ное, трактор из
лесничества или деревенские браконьерят потихоньку?
     Когда  до  машины  оставалось  метров  тридцать,  я  уже   заподозрил
неладное. Навстречу мне двигался точно такой же старенький "газик", как  у
меня. Он совершенно синхронно с моим проваливался в рытвины и  подпрыгивал
на ухабах.
     Начиная догадываться, в чем дело, я остановился и  вышел  из  машины.
Возле открытой дверцы  "газика"  тоже  стоял  человек.  Помахав  рукой,  я
убедился окончательно - передо мной было мое собственное отражение!
     Сразу вспомнился эпизод  из  "Великолепного":  шпионы  натягивают  на
горной  дороге  большой  лист  фольги,  и  герой,  пытаясь  отвернуть   от
"встречной машины", летит в  пропасть.  Но  кому  понадобилось  так  тонко
шутить здесь, в лесу?
     Подняв воротник,  я  направился  навстречу  своему  отражению,  желая
вблизи рассмотреть  и  потрогать  неведомую  преграду,  однако  зеркальная
поверхность была настолько чиста, что, даже подойдя вплотную, я  никак  не
мог ее увидеть. Мало того, на ней не было ни  одной  капли  воды,  а  ведь
дождь продолжал лить, и его струн метались в  разные  стороны,  подчиняясь
порывам  ветра.  Что  же  это  за  материал?  Я  вытянул  руку   навстречу
зеркальному двойнику и вдруг с ужасом ощутил прикосновение его  влажной  и
теплой ладони.
     Не успев сообразить, в чем дело, я без оглядки бросился к машине. Мне
казалось, что ожившее отражение, усмехаясь, глядит мне вслед. Оказавшись в
машине, я почувствовал себя в относительной безопасности и рискнул поднять
глаза. "Газик" двойника стоял на прежнем месте, но  его  самого  не  было.
Видимо, он продолжал разыгрывать из себя отражение и тоже залез в  кабину.
А может быть, все-таки показалось?
     Посидев минут десять без движения, я стал замерзать,  и  это  придало
мне  храбрости.  Медленно  отворив  дверцу,  я  выбрался  из   машины   и,
останавливаясь после каждого шага, снова  приблизился  к  незримой  черте,
отделявшей меня от него.
     - Спокойно! - сказал я, обращаясь к нам обоим, - не надо нервов!
     Снова медленно поднялись руки - моя правая и  его  левая  -  и  снова
встретились. Да, это без сомнения была человеческая ладонь, хотя  я  и  не
мог ее толком ощупать, так как пальцы всегда натыкались на пальцы. По  той
же причине мне поначалу никак не  удавалось  дотронуться  до  какой-нибудь
другой части тела двойника. Я попытался было делать  обманные  движения  и
даже внезапно падать на землю, но это ни к  чему  не  привело.  С  тем  же
успехом можно было проделывать подобные упражнения перед  зеркалом.  Страх
постепенно проходил, уступая место  любопытству.  Неужели  передо  мной  в
самим деле зеркальный двойник? Но как пойти с ним в контакт  или  хотя  бы
дотронуться до него? В конце концов я нашел решение и коснулся  его  лбом,
затылком, спиной, коленом и носом. Сомнений не было - это не отражение,  а
живой человек, однако общаться с  ним  совершенно  невозможно,  ибо  любые
мысли  приходят  нам  в  голову  одновременно  и  все  действия  абсолютно
синхронны. Я не мог ни договориться  с  ним,  ни  обойти,  ни  оттолкнуть.
Передо мной была идеальная преграда - я сам.
     Откуда-то  из  леса  послышался  треск  сучьев,  человек  или   зверь
продирался там через бурелом. Шум постепенно приближался, но откуда именно
он идет, определить было трудно. Я замер прислушиваясь.
     Вдруг впереди, за спиной двойника,  качнулись  кусты  и  из  чащи  на
просеку  выбралась  темная  фигура.  За  ней  показалась  другая,  третья,
четвертая. Выстроившись цепью, они медленно побрели ко мне. Свет фар  упал
на их лица, вернее, на их лицо, потому что у всех четверых оно было  одно,
мое.
     Я быстро оглянулся. Нет, сзади никого не было, они действительно  шли
только оттуда. Один из них,  приблизившись  к  "газику"  двойника,  открыл
дверцу и влез внутрь. Остальные трое последовали за ним. Прогудел  сигнал,
и двойник, до сих пор прилежно игравший роль моего  отражения,  вздрогнул,
повернулся и побежал к машине. Он сел за руль,  завел  мотор,  и  "газик",
развернувшись, быстро укатил в темноту, исчезли даже его огни.
     Я не знал, что подумать. Любой нормальный человек на моем месте давно
бы мчался в противоположную сторону и  газу  бы  поддавал.  По  я  уже  не
чувствовал  себя  нормальным  человеком  и,  видимо,   поэтому   продолжал
неподвижно стоять на месте, будто ждал продолжения событий.
     Я не ошибся, В лесу снова послышался треск, и на  просеке  показалась
еще одна фигура. Но  это  был  не  двойник.  Ко  мне,  жмурясь  от  света,
приближался немалого роста бородатый старик в длиннополом  плаще.  Подойдя
вплотную, он небрежно, как старому знакомому, сунул мне широкую ладонь  и,
глядя на машину, произнес:
     - Бог в помощь, странничек... Чего озираешься-то, напугал кто?
     - Да нет, - ответил я, внимательно разглядывая его, -  кто  меня  мог
напугать?
     - Ну,  мало  ли,  -  он  безразлично   пожал   плечами,   -   бывает,
померещится... А едешь откуда?
     Я рассказал ему, что сбился с дороги.
     - Это с тракту, что ли? Далеко ж тебя черти занесли...  Тут,  парень,
до тракту знаешь сколько? К утру  тебе  не  доехать.  Давай  глуши  мотор,
пойдем греться, сыро.
     Я огляделся по сторонам. Оставлять машину на просеке не хотелось.
     - Может, поближе подъедем?
     Старик покачал головой.
     - Ближе не подъедешь. Да и не сделается ничего с твоим лимузином, тут
недалеко...
     Мы  прошли  около  километра,  продираясь  сквозь  густой  ельник,  и
оказались на большой поляне у подножья лохматой сопки. Дождь  кончился,  и
над лесом повисла крупная луна,  освещая  двухэтажный  бревенчатый  дом  в
центре поляны. Старик прибавил шагу.  Я  немного  отстал,  оглядываясь  по
сторонам, но, кроме низенькой  по  стройки  в  стороне,  от  дома,  ничего
особенного не за метил.
     Неожиданно  откуда-то  сверху,  как  мне  показалось,  с  крыши  дома
послышался тихий, встревоженный голос:
     - Что, все уже?
     - Все, все, - буркнул старик, торопливо поднимаясь на крыльцо.
     - А что вы с ним сделали?
     Старик на мгновение замер у двери.
     - Ну, ты! - гаркнул он  вдруг,  -  чего  несешь-то  спросонья,  спать
ложись! - И, повернувшись ко мне, кивнул головой: - Заходи, заходи.
     Он открыл дверь, и тусклый свет керосиновой лампы упал на крыльцо.
     - Ох! - раздалось наверху, и луна блеснула в чьих-то широко  открытых
глазах, с удивлением уставившихся на меня.
     - Н-ну? Скоро? - спросил старик, обращаясь не ко мне, а к человеку на
крыше.
     - Да, ладно, ложусь уже, прячьтесь, - ответил тот. Мы вошли в дом  и,
миновав заставленные разной рухлядью сени, оказались в просторной  комнате
с длинным столом и печью у стены. За столом, уронив на руки сизую  испитую
ряшку, дремал парень в грязной майке и матросских клешах. Руки его до плеч
были расписаны похабными  узорами,  и  только  майка  мешала  рассмотреть,
вытатуировано ли что-нибудь на спине.
     У окна, устремив вдаль твердый, чуть ироничных взгляд,  стоял  видный
седой мужчина в дорогом сером костюме. И, наконец, в углу, спиной ко всем,
верхом на колченогом стуле, сидела и курила каноннчески стройная белокурая
девица в джинсах и сапогах  на  высоком  каблухе,  вся  в  ремешках  и  на
замочках. Она даже не обернулась, когда мы вошли, и  продолжала  задумчиво
пускать дым в  потолок.  Седой  же,  напротив,  любезно  мне  улыбнулся  и
раскланялся не без изящества. Узорчатый парень поднял голову, окинул  меня
с ног до головы мутным взглядом и хмыкнул.
     - Доктор, - произнес старик, снимая  плащ,  -  ты,  что  ли,  сегодня
кухарил? Подавай.
     Седой, не  меняя  гордого  наклона  головы,  величественной  поступью
подошел  к  плите,  снял  с  нес  большой  чугун,   накрытый   облупленной
эмалированной крышкой, и поставил его на середину стола.
     - Какую миску дать молодому человеку,  Хозяин?  -  осведомился  он  у
старика.
     - Студентову давай. Он на крыше нонче...
     - Спасибо вам большое, -  сказал  я  старику,  хотя  неестественность
этого странного сборища сильно действовала мне на  нервы,  -  выручили  вы
меня. Вот только, извините, имени и отчества вашего не знаю...
     - А не надо тебе мое отчество. Хозяином зови. Они  так  зовут,  и  ты
зови. Тут, парень, все без отчества. Это вот  -  Доктор  (Седой  кивнул  и
принялся разливать по мискам красный борщ), этот в майке - Блатной, а  вон
то, - Хозяин указал на девушку, все еще сидевшую к нам спиной, - вон то  -
Заноза...
     - И если вы обратили внимание на крышу, - вставил Доктор, - то  могли
видеть там еще одного члена нашего маленького  общества,  так  называемого
Студента.
     - А  вы  здесь  просто  так  собираетесь,  -  спросил  я  как   можно
беззаботнее, - или у вас учреждение?
     У девушки вдруг затряслись плечи. Она  выронила  сигарету  и  прижала
ладони к лицу, Я думал, она разрыдается, но оказалось,  что  ее  сотрясает
безудержный хохот.
     - У-учре... Ой,  не  могу!  Учреждение!  Слу-слушай!  Санаторий  тут!
У-умора! Курорт!
     Она, наконец, повернулась лицом ко мне. Очень симпатичное лицо.  Даже
красивое.
     - Но, ты даешь, Пациент!
     Кличка, данная мне девушкой, приклеилась мгновенно.  В  следующей  же
фразе Доктор назвал меня Пациентом, Блатной произносил это слово с трудом,
но переиначивать  не  пытался,  что  же  касается  Хозяина,  то  ему  было
совершенно все равно, как меня называть, и поэтому он удовлетворился  этим
именем, как первым попавшимся.
     Заноза между тем продолжала веселиться:
     - Хозяин! Когда пойдем на процедуры?
     Блатной снова хмыкнул, но Старик нахмурился:
     - После. Поесть-то надо, нет?
     Он пододвинул к себе миску и, ни на кого не  обращая  внимания,  стал
хлебать борщ. Остальные, заняв свои места у стола, тоже принялись за  еду.
Я решил ничему не  удивляться,  по  крайней  мере  до  тех  пор,  пока  не
отогреюсь и основательно не закушу.
     Некоторое время все молчали.
     - Завтра на крыше Блатной, - сказал наконец Хозяин.
     - А кухарит Заноза...
     - Кстати, продукты кончаются, - заметил Доктор,  -  и,  с  позволения
сказать, кухарить становится затруднительно. Надо бы кого-нибудь послать в
деревню.
     - Ничего, - буркнул Хозяин, - может, скоро на машине съездим...
     Я поднял голову и вдруг заметил, что Блатной, разинув рот, с  испугом
смотрит куда-то мимо меня.
     - Во! - произнес он, указывая, как видно, на окно у меня  за  спиной.
Заноза, сидевшая рядом с ним, тоже подняла глаза и сейчас  же  сморщилась,
как от боли.
     - Гадость какая... - прошептала она.
     Я резко обернулся, но увидел лишь чью-то огромную спину,  удаляющуюся
в темноту. Спина была голая и иссиня-белая.
     - Слушай, Блатной, - сказала Заноза, - выйди, разбуди его. Что он,  в
самом деле, нельзя же так!
     - Во тебе, - спокойно ответил Блатной, - сама выйди.
     - Цыц! Пусть спит, - сказал Хозяин, - все нормально, ясно? Дохтор, ты
чего сидишь? Компот давай!
     Самое страшное - я представления не имел, как себя  вести.  Кого  они
хотят будить? Неужели эта голая туша за окном - Студент?
     - У него что, лунатизм? - осторожно спросил я.
     - У кого? - не понял Хозяин.
     - У Студента.
     Доктор поставил передо мной стакан с компотом.
     - Знаете что, Пациент, - сказал  он,  -  вы  не  обращайте  внимания.
Ей-богу, ничего интересного не происходит. И со Студентом все в порядке  -
он спит на крыше. Там, видите ли, свежий воздух. А завтра на  крыше  будет
спать Блатной. По той же причине.
     - Я же говорю - санаторий! - хихикнула Заноза.
     - Ну, допивай компот и пойдем, сказал мне Хозяин, - покажу помещение.
     По широкой скрипучей лестнице мы поднялись на второй этаж и оказались
в небольшом коридоре, по обеим сторонам которого было несколько дверей.  К
моему  удивлению,  некоторые  двери  были  аккуратно   подписаны;   слева:
"Доктор", "Блатной", справа:  "Студент",  "Заноза".  Хозяин  открыл  самую
дальнюю дверь по правой стороне, зажег огарок свечи и протянул его мне.
     - Вот, располагайся. Отдохнешь хорошенько, а утром поговорим...
     Он повернулся было, чтобы уйти, но спохватился:
     - Да! Если, часом, захочешь по нужде - вон в ту  дверь.  На  двор  не
ходи. И окна не открывай...
     - А почему? - спросил я.
     Хозяин посмотрел на меня укоризненно.
     - Ну, сказано - не ходи, и не ходи, не  открывай  -  стало  быть,  не
открывай. Мало ли что? Время ночное...
     Он покачал головой и ушел.
     Комната была совсем маленькой, железная кровать, покрытая бледным  от
старости одеялом, занимала почти все пространство  от  двери  до  окна.  В
углу, на облезлой деревянной вешалке висели  драные  плащи,  телогрейки  и
какое-то древнее пальто.
     Я задул свечу и подошел к окну. Луна освещала серебристую после дождя
поляну,  над  верхушками  елеи  проносились  небольшие  темные  облака  со
светящимися  лохматыми  краями.  В  доме  все  утихло,  снаружи  тоже   не
доносилось ни звука. Некоторое время я вглядывался в кромку леса, мне  все
казалось, что там копошится какая-то бесформенная масса. Но это мог быть и
туман или просто рябь в глазах.
     - А идите вы все... - подумал я, разулся, повесил  мокрую  куртку  на
спинку кровати и залез под одеяло. - Спать я хочу - вот что...
     ...Мягкий  лунный  свет  заливает  комнату  и  шепчется  о  чем-то  с
притаившимися в углах тенями. Тихо-тихо открывается  дверь,  и  на  пороге
появляется девушка в белом платье. Она бесшумно подходит и склоняется надо
мной. Я чувствую прикосновение ее нежных пальцев. Она что-то  говорит  мне
на ухо...
     Я вздрогнул и окончательно проснулся.
     - Вставай, вставай. Пациент, - говорила Заноза, толкая меня в  плечо.
Она была в длинной ночной рубашке, ее распущенные волосы задевали меня  но
лицу.
     - В чем дело? - спросил я, садясь на кровати.
     - Тсс! Ты вот что, Пациент, если хочешь живым отсюда убраться,  пусти
меня в свою постель.
     Она говорила это  таким  естественным  и  убедительным  тоном,  будто
предлагала помидоры со своего огорода.
     - Гм! -  сказал  я,  -  однако  ты  даешь!..  Уж  больно  неожиданное
предложение...
     - Идиот! - возмутилась Заноза, - ты что считаешь, я  сюда  любовью  с
тобой заниматься пришла? Да ты посмотри на себя! Каракатица... А  впрочем,
черт с тобой. Пожалуйста, мне не жалко. - Она вдруг принялась стаскивать с
себя рубашку, - Только быстро давай, чтоб до прихода Хозяина...  Ты  потом
спрячешься под кроватью, а я останусь вместо тебя, понял?
     Заноза, наконец, справилась с рубашкой и комкала ее в  руках,  глядя,
куда бы бросить.  Она  была  чертовски  хорошо  сложена,  эта  сумасшедшая
девица, одетая в жемчужное сияние лунного света, но мне было,  признаться,
не до ее красоты.
     - Ты погоди раздеваться-то, объясни толком! - зашипел я,  -  что  там
про Хозяина? Зачем это он сюда придет?
     - Дурак, - неожиданно спокойно произнесла Заноза, -  я  же  говорю  -
санаторий здесь. Вот и всадит тебе Хозяин  этой  ночью  прививочку.  А  от
прививочкн этой ты, Пациент, навсегда Пациентом останешься, и уж  никакого
имени-отчества у тебя не сбудет больше...
     - Ну а ты-то зачем лезешь на мое место? - спросил я.
     - А мне все равно! Я в свое время  разок  попробосала.  Так  что  без
Хозяина мне теперь долго не протянуть. Да и никому здесь не  протянуть,  а
он, сволочь, пользуется этим и веревки из нас вьет. Сегодня меня без  дозы
оставил...
     - А-а! - Я начичал понимать. - Он что же, наркотики вам колет?
     Заноза подошла к окну,  выглянула  во  двор  и  сейчас  же  задернула
занавеску. Стало совсем темно.
     - Нет, Пациент, тут вещь посильней наркотиков. Он  нам  счастье  наше
продает...
     - Как это - счастье?
     - А так. Именно так, как ты его себе представляешь...
     Я хотел было спросить еще что-то, но Заноза вдруг подскочила ко мне и
прямо в лицо сунула свою скомканную рубашку.
     - Тсс! Слышишь? Идет! - прошептала она и,  толчком  усадив  меня  под
вешалку, обрушила сверху тяжелое, пропахшее нафталином пальто. Покончив со
мной, она улеглась в постель и натянула на себя одеяло.  В  ту  же  минуту
дверь тихо открылась и кто-то осторожно  заглянул  в  комнату.  В  темноте
почти ничего не было видно, но я не сомневался, что это Хозяин.
     И действительно, скоро очертания его массивной фигуры  проступили  на
фоне стены, двигаясь уверенно, но почти бесшумно, он подошел к  постели  и
наклонился. Наступила долгая тишина. Казалось, ни одной живой души нет  на
сотни километров вокруг, и это жуткое безмолвие  тянется  уже  сотни  лет.
Наконец что-то тихо звякнуло, и в комнате вдруг  запахло  жженым  сахаром.
Хозяин выпрямился и быстро вышел из комнаты.
     Когда в коридоре затихли его шаги. Заноза отбросила одеяло и села  на
кровати.
     - Ну что? - спросил я.
     - Молчи, сейчас увидишь. Вот! Начинается!
     Она поднялась, и я вытаращил глаза от изумления - на ней было  черное
блестящее платье, голые плечи укрыл газовый  шарф,  а  на  лице  появилась
бархатная полумаска. В комнате вдруг стало быстро светлеть, но вместо стен
и потолка с отступлением темноты открывалась невообразимая даль. Я  глянул
под ноги и застыл: земли не было,  где-то  далеко  внизу  клубилась  белая
пелена облаков.
     - Скорее, - сказала девушка, - меня ждут!
     Она шагнула, словно в пропасть, с невидимой  площадки,  которая  была
когда-то полом комнаты, и закружилась в  свободном  падении,  стремительно
удаляясь.
     - Не отставай-ай! - услышал я, и опора подо мной вдруг исчезла...
     Я, к своему счастью,  не  верил  в  реальность  происходящего,  иначе
скончался бы в первое же мгновение полета.
     Ветер засвистел у меня в ушах, и облака стали медленно  приближаться.
Кувыркаясь в воздухе, я увидел красный  шар  солнца  -  он  тоже  падал  в
гуманное море. Мы врезались во мглу  одновременно  со  светилом.  Облачный
слой был, видимо, очень толстым, и по мере погружения в него молочно-белая
пелена, окутавшая меня,  сменилась  светло-серой,  быстро  превратилась  в
темно-серую и, наконец, стала черной. Я падал в полной темноте.
     И вдруг совсем близко вспыхнуло море огней - подо  мной  был  большой
город! Светящиеся стрелы улиц со всех сторон вонзились  в  яблоко-площадь,
пылающее золотым огнем. Все это быстро приближалось,  и  вот  уже  деревья
какого-то парка стремительно бросились мне навстречу. Я зажмурился, ожидая
удара, но вместо этого ощутил легкий толчок в спину.
     - Эй, приятель! - крикнул кто-то  у  меня  над  ухом,  -  посторонись
немного или шагай веселей, а то опоздаем на площадь!
     Я открыл глаза и обнаружил, что стою на  песчаной  дорожке  парка,  а
мимо меня валит пестрая толпа в карнавальных нарядах. Смирный гнедой пони,
запряженный в тележку, увитую цветами и лентами, тихонько подталкивал меня
сзади. В тележке сидел румяный толстяк в зеленом жилете, разлинованный как
арбуз, и две девушки в масках и нарядных платьях. Они смеялись и бросали в
меня серпантин.
     Я посторонился, пропуская пони, и пошел рядом с тележкой. На мне, как
оказалось,  тоже  был  надет  какой-то  шутовской  балахон   с   кружевным
воротником. Он был белый,  с  черной,  украшенной  завитушками,  заглавной
буквой П на груди.
     Вся праздничная толпа двигалась к выходу из парка,  чтобы  влиться  в
людскую реку, текущую по широкой, залитой светом улице.
     В небе над нами то и дело вспыхивали букеты разноцветных ракет.
     - Эта буква П у вас на груди означает, как видно, "Пьеро"? -  смеясь,
спросила одна из масок, сидящих в тележке.
     - Ах, если бы кто-нибудь мог это знать! - ответил я.
     - А я знаю, - сказала другая.
     - Ну и что же, по-вашему, означает эта П? - спросил я, улыбаясь.
     - "Пациент", - произнесла маска, и я сейчас же узнал ее. Но тут пони,
выбравшись на широкую дорогу, пустился вскачь, и скоро я  потерял  тележку
из виду.
     Ули