиянином.  В  течение  первого  часа  из   шатра   доносились
поэтично-витиеватые  славословия  и  громкий  голос  Оболенского  грозно
настаивал на том, что тостуемый пь„т до дна! Охрана и  караванщики,  ещ„
не  успевшие  уснуть,  с  л„гким  интересом  прислушивались  к  отдельно
долетающим фразам:
   - Э... не перебивай  меня!  Так  вот,  а  Петька  и  говорит  Василию
Ивановичу...
   - Вай мэ! Твое дыханье мирр и воздух благовонный!  Твой  стан  -  как
кипарис, тебе подобных нету...
   - А вот тебе, браток, лучше дышать в сторону...  И  насчет  стана  ты
перебрал, но... в  целом  мне  нравится!  Давай  ещ„  за  добрососедские
отношения?
   - Твой взгляд как лик реки, рассвету отвор„нный! И тело - как луна по
красоте и свету!
   - Гасан, я щас прям краснеть начну...
   Примерно спустя ещ„  минут  сорок  из  шатра  пулей  вылетел  красный
караван-баши. Бочком-бочком, просеменив к сложенным тюкам с товаром,  он
вытащил ещ„ один кувшин и, честно стараясь держать равновесие,  потрюхал
назад. Разочарованный вопль Льва разбудил едва ли не пол-лагеря:
   - Пошли дурака за бутылкой, он одну и принес„т! Нет,  ну  „лы-палы...
дай сюда, я сам разолью!
   Теперь уже многим оказалось не до сна. Голос  Га-сан-бея  звучал  вс„
визгливее и односложней, с заметным спотыканием  и  искажением  падежей.
Мужественный  рык  Оболенского,  в  свою  очередь,   только   наполнялся
благородной медью, а тосты, потеряв в  размере,  поражали  лаконизмом  и
значимостью:
   - За Аллаха! За его супругу! Как нет супруги?! Тогда за  детей!  Дети
есть, точно тебе говорю... Мы - его дети! За  мир  во  вс„м  мире!  Хрен
шайтану! Да здравствует товарищ Сухов! За  улыбку  твою!  За  Мухаммеда!
За... ч„, вс„ кончилось?! Гасан... это несерь„зно! Ид„м вместе...
   На этот раз из-под откинутого полога вышел только Лев, счастливого  в
зюзю купца он почему-то выволок с другой  стороны,  приподняв  тряпичную
стену. Потенциальный насильник и неупоимая жертва в обнимку добрались до
тюков и, невзирая на осуждающие взгляды истинных мусульман,  уволокли  с
собой сразу три кувшина. Часом позже  на  ногах  был  уже  весь  лагерь!
Проснулись даже невозмутимые верблюды. Хотя животные и утомились  долгим
переходом, но спать, когда пел Оболенский... не смог бы никто! Даже  сам
Лев ни за что не сумел  бы  вспомнить,  откуда  он  знает  тексты  таких
популярных на Востоке песен, как "Катюша", "Задремал  под  ольхой  есаул
молоденький",  "Мальчик  хочет  в  Тамбов"  и  классическую   битловскую
"Йесту-дей". Пьяно аккомпанирующего ему на пустом кувшине Гасан-бея  это
тоже   нисколько   не   волновало...   Но   самое   главное,   чуть-чуть
подуспокоившись и добив остатки вина, наш нетрезвый герой  откровеннейше
признался собутыльнику, что он - вор! В  ответ  на  это  еле  ворочающий
языком купец, косея от усердия, ш„потом признал, что он - тоже!  Всласть
похихикав над  этим  страшно  вес„лым  совпадением,  оба  умника  дружно
порещили сей же час пойти и всех ограбить... В смысле, обокрасть на  фиг
весь караван! Благо обнад„женные минутным  затишьем  люди,  как  убитые,
повалились  спать...  Воспользовавшись  этим  приятным  обстоятельством,
алкоголики на четвереньках кое-как выползли из походного шатра  и  пошли
на "дело". Гасан-бей пьяненько хихикал, потроша дамасским ножом тюки  со
своим же товаром. Лев наш„л где-то большой мешок и пихал в него вс„, что
плохо лежит. Впрочем, и что хорошо лежало,  тоже  не  миновало  мешка  -
порхающие пальцы "искуснейшего вора"  виртуозно  освобождали  спящих  от
любых материальных ценностей. Особенно  Оболенскому  понравилось  красть
тюбетейки.  Почему  именно  их?  Попробуйте  спросить  пьяного   -   вот
втемяшилось, и вс„!  Когда  мешок  был  практически  полон,  к  молодому
человеку, пританцовывая,  дочикилял  караван-баши.  Судя  по  всему,  он
никогда в жизни не был так  счастлив...  Аллах  действительно  запрещает
мусульманам лить вино, и правильно делает! Ибо по четыре с лишним  литра
на брата выдержанного крепл„ного красного уложат кого угодно, а  уж  эти
двое оторвались от души...  Гасан-бей  напялил  поверх  дорогого  халата
чью-то рваную доху и завязал лицо ч„рной газовой тканью, имитируя мавра.
Ему это казалось очень смешным, и Лев вежливо похохотал вместе с  главой
каравана. После чего, вспомнив, что в  шатре  ещ„  что-то  осталось,  он
опрометью бросился за вином. Кстати, зря... вс„ кувшины  были  пусты,  и
Оболенский, матерно определив несовершенство мира,  рухнул,  как  дуб  в
грозу, уснув совершенно непробудным сном. Здесь комедия заканчивается  и
начинается  трагедия...  А  начинается  она  с  того,   что   хитроумный
Гасан-бей, изображающий мавра,  тоже  поперся  в  шат„р,  но  по  дороге
споткнулся о  двух  погонщиков,  и  без  того  подразбуженных  грозовыми
раскатами Л„виного негодования... Узрев с  полусонья  несуразно  одетого
незнакомца с рулоном размотанной  парчи  под  мышкой  и  ножом  в  руке,
караванщики мигом сообразили, что происходит:
   -  Вай  дод!  Караул!!  Грабят!!!  Вставайте,  правоверные,   держите
вора-а-а...

***

   На хорошем воре - чалма не горит.
   Профессиональный фокус.

   Глава бухарского каравана едва не задохнулся от пьяного смеха, глядя,
как  вокруг  него  быстренько   группируются   невыспавшиеся   погонщики
верблюдов. Ему-то наверняка казалось, что его сразу  узнают  и  разделят
веселье, видя, какую смешную шутку отчебучил их благородный  господин...
Гасан-бей не уч„л скудного ночью освещения, своего маскарадного  костюма
и, самое главное, огромного мешка, валявшегося у его ног. Да,  да,  того
самого, в который гражданин Оболенский старательно  складывал  вс„,  что
успел умыкнуть у тех же караванщиков.  На  голову  нарушителя  заповедей
Аллаха была наброшена драная кошма, а кизиловые  и  карагачные  палки  в
умелых руках погонщиков споро взялись за работу,  выколачивая  из  кошмы
пыль.  Ну  и  попутно  вколачивая  в  "бессовестного  вора"  уважение  к
Корану... Бедный Гасан-бей взвыл дурным голосом! Прич„м, на свою голову,
настолько дурным, что  народ  сразу  догадался:  в  кошме  завернут  сам
шайтан! (Ибо человек так орать не станет, а уж  правоверный  мусульманин
тем более) Поэтому, дружно призвав на помощь Аллаха,  погонщики  удвоили
усилия. Масло в  огонь  подлило  ещ„  и  отсутствие  караван-баши.  Двое
пареньков помоложе быстренько  сбегали  к  походному  шатру,  но  внутрь
заглядывать не решились, так  как  доносившийся  богатырский  храп  ясно
свидетельствовал   о   том,   что   спальное   место   не   пустует.   А
"шайтаноподобного вора" связали, не вынимая из кошмы, и,  посовещавшись,
отложили до утра, на справедливый суд уважаемого  Гасан-бея.  Шум  утих,
украденное имущество кое-как разобрали, и лагерь быстро впал в  короткий
и сладкий предрассветный сон. А уж что началось утром, когда стонущий  с
похмелья Лев  выпал  из  шатра,  шумно  требуя  подать  сюда  его  друга
Гасана...  Когда   он   собственноручно   развязал   кошму   с   побитым
собутыльником и караван-баши клялся святой  бородой  пророка  Мухаммеда,
что он всех тут поперезарежет... Когда, после массовой экзекуции теми же
кизиловыми палками, погонщики, почесывая  задницы,  гадали,  кто  же  на
самом деле воровал тюбетейки... Об этом можно было бы расписывать долго,
но зачем? И без того наше повествование напоминает мне длинную дорогу  в
пустыне,  где  усталый  взгляд  путешественника  замечает  любую,  самую
маленькую деталь однообразного пейзажа, а вечера у костра услаждают слух
чужеземца  дивными  сказками  Шахерезады...  Вс„  хорошо   в   меру,   и
описательность тоже, - для нас главное, что вечером того же дня  караван
Гасан-бея вышел к славному городу Багдаду. Но заночевать пришлось у  его
стен...  По  указу  эмира  городские  ворота   запирались   на   закате.
Опохмел„нный с утра Оболенский, подумав, сч„л, что  это  ему  только  на
руку, так как снова страшно хотел хоть что-нибудь украсть.  Тащить  весь
караван не имело смысла, но  и  не  спереть  совсем  ничего  -  тоже  не
радовало душу. Истинный вор не имеет права на лень и праздность,  однако
прежде стоило запастись полезной информацией. И Лев отправился на поиски
активно избегавшего его Гасан-бея...
   - Что тебе надо, о лукавый искуситель?
   - А хорошо ведь вчера посидели, Гасанушка...
   - Вай мэ, думай, что говоришь, а?! Да на мне места живого нет!
   - Так я и говорю: лучшее лекарство - накатить на грудь по пол-литра и
завтра с утречка встанем, как огурчики!
   Караван-баши долгим взглядом посмотрел в голубые  глаза  Оболенского,
безуспешно пытаясь отыскать там хоть каплю стыда. Ага...  как  же!  Если
ему что и удалось разглядеть, так это только  наивно-детское  удивление,
ибо, как говорят в России, "долог день до вечера, если выпить нечего".
   - Нет больше вина.
   - Что, совсем нет?!
   - Совсем! - отрезал купец. - О Аллах всемилостивейший,  ты  видишь  с
небес все мои поступки... Подскажи, чем я оправдаюсь  перед  начальником
городской стражи, благородным господином Шехметом? Он велел привезти ему
пять кувшинов дорогого шахдизарского вина. Из уважения к его должности и
горячему нраву я закупил сразу шест