икто  не  сумел
более-менее связно объяснить... Джинн за дорогу быстренько  выветрил  из
головы весь алкоголь, а его теперешний хозяин, не переставая ругаться  и
жаловаться, носился взад-впер„д по хижине, лихорадочно  размышляя:  куда
бы  теперь  пристроить  этого  голубоглазого  великана?  Внешность  Льва
мгновенно стала его минусом, а вот потеря памяти, наоборот, плюсом,  ибо
представляла поистине  неограниченные  возможности.  Чем  дедушка  и  не
преминул воспользоваться...
   - О возлюбленный внук мой, пользуясь благорасположенностью Аллаха,  я
спешу раскрыть тебе тайну твоего рождения. Будь проклят шайтан, лишивший
тебя памяти...  Но  преклони  свой  слух  к  моим  устам  и  внимай,  не
перебивая. Ты родился в славном роду великих воров Багдада!
   - Вот блин... Саксаул,  а  ты  точно  уверен,  что  мои  предки  были
большими уголовниками?
   - Не саксаул, а аксакал! Аксакал  -  пожилой,  уважаемый  человек,  а
саксаул - это верблюжья колючка! Сколько можно повторять, о медноголовый
отпрыск северных медведей?!
   - Ладно, не кипятись... Я ж не со зла, просто слова похожие...
   Старый Хайям мысленно возн„с молитву к небесам,  прося  даровать  ему
долготерпение. На самом деле Лев постоянно ставил своего учителя в тупик
совершенно незнакомыми и явно немусульманскими словечками.  Нет,  память
так и не вернулась к нашему герою, но его речь навсегда осталась яркой и
самобытной речью молодого россиянина нашего века, Оболенский ни  за  что
не мог бы объяснить, что означает то  или  иное  выражение,  но  к  нему
быстро вернулся столичный гонор и  особый,  присущий  только  москвичам,
"ч„рный юмор", чаще приписываемый врачам и юристам.
   - Окей, дедушка Хайям! Общую концепцию я уловил, можешь лишний раз не
разж„вывать. Родоков себе не выбирают, примиримся с тем,  что  есть.  Ты
только поправь меня, если я собьюсь с курса партии... Итак, как  я  тебя
понял, все мои предки по материнской линии были валютными  аферистами  и
мастрячили  полновесные  динары  из   кофейной   фольги.   Папашка   был
карманником, дед - конокрадом, дядя ввел рэкет на караванных  тропах,  и
громкое имя Оболенских громыхало кандалами от  Алма-Аты  до  Бахчисарая.
Кстати, как там фонтаны? А, не важно... Стало быть, я с малолетства  был
передан тебе на воспитание и заколдован злым ифритом, чтоб ему  охренеть
по фазе конкретно и бесповоротно! Я правильно так цветисто выражаюсь? За
пять с лишним лет эмир Багдада публично репрессировал всю мою  родню,  и
они сгинули на Соловках. Тебе же удалось скрыться, подкупить Бабудай-Агу
и в конце концов вернуть меня к жизни как  общественно  полезного  члена
коллектива. Верблюд моих мыслей дош„л до  колодца  твоего  сознания,  не
рассыпав по пути ни зернышка смысла из хурджинов красноречия?
   - Ва-а-х, как он говорит, хозяин... -  восхищ„нно  прищ„лкнул  языком
ч„рный джинн. - Клянусь аллахом, у него за плечами целых два медресе!
   - Я понял только про верблюда, - сухо откликнулся Хайям, но Льва  это
ничуточки не обескуражило.
   - А теперь ты хочешь, чтобы я, как праведный сын нереабилитированного
врага народа, взял в руки меч возмездия и обкорнал им  бороду  эмира?  С
моей стороны  -  нон  проблем,  вопрос  лишь  в  отсутствии  специальных
навыков.  Чей-то  мне  кажется,  что  мой  батяня  не  особо  утруждался
образованием отпрыска...
   - Что ты хочешь сказать? - окончательно запутался дед.
   - Я воровать не умею, - честно улыбнулся Оболенский.
   - Ах, это... - безмятежно отмахнулся Хайям, и  его  узловатые  пальцы
сделали  тайный  знак  навострившему  ушки  джинну.  -  Знай   же,   мой
возлюбленный  внук,  что  на  самом  деле  ты  являешься  величайшим   и
искуснейшим из всех воров Багдада!
   - Не может быть...
   - Бабудай-Ага, подтверди! - торжественно приподнялся старик, и джинн,
пробормотав привычное "слушаю и повинуюсь",  кивнул,  скрестив  руки  на
волосатой груди. Массивное золотое кольцо в его носу даже задымилось  от
напряжения, а Лев ощутил л„гкое покалывание в кончиках пальцев. В хижине
потемнело, огонь в очаге пригнулся,  словно  прячась  от  ветра,  где-то
далеко громыхнули раскаты грома... Потом вс„ как-то резко оборвалось, на
секунду вообще все звуки пропали.
   Хитро сощурив и без того невозможно узкие глаза, старый азиат  подсел
поближе и протянул ладонь. На ней тускло побл„скивала  маленькая  медная
монетка...
   - Смотри сюда, видишь - это таньга. Сейчас я е„ спрячу, отвернись.  -
Хайям подумал, ощупал чалму, похлопал себя по бокам, порылся в лохмотьях
драного халата и, едва удерживаясь от самодовольного хихиканья, спросил:
   - Ну, умнейший из молодых юношей с  двумя  медресе  за  плечами,  где
таньга?
   - Вот, .. - Оболенский простодушно разжал кулак, демонстрируя лежащую
у него на ладони денежку. Хайям ибн Омар  буквально  окаменел  от  такой
непревзойд„нной наглости, а Бабудай-Ага повалился на  пол,  гогоча,  как
сумасшедший:
   - Он... он обокрал тебя! Клянусь аллахом, хозяин...  этот  человек  и
есть настоящий Багдадский вор! Вай мэ, вай дод, уй-юй-юй!!!

***

   Даже лев может подавиться костью убитого им зайца.
   Безутешная вдова-львица.

   Вы наверняка  зада„тесь  логичным  вопросом:  каким  образом  русский
человек так  легко  и  непринужд„нно  заговорил  на  древнеарабском  или
персидском? Увы, мне нечем удовлетворить ваше  любопытство...  В  первую
очередь  потому,  что  сам   Лев   этим   таинственным   обстоятельством
заинтересовался только после того, как я  лично  его  об  этом  спросил.
Оболенский крепко задумался и в недоумении разв„л руками - удобнее всего
было бы свалить вс„ на безответственного джинна, тот вс„ равно не  может
за себя  заступиться...  Хотя  лично  я  склоняюсь  к  одной  из  версий
множественности миров: обычно  человек,  попадая  в  некое  параллельное
измерение,  с  удивлением  обнаруживает  способность  говорить  на  всех
местных наречиях. В самом деле, если бы владение языком Лев  получил  от
чернокожего Бабудай-Аги, то что мешало  джинну  даровать  ему  и  полное
знание обычаев, традиций, религии и сложных общественных взаимоотношений
Востока?  Но,  как  нам  известно,  говорить  Оболенский  мог,   а   вот
относительно всего прочего...

***

   - Покажись, о  мой  высокорослый  внук,  дай  мне  ещ„  раз  на  тебя
полюбоваться! Ах, вай мэ, ты горечь моей печени  и  печаль  селез„нки...
Легче одеть в халат самый большой минарет Бухары,  чем  тебя!  А  теперь
повернись... Не-е-т!
   "Хр-р-р-р-п-ш-уп!" - с тихим предательским треском  сообщили  рукава,
превращая халат в жилет.  Лев  сплюнул,  помянул  шайтана  и  попробовал
присесть. "Хр-р-р!" - раздалось снова...
   -  М-да...  это  не  джинсы  "Леви  страус",  -  раздумчиво   признал
Оболенский. - Дедушка, ты мне такие колготки больше не бери,  я  из  них
вырос. Давай смотаемся до ближайшего фирменного  магазина  и  купим  мне
приличные брюки.
   - У, дебелый нубийский бык...  -  прикрыв  ладонями  лицо,  простонал
Хайям. - Внук мой, ты же вор!  Тебе  нельзя  ничего  покупать,  ибо  это
недостойно и
   Оскорбительно для представителей нашего  ремесла.  Ты  можешь  только
красть!
   - Как скажешь, саксаул...
   - Аксака-а-л!!! Вай дод, что я буду делать с этим недоношенным  цар„м
зверей?! Меня поднимет на смех весь  Багдад!  Как  ты  сможешь  отстоять
семейную честь против Далилы-хитрицы или даже самого Али Каирского? Я уж
не говорю о сотне молодцов Шехмета из городской стражи... Тебя  поймают,
как только ты сделаешь первый шаг  из  нашей  благословенной  пустыни  в
сторону караванных троп!
   - Японский городовой, так мы ещ„ и в пустыне?! - ахнул  Лев,  впервые
за последние два часа заинтересовавшийся тем, что находится  за  порогом
стариковской хижины. Откинув полог, он решительно шагнул наружу и замер,
сраж„нный... Стоял т„плый летний вечер. По  линии  горизонта,  насколько
хватало взгляда, высились  золотые  барханы,  с  одной  стороны  залитые
оранжевым светом заката,  а  с  другой  -  играющие  глубокими  голубыми
тенями. Небо над  головой  казалось  пронзительно-синим  и  кое-где  уже
искрилось праздничными хрусталиками зв„зд. А воздух... Какой  освежающий
воздух бывает в пустыне на исходе дня! Потомственный  русский  дворянин,
Багдадский вор, Лев Оболенский  долгое  время  молчал  у  забытой  богом
хижины, восторженно вглядываясь в бескрайние пески и  размышляя,  почему
же вс„ это кажется ему таким новым и незнакомым...
   Хайям ибн Омар поставил эту грубую  конструкцию  из  жердей,  шкур  и
почерневшего войлока ещ„ в незапамятные времена, когда был  куда  моложе
своего нынешнего  "внука".  Невысокая  гранитная  скала  сзади  укрывала
жилище от ветра и дарила тень. Три пальмы, старый колодец,  дававший  не
больше одного ведра воды в день, да скудные запасы муки и риса -  вот  и
вс„ хозяйство. На самом деле у Хайяма был маленький домик в Бухаре,  где
он доживал последние годы в обнимку с кувшином, а  о  старом  убежище  в
пустыне он вспомнил, лишь когда в пьяном угаре  поклялся  Аллаху  найти,
для усмирения гордыни эмира, нового, молодого преемника.  Вс„  остальное
вы знаете, а потому продолжим...
   - Дедуля! Вс„, вернулся я. Надышался чистым воздухом и вновь припадаю
к стопам твоей мудрости с пылкими лобзаниями...
   Оболенский широко распахнул объятия и, поймав  не  ожидавшего  ничего
подобного Хайяма,  от  души  прижал  старца  к  могучей  груди.  Аксакал
трепыхался и  д„ргал  ногами  в  тапочках.  Бесполезно...  Лев  выпустил
несчастного, лишь до конца исчерпав весь запас  внучатой  любви.  Потом,
прищурясь, огляделся и шагнул ко второй безответной жертве:
   - Бабудай-Ага, какого лешего?! Сидишь тут у огня,  уже  ч„рный  весь,
копаешься в золе, словно Золушка какая... Давай украд„м где-нибудь  ящик
пива и хряпнем за знакомство?!
   - И думать не смей, шайтан кудрявый! А ты куда?! Сядь! На место сядь,
о глупейший из джиннов... - мгновенно очнулся старик, как только Бабудай
охотно вскочил на ноги, с благодарностью принимая  предложение  Льва.  -
Что ещ„ ты придумал, неразумный отрок?
   - А что не  так?  Я  же  вроде  правильно  сказал:  "украд„м"!  Честь
профессии превыше всего...
   - Остановись! - строго и торжественно попросил Хайям ибн Омар,  и  на
лицо его опустилась тягостная  тень  воспоминаний.  -  Послушай  старого
человека, и ты пойм„шь, как страшно расходовать талант, дарованный  тебе
Аллахом, на низменные цели. Христиане говорят, что "благими  намерениями
вымощена дорога в  ад".  Любой  мулла  подтвердит  тебе,  что  "Мухаммед
осеняет благодатью каждого, кто хочет его  слушать.  Кто  не  хочет,  не
услышит слов пророка. Но шайтан сам лезет в уши и к тем и к другим!". По
сути своей это одно и то же... Эмир Багдада решился на праведное дело  -
он возжелал искоренить порок. Любой вор должен получить свою кару! И они
получили... Все, от мала до велика. Прощенья  не  было  никому.  Сначала
виновному отрубали руку...  Джигит,  укравший  у  бая  коня  для  уплаты
калыма; старик, подобравший плод, упавший с  ханского  дерева;  женщина,
схватившая горсть овса для голодных детей;  реб„нок  батрака,  утолявший
жажду из арыка богатого соседа...  Стражники  волокли  всех!  Ибо  порок
должен быть наказан,  и  праведность  торжествовала  победу  на  залитых
кровью плахах... От закона не уходил никто, и перед  законом  эмира  все
были равны!
   - Э... я, наверное, хочу извиниться...
   - Молчи! Кто тебя учил перебивать старших?! - прикрикнул старик,  но,
глянув на поникшего Льва, смутился и даже  погладил  его  по  голове.  -
Прости меня, о мой непослушливый внук...  Я  дряхлый,  выживший  из  ума
верблюд, брызгающий слюной на вс„, что не подда„тся его пониманию. Ты  -
молодой, горячий, на тво„м челе печать избранности... Прошу  тебя  -  не
трать своих сил в погоне за отражением луны в колодце, но накажи эмира!
   - Да я всего лишь...
   - Накажи его! Достойно накажи самого могущественного человека  нашего
Багдада. Ты должен это сделать, ибо,  не  удовлетворяв  отрубанием  рук,
великий Селим ибн Гарун аль-Рашид приказал рубить головы!
   - Что?! - обомлел Лев. - Даже детям?
   Хайям и  Бабудай-Ага  скорбно  кивнули.  Не  будем  врать,  будто  бы
Оболенский всю  жизнь  был  праведным  поборником  справедливости,  как,
впрочем,  и  вместилищем  всех  грехов...  Нет,  в  его   русской   душе
одновременно уживались и буйный гнев, и братская  любовь,  и  врожд„нное
благородство, и лихое пренебрежение условностями, а кроме того, у  парня
было большое сердце... Сталкиваясь по роду  своей  профессии  с  разными
уголовными маньяками, он яростно  ненавидел  всех  негодяев,  избиравших
жертвой наиболее слабую и беззащитную категорию - невинных детей.
   - Дедушка Хайям, шутки  побоку,  что  я  должен  сделать?  Обворовать
эмира?!
   - Этого мало...
   - Замочить его в сортире? Ну, в смысле убить...
   - Ай-яй, зачем говоришь такие слова? Ты же вор, о мой бестолковый, но
уже почти любимый внук! Вор, а не  убийца.  Ложись  спать.  Завтра  тебе
предстоит долгий путь в славный город  Багдад,  да  сохранит  его  Аллах
вечно. Что же касается эмира... Я назову тебе имя человека,  при  помощи
которого ты смешаешь грозного Селима с  придорожной  грязью.  Но  это  -
завтра! Сейчас - спи.
   - Э... господин, - ш„потом поинтересовался джинн, когда Оболенский со
вздохом попытался поудобнее устроиться на старой кошме, - а что  ты  там
говорил о каком-то пиве?
   - Пиво... - попытался припомнить Лев, облизывая губы. - Пиво  -  это,
брат... это - религия! И пить его надо непременно ящиками...
   - Ва-а-й, но Аллах запрещает правоверным пить вино!
   - Вино? Правильно запрещает, - сонно кивнул будущая гроза Багдада.  -
Но пиво... Пиво Аллах пь„т! И ещ„ как! Можешь мне поверить.
   На том и уснули. Льву снилась заснеженная Москва, троллейбусы, Арбат,
храм  Христа  Спасителя,  только  он  вс„  равно  не  помнил,  где   это
находится... А пробуждение было ранним...

***

   Верь в себя, ибо без воли Аллаха и волос не упадет с готовы твоей.
   Слабое утешение лысых.

   Ч„рный джинн растолкал его, когда солнце ещ„  только-только  высунуло
первые лучики из-за самых дальних барханов.  Старый  Хайям  уже  был  на
ногах и что-то укладывал в пот„ртый  полосатый  мешок.  Заспанному  Льву
сунули в руки кусок сухой леп„шки и горсть  липкого  урюка.  Умыться  не
позволили,  экономя  воду,  но  вдосталь  напиться  дали.  На  этот  раз
отошедший от дел составитель рубай  был  категорично  немногословен,  на
вопросы отвечал односложно либо  вообще  отмалчивался,  отворачиваясь  в
сторону.  Как  более-менее  выяснил  Лев,  Хайям  ибн  Омар  намеревался
отправить его в Багдад, а сам перенестись, с помощью джинна, куда-то  на
отдых. Тот факт, что его "уважаемый дедушка" едет  на  курорт,  оставляя
единственного "внука" мстить всемогущему эмиру, Оболенского нисколько не
напрягал.  Выросший  в  суровых  условиях  российской  столицы,  молодой
человек полагал совершенно естественным  то,  что  его,  словно  слепого
кот„нка, бросают одного в самую гущу водоворота жизни.  Да  нормально...
Наоборот! Если бы старик  уговаривал  его  остаться,  Лев  наверняка  бы
сбежал сам - сидеть на шее пожилого человека  он  не  позволил  бы  себе
никогда. А  потому  он  потуже  затянул  пояс  кое-как  восстановленного
халата, подтянул дырявые штаны, сунул ноги в разбитые чувяки и с  л„гким
сердцем шагнул за порог хижины.
   - Мешок  возьми,  -  напутствовал  его  Хайям,  и  в  глазах  старика
предательски блестели искорки влаги, - там еда, воды немного. Вот деньги
еще, три дихрема медью... не спорь! Бери, купи себе  место  в  караване.
Через два дня будешь в великом Багдаде, а там уж решай сам... Я не смогу
о тебе позаботиться.
   - Да ладно, справлюсь как-нибудь... - беззаботно ответил  Оболенский,
принимая  из  рук  джинна  мешок  и  маленькую  тюбетейку.  Национальный
головной убор еле-еле уместился  у  него  на  макушке,  выделяясь  белым
узором на фоне т„мно-русых кудрей.
   - У караванщиков не воруй - побьют, -  сразу  предупредил  старик.  -
Скажешь караван-баши, что  тебе  нужно  найти  лавку  Ахмеда-башмачника,
криворукого и плешивого, как  коленка.  Он  приютит  тебя...  Постарайся
найти Ходжу Насреддина,  это  ловкий  юноша,  веселит  народ  и  успешно
скрывается от слуг эмира. Целуй полы его халата и  проси  взять  тебя  в
ученики. С его помощью ты одолеешь Селима ибн Гаруна аль-Рашида...
   - Насреддин, Насреддин... что-то  смутно  припоминаю...  -  задумчиво
пробормотал Лев. - Это не тот, что ездит на сером ослике, кидает лохов и
травит байки при каждом удобном случае?
   - Ва-а-х! - тихо восхитился джинн.  -  Хозяин,  он  и  вправду  много
знает!
   Хайям сердито цыкнул на  него  и  вновь  повернулся  к  герою  нашего
повествования:
   - Видимо, Аллах внушил  тебе  тайные  откровения,  о  которых  ведают
немногие... Но на прощание прими несколько мудрых советов, и,  если  они
дойдут до твоего сердца, ты прожив„шь долгую и счастливую жизнь. Не  пей
вина! Никогда не доверяй женщине!  Почитай  Аллаха  всемилостивейшего  и
всемогущего превыше всего на земле!
   - Вот те крест! Не подведу... - искренне поклялся Оболенский,  широко
осеняя себя крестным знамением. Старик в ужасе прикрыл глаза ладошками и
тихо застонал. Похоже, все его потуги гуськом  шли  насмарку.  Из  этого
северного тугодума никогда не получится настоящего вора! Но... отступать
уже некуда и некогда. Дело  сделано,  и  с  чисто  восточным  фатализмом
уважаемый Хайям ибн Омар постарался довести вс„ до конца...
   - Вон там, за тем большим барханом, - караванная тропа.  Четырнадцать
вьючных верблюдов, идущих из Бухары с ценной поклажей, будут  там,  едва
солнце вознес„тся к зениту. Тебе надо спешить... Во имя Аллаха, да будет
он вечен на небесах, я благословляю твой путь!
   - Что ж... и тебе до свидания, дедушка Хайям. - Будущий вор попытался
вновь обнять "родственничка", и тот не протестовал. - Ты пришли открытку
из своего санатория, а  как  наотдыхаешься  -  звони.  Или  лучше  сразу
приезжай, я сниму какой-нибудь домик в Багдаде и буду ждать.
   - Приеду... обязательно... когда-нибудь... - стыдливо опустив  глаза,
забормотал старик, а  Лев,  помахав  рукой,  широким  шагом  двинулся  в
направлении указанного бархана.
   - Бабудай-Ага! Береги дедулю! Вернетесь вместе - с меня пиво-о...
   - Он хороший человек, хозяин...  -  задумчиво  признал  джинн,  когда
Хайям развернулся обратно к хижине.
   - Хороший... только вор из него плохой... Никудышный  вор!  Городская
стража схватит его в одно мгновение, а значит, ещ„ одна голова упад„т  к
ногам эмира. Этот юноша уже нес„т на себе тень крыльев  Азраила...  Вс„,
больше ничего не хочу о н„м слышать!
   - Увы,  мой  господин,  -  криво  улыбнулся  ч„рный  Бабудай,  -  мне
почему-то кажется, что ты ещ„ о н„м услышишь... Клянусь шайтаном! Да  мы
все о н„м услышим, и не раз...
   А Багдадский вор - Лев Оболенский ш„л себе и ш„л, размашисто двигаясь
к дал„кому бархану, и знойное солнце  Азии  щедро  заливало  его  дорогу
золотом. Он не понимал, как мало подходит для той роли, что навязала ему
злая судьба.  Огромный  рост,  крупное  телосложение,  голубые  глаза  и
светлая кожа - уже одного этого  хватало,  чтобы  сделать  его  примерно
столь  же   "незаметным",   как   медведя   в   гербарии.   Добавьте   к
вышеперечисленному  полное  незнание   Востока   как   такового,   чисто
православную набожность, редкую (но меткую!) ненормативную  лексику,  да
плюс ещ„  явное  несоответствие  системе  общественных  взаимоотношений,
которой он собирался противостоять... Поверьте, я вас не запугиваю.  Мне
самому было  безумно  интересно  понять  психологию  человека,  искренне
намеревавшегося проломить стену лбом. Крепким, упрямым, русским  лбом...
Оболенский впоследствии рассказывал, будто в его светлой голове  на  тот
момент не было ни одной, даже самой захудалой, мыслишки о  том,  что  он
может и не... победить. То  есть  инстинкт