видимо, уже
ходила к нему ругаться, и теперь громогласно докладывала на всю остановку:
     - Лежит себе, песни поет. "Чтоб вином наполнялся стакан..." Только об
одном и думают. Тоже мне Кикабидзе...
     Все шло как обычно. Никто из этих людей и не подозревал,  что  город,
возможно, уже наполнился невероятными событиями, что завтра,  может  быть,
они не узнают своего города и самих себя. Судя по тому, что уже произошло,
теперь с каждым может случиться все, что угодно...
     Шофер наконец зашевелился. Он сел на свое место, не торопясь закурил,
долго скрипел, как положено, ручным тормозом и только после этого подъехал
к остановке. Я попал в удачную струю, меня внесли в автобус,  поставили  в
уголок и размазали по стеклу. Шофер предложил  своевременно  "оплатить  за
проезд", и автобус тронулся.
     Первую половину пути вся публика в салоне представляла один  сплошной
монолит, потом стало немного свободнее. На одной из остановок  в  переднюю
дверь вполз изрядно поддавший парень и в изнеможении остановился на нижней
ступеньке. Я узнал его. Это был Антоха Таращук из нашего дома.  В  детстве
мы даже дружили, но потом что-то случилось. Антоха слетел  с  нарезки,  то
кидался куда-то на заработки, то неделями  торчал  во  дворе,  в  основном
возле нашего гастронома, пару раз пробовал жениться,  но  жены  его  скоро
бросали. Сейчас исчерпывающей  характеристикой  на  Антоху  могла  служить
надпись на стене дома возле его подъезда: "Антоха-выпивоха".
     Он стоял прислонившись к двери и мутным  взглядом  окидывал  публику.
Публика, как всегда, возмущенно отводила глаза  и  с  вызовом  отходила  в
сторонку.
     - Х-хоть бы одна зараза место уступила, - выдавил Антоха. - Видят же,
что человек мается.
     На передней площадке спиной ко мне стояла девушка  в  белой  шубке  и
пушистой шапке. Она обернулась и с удивлением посмотрела на Антоху. У меня
перехватило дыхание. Это была Лена!
     Если бы наш автобус неожиданно взлетел и стал набирать высоту,  я  не
был бы так поражен. Уж Лену-то я совершенно не ожидал встретить здесь!
     Антоха заметил ее взгляд и снова заговорил:
     - Ну, чего уставилась, лупоглазая? Познакомиться хочешь? Так  это  мы
враз...
     Он стал карабкаться на следующую ступеньку,  а  я  уже  проталкивался
через толпу на переднюю площадку.
     Неслыханная удача! В этот момент я был почти благодарен Антохе,  ведь
Лена могла так и не обернуться и вышла бы где-нибудь, а я  об  этом  и  не
узнал бы. То ли дело теперь! Я поставлю на место распоясавшегося хулигана,
предложу даме свои услуги... Ну и так далее, по известному сценарию.
     Однако ничего этого не  произошло.  И  вообще  ничего  не  произошло.
Автобус остановился, открылись двери, и Лена, пройдя по тому самому месту,
где только что  стоял  Антоха,  спокойно  вышла  и  скрылась  в  толпе  на
остановке. Антохи не было. Могло показаться, что какой-то ловкий  фокусник
просто спрятал его в своем рукаве. Никто ничего не заметил.
     Двери закрылись, и мы поехали дальше. Я  стоял,  уставившись  в  одну
точку, и, кажется, ни о чем не  думал.  Может  быть,  померещилось?  Может
быть, не было никакого Антохи, и Лены не было,  и,  вообще,  все  это  мне
просто приснилось?
     Только когда шофер объявил конечную остановку,  я  пришел  в  себя  и
вспомнил,  что  еду,  собственно,  к  Черняеву,  чтобы  рассказать  ему  о
вчерашних и сегодняшних событиях, к которым  только  что  прибавилось  еще
одно.
     Открыл мне сам Алик. Он ужасно обрадовался, втащил меня в квартиру  и
весело накинулся:
     - Ты где бродишь? Я уже  два  раза  бегал  тебе  звонить!  -  Он  был
какой-то  возбужденный,  взлохмаченный,  ему  не  терпелось   что-то   мне
рассказать.
     - Что-нибудь случилось? - спросил я.
     - Случилось, - ответил Алик. - Я слегка тронулся. В остальном  -  все
нормально.
     Я наконец разделся, и мы прошли в комнату.
     - Представляешь, - начал Алик, - я вдруг сдуру вообразил себя гением.
С утра сегодня сочинил уже две вещички и задумал третью. Мне теперь  очень
нужно, чтобы кто-нибудь все это выслушал и сказал бы мне, наконец, что это
- гадость, иначе я не знаю что будет.
     Сам я этого почему-то не чувствую и кропаю одну за другой. И  знаешь,
мне кажется, что все это  -  так,  игрушки,  в  голове  уже  зреет  что-то
глобальное, такое, что самому страшно.
     Я хотел бы что-то спросить, но Алик не дал мне раскрыть рта.
     - Садись! - скомандовал он, пихнул меня на диван и взял гитару.
     Сначала я просто удивлялся,  как  хорошо  удается  Черняеву  довольно
сложное вступление, затем он запел.
     Я сидел и смотрел на него широко  раскрытыми  глазами.  Православные!
Что же это делается? Неужели это тот самый  Алик  Черняев,  с  которым  мы
вчера играли на вечере? Когда он научился так играть? Кто сочинил ему  эти
слова и эту музыку? Никогда я не испытывал черной зависти, но  когда  Алик
кончил петь, признаюсь, мне было завидно.
     - Это ты сам? - осторожно спросил я.
     - Нет, сантехника вызывал, - ответил Алик, - ну как, потянет?
     Во дает! Он еще раздумывает, потянет или не потянет! Да с этим  можно
золотые диски штамповать и в Ливерпуль на гастроли ездить!  Однако  что-то
здесь не так. Я готов поклясться, что вчера вечером Черняев такого еще  не
умел. Не мог он вчера сделать такую вещь, не хватило бы ему ни техники, ни
школы. Он  же  самоучка,  музыкальное  образование  получает  дома  да  на
репетициях, как я, как Витька-басист, только Полина у нас -  профессионал.
Правда, Алику говорили, что талант у него есть. Серьезные  люди  говорили,
вроде бы даже приглашали его куда-то, но  ведь  и  самому  расталантливому
таланту нужно долго учиться - все приходит постепенно.
     Ох, чувствую я, кто здесь постарался! Как только он мне  заявил,  что
умом тронулся, так я сразу и почувствовал, а теперь... Ох, девицы!
     - Это здорово, - сказал я Алику серьезно. - Ты сам, может быть, этого
не чувствуешь, но ты уж мне поверь. Хотя тебе все равно не понять, до чего
это здорово.
     Алик был доволен.
     - Теперь слушай вторую, - сказал он.
     - Погоди минутку. Скажи-ка мне,  ты  вчера  не  обратил  внимание  на
новеньких?
     - Намекаешь на тех девиц, про которых вы с Вовкой шептались? Обратил.
     - А не познакомился, случайно?
     - Ну как тебе сказать,  Чебурашка?..  Танцевал  с  одной.  Но  ничего
особенного. Какая-то она была напуганная, будто впервые на людях. Ни слова
не могла из себя выдавить. В общем, так себе, один внешний блеск. До нашей
Польки ей далеко, да и все они, я думаю, не лучше.
     Вот оно что. Значит, ничего  и  не  заметил,  бедняга.  Но  результат
налицо, теперь я уверен, что это их работа, Надо...
     Тут мои размышления прервались, Алик  начал  следующую  песню.  Через
минуту я катался по дивану, задыхаясь от хохота. Этот тип написал куплеты!
Никогда я не слыхал ничего подобного, каждая следующая строчка была  лучше
предыдущей, и все вместе было смешно до посинения. Он уже кончил петь, а я
все еще заходился,  согнувшись  пополам  и  вытирая  слезы.  Черняев  явно
наслаждался моим состоянием.
     - Ничего штучка, правда? - скромно спросил он.
     Впрочем, по мне и так было видно, что штучка -  ничего.  Несмотря  на
странные события,  преследовавшие  меня  с  утра,  я  хохотал  от  души  и
чувствовал,  как  освобождаюсь  постепенно  от   накопившегося   за   день
утомления.  Голова  прояснилась,  появилось  настроение  снова   принимать
участие в умопомрачительных приключениях, искать их,  идти  им  навстречу.
Алик был очень доволен произведенным эффектом. Он, наконец, убедился,  что
создаваемое им нравится не только ему, что это в самом  деле  неплохо.  Он
предложил записать на пробу хотя бы одну песенку, чтобы прикинуть основные
партии и послушать со стороны, что получается. Я не мог не согласиться,  и
мы стали разворачивать кое-какую аппаратуру.
     Пора было рассказать ему обо всем. Я уже открыл рот, но меня поразила
вдруг одна мысль. Стой, подумал я, ты что же собираешься ему говорить?  Ты
же собираешься ему подробно объяснить, откуда взялся весь его  сегодняшний
талант! Ты ведь заявишь ему сейчас, что он здесь совершенно ни при чем,  а
всему виной какие-то невообразимые девицы, насылающие на  кого  порчу,  на
кого - дар божий. И доказательства приведешь.
     А если он поверит? Что ему тогда делать? Сидеть  и  ждать,  когда  им
надоест развлекаться, они повернут  рубильник,  и  все  пропадет?  У  тебя
телевизор  выключится,  ты  повздыхаешь,  скажешь:  "Жаль!  Занятный   был
феномен!", а Черняеву как  быть?  Нет,  ничего  ему  нельзя  рассказывать,
намекнуть даже нельзя, ни про меня, ни про  Вовку.  Чертовы  девочки!..  Я
плюнул на все и стал разучивать свою партию.
     Мы  провозились  до  темноты.  Сделали  несколько  пробных   записей.
Получилось отлично. Черняев блистал, я не уставал удивляться его находкам.
В седьмом часу я с сожалением надел пальто и отправился домой.
     Долгая дорога, набитый автобус -  все  пронеслось  незаметно.  Только
выходя  на  своей  остановке,  я  вспомнил,  что  не  знаю  еще   Вовкиных
результатов, и поспешил домой.
     Открыв дверь в подъезд, я услышал громкие всхлипывания и  различил  в
углу  сгорбленную,  судорожно  вздрагивающую  фигуру.  Я  подошел   ближе,
пригляделся  и  вдруг  узнал...  Антоху  Таращука!  Меня  передернуло  при
воспоминании о том, как  он  исчез  на  моих  глазах,  интересно,  что  он
чувствовал при этом? Подумать страшно. Или все-таки померещилось?
     - Эй, Антоха, - сказал я. - ты чего ревешь?
     Антоха перестал всхлипывать и поднял глаза. Мне  показалось,  что  он
долго не мог меня узнать.
     - Лю-юди... - протянул он с тоской, - живут. А мне - конец!
     Он опять всхлипнул и запричитал что-то нецензурное.
     - Погоди ты! - сказал я. - Говори толком, что с тобой случилось?
     - Допился я, -  прорыдал  Антоха,  -  до  горячки  допился!  Сволочь!
Сегодня такое было, вспомнить страшно. Не выдюжу я - ужас такой! Если  еще
раз случится - кончу себя, и все! Всем лучше будет...
     Я с удивлением обнаружил,  что  Антоха  совершенно  трезв.  Слова  он
выговаривал внятно, только очень волновался. Спиртным от него не пахло.
     - Погоди, не реви! - в Антохин бред мне  что-то  не  верилось.  -  Ты
сегодня днем в автобусе ехал?
     Он уставился на меня совершенно круглыми глазами.
     - А ты откуда...
     - Погоди, погоди, ну-ка, давай начинай с автобуса. Рассказывай!
     - Рассказывай тебе! Меня, может, трясти начинает, как я  вспомню  про
это, а ему - рассказывай! Я в этом автобусе, может, полжизни оставил!  Оно
же там как раз и началось все. Выпимши я был. Стою себе у двери, никого не
трогаю. Вдруг - как ударило меня что-то! В глазах  померкло,  и  больше  я
автобуса не видел, а оказался я...
     Антоха рассказывал ужасно путано, повторял много раз одно  и  то  же,
забегал вперед, но постепенно мне  становилось  ясно,  что  именно  с  ним
произошло.
     Очнувшись, Антоха обнаружил, что сидит на бетонном полу.  Сначала  он
подумал, что попал по обыкновению в милицию, но, оглядевшись,  понял,  что
ошибается.
     Он находился в гулком холодном коридоре с бетонным полом,  стенами  и
потолком. Коридор плавно изгибался и просматривался всего метров на десять
назад и вперед. Никаких дверей в стенах не было. Антоха поднялся на ноги и
задрал голову, но и на потолке не было никакой дыры, через которую он  мог
свалиться в этот коридор. Он потрогал стену и пнул ее легонько ногой.
     Стена никак не отреагировала. Она была влажная, в  рыжих  потеках  и,
по-видимому, очень толстая. Антоха повернулся и поплелся по коридору.
     "Что за муть? - думал он раздраженно, - я им, заразам,  щас  устрою".
Ему казалось, что стоит дойти до людей, как он вдолбит кому  надо,  что  с
автобуса его сняли незаконно, перед ним немедленно  извинятся  и  покажут,
где тут выйти. Он даже  начал  вслух  репетировать  свою  будущую  речь  и
распалил сам себя настолько, что  если  бы  встретил  кого-нибудь  в  этот
момент, то мог бы  и  побить  сгоряча.  Однако  странный  коридор  все  не
кончался, а Аптоха шел уже минут десять.
     Он остановился и огляделся. Коридор все  так  же  плавно  закруглялся
сзади и впереди, и ровно ничего не изменилось вокруг, будто это  было  все
то же место. Не изменился даже свет, падающий  на  стену  из-за  поворотов
коридора, и можно было подумать, что кто-то специально уносит его источник
все дальше. Антоха пустился вперед еще быстрее, и минут двадцать несся  по
коридору, не останавливаясь. Когда  он  совсем  запыхался,  ему  в  голову
пришла интересная мысль:
     "Елки зеленые, да я, никак, по кругу чешу! Ведь  что  придумали!"  Он
остановился и задумался, затем стал шарить  себя  по  карманам  и  вытащил
давно оторванную пуговицу от пиджака.  Положив  пуговицу  на  пол,  Антоха
отправился дальше. Теперь он глядел под ноги и одной рукой касался  стены,
чтобы не пропустить какую-нибудь замаскированную дверь. Через час это  ему
надоело. Пуговица не попадалась. Антоха плюнул и уселся на пол. Ему  стало
жутко и тоскливо. "Да что ж это? - думал он, - Куда ж это меня засунули? Я
ведь и есть уже хочу!..  Эй,  кто-нибудь!  Сержант!  Я  здесь!"  Крик  его
пропадал, казалось, сразу за  поворотом  коридора.  Он  снова  поднялся  и
пошел, крича и время от времени ругаясь от души. Два  часа  пути  измотали
Антоху вконец. Он был бессилен против коридора. Привалившись к  стене,  он
уснул сидя, прислушиваясь к урчанию в животе.
     Проснулся он от смутного беспокойства. Где-то  в  невообразимой  дали
коридора слышались неторопливые приближающиеся  шаги.  Аитоха  вскочил  на
ноги. Он хотел закричать, но что-то помешало ему. Что-то  не  так  было  в
этих шагах, какая-то странная тяжесть,  вызывающая  тревогу.  Он  стоял  и
прислушивался, все больше поддаваясь страху. Грузные шаги приближались, не
ускоряясь и не замедляясь, и этот ритм давил на голову,  вытесняя  из  нее
всякие мысли. Скоро к звуку шагов стал примешиваться другой звук -  мерное
сопение паровоза, разводящего пары. Порой слышался какой-то  низкий  рокот
или рык. Антоха застыл неподвижно.
     И  вот  из-за  поворота  коридора  на  стену  упала  огромная   тень.
Нечеловеческая тень.
     Антоха вскрикнул и бросился назад. Он бежал, слабо соображая,  что  с
ним происходит, пока не упал, обессилев.  Некоторое  время  он  ничего  не
слышат, кроме собственного дыхания, затем понял, что шагов больше нет.  Он
поднял голову да так и застыл. Прямо  перед  ним  на  стене  была  корявая
надпись: "Антоха-выпивоха". Неожиданно совсем  близко  раздался  противный
голосок: "Смотри, Веркин-то опять в дымину. Дал Бог сыночка". Антоха резко
обернулся и вскочил. Он был во дворе своего дома, возле самого подъезда. В
скверике  прогуливались  мамаши  с  детьми,  на  скамейке,   подозрительно
поглядывая в его сторону, сидели дворовые старухи. Уже стемнело,  и  вдоль
улицы горели фонари.
     Ужас растаял  вместе  с  коридором,  Антоха  неожиданно  почувствовал
свежесть вечернего воздуха, яркость фонарей и звезд, в общем -  он  ощутил
вдруг, что жизнь прекрасна. И вместе с тем он испугался, он решил,  что  у
него был бред. "Господи!  -  думал  Антоха.  -  Допился  ведь.  До  чертей
допился!" Ему стало так жалко себя, что он расплакался.
     В таком состоянии я и нашел его. Мне  оставалось  только  постараться
как-нибудь успокоить Антоху, ничего ему не рассказывая, и проводить его до
дверей  квартиры.  Вернувшись  домой,  я   накрыл   одеялом   неумолкающии
телевизор, сел на диван и глубоко задумался.
     Вот, значит, как. Коридор  -  это  сильно.  Жуть  какая-то.  Я  вдруг
вспомнил слова Лены: "Каждый получит  то,  чего  заслуживает..."  Выходит,
Антоха заслужил этот свой коридор. Он, значит, заслуживает одного, а  Алик
Черняев - совсем другого. А я, значит, совсем третьего. А Вовка...  Только
кто же  это  решает,  что  заслужил  Алик,  а  что  Антоха?  Девицы  наши,
полюбившиеся? Ходят за всеми по пятам и наблюдают: хороший  мальчик  -  на
тебе конфетку, плохой - к ногтю его?..
     А может быть, никто ничего не решает, никто ни за кем не наблюдает, а
все случается почти само собой? Может быть, они в  самом  деле,  повернули
рубильник и дали возможность  происходить  тем  событиям,  которые  должны
произойти, но миллионы случайностей до  сих  пор  все  оттягивали  их.  А?
Вообще, это интересно.
     Ведь есть же у Черняева талант, безо всяких чудес - есть! Стало быть,
стоит ему чуть-чуть помочь,  избавить  от  каких-то  мелочей  в  сознании,
отнимающих время, заставляющих продираться через горы бесполезных  ошибок,
предрассудков и неведомо чего еще, и он сам,  как  толковый  ученик,  смог
понять и закончить мысль учителя.
     А Антоха? Что такое его жизнь? Не похожа ли она, как две капли  воды,
на  этот  самый  коридор  с   ограниченной   видимостью   и   нескончаемым
однообразием стен, пола и потолка? Может быть,  он  просто  выпал  в  этот
узкий, мрачный мир, когда  дошел  до  такого  состояния,  что  уже  больше
соответствовал  ему,  чем  миру  нашему,  и  не  в  Антохину   ли   пользу
свидетельствует тот факт, что он сумел вернуться  оттуда?  Может  быть,  в
самом деле, это путешествие было полезно для него?
     Я встал и заходил по комнате. Мне стало  казаться,  что  я  близок  к
истине. Как это все делается? Пока  не  знаю,  только  никакой  чертовщины
здесь нет. Далеко не все еще известно об окружающем мире. Может быть,  это
чей-то эксперимент, может быть, это действует  доселе  не  открытый  закон
природы. Известно одно: самые невероятные  вещи  вырвались  на  свободу  и
быстро распространяются по городу, а может, уже и по планете,  но  это  не
слепые стихийные силы, сметающие жизнь и несущие  смерть  без  разбора,  а
наоборот, события, только зависящие от сознания человека,  с  которым  они
происходят. Вероятно, ими можно управлять. Конечно, можно! Нужно только не
давать  мозгам  заплывать  жиром,  стараться  понять  себя  и  окружающее,
толкаться и продираться, чтобы  двигаться  вперед,  непрерывно  создавать,
переделывать, думать!
     Я подошел к окну. Тысячи огоньков ползали и перемигивались  по  всему
городу. Что там сейчас происходит? Черняев сейчас, наверное,  творит.  Он,
конечно, титан, а мы с Вовкой... Ну что ж, что заслужили, то и получили...
Однако кто это сказал, что все кончилось?
     Судя по тому, что происходит, главное - впереди!..
     Всех, между прочим, касается. И вас лично тоже.
     Так что ждите событий и имейте в виду: что именно с вами  произойдет,
зависит только от вас.



                             Александр БАЧИЛО

                             ИНЪЕКЦИЯ СЧАСТЬЯ



     Дождь то совсем заливал ветровое стекло, то  вдруг  отступал,  словно
отбрасываемый светом фар, и тогда впереди мелькали мокрые стволы  деревьев
и низкорослые кусты. Холодная сырость проникала сквозь  ветхий  брезент  в
кабину, и даже бешеная тряска не могла  меня  больше  согреть.  Дороги  не
было.  То,  что  я  принял  за  дорогу,  оказалось  всего  лишь  просекой,
неизвестно куда ведущей сквозь лес. Но  поворачивать  назад  не  хотелось.
Если я еще  не  окончательно  потерял  направление,  где-то  здесь  должен
проходить тракт. Рано или поздно я выберусь на  него,  мне  просто  больше
ничего не остается, и вот тогда... какой же русский не любит быстрой езды!
     Далеко впереди вдруг мелькнул свет, и  скоро  отчетливо  стали  видны
фары приближающегося автомобиля. Ну, так и есть! Вероятно, просека выходит
прямо к тракту. Вот это удача!
     Я не мог прибавить газу, опасаясь налететь  на  пень  или  засесть  в
какой-нибудь канаве в двух шагах от дороги.  Однако  встречный  автомобиль
тоже двигался очень медленно, и скоро я  с  удивлением  заметил,  что  его
также  кидает  на   кочках   и   рытвинах.   Что   за   черт?   Еще   один
горе-путешественник пробирается по просеке? Нет, это, навер