нно, и побежал наш простофиля, она кто?
   - Она е„ дочь.
   - Значит, работают на семейном подряде...
   - Это младшая дочь, е„ зовут Зейнаб-мошенница. Старшая давно  замужем
за уважаемым купцом и вед„т достойный образ жизни. А вот Зейнаб никто не
хотел сватать, и она вбила себе в голову заполучить в мужья  двоюродного
племянника самого Шехмета. Юноша ещ„ молод,  но  уже  имеет  собственные
казармы и отряд в двадцать молодцов, его имя Али Каирская ртуть.
   - Хм, не уверен, но вроде бы я  слышал  что-то  подобное  от  дедушки
Хайяма... Так что, этих аферисток никак не могут взять с поличным?
   - О, избави тебя аллах от такой наивности...  Они  обе  уже  добились
своего: старуха получает жалованье в тысячу динаров от самого  эмира,  а
е„ дочь на следующей неделе входит третьей  женой  в  дом  шехметовского
племянника.
   - Не улавливаю железной логики, а зачем  же  тогда  они  так  нагрели
нашего Ахмеда?
   - Да от скуки... - пожал плечами Насреддин.  -  Для  них  эти  жалкие
двенадцать динаров ничего не стоят, но зло и обман  настолько  завладели
их сердцами, что они и дня не проживут, не обидев кого-нибудь в Багдаде.
Люди жалуются, но, увы...
   - Блин, а куда же смотрит городская стража?
   -  Они  не  пойдут  против  будущих   родственников   племянника   их
начальства.
   - А сам Шехмет?
   - Он имеет свою долю с любой проделки бесстыдниц.
   - А эмир?!
   - За порядок в городе отвечает Шехмет, если он докладывает,  что  вс„
хорошо, - эмира это устраивает.
   - Да-а, до чего, сволочи, страну довели... - привычно  заворчал  Лев,
но призадумался. Как высококлассный вор, он  не  имел  себе  равных,  но
воровство и  мошенничество  -  вещи  несколько  разные.  Он  уже  слегка
"боднул" высокородного господина Шехмета,  а  значит,  даже  при  полном
изобличении мамы и дочки рассчитывать на передачу обеих в руки закона не
приходится. Любой суд пристрастно  оправдает  преступниц,  а  на  скамью
подсудимых посадят именно Льва с Ходжой. Но  и  оставлять  безнаказанным
такой наезд на их общего друга было бы просто не по-товарищески... Вывод
напрашивался один - надо так насолить Далиле-хитрице, чтоб она на пару с
Зейнаб-мошенницей с позором, раз и навсегда  покинула  Багдад!  Как  это
сделать?  Толковых  предложений  не  было,  но   Оболенскому   почему-то
казалось, что нечто подходящее по сюжету он  уже  где-то  видел,  читал,
слышал... А вот где, не  помнил  абсолютно.  Хотя  оно  и  к  лучшему  -
импровизация куда безопаснее, чем тысячу раз выверенный план!
   Думаю, что данное повествование тоже  стоит  как-то  озаглавить.  Для
моего друга это  было  первое,  по-настоящему  серь„зное,  испытание,  и
впоследствии  он  всегда  говорил,  что  его  воровской  талант  получил
признание именно с этой истории. Итак, попробуем, к примеру,  вот  такое
название: "Сказ о Багдадском воре - Льве Оболенском, Далиле-хитрице,  е„
дочери Зейнаб-мошеннице и женихе е„ Али Каирской ртути".
   Меня,  кстати,  сразу  заинтересовало  столь  оригинальное  прозвище.
Оказалось, что сам Али родом из Каира, где за  свою,  ещ„  подростковую,
жизнь прославился грязными хулиганскими выходками. Однако,  несмотря  на
многочисленные улики, успешно ускользал  от  наказания,  подобно  ртути.
Отсюда и  образовалась  столь  своеобразная  кликуха...  Я,  собственно,
упомянул о н„м лишь потому, что в то памятное для Багдада утро именно он
и послужил нашим героям первым козлом отпущения.

***

   ...  Говорят,  что  племянник  благородного  главы  городской  стражи
вставал поздно. Где-то часам к двенадцати дня  он  соизволил  распахнуть
сонные вежды и выглянуть в окно. Видите ли, шум, доносившийся  с  улицы,
его и разбудил, а причина шума отнюдь  не  казалась  тривиальной.  Толпа
народа плотно  окружала  двух  потр„панных  судьбой  дервишей,  бродячих
монахов, отдавших свои  тела  и  души  всемилостивейшему  Аллаху.  Один,
высокий, как сосна, и грязный,  как  уличный  кот,  молча  делал  руками
непонятные  пассы.  Второй,  пониже  ростом  и   с   заметным   брюшком,
растолковывал эти жесты правоверным. Горожане то почтительно  замолкали,
слушая,  то  возбужд„нно  галдели  на  все  голоса,   яростно   обсуждая
услышанное.
   - Кто эти уроды? - высокомерно поинтересовался  Али  Каирская  ртуть.
Чернокожий раб, подающий  хозяину  халат,  склонился  в  подобострастном
поклоне:
   -  Это  святые  люди  из  земель  далекого  Магриба.Аллах  одарил  их
пророческим даром, и они предсказывают судьбу.
   - В нашем городе хватает лжецов и глупцов. Прикажи им убираться, я не
потерплю, чтобы под моими окнами торговали деш„выми выдумками!
   - Как будет угодно моему господину! - Раб давно знал, что с  хозяином
не стоит спорить даже в мелочах,  но  на  этот  раз  почему-то  позволил
ма-а-ленькую вольность. - Только дервиши ни  с  кого  не  берут  никакой
платы. Они исполняют обет и несут в мир волю Аллаха.
   - Неужели?
   - Да отсохнет мой язык! Я смотрю на них уже больше часа, и за вс„ это
время они не взяли даже самой мелкой монетки. И  никому  не  отказали  в
ответе на самое сокровенное...
   - Ах, вот как? - Господин Али  изобразил  л„гкую  заинтересованность,
позволил рабу одеть себя и, жестом отпуская несчастного, повелел:
   - Спустись вниз и приведи этих святых людей сюда, я изволю говорить с
ними. А потом иди в мои казармы и скажи, что я велел дать тебе  двадцать
пять палок по пяткам - за слишком болтливый язык.
   - Да продлит Аллах  годы  моего  мягкосердечного  повелителя!  -  Раб
постарался  ретироваться  поскорее,  дабы   не   нарваться   на   лишние
неприятности. Сво„ дело он сделал, честно заработав два  динара.  Теперь
наступала очередь дервишей...

***

   Курсы акт„рского мастерства для профессиональных дервишей.
   С последующим трудоустройством

   Тот, что высокий, в„л себя высокомерно и нагло.  Казалось,  благодать
Аллаха, с лихвой осенившая его высокое чело, ничуть не добавила смирения
и приличествующей истинному мусульманину кротости по  отношению  к  тем,
кого судьба поставила выше. Голубоглазый дервиш пренебрежительно оглядел
покои молодого господина, бесцеремонно сгреб горсть урюка прямо с  блюда
на столике и царственно расхаживал  туда-сюда  по  комнате,  неторопливо
бросая в рот одну урючину за другой. В его упругой походке чувствовалось
врожд„нное величие, и опытный в таких делах Али решил, что  раньше  этот
монах  был  знатным  визирем.  А  вот  второй,  тот,   что   пониже,   с
проникновенным  лицом  и  неподражаемо-честными  глазами,  знал  этикет,
поэтому говорил много, но по существу и с требуемым подобострастием...
   - Да будет  Аллах,  всемилостивейший  и  всемогущий,  благосклонен  к
твоему дому и наполнит его золотом так же,  как  душу  твою  радостью  и
весельем! Чем могут бедные дервиши служить тому, чь„ имя гремит от Каира
до Багдада?
   - Кто вы?
   Голубоглазый  удивл„нно  вскинул  брови,  вопросительно   глянул   на
товарища, кивнул в сторону юноши и покрутил пальцем у виска.  Говорливый
дервиш укоризненно поцокал языком и поспешил объясниться:
   - Мы два сводных брата. Всю жизнь провели в пустыне, направив бренные
помыслы к величию Аллаха, и он снизош„л до  нас.  После  семнадцати  лет
бессонных молитв нам был ниспослан дар предвидения. Мой бедный брат  нем
от рождения, но Аллах даровал ему свои милости.  Теперь  он  показывает,
какие беды ожидают того или иного человека на его жизненном пути,  а  я,
недостойный, облекаю его жесты в слова, понятные слуху правоверных.
   - Если это окажется ложью, вы оба будете сварены в  котле  с  кипящим
маслом!  -  на  всякий  случай  поугрожал  шехметовский  племянник,   от
любопытства пощипывая себя за первые усики над  верхней  губой.  Дервиши
незаметно переглянулись: молодой господин заглотил  наживку,  оставалось
красиво подсечь, и он на крючке!
   - Вс„ в руках Аллаха, да не оставит он нас, презренных, и  не  бросит
души наши в пасть иблиса... Чтоб его задница дала поперечную трещину!  -
значимо   заключил   второй   бродяга,   почти   дословно   истолковывая
выразительную жестикуляцию первого.
   - Аллах велик, - признал Али Каирский. - Итак, что он говорит  устами
твоего немого брата о моей скромной персоне?
   Первый дервиш, тот, что с царственной осанкой, понял  нам„к  и  начал
сво„ выступление с традиционного русского поклона в  пояс.  Далее  пошла
пантомима или, если хотите,  театр  одного  акт„ра.  Синхронный  перевод
второго монотонно прокручивался в ушах молодого эгоиста, который во  все
глаза смотрел  на  разыгрывавшееся  перед  ним  представление.  Ей-богу,
стоило  посмотреть  уже  на  то,  какими  жестами  немой   иллюстрировал
классическую фразу: "Велик Аллах на  небесах,  и  чудесны  деяния  его!"
Описывать вс„ шоу не имеет  смысла,  поэтому  косн„мся  только  наиболее
значимых моментов.
   - ... И тогда  я  сказал  себе:  не  может  быть!  Избранница  такого
благородного юноши не может так  низко  пасть...  (От  звука  рухнувшего
плашмя тела задрожали фарфоровые пиалы!) Она чиста, как первый  снег,  и
неприступна, как вершина минарета! Но Аллах, всемилостивейший и...  и...
(демонстрация бицепсов в двух положениях!) и всемогущий, видит  насквозь
любое семя греха, свившее гнездо в печени правоверного мусульманина.  Он
говорит: не верь! Не верь  невинным  глазкам,  пухлым  губкам,  мясистым
тить... уп! В общем, женская красота коварна-а-а... Эй,  я  уже  сказал,
что коварна! (Почти  двухминутная  демонстрация  самых  ярко  выдающихся
женских достоинств, прич„м на самом себе и  до  того  выразительно,  что
зритель заелозил на коврике) Ты думаешь найти в  ней  радость  сердцу  и
утешение телу? Увы... да отсохнет мой язык за то, что говорю вслух такие
вещи! Ибо не каждая жемчужина  падает  к  нам  несверл„ной,  кобылица  -
неезженой, верблюдица - других  не  знавшей!  (Эти  жесты  лучше  просто
представить, описывать, как их изображал дервиш, - не поднимается  рука)
А потому не суди нас строго, не дай твоему гневу совершить  необузданный
поступок. Прими из первых рук волю Аллаха и поставь вопрос  на...  на...
на что? На голо-со-вание?!! Тьфу, шайтан тебя раздери,  мой  неприличный
брат!.. Будь сдержанней в высказывании божественных откровений,  это  уж
слишком откровенно...
   Вот где-то на этом моменте мини-спектакль и закончился. Али  поначалу
ничего не понял, даже поаплодировал, слегка... Потом до него постепенно,
не без помощи второго дервиша, стала доходить важность и своевременность
полученной информации.
   - Так вы, дети шакалов, хотите сказать, что моя невеста... не верна?!
Да я своей рукой обрежу ваши...
   - Мы лишь открываем правоверным то, что сокрыто  завесой  времени,  -
безропотно поклонились оба, но говорил, естественно, один. - Для нас  не
важна награда или похвала, милость или наказание, хлеб или плеть.  Аллах
говорит нашими устами, и лишь перед ним мы нес„м ответ за свои грехи...
   - Но... если вы... - Пальцы молодого господина сомкнулись на  дорогом
кривом кинжальчике, а в  глазах  сверкнула  такая  угроза,  что  дервиши
невольно попятились. Затем первый толкнул второго, покорчил рожи, и  тот
послушно пояснил:
   - Чего орать-то? Возьми да и проверь, японская мама!
   - Что-о? - От удивления племянник Шехмета замер степным  сусликом,  а
говорливый брат, убедившись, что правильно понял немого,  продолжил  уже
спокойно и не торопясь:
   - Не терзай свою душу сомнениями, ибо  они  дурно  влияют  на  кровь,
сгущая е„ в  жилах.  Небеса  говорят,  что  сегодняшней  же  ночью  твоя
избранница  откроет  лицо  всему  Багдаду  и  не   будет   мужчины,   не
отвернувшегося от бесстыжей. Если же в наших словах есть хоть капля  лжи
- покарай нас своим самым большим ятаганом. Мы в твоей власти и не уйд„м
из города. Аллах да защитит души бедных дервишей!
   Это был очень эффектный разворот темы. Теперь  Али  Каирский  не  мог
даже пальцем тронуть "наглецов", не покрыв сво„ имя  позором.  Поскрипев
зубами и поскрежетав кинжалом в ножнах, он принял единственно  возможное
в данной ситуации решение, абсолютно устраивающее всех:
   - Я соберу моих людей и буду ждать  вас  сегодняшней  ночью  у  ворот
мошенницы Зейнаб. Если она или е„ мать, Далила-хитрица, строят  за  моей
спиной плутни - их смертный час близок! Если же вы ошиблись в толковании
воли того, кто ошибаться не может, - вас погонят в ад палками мои  рабы!
Вы слышали волю Али Каирского...
   - Слушаем и повинуемся. - Дервиши, кланяясь, попятились к  дверям.  -
Мы остановимся у мечети Гуль-Муллы  и  там  будем  ждать  суда  молодого
господина, да не оставит его Аллах своими милостями и благодеяниями!
   ...  Толпа,  ожидавшая  за  воротами,  провожала  бродяг  почти   два
квартала, потом они проявили поразительную прыть и  успешно  скрылись  в
лабиринте перепутанных улочек. Где-то далеко на окраине  города  дервиши
наконец-то смогли расслабиться.
   - Уф... интересно,  у  высокородного  Шехмета  все  племянники  такие
тугодумные или через одного?
   - Тьфу на тебя, Лева-джан!  Кто  тебя  учил  такие  неприличные  вещи
руками показывать?! Ты заставил мой язык говорить мерзости, о которых  я
и не подозревал!
   -  В  следующий  раз  ты  будешь  изображать  немого,  -  преспокойно
откликнулся Оболенский. - Лучше скажи, куда мы двинемся теперь?
   - Прямиком в пещеру голодного тигра, - образно ответил Ходжа,  -  это
значит, во двор главы городской стражи.
   - Ха, вот Шехмет-то обрадуется...
   - Избави меня аллах от его радости!
   - Да ладно тебе,  не  канючь...  Пойдем  купим  пару  гамбургеров  по
дороге.
   - А разве у нас есть деньги? - Домулло даже  не  спросил,  что  такое
"гамбургер".
   - Денег нет, но есть вот это... - Лев вытянул из-за пазухи  усыпанный
каменьями кинжальчик Али Каирского в разукрашенных ножнах. Ходжа поцокал
языком,  повздыхал,  потом  махнул  рукой,  и  они  пошли  к  ближайшему
ростовщику...

***

   Вор берет, что может.
   Власть - что хочет!
   Уголовная этика.

   ... Мы тогда сидели у Оболенского на кухне.  Время  позднее.  Маша  с
реб„нком давно спали, а он, разогретый даже не  алкогольными  парами,  а
яркими воспоминаниями, вс„ пытался мне объяснить:
   - Я ведь не вор! Ну, не настоящий вор по природе! Это там, в Багдаде,
вс„ так невнятно закрутилось... Но по сути, по натуре своей - мне чужого
добра не надо, не этим живу.  Просто  в  то  время  и  в  тех  жизненных
обстоятельствах  это  была  единственная  возможность   хоть   какого-то
протеста! Нет, ну не  Октябрьскую  же  революцию  у  них  под  минаретом
устраивать?! Я ведь не против законной власти. Любому  козлу  ясно,  что
власть должна быть сильной, над„жной, пусть даже где-то в ч„м-то ж„сткой
(не жестокой, подчеркиваю!). Исполнение законов обязательно для всех,  в
этом реальная сила государства. И то, что верховная власть в лице  эмира
опирается на чиновничий аппарат судопроизводства и регулирующие  порядок
органы вроде шехметовской  стражи,  -  это  нормально!  Анархия  -  мать
погрома! Поверь мне на слово, я сам там такого насмотрелся... Короче,  я
был вором! Я - воровал, да... Но ради чего?! Ради борьбы с  властью?  Да
любая власть от Бога, или от Аллаха, или от  Кришны  какого-нибудь,  или
"созданный волей народной единый, могучий...".  Вс„  одна  хренотень!  Я
боролся с коррупцией! А это есть самая  страшная  узурпация  власти  как
таковой! Ты телевизор смотришь?  Газеты  читаешь?  С  людьми  в  поездах
разговариваешь? Господи, ну что я тебе рассказываю - ты же  сам  знаешь,
ничего у них там не переменилось! Посмотри на свободную Калмыкию... а на
демократический Узбекистан?!  Да  у  них  законно  избранные  президенты
прижизненно получают статус бога! И это в  современном  мире,  а  в  тех
дремучих временах... Ой,  как  я  после  возвращения  писателей  уважать
перестал... ты  не  поверишь!  "Тысяча  и  одна  ночь"  -  это  ж  такая
бессовестная лажа-а... Врань„ и бред на каждом шагу! Нищих -  ни  одного
(а тех, что есть, постоянно осыпают милостями), декхане  богатые,  эмиры
мудрые,  визири  умные,  воины  храбрые,  женшины  -  прекрасные,   хоть
застрелись... Болезней нет, мусора нет, помоев нет,  социальных  проблем
тоже нет! А если где и мелькн„т особо  босоногий  бедняк,  так  в  конце
сказки страшно разбогатеет и женится на дочери падишаха... Не перебивай,
я там жил! Это же не просто страшно, там порою с людьми обращаются как с
последним  быдлом...  И  до  эмира  не   доор„шься,   вс„   решают   его
приближ„нные, родственники, друзья, знакомые,  соседи  и  так  далее  по
нисходящей. Я - воровал, а что мне оставалось? Но самые страшные воры  -
это те, что  довели  народ  до  такого  состояния,  когда  простые  люди
благословляли Аллаха за то, что он направил в их город Багдадского  вора
как кару небесную!
   Мне действительно было трудно с ним спорить. Традиции  романтического
жанра стараются избегать чрезмерного соприкосновения с действительностью
и, пожалуй, писатели вроде  Гауфа  и  Жуковского  изрядно  приукрашивали
реальный Восток. С другой стороны, что ж, всегда только об одной грязи и
писать? Антисанитарии там по самые уши хватало,  но...  Ладно,  в  конце
концов, осуждение или восхваление социального устройства  Багдада  лучше
оставить Оболенскому. Он там был, мы - нет, значит, ему и карты в  руки.
Моя задача лишь как можно точнее и без наворотов дорассказать  читателям
эту историю, а уж кто и какие выводы из этого сделает... все претензии к
моему другу, меня можно критиковать только  за  злонамеренное  искажение
его слов. А этого не было, Л„ва щепетильно проверял...

***

   Кинжал они  сбагрили  быстро.  Оболенский  "ув„л"  с  чьего-то  двора
длиннющую чадру, и обряженный "бедной  вдовой"  Насреддин  легко  убедил
ростовщика "купить фамильный кинжал давно и безвременно  умершего  мужа,
правда, увы, без ножен"... Ушлый перекупщик  поохал,  поахал,  повыражал
сочувствие и... предложил  четыре  таньга.  Ходжа  едва  не  переш„л  на
личности, испытав страшное искушение зарезать барыгу тем же кинжалом, но
овладел собой и выразил готовность сойтись на двадцати динарах (что,  по
совести, составляло примерно пятую  часть  стоимости  предмета  торга!).
Ростовщик, естественно, завопил о грабеже средь бела дня. На  шум  спора
вбежал  высоченный  дервиш  с  нахальными  голубыми  глазами  и   честно
предупредил "вдову", чтоб она здесь "ваньку не  валяла,  а  двигалась  в
темпе, ибо  сделка  безналоговая  и  не  фиг  выкорячиваться,  Аллах  не
одобрит"... Короче, на  продаже  дамасского  кинжала  Али  Каирского,  с
золотой рукоятью, украшенной чеканкой  и  самоцветами,  друзья  выручили
ровненько двенадцать полновесных монет. Сумма  скромная,  но  при  любом
раскладе - чистая прибыль,  так  как  Лев  попутно  стащил  у  скупердля
изящный кумганчик с розовым маслом, почти новые туфли и большой перстень
с иранской бирюзой.
   -  Знаешь,  мне  начинает  нравиться  работать  с   тобой   в   паре.
Оказывается, от воровства есть свой прок. Плов купим, люля-кебаб  купим,
шаверму тоже купим, сытые будем, как блохи на эмирской псарне!
   - Не будем.
   - Почему?
   - Воровство - это грех  и  уголовно  наказуемое  деяние,  -  доступно
пояснил Оболенский, засовывая все деньги поглубже за пазуху.
   - Из чьих уст я это слышу? Воистину, "если  ты  в  обществе  друга  -
сердцем гляди в его сердце"! Ты испытываешь раскаяние,  решил  совершить
паломничество в Мекку и стать муллой?!
   - Угу, просто ужас как смешно...
   - И я о том же! - остановил друга Насреддин, - Л„ва-джан, какая  муха
тебя укусила?
   - Ох, Ходжуня, если б я знал... Но ведь, наверное, дело не во мне. Ты
вот можешь мне сейчас сказать ясно, честно и без балды -  на  фига  тебе
это?
   - "Благородство и подлость, отвага и страх - все с рожденья  заложено
в наших телах. Мы до смерти не станем ни лучше,  ни  хуже  -  мы  такие,
какими нас создал Аллах!"
   - M-м... хорошие стишки, кто автор?
   - Твой дед, - меланхолично ответил  домулло,  привалившис