и 04:
00, я попрощался  с диспетчерами, поблагодарил  их и вышел наружу к железной
решетке  и лестнице, ведущей  вниз.  Я  снова  ощутил,  что  здесь,  у самой
лестницы, - другая темнота, та самая, что касалась страниц газет внизу.
     Надо  мной,  и  над  полем,  где спали самолеты, минус  один  маленький
американский и  плюс один большой немецкий,  вращался, ощупывая окрестности,
длинный  луч  радиомаяка. Братья.  Мои  кожаные  подошвы эхом отозвались  на
металлических ступенях. Ночью, в темноте в голову приходят забавные мысли.
     А что, если бы они все знали, подумал я?





        "Снежинка и динозавр"

     Вы когда-нибудь задумывались над тем, каково было динозавру, во времена
мезозоя угодившему в  яму со  смолой? Я  расскажу  вам, каково ему  было. Он
чувствовал себя точно  так  же,  как  чувствовали бы себя  вы, если  бы  вам
довелось  совершить  вынужденную  посадку на зимнем лугу в северном Канзасе,
починить двигатель  и попытаться снова взлететь  с  мокрого  снежного ковра.
Беспомощно.
     Они, должно  быть, пытались еще и  еще раз, эти несчастные стегозавры и
бронтозавры,  напрягая все свои силы, метались, как сумасшедшие, разбрасывая
во все  стороны смоляные брызги, пока закат не настигал  их своим  мраком, и
они  не становились  в конце концов  до  того  обессилевшими, что считали за
благо  бросить  свою  затею и  умереть. Вот  таково  и самолету  в снегу,  в
каких-то шести дюймах живописного снежного покрова.
     С  наступлением  заката  для  пилота,   очутившегося  Бог  знает   где,
альтернативой  смерти  является холодная  ночь наедине со спальным  мешком в
тени ожидания  новых  бурь.  Но  на меня  эта  ловушка  из снега  обрушилась
несправедливо. Мне некогда было с ней разбираться. Двадцать попыток взлететь
позволили мне  лишь признать силу снежинки, умноженную на тысячу миллиардов.
Обильная  мокрая  масса превратилась  в густое  месиво,  поглотившее  шасси,
брызжущее  неистовыми фонтанами на опоры  и  крылья  моего Ласкомба, взятого
напрокат.
     На  полных оборотах  мы  могли разогнаться самое  большее  до  тридцати
девяти  миль  в час, а чтобы взлететь, нам необходимо было как минимум сорок
пять, Динозавр атомного века, застрявший посреди дикой природы.
     Между попытками  взлетать,  давая  остыть двигателю, я бродил  по полю,
хмурясь по  поводу несправедливости  всего  случившегося,  протаптывая узкую
белую взлетную полосу, размышляя о  том, придется ли мне устраивать в кабине
лагерь до самой весны, или нет.
     При каждой новой попытке снег под колесами слегка утрамбовывался, но  в
то же время по бокам шасси выстраивались стены,  образуя борозды  глубиной в
фут. То, как мы ерзали туда-сюда в этих колеях, походило на попытку взлететь
с  помощью  капризного  реактивного  двигателя,  привинченного  к  самолету.
Находясь в борозде, мы ускорялись, словно пушечное ядро, но стоило выскочить
из нее на два дюйма.  - и бам!  Нос самолета  дергало  книзу,  меня в кабине
бросало вперед, и за долю секунды мы теряли  десять миль в час. Миллиметр за
миллиметром,  думал я, мы  будем прокладывать  себе взлетную полосу пока  не
взлетим,  или  же  придется  куковать  здесь  остаток   зимы.  Но  все  было
безнадежно. Если бы я был динозавром, то лег бы и умер.
     Когда летаешь на самолете старой модели, то постоянно готов к тому, что
время от времени  приходится делать вынужденную посадку.  В этом  нет ничего
особенного.  Это входит в  правила игры, и всякий  бывалый пилот держится от
мест   посадки  на  таком  расстоянии,   чтобы  в  случае  чего  можно  было
спланировать и посадить древнюю машину. За несколько лет полетов на мою долю
выпало семнадцать вынужденных  посадок,  ни одна из которых не  казалась мне
несправедливой, к каждой из которых я был более или менее готов.
     На  этот раз все произошло иначе. Ласкомб, на котором я летел теперь, с
трудом  можно было отнести в разряд  антиквариата; он обладал более высокими
показателями,   чем   ультрасовременные   самолеты,  превосходящие   его  по
количеству  лошадиных  сил:  двигатель  Ласкомба  считался  одним  из  самых
надежных в мире. В этот  раз  я летел не ради удовольствия или тренировок, я
летел  по  делам из  Небраски в Лос-Анжелес  и обратно. Мой  полет почти уже
подошел к концу и на вынужденную  посадку у меня просто не было времени. Это
дело оказалось  более щепетильным, поскольку никогда  прежде  у меня не было
хлопот   с  двигателем.  Проблема  состояла  в  пятидесятицентовом  тросике,
соединяющем ручку  газа с  двигателем, который разорвался  пополам. Поэтому,
когда  двигатель вдруг  сам по себе перешел на холостые  обороты как  раз на
последнем участке моего делового полета, - а в Линкольне меня ждала встреча,
- то мне  пришлось совершить первую в своей жизни несправедливую вынужденную
посадку.
     Теперь  же, восстановив  контакт, я не мог оторваться от  земли, и  это
ровно за час до заката, когда динозавру суждено будет умереть.
     Впервые в жизни  я  понял  тех современных пилотов,  которые используют
самолеты как средство для  деловых поездок и не желают иметь хлопот с такими
занятиями,  как воздушная акробатика и отработка вынужденных посадок. Шансы,
что  двигатель  остановится, или  что  этот маленький второстепенный  тросик
разорвется  надвое, совершенно  ничтожны. Если бы такого рода вещи произошли
со   спортивным   пилотом,  который  уделяет   внимание  таким  таинственным
подробностям и  наслаждается  своей компетентностью в этих  вопросах, -  это
было бы справедливо. Но причем тут я и  мой  деловой самолет,  когда на  том
конце  меня  ждут люди,  и  ровно  на  шесть  запланирован  обед.  Поскольку
вынужденная посадка для делового человека  - действительно несправедливость,
я начал понимать, почему он считает, что подобные вещи с ним вообще не могут
случиться.
     До  наступления  темноты  я  собирался  предпринять  еще  одну  попытку
взлететь с того маленького  луга  в  Канзасе. Я  уже опоздал на  встречу, но
снегу это было  все равно. И холоду, и лугу,  и небу. Смоляной яме динозавры
также  были  безразличны. Смоляная яма есть смоляная яма,  а снег есть снег;
пусть динозавры пекутся о том, как им высвободиться.
     Двадцать  первая  попытка  взлететь,  и  вот  Ласкомб,  распыляя  снег,
пробежал  по уже  достаточно  длинной колее, скорость подпрыгнула  до сорока
/ob(,  он  задрожал,  покачнулся,  подался в воздух,  снова  коснулся снега,
стряхнул его с себя и наконец взлетел.
     Я думал обо все этом, когда мы, повернув на Линкольн, неслись по трассе
в  сумеречных  тенях. Теперь в моем бортовом журнале  значились восемнадцать
вынужденных посадок, и только одна из них была несправедливой.
     Не так уж плохо.





        "ММРРрроуЧККрелчкАУМ: и праздник в Ла Гуардиа"

     Приходилось ли вам когда-либо, проснувшись, обнаруживать, что вы стоите
на  перилах  огромного  моста  или  на самом  краю  стоэтажного  небоскреба,
покачиваясь  над  пропастью,  и  удивленно  спрашивать  себя,  что  вы здесь
делаете, уже буквально приготовившись прыгнуть?  Сыпался ли на  вас  в ответ
целый град причин - тут войны, там ненависть; везде собаки готовы перегрызть
друг другу глотку; единственное, что ценится  и  играет какую-то  роль - это
вшивый доллар; луга  превратились в мусорные свалки, реки -  в потоки дряни;
никто  не  стоит  за  справедливость, за  добро, за вежливость;  впечатление
такое, что где-то  произошла ошибка и вы родились не в том мире,  это совсем
не та Земля,  на которую вы  подавали  заявление, и  изменить все можно лишь
спрыгнув  с  чего-нибудь  высокого, в надежде,  что  земля,  лежащая  внизу,
окажется  дверью в  иные  жизни, лучшие, где  вас  ждет радость, возможность
проверить себя и сделать что-нибудь действительно стоящее?
     Ладно, задержитесь  еще  на минуту, прежде чем прыгнете.  Потому что  я
хочу рассказать вам одну историю. Это  история о паре столь  же сумасшедших,
сколь и здравомыслящих  ребятах из  Бедлама, которые вполне  могли  бы стать
вашими друзьями. Которые решили, что  вместо того, чтобы прыгнуть, они лучше
сгребут мир  в охапку и  тряхнут пару раз, чтобы  он стал таким, каким бы им
хотелось, чтобы он стал.
     Мужчина  -  это Джеймс  Крэмер,  пилот.  Женщина -  это Элинор  Фрайди,
редактор  книгоиздательской компании.  А с миром они проделали вот что - они
открыли авиалинию.
     Ист  Айленд Эйруэйз появилась  на свет, потому  что Джим  Крэмер увидел
Твин Цессну Т-50, Бамбуковый Бомбардировщик 1941 года выпуска, который стоял
в аэропорту  на привязи,  постепенно превращаясь в обломки. И ему захотелось
спасти его, не дать ему погибнуть.
     Ист  Айленд  Эйруэйз  появилась  на  свет,  потому  что  Элинор  Фрайди
хотелось, чтобы  она могла добраться  из Нью-Йорк-Сити в свой дом на  берегу
Лонг-Айленда, не будучи при этом до смерти измученной четырехчасовой ездой в
автомобиле в сплошных пробках по летней жаре.
     Ист  Айленд  Эйруэйз  появилась  на  свет,  потому  что  миссис  Фрайди
встретила мистера  Крэмера,  когда училась  летать,  и вскоре после этого он
примчался к ней в дом и закричал, что он нашел Бомбардировщик, который нужно
спасать, и он  готов внести половину суммы, если она внесет вторую половину,
и они придумают, как его  использовать, чтобы он  себя окупил, давай  только
пойдем сейчас, выключай  свою плиту  и  пойдем  сейчас же посмотрим  на этот
самолет,  и  Элинор,  бьюсь  об  заклад,  ты  согласишься,  что  это  просто
великолепная  штука, давай, наверное, не будем  надеяться, что мы заработаем
на  нем  много денег, но наверняка  есть и другие люди,  которые терпеть  не
могут пробок, и этих денег, от продажи  билетов, по крайней мере, может быть
достаточно, чтобы  свести  концы  с  концами,  не  оказавшись в убытке, и мы
сможем спасти Бомбардировщик!
     Вот так получилось, что Элинор Фрайди увидела старый Твин, скучающий на
солнцепеке.  И он  понравился  ей не  меньше,  чем Джиму  Крэмеру,  за  свое
величие, очарование и оригинальность. Она решила, что он великолепен. У него
были все  эти характерные  штуковины, и стоил  он  семь тысяч долларов, в то
время как другие Бомбардировщики продавались по четыре-пять тысяч. Но $`c#(%
Бомбардировщики не нужно было спасать от хозяев, которые их не любят, к тому
же семь тысяч долларов пополам - это будет всего лишь  по  три с половиной с
каждого. Так родилась Ист Айленд Эйруэйз.
     К  тому  времени  между  Нью-йоркским  аэропортом  Ла  Гуардиа  и  Ист-
Хэмптоном на Лонг-Айленде уже работали несколько линий воздушных такси. Ну и
что.
     На прочих  линиях работали современные самолеты, по  несколько штук  на
линию. Представьте себе.
     Бомбардировщик нужно было  полностью  обследовать  и, вероятнее  всего,
отстроить  заново,  и это  должно  было стоить недешево,  на  это могло уйти
значительное количество денег, которые эти двое копили всю жизнь. Интересно.
     Нужны  были  всякие  бумаги,  нужно было  поработать, чтобы  создать  и
зарегистрировать  компанию,  чтобы  получить  соответствующие  разрешения  и
свидетельства, чтобы вычислить нужную сумму страховки и приобрести страховой
полис. Все правильно.
     И  логика,  и  статистика, и здравый смысл  без малейшей  тени сомнения
указывали  на то, что это предприятие не принесет  ни цента прибыли,  скорее
доллар убытков, возможно, даже много долларов убытков. Замечательно.
     Мистер Крэмер был президентом и главным пилотом.
     Миссис  Фрайди  была   председателем  совета  директоров  и  финансовым
директором.
     Нельзя сказать,  чтобы  миру,  в  котором  мы живем  и  который  иногда
загоняет  нас  в  такие  места, откуда  остается только  спрыгнуть, особенно
понравилось это  событие.  Вместе  с  тем нельзя и  сказать, чтобы  оно  ему
особенно не понравилось. Мир отнесся к этому безразлично-холодно, как он это
обычно делает, и стал с эдаким  слепым любопытством закручивать гайки, чтобы
поглядеть, когда Ист Айленд Эйруэйз начнет трещать по швам.
     -  Стоимость самолета - это был самый незначительный из наших расходов,
- рассказывала миссис  Фрайди, - буквально мелочь. Я покажу вам записи, если
вы хотите на них посмотреть. Я их сохранила.
     Крэмер  вместе   с  одной  из  Лонг-Айлендских  компаний  пять  месяцев
занимался  капитальным ремонтом  самолета, реставрируя фюзеляж, устанавливая
радиоприборы, отдирая старую обивку салона и заменяя ее новой.
     -  Знаете поговорку "Никогда не бросай денег  на ветер"? -  рассказывал
он. -  Так  вот, мы  руководствовались  похожей:  "Всегда  бросай  деньги на
ветер".  Мы, конечно,  рассчитывали потратить некоторую сумму на  то,  чтобы
привести Бомбардировщик  в форму, но когда мы получили счет на девять  тысяч
долларов!.. Девять тысяч триста долларов. Это  было невероятно. Мы временами
просиживали в оцепенении за  столом, пытаясь понять, как это: кто его знает:
ну  и  ну:  -  Его  голос  затих,  он  погрузился в воспоминания, и  рассказ
продолжила председатель совета директоров.
     -  Все,  буквально  все  предупреждали  нас,  что  у  нас  недостаточно
капитала, что держать лишь один  самолет на авиалинии опасно, что  ничего не
получится. И они могли  это  доказать - да что там, им не нужно  было  этого
доказывать,  мы  и  сами  это знали.  Но  никто из нас  не зарабатывал  этим
предприятием себе на жизнь, это во-первых. И если бы нам пришлось вкладывать
в это дело  деньги, предназначенные для  оплаты текущих  счетов, или что-то:
хотя,  - хотя да, мы и в самом  деле  вкладывали деньги, которыми нужно было
платить по счетам: но счета могли подождать, и мы как-то не голодали.
     К  тому  моменту,  как  Бомбардировщик  был  готов,  и  на  его  хвосте
красовалась надпись  ЕIА, он обошелся  партнерам в шестнадцать тысяч пятьсот
долларов. Пополам это выходило  всего лишь по  восемь тысяч двести пятьдесят
долларов на каждого. Но эти деньги не были выброшены на ветер, сбережения не
исчезли. У Ист Айленд Эйруэйз теперь был самолет!

     Дорога в Хэмптон в салоне самолета.
     Для не слишком многих людей
     Только приглашаем Вас стать соучредителем.

     ИСТ АЙЛЕНД ЭЙРУЭЙЗ

     Ист Айленд Эйруэйз - это великолепная,
     просторная, изящная Твин Цессна с салоном,
     отделанным кожей.
     Не новая и даже не слишком сияющая краской
     (см. фото).
     Однако соответствующая всем полетным
     нормам и нежно любимая нами красавица.
     Комфортабельная.
     Ее простор и небольшое количество пассажиров
     на борту дадут Вам возможность почувствовать
     себя в хорошо сохранившемся лимузине Паккард
     со всеми его милями, устланными ковром.
     Мы вылетаем из Ла Гуардиа и на скорости 140 миль в час за 45 минут
     добираемся до Ист-Хэмптона:

     Первый  соучредительный взнос  составлял  тысячу долларов,  билет стоил
пятьдесят долларов в один конец за перелет длиною в сто миль.
     Ничего не вышло. Никто не изъявил  желания  принять участие в компании.
Мир продолжал завинчивать гайки, с любопытством ожидая услышать треск.
     - Я уверен,  что  многие друзья Элинор  надеялись  полетать на самолете
бесплатно.  Когда человек видит рекламное объявление,  где написано,  что вы
устраиваете самолетные рейсы, он думает,  что доход от этого дела так велик,
что  одним  человеком больше, одним  меньше -  какая разница? Поначалу мы не
возражали,  нам  просто  хотелось,  чтобы  они  знали,  что мы существуем  и
работаем.
     Треска не последовало, и это показалось необычным миру, где конкуренты,
как  собаки,  готовы   перегрызть  друг  другу  глотки.  Не  так   уж  много
авиакомпаний  возят своих  пассажиров бесплатно, просто чтобы те  знали, что
они существуют и работают.
     - Дела  шли очень  медленно до четвертого  июля,  а  затем вдруг  народ
повалил к нам валом. Мы  работали исключительно  по  заказам; люди звонили и
заказывали себе  места в самолете,  так набирался  рейс. Эта схема прекрасно
работала, поскольку  мы поначалу  приобрели немало друзей, так  что загрузки
хватало на три-четыре дня в неделю. Потом к этому добавились заказные  рейсы
в Нью-Ингленд, в Мейн и так далее. Словом, работы у нас было полно.
     Странно. Практичный, не терпящий бессмысленности мир  продолжал давить,
но в ответ прозвучал лишь крошечный треск,  и  этот треск был  подозрительно
похож на то, как трещит по швам сам мир.
     - Людям  все казалось, что  она упадет, им  хотелось,  чтобы ничего  не
вышло. Она  ведь такая старая, она просто  не может летать, но  она летала и
летала, и они уже потом не знали, что и подумать. Они были в растерянности и
задавали себе вопрос: может быть, старые вещи лучше новых?
     Деревянный самолет не подвержен усталости материала. И у Твин Бичей и у
310-х  будут проблемы, им всем  суждено оказаться на свалке, и окажутся  они
там благодаря  износу металла. А  когда  лет через двадцать вам  скажут, что
починка  этого  металлического  самолета  обойдется  в  добрую  сотню  тысяч
долларов, то  оказавшийся рядом с  ним Бомбардировщик усмехнется про  себя и
спросит своего собрата: "А тебе  бы не хотелось, чтобы у тебя были лонжероны
из дерева? "
     -  Мы  смогли  достаточно  зарабатывать.  Люди говорили:  "Ха! Здорово,
должно  быть,  вы   зарабатываете  кучу  денег",  -  и  я  отвечал  им:  "Ну
разумеется",  -  поскольку  мне   не  хотелось  вдаваться  в  подробности  и
обнародовать тот факт, что на самом  деле мы  не зарабатывали кучи  денег, -
люди бы нас просто не поняли.
     Так оно бывает всегда, когда нарушаешь сложившуюся систему. Каждый, кто
устраивал  авиарейсы,  старался предложить  пассажирам  современные  быстрые
самолеты с потрясающими  возможностями. Пассажиры вместе со своим! # &.,
набивались в них  битком - вот и весь сервис. Никому и в голову не приходило
эксплуатировать  на линии старый  самолет,  никто не  думал, что он  смог бы
протянуть больше недели.
     - Постепенно в Ла-Гуардиа нас стали узнавать. Поначалу они то и дело не
могли определить, что мы такое - это было  постоянно: "Повторите еще раз тип
своего  самолета". Когда мы на скорости девяносто узлов заходили на посадку,
нам удивленно говорили:  "Что  это Цессна так медленно ползет? Вы же  можете
лететь  быстрее! "  - а  я  отвечал: "Да мочь-то  могу,  только тогда мне не
удастся  выпустить   шасси".  Они   никак  не  могли  догадаться,  что   это
старая-престарая Твин Цессна, нет:  они  думали, что это  старая Цессна-310.
"Нет, это старая старая-старая Твин Цессна, - говорил  я, а они в ответ: "А!
Ого! Вы имеете в виду аж ту! "
     - Помнишь, Джимми, - вмешалась председатель совета директоров, - как мы
однажды  приземлялись  и  диспетчер спросил:  "Твин Цессна, что  заходит  на
посадку, у  вас металлическая обшивка на крыльях? "  А ты ему ответил: "Нет.
Крылья из ткани". А парень так удивился: "Вот здорово! А они сияют! "
     - Ага. А когда мы  разговаривали с  диспетчером и он воскликнул: "Ну! У
меня дядя на таких летал во  время войны", - а потом он сказал: "Ребята: " -
но в  этот  момент в  наш разговор  вклинился пилот лайнера, желающий знать,
когда  можно  ожидать разрешения  на  взлет,  и  парню пришлось  вернуться к
реальности.
     Однако  деньги. Самая большая кувалда, которой мир  разносит  вдребезги
компании,  -  это  деньги.  Под ее ударами  вам  суждено согнуться;  если вы
желаете посоревноваться, то нужно иметь  хоть чуть-чуть злобного упорства  и
выносливости, если вы хотите  оказаться на самой верхушке, нужно иметь очень
много злобного  упорства  и выносливости. Ист  Айленд Эйруэйз не пошла ни по
одному их  этих путей. В это первое лето авиалиния  принесла доход  $2148 от
продажи билетов. Расходы составили $6529. Итого, получается $4381 убытка.
     Это был бы явный знак беды и безнадежности для компании, если, и только
если основной ее целью была бы прибыль. Но всему  внешнему  миру,  всем этим
деловым  реалиям довелось только беспомощно клацнуть зубами. Потому  что Ист
Айленд  Эйруэйз  опирается не  на п