тихо сказала Ольга.
   - Что ты говоришь, Оленька?
   - Я говорю, это именно то, что нам нужно...
   - Да! Вот только не пойму, с какой это  стороны  мы  подъезжаем...  -
граф, привстав на козлах, огляделся вокруг, - ворота-то где?
   - Вон там, напротив столба, - сказала Ольга.
   - Какого еще столба?
   -   Того   самого:   "Владение   помещика,   отставного   коллежского
секретаря..." и так далее.
   - Оля, ты на что намекаешь? - встревожился Христофор.
   - Какие уж тут намеки! Смотри сам.
   Большое двухэтажное строение, постепенно  приближаясь,  казалось  все
более знакомым, но все меньше походило на дом Куратова.
   - Значит, мы все-таки заблудилсь... - произнес Христофор.
   - Нет, - отозвалась княжна, - не заблудились...
   - Но ведь это дом Бочарова!
   - Правильно. А вон и хозяин...
   Плотная приземистая фигура показалась в воротах.  Петр  Силыч  широко
расставил руки, словно хотел обнять сразу всех гостей вместе  с  тройкой
коней.
   - Наконец-то! - закричал он еще издали. А уж мы ждем-пождем, все  очи
проглядели! Думаем, не сбился бы кучер с дороги, темень-то какая!
   На-ка, вот, тебе, братец, на водку!
   Бочаров вскочил на  подножку,  сунул  растерявшемуся  графу  какую-то
мелочь в руку и повернулся к Ольге.
   - Сударыня! - произнес он, сняв картуз и приложив его к сердцу,  -  Я
счастлив принимать в своем, так сказать,  скромном  жилище  особу  столь
знатную и столь, так сказать, sharmant... Доктор, что же вы?
   Представьте меня!
   Христофор,  несколько  опешивший  от  такого  напора,  прокашлялся  и
сказал:
   -  Рекомендую,  мадам...  Петр  Силыч  Бочаров,  богатейший   здешний
помещик...
   - Готов служить!  -  Бочаров  поцеловал  Ольге  руку  и  заговорщицки
подмигнул Христофору. - Вы уж простите старика, что слегка покривил  вам
дорогу и заманил, так сказать,  не  спросясь...  Просто  мечтал  оказать
гостеприимство!
   - Позвольте, но ведь Куратов.. - начал было Христофор.
   - И Куратов здесь! Все здесь!
   - Да как же он согласился?!
   - Упрям, что и говорить! Весь  в  матушку!  Да,  впрочем,  и  Турицын
хорош. Так что я их и спрашивать не стал. Перенес к себе всю компанию  -
и дело с концом! Только прошу вас, ничего им не говорите.  Пусть  думают
себе, что хотят... Вон они, высыпали!
   На крыльце показались Савелий  Лукич  Куратов  с  матушкой,  Григорий
Александрович Турицын  и  осовело  хлопающий  глазами  урядник,  видимо,
только что разбуженный.
   Когда коляска подъехала ближе, Куратов выступил вперед и, прижав руку
к сердцу, с чувством произнес:
   - Сударыня! Я счастлив  принимать  в  своем,  так  сказать,  скромном
жилище особу столь знатную и столь, так сказать, sharmant...
   Ольга покивала ему шляпой и, выходя из коляски, подала руку.
   - Он думает, что это его дом! - прошептал Христофор.
   - Нормально, да? - отозвался граф.
   Бочаров, стоявший тут же, только хихикнул. Обман его блестяще удался,
однако все присутствующие чувствовали себя немного не в  своей  тарелке.
Турицын и Аграфена Кондратьевна испуганно косились по сторонам,  урядник
хмурился, протирая заспанные глаза, да и сам Куратов, пригласив гостей в
дом, то и дело спотыкался о пороги и, казалось, не знал,  как  пройти  в
гостиную.
   Петр Силыч вызвался помочь ему в распоряжениях по дому, сам слетал на
кухню и в столовую, тотчас вернулся и объявил, что стол накрыт к ужину.
   Ольга оставила шляпу и дорожный плащ в отведенной ей  комнате,  после
чего вышла к столу, поразив присутствующих странной, нездешней  красотой
и почти демонической остротой черт лица. Умело наложенные краски грима и
тушь сделали ее взгляд пронзительным, придали бровям надменный излом,  а
губам - властное и неулыбчивое выражение.
   Это сразу настроило всех сидевших за столом на серьезный лад. К  тому
же еще выяснилось, что мадам Борщаговская плохо  говорит  по-русски,  из
помещиков же только Турицын кое-как мог объясниться  по-французски.  Так
что ужин почти весь прошел в чинном молчании.
   Впрочем,  доктор  Михельсон  успел  рассказать,   что   спиритическое
искусство родилось в Америке, в Европу же  быстро  перекочевало  оттого,
что именно здесь еще, над полями былых сражений витает самый славный  из
духов - дух императора Наполеона.
   Любому человеку  он  может  раскрыть  тайны  грядущего,  если  только
умелый, отмеченный печатью небес медиум заставит его явиться и  говорить
со смертными...
   - С нами крестная сила! - прошептала Аграфена Кондратьевна, незаметно
помахав перед собою щепотью.
   - Простите, а как же он будет говорить? - Куратов задумчиво почесал в
затылке. - Я хочу спросить, на каком языке?
   - Да что вы, право, Савелий  Лукич,  точно  маленький!  -  рассмеялся
Бочаров. - Будто  не  знаете,  что  император  Наполеон  -  француз!  Не
по-китайски же ему говорить!
   - Не  скажите,  Петр  Силыч!  -  возразил  Куратов,  любивший,  чтобы
последнее слово оставалось за ним. - Во-первых, Буонапарт -  корсиканец,
а во-вторых, среди духов бестелесных, как я слышал, все наречия равны, и
они легко общаются друг с другом на любом языке.
   - От кого же это вы слышали? - язвительно поинтересовался Бочаров.
   - Уж не от них ли самих?
   - Господа! - грудным оперным альтом произнесла вдруг Ольга и отложила
салфетку. - Вы все увидаете сам! Главное - спирит, то бишь дух  визиват,
с ваша помога! Если он прилетай -  ви  разговаривать,  если  нет  -  пер
бакко! - ви сами виноват, пл"хо помогаль! Давай начинаем!
   Герр доктор! Зовите, битте, ваш кучер с мой багаж!
   Через минуту в гостиной, где  по  распоряжению  Ольги  были  погашены
почти все  свечи,  Джек  Милдэм  установил  столик  резидента  Собакина,
расписанный под Хохлому.  Гости,  волнуясь,  рассаживались.  Всем,  даже
уряднику,  весьма  любопытно  было  побеседовать   с   духом   покойного
императора,   и   только   матушка   Аграфена   Кондратьевна    пыталась
ретироваться. Бедная старушка, стуча  зубами  от  страха,  уверяла,  что
лучше  пойдет  готовить  чай,  потому  что  этого   Бонапартия   вдоволь
насмотрелась еще в молодости, живя у тетки, в Смоленской губернии...
   Но Ольга не отпустила Аграфену Кондратьевну.
   - Нас тепер рофно семь, - сказала она. - Это есть "Нумеро магика".
   Никто не мошет уходить, не то дух пойдет за ним...
   При этом известии матушка только слабо пискнула и без сил  опустилась
на стул. Глаза ее, выпученные  от  ужаса,  неподвижно  смотрели  в  одну
точку. Гипноз больше не нужен был бедной старушке, она  и  так  впала  в
беспамятство.
   Прежде   чем   начать    сеанс,    мадам    Борщаговская    подозвала
михельсоновского кучера и шепотом отдала ему  какое-то  приказание.  Тот
поклонился, вышел из комнаты и плотно запер за собой дверь.
   Ольга велела всем положить руки на  стол  и  раздвинуть  пальцы  так,
чтобы каждый мизинец  касался  мизинца  соседа.  Куратову  и  Михельсону
пришлось помочь Аграфене Кондратьевне справиться  с  неживыми  пальцами,
после чего все руки, наконец, коснулись друг друга, образовав  замкнутую
кольцом цепь.
   Тотчас  Христофор  ощутил  некое  подобие   электрического   разряда,
пробежавшего по рукам. Он не мог бы сказать, что это было -  судорога  в
чрезмерно напряженных пальцах или  эффект  от  прикосновения  к  ифриту,
сидящему  рядом  с  ним.  Впрочем,  это  могли  быть  и  первые   фокусы
зеленоглазой ведьмы.
   - Астарот, Аллохим, - глухо заговорила Ольга. - Аполлион, Асмодеус...
Их  кенэ  ирен  намен,  их  ладе  зи  айн!...  Элвус,  Гномус,   Нимвус,
Саламандер! Субординате тус миос!... Ключ и врата!  Четыре  стихии,  три
начала, семь сфер... Ваши руки теплеют, расслабляются. Вы дышите глубоко
и спокойно. Вы не слышите ничего, кроме моего голоса.
   Вы не видите ничего, кроме тлеющего огонька...
   В центре стола вдруг сам собою заалел огонек и притянул  к  себе  все
взгляды. Даже Христофор, знавший, что это всего лишь лампочка крохотного
прибора, не мог оторвать глаз от светящейся точки.
   Никто и не заметил, что мадам Борщаговская перешла на русский язык  и
говорит совершенно без акцента.
   - Вы слышите только меня, - продолжала Ольга. - Ваши ноги  теплеют  и
расслабляются... Духи земли и воды, воздуха и огня повинуются мне...
   Дух великого императора стоит передо  мной...  Руки  его  сложены  на
груди, вежды его сомкнуты сном смерти. Слушай меня, существо из  другого
мира! К тебе обращается твой хозяин!
   Голос  Ольги  неузнаваемо  изменился   с   первыми   словами   нового
заклинания.  Собственно  слов  Христофор  не  услышал.   Комната   вдруг
наполнилась  звуками,  напоминающими  многоголосый  шепот,  беспорядочно
окрашенный  самыми  неожиданными   эмоциями   -   вздохами   облегчения,
безутешным всхлипыванием, сладострастными стонами. Ольга быстро шевелила
губами, то монотонно бормоча что-то, то вдруг вскрикивая гортанно.
   Христофор почувствовал, что  оцепенение  его  постепенно  проходит  -
новое заклинание предназначалось одному  ифриту.  Пытаясь  усилием  воли
заставить себя отвести взгляд от лампочки, Гонзо заметно шевельнулся.
   Ольга тотчас уловила передавшееся столу движение и  снова  заговорила
по-русски:
   - Вы совершенно спокойны, вы слышите только меня. Ваши руки теплеют и
расслабляются. Все ваше тело расслаблено. Оно теплеет... теплеет...
   Блаженный туман снова начал было  заволакивать  сознание  Христофора,
как вдруг острая обжигающая боль заставила его отдернуть  руку  от  руки
соседа. Христофор вскрикнул и повернулся к Петру Силычу  Бочарову.  Тело
ифрита светилось в полутьме малиновым жаром. В воздухе  запахло  паленым
деревом и шерстью - обивка стула под Бочаровым уже тлела, над  столиком,
в том месте, где лежали его ладони, поднимался розовый дымок.
   - Вот тебе и "руки теплеют"! - прошипел Христофор, дуя на  обожженный
мизинец. - Кончай его скорей, а то все сгорим тут!
   Ольга не ответила. Глядя на ифрита в упор, она  все  быстрее  шептала
заклинания. Петра Силыча Бочарова сотрясала крупная  дрожь.  Столик  под
его ладонями  подпрыгивал  и  стучал  ножками  в  пол.  Посуда  в  шкафу
отзывалась мелодичным звоном.
   Дрожь все усиливалась, силуэт  Петра  Силыча  стал  терять  четкость,
расплылся по краям. Вскоре светящийся туманный  ореол  полностью  окутал
тело ифрита.
   И тогда княжна вынула бутылку. Багровый отсвет лизнул матовое стекло.
Появление этого нового магического  объекта,  вероятно,  было  исполнено
грозного смысла, так как ифрит вдруг совсем потерял форму.
   Округлое багровое облако повисло в воздухе над обожженным стулом.
   Ольга поставила бутылку на стол и призывными пассами тонких белых рук
с неумолимой силой потянула облако к себе. Сначала лишь  слабая  струйка
тумана вырвалась из клокочущей массы в сторону бутылки. На полдороги она
остановилась и даже немного  подалась  назад.  Ифрит  сопротивлялся.  Но
княжна крепко держала его силой своих заклинаний.
   Мало-помалу светящаяся субстанция стала вытекать из облака,  наполняя
собой тонкий туманный ручеек. Он ширился, наливался  силой  и,  наконец,
сложным извилистым путем снова двинулся к горлышку бутылки.
   Ольга, закусив губы от напряжения, молча тянула ифрита к себе.
   Христофор  всей  душой  желал  ей  помочь,  но  не  знал  как.  Ифрит
сопротивлялся. Светящийся ручеек тек все  медленнее  и,  наконец,  замер
всего в нескольких сантиметрах от горлышка.
   - Не могу! - простонала Ольга.
   Силы ифрита и колдуньи уравнялись.
   В этот момент рубиновый огонек на столе потух,  но  сейчас  же  снова
вспыхнул. Лампочка неизвестного прибора начала равномерно мигать.
   - Что это? - испуганно спросил Христофор.
   - Не знаю... - с трудом выговорила Ольга. - Это не я... Посмотри, что
с ней!
   Христофор склонился было над лампочкой, но тут открылась дверь,  и  в
осветившуюся комнату вошел Джек Милдэм. В руках  у  него  была  огромная
бутыль - одна из тех, что хранились в подвале бочаровского дома.
   - Ну что, пора? - спросил Джек у Ольги. - Я Бочарова принес.
   Он окинул взглядом комнату, остановился на мигающей лампочке, и вдруг
глаза его расширились.
   - А зачем это вы детонатор завели? - спросил он с опаской.
   - Какой детонатор? - Христофор, проследив его взгляд, тоже  уставился
на лампочку.
   - Да вот этот, ДП-300, для пластиковой взрывчатки, - сказал граф.
   - С такими вещами не шутят!
   - Детонатор... - задумчиво произнес Христофор. - Ложись! - заорал  он
вдруг и, схватив Ольгу за плечи, повалил ее на пол.
   Граф лишь мгновение растерянно смотрел на неподвижные фигуры людей за
столом, а затем с отчаянной  решимостью  размахнулся  и  швырнул  бутыль
прямо в центр круга.
   Столик  вместе  с  детонатором  отлетел  в  дальний  угол,  бутыль  с
настоящим Петром Силычем внутри и бутылка для ифрита  ударились  друг  о
друга. Раздался короткий звон лопнувшего стекла. В ту же секунду в  углу
грохнуло так, что разом вылетели все стекла в окнах.  Оранжевая  вспышка
на миг осветила комнату, после чего наступила тьма и тишина...
   Первым нарушил безмолвие голос Петра Силыча Бочарова.
   - Степан! - сипло позвал он и закашлялся. - Степан! Принеси свечу!
   Не видишь - погасла!... Что это, - продолжал он вполголоса.  -  Точно
обухом по голове... Хотел только рюмочку выпить - и бац! Не помню  даже,
выпил или не выпил... Вот это коньяк! Что это...  какие-то  осколки  под
ногами... Степан, чтоб ты лопнул! Где тебя черти носят?
   Джек Милдэм щелкнул зажигалкой и, перешагнув  через  урядника,  зажег
свечи на камине. На полу зашевелились пришедшие в себя гости.
   - Господа... - растерянно сказал Петр Силыч, увидев их. - Это большая
честь для меня... Я рад принимать... Когда же вы приехали, господа?
   - К-куда... приехали? - с трудом произнес Куратов.
   - К-ко мне?... - так же неуверенно ответил Бочаров.
   Савелий Лукич долго озадаченно озирался.
   - А ведь и правда, - вымолвил он, наконец, - мы у вас...
   - И я очень рад! - Петр Силыч помог ему подняться. - Хотя мне  что-то
сегодня нездоровится... И, простите, я как-то не всех узнаю...
   Он покосился на  Ольгу  и  Христофора,  хотел  было  сделать  шаг  им
навстречу, но, поскользнувшись на битом стекле, попал  прямо  в  объятья
Турицына.
   - Гри... Григорий Александрович! - пробормотал пораженный Бочаров.
   - И вы здесь! Вот уж, действительно, сюрприз!...
   - Что это с ним? - прошептал Христофор.
   - Ты разве не понял? - отозвалась княжна. - Это настоящий.
   - Как настоящий?! - Гонзо округлил глаза. - А где ифрит?
   Вместо  ответа  Ольга  демонстративно  отвернулась  от  него.  И  тут
Христофор увидел бутылку. Княжна держала  ее  за  спиной.  Бутылка  была
совершенно цела и закупорена пробкой.
   - Ты все-таки сумела! - обрадовался Гонзо, - Но как? Когда?
   -  Когда  взорвалась  эта  штука.  Ифрита  слегка  тряхнуло,   он   и
расслабился...  Как  говорится,  не  было  бы  счастья,   да   несчастье
помогло...
   - Олька, ты молодец! - Гонзо наклонился к  уху  княжны,  так  что  ее
золотые волосы щекотали ему нос. - Значит, уже можно рвать когти?..
   Ах, черт! Порт до утра закрыт! Но все равно, дай я тебя поцелую!...
   - Тсс! - Ольга приложила палец к губам и, продолжая  прятать  бутылку
за спиной, вышла на середину комнаты.
   - Ви сами увидаль, господа, - снова заговорила она ломаным языком,  -
что визиват спирит есть очень опасно! Она может уносить вас на край свет
или память дистроинг... отбивать, как у дорогой Петер Силович! Но это не
есть беда, он все вспомянет... Ведь вы уже вспоминаете, не правда ли?
   Последние слова она произнесла тихо, пристально глядя Бочарову  прямо
в глаза.
   - П-правда... - едва ворочая языком, произнес Петр Силыч. - Как же! Я
вспоминаю... А что я вспоминаю?
   - А все! - уверенно заявила Ольга. -  Как  мы  гостеваль  у  господин
Куратофф с матушка и визиваль дух л'эмпериор Наполеон. А он перенес всех
нас в ваш дом.
   - Да-да. Конечно... Дух... Наполеон... - Бочаров пожал плечами. -  Не
беспокойтесь, господа! - обратился он к гостям, - я уже  все  вспоминаю!
Идемте в столовую, слегка  закусим.  А  с  Наполеоном  продолжим,  когда
пожелаете.
   - Нет, - возразила Ольга. - Сегодня дух есть сердит.  Визиват  больше
не будем...
   - Господи,  слава  тебе,  милостивец!  -  тихо  проголосила  Аграфена
Кондратьевна, впервые после сеанса подавая признаки жизни.
   - А и правда, не мешает слегка освежиться... - урядник подкрутил  усы
и решительно направился в столовую.
   - Ну что ж, господа, - сказал Христофор, поправляя часы на  стене,  -
до утра еще далеко. Одно остается - пропустить по рюмочке,  да  под  это
дело - в картишки!
 
Предание о втором ифрите 
 
   ... О, владыка, затмевающий дневное светило! Позволь ничтожнейшему из
рабов твоих продолжить рассказ о путешествии бесстрашного Адилхана!
   Даже пойманная птица, услышав в небесной выси голос своей подруги, не
рвется из клетки так, как рвалось из груди  сердце  премудрого  падишаха
при виде цветущей долины на острове Судьбы. Всей душою стремился Адилхан
поскорее высадиться на остров и углубиться в эти  чудесные  сады,  чтобы
отыскать дорогу, ведущую к несметным сокровищам.
   Однако ему пришлось сначала привести в порядок свой  корабль,  отдать
все  необходимые  распоряжения  экипажу,  остающемуся  на  борту  чинить
оснастку  и  ждать,  может  быть,  до  конца  своих  дней,   возвращения
повелителя...
   Лишь на третий день  падишах  во  главе  большого  отряда  ступил  на
вожделенный берег. Здесь по-прежнему  было  пустынно.  Среди  камней  не
замечалось ни малейшего движения какой-либо живности, словно  гигантская
птица и ее выводок были  последними  живыми  существами,  обитавшими  на
побережье. Еще удивительнее, что и со стороны долины  не  доносилось  ни
звука. Впрочем, люди Адилхана были даже  рады  этому  запустению.  После
знакомства  с  чудовищем,  гнездившемся  на  скале,  они  не  торопились
повстречаться с новыми обитателями острова.
   - И не удивительно, что все зверье разбежалось, - говорили воины.
   - Разве можно жить и растить потомство, имея таких страшных соседей?
   Вдобавок, великий падишах, да продлит Аллах его  дни,  устроил  здесь
такой взрыв, что все живое разбежалось и разлетелось в  ужасе  на  сотни
фарсангов. Воистину, нет силы, способной противостоять воле  и  мудрости
нашего повелителя!
   Построившись в походную колонну и высылая вперед  разведчиков,  отряд
тронулся в путь. Адилхан не рискнул брать лошадей в длительное  плавание
по океану, поэтому воинам  пришлось  теперь  идти  пешком.  Два  десятка
рабов, сменяя друг друга, несли паланкин падишаха. Следом за  паланкином
восемь самых  сильных  воинов  несли  сосуды  с  ифритами.  Еще  шестеро
сгибались  под  тяжестью  двух  огнеметных  машин,  снятых  с   корабля.
Остальные шли налегке. Отряд перевалил через  жалкий  бугор  -  каменную
россыпь, оставшуюся на месте разрушенной скалы, и углубился в долину.
   По сторонам  узкой  тропы,  представлявшей  собой  русло  пересохшего
ручья, поднялись крутые склоны, густо заросшие кустарником, над  которым
лишь кое-где возвышались искореженные стволы мертвых деревьев.
   Зато  ветки  кустов,  тесно  сплетенные  друг  с  другом  в  сплошную
непролазную чащу, казалось, были полны  жизненных  сил.  Крупные  белые,
желтые и нежно-розовые цветы, сиявшие там и сям среди  зелени,  радовали
глаз путников, отвыкших в туманной мгле  океана  от  ярких  красок.  Это
пестрое многоцветье и делало долину похожей издали на райский сад.
   Цветы  источали  сильнейший  аромат,  необычайно  сладкий   и   такой
бодрящий, что сердца людей  начинали  биться  чаще,  а  ноги  совсем  не
чувствовали усталости.
   Чем дальше углублялся отряд в благоухающую долину, тем больше  цветов
было вокруг. Они росли все гуще и уже  сплошь  покрывали  ветки  кустов,
совсем заслонив собой листья.
   Все же Адилхан был недоволен. Он рассчитывал  найти  в  саду  дорогу,
прямо ведущую к цели, а здесь отряд вынужден был продвигаться совершенно
нехоженым пут