- Если швы начнут со временем мокнуть, выдернешь  их  сам,  -  проговорил
Чертанов. - Но вообще-то, Гринев, лучше до этого  не  доводить,  как  только
покажется, что все в порядке, избавляйся от них.
   Как ни странно, Ростик его понял. Недаром был сыном врача.
   Ассистировала Чертанову  мама.  Она  же  запротестовала,  когда  какая-то
сестра предложила "подколоть" Ростику какое-то новое снадобье,  которое  они
использовали вместо новокаина.
   - Нечего, - решила она, - он крепкий парень. Вон в  какие  передряги  все
время лезет... Пусть терпит.
   Боль была, кстати, не очень уж сильной. Но чтобы и от нее не шипеть, Рост
рассказал Чертанову, что у них в больнице кто-то  "стучит".  Ведь  Калобухин
проговорился о заявлении какой-то медсестры.  Правда,  добавил  Ростик,  это
ненадежные сведения, могут быть и дезой.
   - Никакая это не дезинформация, - вздохнул Чертанов. - Есть  тут  одна...
Никак избавиться от нее не можем, понимаешь, толкового  персонала  почти  не
осталось.
   Когда операция была окончена, Ростика уложили на свежие простыни  и  дали
пару каких-то гнусных на вкус пилюль. Против  этого  мама  не  протестовала,
пусть даже и считала его "крепким". Проснулся он уже  под  вечер  следующего
дня. Попытался выйти в туалет, дежурная сестричка  его  заметила  и  куда-то
убежала, видимо, доложить.
   Едва он вернулся в кровать, в его палату вошли мама и Чертанов. Врач  был
мрачен, но решителен.
   - Я еще подержал бы вас, молодой человек,  но  мне  сказали,  что  это...
опасно, В общем, выбирайте сами - остаетесь вы еще  на  одну  ночь  тут  или
отправляетесь домой?
   - Тут безопасней, - решил Рост. - Конечно, Председатель дал слово, но кто
знает, захочет  ли  он  его  выполнять?  Только  мне  нужно  еще  с  Любаней
поговорить. Чтобы она начинала готовиться к отъезду. Ты ей скажи, мам, чтобы
завтра она никуда не уходила. И Ромку чтобы подготовила. А еще лучше, пришли
ее сюда...
   Мама как-то странно посмотрела на него:
   - Она не придет.
   - Почему? -  удивился  Ростик.  -  Прошлый  раз  пришла,  когда  все  уже
свершилось. Сейчас... Что происходит?
   - Тебе лучше с ней поговорить. Ростик хотел еще кое о  чем  спросить,  но
Чертанов ему не дал.
   - Ладно, - решил хирург. - Тогда... вот что. Я  тоже  должен  признаться.
Понимаешь, Ростик, мы решили...
   Этот переход с "вы" на "ты", с  фамилии  на  имя  что-то  да  значил.  Но
осмыслить всю эту катавасию Росту не дали, потому что заговорила мама.
   - Ростик, я уже полгода как его гражданская жена. - И она  посмотрела  на
Чертанова. - Мы решили, что перед отъездом должны тебе сказать.
   У Ростика отпала челюсть.
   - Полгода? Жена?..
   - Раньше боялась. Ты так относишься к отцу, что...  Но  теперь  лучше  уж
признаться. - Она помялась, снова посмотрела на Чертанова, и  теперь  Ростик
заметил, что раньше она смотрела так только на отца. - У тебя будет  брат...
Или сестра, не знаю еще. - Мама вдруг покраснела. - Ты должен это знать.
   - Та-ак. - Ростик только головой покрутил. - Понимаю. Жаль, конечно...  -
Он смутился, даже с кровати попытался подняться, хотя бок еще болел адски. -
То есть, наоборот, я очень рад... за вас. - Он смутился еще  больше,  как-то
все это было неожиданно. Или он ничего не  понимает  в  этой  жизни?  Может,
должен был давно все сам понять? - Все правильно, мам. Ты, наверное,  права.
- Он посмотрел на Чертанова, который, впрочем, выглядел не лучше Ростика.  -
Вы берегите ее. Если что-то...
   А вот угрожать не следовало. Вообще все выходило как-то  ненормально,  не
по-родственному. Даже с мамой.
   - Да я и сам... - начал было Чертанов. Он тоже был смущен и, несмотря  на
опыт и авторитет, высказывался ненамного умнее Ростика.
   - Нет, - решил поправиться Ростик, - я что-то не то говорю, вы  извините.
Сами виноваты, огорошили человека...
   Лучше всех поступила, конечно, мама.  Она  просто  подошла  и  поцеловала
Ростика мягкими, какими-то очень нежными губами. Раньше она целовала  иначе,
ревниво подумал Ростик,  по-домашнему,  но  придираться  не  стал.  Тоже  ее
поцеловал, стараясь, чтобы было как прежде, хотя и знал,  что  "как  прежде"
уже не будет.
   Поутру  следующего  дня  к  нему  совершенно  неожиданно  пришла  Сонечка
Пушкарева, вдова Бойца. Она была уже совсем толстая, едва ходила. Но лицо  у
нее оставалось прежнее - знакомое и ласковое... Нет, у правой кромки  губ  в
ее мягкую кожу врезалась довольно жесткая складочка. Но она почти не  мешала
ей улыбаться, правда, очень грустно.
   - Привет, - сказала она. - Узнала, что ты тут, вот зашла.
   - Да я... случайно, - признался Ростик. Он не знал,  имеет  ли  смысл  ей
рассказывать про свои последние приключения.
   - Ну да, все вы тут случайно, -  согласилась  Сонечка.  -  Я  тебе  яблок
принесла. Любишь яблоки?
   - Я больше вишни люблю, - признался Рост. - Но их время прошло. А ты  как
тут?
   - Вот по этой причине. - И Сонечка несильно хлопнула  себя  по  круглому,
как большое яблоко, животу.
   - Ясно, молодец.  -  Рост  кивнул.  И  вздохнул.  -  Только  должен  тебя
предупредить, я теперь не самый популярный собеседник.
   И он все-таки рассказал о том, как его арестовали. А потом и про ссылку.
   - И когда это случится? - спросила Сонечка.
   - Сегодня под вечер хочу уйти. - Рост поежился. - Не нравится мне  тут...
Каким-то беззащитным себя чувствую.
   - Боишься? - удивилась Сонечка.
   - Нет, не так. - Ростик подумал. - Я не знаю, кто друг, а кто  враг.  Это
вот и неприятно.
   В общем, поболтали еще пару минут, но Рост чувствовал, что Сонечка думает
о чем-то другом. А потом она быстро собралась и ушла. Рост только повздыхал,
ему следовало привыкать, что люди теперь держатся от него на расстоянии.
   Домой он пришел незадолго до обеда. Чувствовал себя скверно, не  хотелось
есть, не хотелось ничего  делать.  Хотелось  только  поскорее  поговорить  с
Любаней, чтобы она тоже  начинала  готовиться...  А  впрочем,  хотелось  еще
избавиться от всех тех недомолвок, которые мама напустила в последнее  время
в адрес жены.
   Он ведь просил ее остаться дома. А она... И  вдруг  обнаружилось,  что  в
доме вообще никого нет. Ни Кирлан, ни Ромки. Даже детей Кирлан и  Винторука,
обычно ковырявшихся где-то на заднем дворе или на  пустыре,  который  вел  к
трампарку и рынку.
   В общем, так и не пообедав, он занялся делом - собрал солдатский сидор  с
едой, приготовил полный комплект доспехов - Поликарп исправил  их  в  лучшем
виде и даже кое-где укрепил, - проверил оружие, запасся патронами,  вычистил
свой палаш и пару охотничьих ножей. Все, он был готов. А Любани все не было.
Тогда он подумал, крепко подумал, сосредоточившись. И понял, что нужно  идти
к теще.
   Октябрьская выглядела сонной и не по-осеннему жаркой. Или ему было  жарко
от  слабости?  Дом  тещи  был  не  хуже  того,  который  ему  выстроили   по
распоряжению  шира  Марамода.  Или  даже  лучше  -   выше,   крепче,   более
основательный. Он поднялся на крылечко, постучал в тяжелую  каменную  дверь,
которая не открывалась на петлях, а отползала в каменных, натертых до блеска
направляющих, на манер ширских дверей. В этом тоже был  класс,  такую  дверь
никакой борым взять не мог бы даже за тысячу лет.
   С той стороны двери что-то пощелкало, и она отползла вбок. Ростик  увидел
тещу Тамару. Она была напряженной, бледной, но глаза ее  сверкали  в  то  же
время и воинственно, как это  бывает  у  грузин.  А  она  была  чистокровной
грузинкой, вот только замуж вышла уже тут, в Боловске.
   - Проходи, - коротко сказала она. - Сейчас я ее позову.
   Она исчезла. Ростик оглянулся. Почему-то, несмотря на соседство, он бывал
тут редко. А этой части дома вообще ни разу не видел.  Стены  тут  выглядели
какими-то  чудовищными,  как  в  Перевальской  крепости,  не  меньше   метра
толщиной. Лестница, ведущая наверх, была сделана так, что три человека могли
разойтись. Ставни не просто держались на  специальных  усиленных  скобах,  а
были снабжены сложным механизмом,  чтобы  не  очень  напрягаться,  когда  их
ставишь-снимаешь. Все очень разумно, солидно, красиво.
   На лестнице послышались легкие шаги. Это была Любаня.  За  ней  шла  теша
Тамара, она несла  Ромку.  Ростик  залюбовался  женой,  хотя  она  выглядела
какой-то неблизкой, отчужденной. И в то же время  -  решительной.  Наверное,
такой она бывает на  своих  медицинских  "штудиях",  когда  следует  кого-то
резать, решил он.
   - Любаня, наконец-то... Я ждал тебя.
   - Я не могла.
   - Ну, не могла так не могла. -  Он  вздохнул.  Стоять  было  тяжело,  бок
болел. Он высмотрел связанное  из  травы  креслице,  по  ширской  технологии
укрепленное каменным литьем, и сел. - Собирайся, мы уходим из города.
   Любаня судорожно глотнула, посмотрела на Тамару Ависовну:
   - Я не поеду.
   - Что?
   - Я... Тебя долго не было, и как-то так получилось... - Любаня не сошла с
лестницы,  словно  боялась  Ростика,  словно  не  хотела  лишать  себя  этой
возможности к отступлению. - В общем, я не поеду. Ромке  нужен  отец.  Нужна
школа... Нет, все не то... В общем, я выхожу замуж.
   Последние слова она почти прокричала. Или  Ростику  так  показалось?  Да,
наверное, показалось, На самом деле она  говорила  шепотом.  А  разве  может
шепот звучать как крик?.. Или все-таки может?
   - Ты сказала, что Ромке нужен отец. Но я и есть его отец. Я  и  предлагаю
тебе...
   - Эти слова уже ничего не изменят, Ростик.
   Любаня даже отступила на пару ступенек наверх. Теща, как ни странно, тоже
побаивалась, она вдруг побледнела и быстро ушла наверх, так  и  не  отпустив
Ромку от себя.
   - Все-таки, я полагаю, ты должна объяснить.
   - Я объясняю. - Она опять кричала шепотом. - Я уже больше  года  не  жена
тебе... Вернее, так получилось, что не только ты...
   - Ты была моей женой. Редко. - Ростик потер лоб. - Очень. Реже,  чем  мне
бы хотелось... Но была. Стоп, ты хочешь сказать, у тебя был кто-то еще?
   Любаня не ответила. На лестнице снова появилась теща. Только  теперь  без
Ромки. Она спустилась ниже Любани, как бы закрывая ее собой.
   - Да, это многое объясняет. - Ростик попытался  подняться  с  кресла,  не
смог. Как он будет сегодня  вечером  маршировать,  мелькнула  мысль.  Он  же
завалится в первую же канаву... - Кто он?
   - Ты не знаешь. Его фамилия Сопелов...
   - Почему же не знаю? Знаю. Хирург,  когда-то  не  мог  резать  людей  без
анестезии, а этим летом был помощником Чертанова на Бумажном холме. - Теперь
при мысли об этом человеке у Ростика  почему-то  болело  сердце.  И  он,  не
выдержав, проговорил:
   - Хочешь знать мое мнение? Он - щенок, который никогда не станет псом.
   Теща Тамара что-то не очень вразумительное прорычала,  но  слишком  тихо,
чтобы понять, на чьей она стороне. Хотя Ростик был почти уверен, что  не  на
его. Но, может быть, и не на стороне этого хирурга?
   - Не правда. Он талантливый! - закричала Любаня.  -  И  я  его  люблю.  Я
остаюсь с ним.
   - Остаешься? Вообще-то ты еще моя жена, а не его.
   - Это низко. Я хочу... - Вот тут-то теща и заговорила:
   - Ты не имеешь права. Ты сделал ее несчастной.
   Ростику захотелось закричать, чтобы она  не  вмешивалась,  чтобы  она  не
портила то, что и без того, как оказалось, едва существует... Или  уже  нет,
не существует?
   - Не надо вмешиваться, теща, - попросил он.
   - Не смей так говорить с моей мамой! -  тут  же  закричала  Любаня,  хотя
Ростик сказал последнюю фразу очень спокойно. Как в бою - гораздо спокойнее,
чем рассчитывал.
   Он посмотрел на Любаню. И внезапно улыбнулся ей. Грустно, с любовью  и...
пониманием. Он и правда стал ее понимать. Она вышла за него, когда была  еще
совсем девчонкой, когда не знала себя. А потом,  пока  он  воевал  по  многу
месяцев подряд, она оставалась одна и превращалась в  другую  личность.  Она
решила стать врачом, встретила новых людей, они ей понравились...
   Она была не то что его мама, которая могла годами ждать отца и надеяться.
И даже тут, когда  все  стало  необратимым,  мама  еще  сопротивлялась,  еще
боролась. И лишь когда ей стало совсем одиноко, потому что даже жена ее сына
ушла от них, лишь тогда... Пожалуй, Ростик не понял бы Любаню, или понял  бы
ее не правильно, или вообще уговаривал бы вернуться, если бы мама  вдруг  не
решила выйти замуж. Каким-то образом именно это сделало Ростика  терпимее  к
женщинам, даже к их таким вот жестоким  решениям.  И  к  их  такой  нелегкой
необходимости любить, рожать детей, продолжать жизнь.
   - Хорошо, - проговорил он. Собственные  губы  показались  ему  каменными,
словно  их  снова  исколотил  своей  палкой  Калобухин.  -  Знаешь,  я  даже
доволен... Нет, не доволен, но думаю, что момент  действительно  подходящий.
Если бы ты вздумала уйти в другое время, было бы труднее.  -  Он  подумал  и
все-таки договорил до конца, жестко и откровенно:
   -  Понимаешь,  то  ли  я  тебе  не  подхожу,  то   ли...   ты   оказалась
предательницей по природе.
   Любаня охнула, закрыла лицо руками, потом сделала усилие, все-таки отняла
их, опустила, словно должна была так стоять и слушать его. Теща  попробовала
протестовать, но Ростик не услышал ни единого слова, словно  она  заговорила
как в немом кино - без звука.
   - Я не хочу тебя обидеть, - продолжил  он,  обращаясь  к  Любане.  -  Но,
видишь ли, в тебе слишком много осталось от Земли.  Там  это  не  страшно  и
потому простительно. А тут - невозможно. Или ты со мной, или... Иди гуляй  с
кем попало. - Он почувствовал, что и этого не следовало говорить.  Но  слова
уже были произнесены, - Поэтому, как мне ни тяжело... Как я ни  люблю  тебя,
лучше, если ты останешься тут. И сейчас.
   Наконец Ростик стал понимать и тещу. Оказывается, та говорила:
   - Она не предает. Она настрадалась...
   - Ну да. А я развлекался, лез под пули, потому что  у  нас  такой  спорт.
Искал торф, зеркала и все остальное... на спор. Ладно. - Он  все-таки  сумел
подняться из этого кресла. - С Ромкой буду видеться, когда захочу.
   - Ты же отправляешься не на прогулку,  -  снова  говорила  теща.  -  А  в
ссылку. Как ты его увидишь?
   - Ну, надеюсь, не все  предатели.  Может,  Ким  время  от  времени  будет
наезжать... Прилетать. Так что иногда отпускай его ко мне.
   - Куда? - спросила Любаня. Рост не понял, и она пояснила:
   - У тебя дома теперь нет.
   - Ну,  дом  не  проблема.  Есть  добрые...  ширы,  они  помогут.  -  Рост
попробовал  ободряюще  улыбнуться,  хотя  по-настоящему  в  ободрении  здесь
нуждался  только  он.  -  Запасусь  их  порошками,  может,  еще  до  холодов
построюсь.
   Он пошел к двери. Вдруг теща пророкотала:
   - Погоди. - Догнала его, перекрестила, поцеловала крепко-крепко, в  губы,
будто прощалась с покойником.  Все-таки  она  была  грузинка,  русская  теща
держалась бы на расстоянии. - Бог тебе в помощь, мальчик. Не  держи  на  нас
зла. Если что будет нужно...
   - Иногда - только сына.
   Он вернулся к себе. Снарядился в доспехи, снова переуложился, потому  что
оказалось, иные предметы он взял  из  расчета,  что  они  пойдут  втроем,  с
Любаней и Ромкой. А теперь знал, что пойдет один.
   Оставил на столе записку для мамы, где признался, что ходил  к  Любане  и
что теперь она ему не жена, но Ромка все еще ее  внук.  Вышел  из  дома.  На
улице по-прежнему никого не было, но, когда он затопал,  словно  рыцарь,  по
асфальту, ему показалось,  что  на  него  из  каждой  подворотни  кто-то  да
посматривает. Видимо, люди умели тут не только  узнавать  все  без  газет  и
радио, но и оставаться невидимками.
   До темноты было еще часа три, когда он вышел  из  города.  За  это  время
следовало дойти до какого-нибудь приличного водоема, благо их по осени  было
немало. Летом ему пришлось бы тащиться на одной фляге воды до той  речки,  в
которую они въехали на БМП еще в первое их лето  тут,  в  Полдневье.  А  это
непросто с доспехами и такой кучей вооружения.
   На миг ему стало жаль себя. Он был один, совсем один  под  этим  огромным
серым небом, изгнанник из родного города.  И  он  подумал,  что  в  кабинете
Рымолова легко было быть отважным, говорить, что он сам уходит из  Боловска.
Если бы ему сейчас предложили, он бы...
   Нет, все равно не остался бы. Почему - не знал. Но не  остался  бы.  Даже
сейчас, один, раненный и избитый так, что каждый шаг  давался  с  трудом,  с
легким, "двухкопеечным" ружьишком пурпурных, да еще в этих доспехах, которые
давили, как все его грехи разом. Он полагал, что должен идти  вперед,  а  не
прислуживать тому... что оказалось в Белом доме.
   Вдруг сзади раздался крик.  Рост  обернулся.  Земные  посадки  кончились,
пошли только редкие, витые местные тополя. И  между  ними  виднелась  весьма
странная  процессия.  Кто-то,  ковыляющий,  как   черепаха,   одна   высокая
бакумурша,  и  четверо  волосатых  детишек.  Сейчас  Ростик  был  не  в  том
состоянии, чтобы допускать ошибку, поэтому  он  перевесил  ружье  на  грудь,
чтобы стрелять  сразу,  если  ему  что-то  не  понравится.  Но  стрелять  не
пришлось.
   Потому что его догоняла Кирлан с  тремя  своими  детишками  и  еще  одной
бакумурской  девушкой,  которая  оказалась   на   редкость   невысокой   для
волосатиков. А рядом с ними переваливался на  костылях...  Винторук.  Правая
нога у него была отнята чуть ниже колена,  а  левая  рука  отсутствовала  до
плеча. Кажется, даже из плечевого сустава эту кость вылущили, чтобы  она  не
мешала заживлению.
   Рост присел в тенек, подождал,  пока  эта  помесь  инвалидной  команды  с
табором нагонит его. Почему-то со всеми своими ранами и передрягами на  фоне
этого семейства он казался себе  неуязвимым,  как  двар,  и  живучим...  как
человек.
   - Ну, - спросил он, когда компания подошла к нему, - и что это значит?
   Винт что-то заговорил, но  больше  всего  его  слова  походили  на  рокот
мельницы, перемалывающей зерно.
   - Давай не "гр-гр", - попросил  Рост,  чувствуя,  что  подавленность,  от
которой он никак не мог избавиться, проходит. - Давай  ты  будешь  по-русски
говорить.
   - Д-ва-й.
   - Отлично. - Ростик посмотрел на Винта. Он  был  инвалидом,  но  все  еще
оставался сильным, властным и  очень  умным,  может,  самым  умным  из  всех
волосатиков, с которыми Ростику приходилось сталкиваться. - Ты решил идти со
мной?
   - Да.
   - Так. - Ростик подумал. - И как же ты меня выследил?
   На это ответила Кирлан. Она просто ткнула  пальцем,  поросшим  рыженькими
волосиками, вниз, на следы, оставшиеся от Ростика на красноземе.
   - Тоже понятно. Но откуда ты узнал, что я  вообще  собираюсь  уходить  из
города?
   - С-нч-ка.
   - Сонечка  сказала?  -  Ростик  удивился.  Ну  и  ну.  Кажется,  "барабан
джунглей" был универсален не только для Октябрьской, но  для  всего  города,
включая бакумуров. - И ты решил идти со мной? В ссылку?
   На  этот  раз  Винт  даже  ничего  не  ответил.  Зато  что-то   зачастила
невероятной для бакумура скороговоркой маленькая  женщина,  которая  шла  за
Кирлан.
   - Стоп, а это кто такая? - спросил Рост.  Все-таки  ему  следовало  знать
всех членов своей экспедиции
   - Ж-на, - признался Винт. Показал на  Кирлан  и  сделал  движение  рукой,
словно отмеривал что-то очень высокое от земли. Потом  указал  на  маленькую
бакумуршу и показал что-то в половину ниже - Ж-на во-о.
   - Понимаю, - согласился Ростик - Главная жена, младшая жена. И как же  ее
зовут?
   - Ждо, - сказала волосатая девушка и как-то почти по-человечьи  протянула
свою ладошку.
   На ощупь она оказалась жесткой, словно поддоспешная куртка. Но теплой, и,
по крайней мере, кости Ростиковой ладони она не сломала.
   - Ну, как хочешь, - вздохнул Рост и поправил ружье на груди - Пошли,  раз
так. Может, теперь дикие бакумуры у меня доспехи не отберут.
   И они пошли, Рост впереди, волосатики за ним. Ростик уже  примерно  знал,
что нужно делать. Но это, как план любого сражения,  как  военное  и  всякие
прочие разновидности счастья, следовало проверить. Хотя теперь, когда к