ебя  все в  порядке  и  ты  счастлив,
Капитан,  -сказал я. -А что  бы ты сказал, если  бы истекал  кровью, или был
тяжело болен, или  переживал, что тебя бросила  девушка, что  жена  тебя  не
понимает, что ты потерял работу, что жизнь кончена и ты оказался на самом ее
дне?
     - Жизнь Есть.
     - Есть ли ей дело до образов, до иллюзий?
     Он задумался на мгновение. Каждый вопрос мог содержать подвох.
     - Нет.
     - Знает ли Она об их существовании?
     Долгое молчание.
     - Подскажи.
     - Знает ли свет о темноте? - спросил я.
     - Нет!
     - Если Жизнь Есть, значит ли это, что Она знает только саму себя?
     - Да?
     - Не пытайся гадать.
     - Да!
     - Знает ли Она о звездах?
     - ...нет.
     - Знает ли Она начало и конец? - спросил я. - Пространство и время?
     - Жизнь Есть. Во веки веков. Нет.
     Почему простые вещи так сложны, подумал я. Есть означает Есть. Не Была,
или  Будет,  или Была Когда-то,  или Могла И Не Быть, или Могла Бы Появиться
Завтра. Есть.
     - Знает ли Жизнь Дикки Баха?
     Долгое молчание.
     - Она не знает мое тело.
     Теплее, подумал я.
     - Знает ли Она... твой адрес?
     Он засмеялся.
     - Нет!
     - Знает ли Она... твою планету?
     - Нет.
     - Знает ли Она... твое имя?
     - Нет.
     Как анкета.
     - Знает ли Жизнь тебя?
     - Она знает... мою жизнь, - сказал он. - Она знает мою душу.
     - Ты уверен?
     - Мне неважно, что ты говоришь. Жизнь знает мою жизнь.
     - Можно уничтожить твое тело? - спросил я.
     - Конечно, можно, Ричард.
     - Можно ли уничтожить твою жизнь?
     - Невозможно! - ответил он, удивленный.
     - Да что ты, Дикки. Говоришь, тебя невозможно убить?
     -  Убить что? Любой может убить мой  образ.  Никто не может забрать мою
жизнь. - Он задумался на миг. - Никто, если Жизнь Есть.
     - Ну вот, - сказал я.
     - Что "Ну вот"? - спросил он.
     - Урок закончен. Ты только что вернул Бога к жизни.
     - Всемогущего Бога? - спросил он.
     - Жизнь всемогуща? - спросил я.
     -  В своем мире. В Реальном мире Жизнь Есть. Ничто  не может уничтожить
Жизнь.
     - А в мире образов?
     - Образы - это образы, - сказал он, - Ничто не может уничтожить Жизнь.
     - Любит ли тебя Жизнь?
     - Жизнь знает меня. Я неуничтожим. И я хороший человек.
     -  А  если  нет? Если  Жизнь  не  видит  образов, если  Она  не знает о
пространстве  и  времени, если  Жизнь видит только Жизнь и не знает Условий,
может ли Она видеть, какой ты человек - хороший или плохой?
     - Жизнь видит меня совершенным?
     -  Что ты  думаешь? - сказал я. - Не это ли ты называешь любовью? Я жду
замечаний.
     Он долго молчал, прищурив глаза и закинув голову.
     - Что здесь не так? - спросил я.
     Какое-то время  он  смотрел  на меня  так, как  будто в  его  руке  был
детонатор, способный разнести на  куски мою прекрасную  систему, на создание
которой  ушла  вся моя жизнь. Но  я  не был его единственным будущим, у него
впереди  была  своя  жизнь,  а  прожить  с  идеями,  в  которые  не  веришь,
невозможно.
     - Скажи мне, - попросил я, ощущая биение своего сердца.
     - Пойми меня правильно, -  сказал  он. -Я  хочу сказать, что  логически
твоя  религия, так, как  ты ее изложил, может быть истинной. - Он  мгновение
подумал. - Но...
     - Но...?
     -  Но   какое  она  может  иметь  значение  для  меня  как  для  Образа
Человеческого  Существа здесь, на Образе  Земли?  Твое  "Есть" прекрасно,  -
сказал он,- ну и что?



Двадцать шесть

     Я  рассмеялся  в наступившей тишине. Сколько тысяч раз я вдруг  начинал
чувствовать  зависимость  от  того,  что может  подумать  или решить  другой
человек.  Как  будто  мой  внутренний  корабль  дал  течь  ниже ватерлинии и
беспокойное напряжение заливает его, увлекая все глубже в  воду,  непонятным
для меня образом лишая меня подвижности и легкости.
     -  Разве тебе никогда не приходило  в голову это  "Ну и что?", - сказал
Дикки. - Ты должен был об этом подумать.
     Я  наклонился,  поднял  камень и с  силой  швырнул  его  с  холма.  При
достаточном начальном толчке, подумал я, летать может практически все.
     -  Ты послал Шепарда,  - сказал я, - потому что  хотел  узнать все, что
знаю я.
     - Я его не посылал...
     Я  поднял  еще  один камешек,  продолжая  свое  безмолвное исследование
аэродинамики камней.
     - Да, - сказал  он. -Я должен был узнать то, что знаешь ты. Я и  сейчас
этого хочу. Прости, если я задел тебя своим "Ну и что?".
     Я выбрал  молчание, чтобы  не навязывать  ему свой образ  мыслей, он же
решил,  что меня задел  его справедливый вопрос. Как  тяжело  людям понимать
друг друга, пока они еще не достигли согласия!
     -  Помоги мне  с этим, -  сказал я.  -  Я хочу показать  тебе все, чему
научился. Я поделюсь  с  тобой,  не  требуя  ничего  взамен, потому  что  ты
собираешься  использовать эти  знания иначе,  чем это  сделал  я,  и найдешь
способ потом мне рассказать, как  именно ты их использовал и почему. Я хочу,
чтобы это произошло. Ты мне веришь?
     Он кивнул.
     - Но я  также знаю  кое-что еще: Никогда  Никого  Не Убеждай. Когда  ты
сказал "Ну и что?", во мне зажглась эта розовая неоновая надпись: Докажи Ему
Свои Истины, Иначе Он Не Поверит В То, Что Ты Говоришь.
     - Нет, - сказал он. - Это не то, что...
     - Я не  стараюсь рассказать и объяснить тебе все так же ясно, как  знаю
это сам, но запомни,  что  я не  могу принять на себя ответственность  ни за
кого, кто мне неподвластен, то есть ни за кого, кроме себя.
     - Но я...
     -  Полагаться  на  других  людей  в  поисках  истины  -  все равно  что
полагаться на врачей в поисках  здоровья, Дикки. Пользу мы получаем только в
том случае, когда они оказываются на месте и правы, когда же они отсутствуют
или ошибаются, у  нас не  остается шансов. Но если мы вместо  этого всю свою
жизнь учимся понимать то, что мы  знаем, наше внутреннее знание всегда будет
с нами, и, даже когда оно ошибается, мы можем изменить его, и в конце концов
сделать его практически безошибочным.
     - Ричард, я...
     - Запомни, Капитан: причина, по которой я  здесь, - вовсе не стремление
переубедить тебя, или обратить в свою веру, или превратить  тебя в меня. Я и
так потратил немало сил на то, чтобы сделать Ричарда собой. Я - лидер только
для самого себя. И,  честно  говоря, я бы чувствовал себя  лучше, если бы ты
перестал интересоваться мной, моими убеждениями и тем, почему я отличаюсь от
других вариантов твоего будущего. Я должен тебе информацию, и я удовлетворяю
твое  любопытство. Я  не  обязан  обращать тебя в  свою веру, которая вполне
может оказаться ложной.
     В  обмен на мою проповедь  я получил долгое  молчание. Честная  сделка,
подумал я, но ничего не сказал.
     Он вздохнул.
     -  Я понимаю,  что  ты  для меня не лидер,  - сказал  он, - и что ты не
отвечаешь  за то, что я совершу  или не  совершу до конца  своей  физической
жизни или жизней в  течение  всей вечности.  Я  обязуюсь  оградить  тебя  от
всякого  рода  ущерба,  реального  или  воображаемого,  который  может  быть
причинен правильным или  неправильным  использованием любого  произнесенного
тобой слова в любой ситуации в любом из  вариантов будущего, который  я могу
избрать. Ясно?
     Я отрицательно покачал головой.
     - Что значит  нет?  До  тебя что, не доходит? Я  НЕ  СЧИТАЮ  ТЕБЯ СВОИМ
ЛИДЕРОМ, ИЛИ ПРОВОДНИКОМ, ИЛИ УЧИТЕЛЕМ, НЕЗАВИСИМО ОТ ТОГО...
     - Так не пойдет, - сказал я, - представь все в письменном виде.
     На его лице отразилось удивление.
     - Что?  Я сообщаю  тебе,  что  понимаю  твое  нежелание  быть чьим-либо
лидером, а ты отвечаешь, что так не пойдет?
     Я протянул ему красивый гладкий камешек для броска.
     - Я пошутил, - сказал я. - Просто раззадориваю тебя, Дикки. Я хочу быть
уверен, что ты все понял, и не нужно мне никаких письменных обязательств.
     Он не бросил камешек, а изучал его в своей руке.
     - О'кей, - сказал он наконец. - Насчет "Жизнь Есть". Ну и что?
     - Что ты знаешь об арифметике? - спросил я.
     - Что знает об арифметике любой четвероклассник? - ответил он, понимая,
что я опять к чему-то веду, и надеясь, что я не издеваюсь над ним снова. - Я
знаю столько же, сколько любой другой.
     - Это уже неплохо, -сказал я. -Я думаю, что Жизнь проявляется в Образах
так  же, как числа проявляются в  пространстве-времени. Возьмем,  к примеру,
число девять. Или тебе больше нравится какое-нибудь другое число?
     -  Восемь, - сказал  он, на случай,  если девятка  вдруг окажется  моим
трюком.
     - Хорошо, возьмем  число восемь. Мы  можем  написать  его  чернилами на
бумаге, можем отлить  его в бронзе, вырубить в камне, собрать  в ряд  восемь
одуванчиков, осторожно  поставить один на другой восемь додекаэдров. Сколько
существует способов выразить идею восьми?
     Он пожал плечами.
     - Миллиарды. Бесконечное число.
     - Но смотри, - сказал я. - Вот факел и вот  молот. Мы также можем сжечь
бумагу, расплавить бронзу, обратить камень в пыль, сдуть одуванчики, разбить
додекаэдры на мелкие кусочки.
     - Я понял. Мы можем уничтожить числа.
     -  Нет. Мы можем уничтожить только их образы в пространстве-времени. Мы
можем создавать и уничтожать только образы.
     Он кивнул.
     - Но до начала времен, Дикки, как и  в эту минуту, и тогда, когда время
и пространство уже исчезнут,  идея восьми существует, неподвластная образам.
Когда произойдет второй  Большой Взрыв  и все  будет разнесено на мельчайшие
частицы, идея восьми будет так же спокойно и безразлично витать в пустоте.
     - Безразлично?
     - Вот тебе  топор, -  сказал я.  - Разруби  идею восьми  так, чтобы она
перестала существовать. Время не ограничено. Позови меня, когда закончишь.
     Он засмеялся.
     - Я же не могу рубить идеи, Ричард!
     - И я тоже.
     - Выходит, мое тело выражает мою истинную суть не лучше, чем написанное
число выражает идею восьми.
     Я кивнул.
     - По-моему, ты слишком меня опережаешь. Не торопись.
     Он замолчал.
     - Какие еще есть  числа? - спросил я, заинтересовавшись на миг, хочу ли
я, чтобы он верил моим картинкам.
     Мне все  равно, верит он или нет, подумал я.  Я  хочу только, чтобы  он
понял.
     - Семь?
     - Сколько чисел восемь существует в арифметике?
     Он секунду подумал.
     - Одно.
     - Вот именно.  Идея каждого числа уникальна,  другой  такой же  идеи не
существует. Весь  Принцип Чисел основывается на  этой восьмерке, без которой
он бы тотчас распался.
     - Да ладно...
     - Ты  думаешь  иначе? Хорошо,  допустим, нам  удалось  уничтожить число
восемь. А теперь быстро:  сколько будет четыре  плюс четыре? Шесть плюс два?
Десять минус два?
     - Ох, - сказал он.
     - Наконец  до тебя дошло. Бесконечное количество чисел, и каждое из них
отлично от всех остальных, каждое так  же  важно для  Принципа,  как Принцип
важен для него.
     - Принцип нуждается в каждом из чисел! - сказал он. - Я никогда об этом
не думал.
     -  У тебя все впереди, -  сказал я. -  Реальная, неразрушимая жизнь вне
образов -и в то же время любое число может быть по желанию выражено  в любом
из бесчисленных иллюзорных миров.
     - Каким образом мы меняемся?  -  спросил  он. -  Откуда приходит  вера?
Каким  образом  мы  в  одночасье забываем  все  истинное  и  превращаемся  в
бессловесных младенцев?
     Я закусил губу.
     - Не знаю.
     - Что? Ты создал картинку, в которой не хватает одного фрагмента?
     - Я знаю, мы вольны верить в любой тип  пространства жизни, - сказал я.
- Я  знаю,  что  мы  можем  сделать ее  занятным  уроком  и приобрести  силу
вспомнить,   кто   мы  есть.   Как   мы   забываем?   Добро   пожаловать   в
пространство-время,   при   входе   проверьте   память?  Происходит   что-то
непонятное, стирающее нашу память во время прыжка из одного мира в другой.
     Он улыбнулся при виде моей озадаченности - странная улыбка,  которую  я
не понял, - и секунду спустя кивнул.
     -  Ладно,  я моту  обойтись без этой недостающей детали, - сказал он. -
Что-то Происходит. Мы забываем. Поехали дальше.
     -  Как  бы  то ни было,  попав в пространство-время,  -  сказал я, - мы
вольны  верить,  что мы существуем  независимо и сами по себе, и утверждать,
что Принцип Чисел - нонсенс.
     Он кивнул, собирая все вместе.
     -  Принцип  не замечает пространства-времени, - сказал  я,  -потому что
пространство-время  не  существует.  Таким  образом,  Принцип не  слышит  ни
страстной  молитвы, ни  злобных проклятий, и  для него не  существует  таких
вещей,  как  святотатство или  ересь,  или  богохульство, или  безбожие, или
непочтительность, или  отвращение. Принцип  не строит  храмов,  не  нанимает
миссионеров и не затевает войн. Он  не обращает внимания, когда символы  его
чисел распинают друг друга на крестах, рубят на куски и превращают в пепел.
     - Ему все равно, - неохотно повторил он.
     - Твоя мама о тебе заботится? - спросил я.
     - Она меня любит!
     - Знала ли она и волновалась ли  она, что, когда ты последний раз играл
в "воров и полицейских", тебя убивали по меньшей мере раз десять в час?
     - Х-м-м.
     -  То  же и  с Принципом, - сказал я. - Он не замечает игр, которые так
важны  для  нас.  Можешь  проверить. Повернись так,  чтобы стоять  спиной  к
Бесконечному Принципу Чисел, Бессмертной Реальности Числового Бытия.
     Он переместился, немного повернувшись влево.
     - Громко скажи: Я ненавижу Принцип Чисел!
     - Я ненавижу Принцип Чисел, - произнес он без особой убежденности.
     - Теперь попробуй  так, - сказал я. - Мерзкий глупый  Принцип Чисел ест
искусственный сахар, рафинированное масло и красное мясо!
     Он засмеялся.
     - А вот с этим осторожнее. Капитан. Нам нужно набраться смелости, чтобы
выкрикнуть это, иначе, если мы  окажемся неправы, нас могут изжарить живьем:
ГНИЛОЙ  ЛЖИВЫЙ НИКОМУ  НЕ  НУЖНЫЙ...  МЕРЗКИЙ  ТАК НАЗЫВАЕМЫЙ  ПРИНЦИП ЧИСЕЛ
ГЛУПЕЕ  НАВОЗНОЙ МУХИ!  ОН  ДАЖЕ  НЕ  В  СОСТОЯНИИ  ПОРАЗИТЬ  НАС МОЛНИЕЙ  В
ДОКАЗАТЕЛЬСТВО СВОЕГО ВШИВОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ!
     Он  сбился  на слове "мерзкий"  и дальше все выдумал  сам,  но закончил
довольно энергичной  бранью,  которой Принципу  вполне хватило бы, чтобы нас
поджарить, если бы ему было до этого дело. Ничего не случилось.
     - Значит, мы можем игнорировать Принцип, можем его ненавидеть, бранить,
восставать  против него, - сказал я, - и  даже издеваться над ним. В ответ -
ни малейшего признака Грома Небесного. В чем же дело?
     Он надолго задумался над этим.
     - Почему Принцип проявляет безразличие? - спросил я.
     - Потому что он не прислушивается, - сказал он наконец.
     - То есть мы можем проклинать его безнаказанно?
     - Да, - сказал он.
     - Неправильно.
     - Почему? Он ведь не слушает!
     -  Он не  слушает,  Дикки,  -  сказал  я, -  но  слушаем  мы!  Когда мы
поворачиваемся к нему спиной, что происходит с нашей арифметикой?
     - Ничего не складывается?
     - Ничего. Каждый раз ответы получаются разными, бизнес и наука гибнут в
путанице.  Стоить нам отбросить Принцип, как  от этого  начинаем страдать мы
сами, вовсе не Он.
     - Веселенькие дела! * - сказал он.
     - Но вернись к Принципу,  и в тот же  миг все  заработает опять. Ему не
нужна апология - Он бы ее не услышал, даже если  бы мы  кричали.  Никому  не
посылается  никаких  испытаний,  нет  никакой  кары,  нет  Грома  Небесного.
Возвращение к Принципу внезапно вносит порядок  во все  наши  подсчеты,  ибо
даже в играх иллюзорного мира он сохраняет свою реальность.
     - Интересно, - сказал  он, не столько веря, сколько следя за ходом моей
мысли.
     - Наконец-то  я тебя поймал, Дикки. Теперь давай вместо  Принципа Чисел
подставим Принцип Жизни.
     - Жизнь Есть, - сказал он.
     -  Чистая жизнь, чистая  любовь, знание своей чистой природы. Допустим,
что каждый  из нас -  совершенное и уникальное выражение этого Принципа, что
мы   существуем  вне  пространства-времени,  что   мы   бессмертны,   вечны,
неуничтожимы.
     - Допустим. Что дальше?
     - Значит, мы вольны делать  все, что хотим, исключая  две вещи:  мы  не
можем создавать реальность и не можем ее уничтожить.
     - А что мы можем делать?
     - Чудесное Ничего во всех его драгоценных формах. Когда  мы  приходим в
фирму  "Жизнь Напрокат", что  мы ожидаем  получить?  Мы  можем перепробовать
неограниченное число иллюзорных миров, можем  арендовать рождения  и смерти,
трагедию и радость, мир, катастрофы, насилие, благородство, жестокость, рай,
ад,  можем  взять  домой  убеждения  и  насладиться  каждой  их  мучительной
невыносимой радостной восхитительной микроскопической деталью.  Но до начала
времени и после его конца Жизнь Есть и Мы Есть. Единственное, что нас больше
всего  пугает,  как  раз  и  невозможно;  мы  не можем  умереть,  нас нельзя
уничтожить. Жизнь Есть. Мы Есть.
     - Мы Есть, - сказал он равнодушно. - Ну и что?
     -  Скажи  мне сам,  Дикки.  В чем разница между жертвами обстоятельств,
попавшими в жизни, о которых они не  просили, и хозяевами выбора, способными
изменять жизнь по своему желанию?
     - Жертвы беспомощны, - сказал он. - Хозяева - нет.
     Я кивнул.
     - Вот тебе и "Ну и что?".

     * Англ. - Holy cow



Двадцать семь

     Он  дал  мне шанс высказаться, он  задумался над  этим, и мне  пришло в
голову, что на некоторое время стоит оставить его одного.
     Я  посмотрел  на  пейзаж,  стараясь  представить,  как  все  это  будет
выглядеть, когда я вернусь сюда снова.
     - До следующего раза, - прошептал я.
     - А ты - хозяин? - спросил он.
     - Конечно же, да! И я, и ты, и все остальные. Но мы забываем об этом.
     - Как они это делают? - спросил он.
     - Как кто делает что?
     - Как хозяева изменяют свои жизни по желанию?
     Этот вопрос заставил меня улыбнуться.
     - Инструменты.
     - Что?
     -  Еще  одно  различие  между хозяевами и жертвами состоит  в  том, что
жертвы не умеют пользоваться Инструментами, тогда  как хозяева используют их
постоянно.
     - Электродрели? Бензопилы? - он тонул, явно нуждаясь в помощи.
     Хороший  учитель  оставил  бы его  искать  ответ самостоятельно,  но  я
слишком болтлив, чтобы быть хорошим учителем.
     -  Нет. Выбор.  Волшебный резец, при  помощи  которого  жизнь  обретает
форму. Но  если мы боимся выбрать  что-нибудь  иное,  чем то, что уже имеем,
какая  от  него  польза?  Можно  с  таким  же  успехом  оставить его  лежать
завернутым в коробке, не читая инструкцию.
     - Кто боится его применять? - спросил он. - Что в нем такого страшного?
     - Он делает нас другими!
     - Да ладно...
     - Хорошо, откажись  от выбора, - сказал я. - Всю жизнь делай только то,
что делают другие. Как это будет выглядеть?
     - Я иду в школу.
     - Да. И?
     - Я получаю образование.
     - Да. И?
     - Я устраиваюсь на работу.
     - Да. И?
     - Я женюсь.
     - Да. И?
     - У меня появляются дети.
     - Да. И?
     - Я помогаю им делать уроки.
     - Да. И?
     - Я выхожу на пенсию.
     - Да. И?
     - Я умираю.
     - Подумай, какими будут твои последние слова.
     Он подумал.
     - "Ну и что?"
     - Хоть ты  и делаешь все, чего от тебя ожидают другие: ведешь себя, как
подобает законопослушному гражданину,  идеальному  мужу и отцу, голосуешь на
выборах,  принимаешь  участие  в  благотворительности,  любишь  животных. Ты
живешь так, как от тебя требуют, и умираешь с вопросом "Ну и что?".
     - Хм.
     -  Потому  в твоей жизни не  было выбора,  Дикки! Ты никогда  не  хотел
что-либо изменить, никогда не  искал  то, что  на самом  деле любил, поэтому
никогда  этого не имел, ты никогда не бросался очертя голову в мир,  который
значил  для тебя больше всего, никогда не сражался  с  драконами, боясь, что
они тебя  съедят, никогда не взбирался по скалам, изо всех  сил  удерживаясь
над тысячефу