мнастику. С этим у него пошло плохо - сразу разболелся бок, а
когда стало холоднее и он начал мерзнуть,  заболели  еще  и  разные  прежние
раны. И все-таки он старался час-другой поотжиматься от  пола,  поприседать,
порастягиваться, не давая мышцам совсем облениться.
   А потом, в один прекрасный день, дверь в его камеру распахнулась, и в нее
протиснулись два невероятно больших облома. Рост даже на миг подумал, что  в
Боловске верх взяли те самые пурпурные, которых они заставили приземлиться у
Одессы, и вот теперь пара вперлась в его камеру.  Когда  вышли  на  свет,  в
коридор, он  сообразил,  конечно,  что  это  люди,  но  все  равно  ощущение
отчуждения и чисто физической уязвимости перед ними осталось.
   А потом они пришли в освещенную десятком  светильников  комнату,  где  за
простым дощатым столом сидел худой, видимо, высокий  человечек  в  очках,  с
очень близорукими глазами, остроносый, начинающий лысеть, но  не  с  затылка
или со лба, как это чаще бывает, а прядями. Еще у  него  был  отвратительный
запах изо рта, но это Ростик узнал не сразу.
   - Садитесь, обвиняемый, - сказал человечек и указал  на  табуретку  перед
столом.
   Ростик  сразу  вспомнил,  как  его  захватили  в  палисаднике  его  дома.
Последние слова, которые он услышал перед тем, как его ударили, произнес как
раз этот человек.
   - И в чем же меня обвиняют? - спросил Ростик.
   - Здесь вопросы  задаю  я,  -  зашипел  человечек,  видимо,  решил  сразу
подавить волю Ростика.
   - Тогда у нас разговора не получится, - ответил Рост. - Если я не  пойму,
что тут происходит, я вообще отвечать не буду.
   - Не будешь?! - вдруг завизжал человечек, откуда-то из-под стола выхватил
довольно толстую палку и взмахнул ею. - Не будешь, да?
   Рост проследил глазами полет этой  палки  над  своей  головой  и  твердо,
уверенно ответил:
   - Не буду.
   - Не будешь, не будешь?! Не будешь?!!
   С каждый словом, с каждый выдохом человечек принялся хлестать Ростика  по
плечам, по голове, по рукам, которыми Рост пытался закрыться  от  сыплющихся
на него ударов...
   Очнулся Ростик на полу.  Он  лежал  согнувшись,  пытаясь  защитить  самые
важные и уязвимые зоны - живот, пах и шею. В голове стоял гул, спина болела,
бок горел так, что он сразу догадался - рана опять открылась.
   - Может, на него помочиться? - спросил один из обломов у стены.  -  Такие
гордые всегда от унижений быстрее колются, чем от побоев.
   - А кто тебе сказал,  что  мне  не  нравится  его  колотить?  -  спросил,
задыхаясь, человечек в очках. Потом он очень близко  наклонился  к  Ростику.
Рост поморщился, от очкастого несло,  как  из  выгребной  ямы,  он  даже  не
подозревал, что такое возможно. - Поднимите его, он очнулся.
   Ростика подняли, посадили. Только теперь не на табуретку, а  в  креслице,
которое стояло у стены. Но оно было намертво привинчено к полу, или даже его
слепили по ширской технологии, соединив воедино с полом и стеной.  Руки  ему
теперь прикрутили к подлокотникам парой широких ремней с пряжками.
   - Так, Гринев. - Очкастый наконец отдышался. - Начнем сначала.
   - Начнем, - согласился Ростик. - Как тебя зовут?
   - А он упорный, - высказался второй из  охранников.  У  этого  голос  был
очень низкий, и от него исходило даже больше угрозы, чем  от  того,  который
стоял у двери.
   - Ничего, какой бы упорный ни был,  со  временем  все  ломаются,  -  даже
как-то удовлетворенно проговорил очкарик. - А время у меня есть.
   - Как тебя зовут? - снова спросил Рост.
   - Меня? - Очкарик улыбнулся. - Ну, предположим,  меня  зовут  Сергеем.  А
фамилия - Калобухин. Ну и что с этого?
   - Вот что, Сережа, - ответил Ростик, - если ты еще хоть раз меня тронешь,
я тебя убью.
   - Убьешь? - Калобухин прямо  взвился  под  потолок.  Тотчас  в  его  руке
появился "градусник", и град ударов обрушился на Ростика, да такой,  что  он
вырубился даже прежде, чем успел как следует стиснуть зубы.
   Очнулся Рост в камере. Тело болело. Нет... Это было  не  правильно.  Тело
кричало от боли, по боку текла  кровь.  Кроме  того,  от  него  вдруг  пошел
какой-то странный запах - не то гнили, не то страха.
   Теперь Ростик знал, что этот запах может стать почти таким же его врагом,
как пресловутый Калобухин.
   И имя-то какое-то дурацкое.  Круглое,  нелепое,  с  явной  грамматической
ошибкой... И такая бешеная жестокость, злоба, ненависть.  Откуда  он  вообще
такой выскочил? Какая из социальных "ступенек" его наняла?  Уж  конечно,  не
служаки или ремесленники. Скорее всего, чинуши, либо шестая, к которой  Рост
решил все-таки отнести люмпенов.
   От этой идеи Ростик сначала с болью,  постанывая  от  содрогания  избитых
мускулов, а потом уже почти по-настоящему принялся смеяться.  Он  смеялся  с
удовольствием, с каким-то похрюкиванием, с хрипами в забитой кровью груди.
   Внезапно окошко в двери  открылось.  Рост  замолк,  отдышался,  с  трудом
поднял руку, вытер выступившие от смеха и боли слезы.
   - Заключенный, ты чего? - спросил голос за дверью.
   - Анекдоты сам себе рассказываю, - ответил Рост, просто чтобы  поддержать
абсурдность ситуации.
   - Вот и мне показалось, что ты тут ржешь, - согласился голос из-за двери,
потом окошко хлопнуло, и снова стало тихо.
   Через пару дней Калобухин  опять  вызвал  его  на  допрос.  На  этот  раз
надзиратель был только один, с басом. Он держался более-менее спокойно, даже
придержал Ростика однажды, когда того слишком качнуло к стене.
   - Садитесь, заключенный, - сказал  Калобухин,  наполняя  своим  зловонием
почти всю комнату. - С чего сегодня начнем? С  какого  сценария,  я  имею  в
виду? Как прошлый раз или по-новому?
   - Ну, если ты  не  изменил  своего  мнения  и  по-прежнему  отказываешься
отвечать на вопросы, то, конечно, разговор  у  нас  опять  не  состоится,  -
признал Ростик.
   Его избили снова, и на этот раз так, что он не приходил в себя,  кажется,
несколько дней. Он понял это по тому, насколько ему хотелось пить, когда  он
очухался.  А   может,   организм   был   обезвожен   из-за   всяких   мелких
кровотечений... Воды в камере не было, и Ростик чуть не взвыл, когда  понял,
как придется мучиться. К тому же и гнилостный запах усилился.
   Третий раз на  допрос  его  уже  не  привели,  а  принесли.  Увидев  это,
Калобухин  весело  поскалился,  в  чем-то  сделавшись   очень   похожим   на
Дзержинского,  так  называемого  "рыцаря  революции",  тоже,  наверное,   не
чуравшегося пыток.
   - А ты воняешь, - радостно сообщил Калобухин.
   - От тебя несет куда хуже, чем от меня. - Ростик через силу усмехнулся. -
Но я - то отмыться могу, а ты ни за что не отмоешься.
   Амбал у двери неуверенно заржал. Калобухин метнул в него бешеный  взгляд,
потом достал свою палку. Рост не хотел, но не выдержал, напрягся, откачнулся
в глубь кресла, стараясь держаться от палки подальше.  Это,  разумеется,  от
Калобухина не укрылось.
   - Боишься?
   - Тело боится, - признался Ростик. - Но я - то могу и не бояться,  а  вот
тебе не бояться уже никогда не удастся.
   - Мне? - деланно удивился Калобухин. - Это чего же я боюсь?
   - Всего. Всего, навозная куча. Ты боишься  меня,  того,  что  я  выйду  и
исполню свое  обещание.  Других  невиновных  людей,  которые  тут  наверняка
тоже... отсиживаются.
   - Невиновных тут нет. - Калобухин даже как-то задорно блеснул глазами  за
своими чудовищно толстыми линзами. - Знаешь,  в  чем  тебя  обвиняют?  -  Он
полистал папку, лежащую перед ним. - Вот, пожалуйста.  Невыполнение  приказа
не отступать из крепости на Скале. Дом себе вон какой отгрохал неизвестно на
какие шиши. Дезертирство...
   - Где и когда? - удивился Ростик.
   - А последний раз. Получил во время полета пару  щелчков  из  плазмометов
пернатых  и  сразу  же  вывел  свой  гравилет  из  боя...  Это  как   -   не
дезертирство?
   - Я был ранен. Причем настолько, что едва сумел  посадить  машину.  Да  и
Чертанов сказал, если бы ребята не поторопились, мне бы...
   - А у меня есть другое заявление, от одной медсестры. Впрочем, ее фамилию
мы пока в интересах следствия разглашать не будем.
   - Мнение медсестры важнее заключения врача? - удивился Ростик. -  И  даже
решили ее фамилию засекретить, причем именно в интересах следствия?
   - И почему вы все, скоты, - опечалился Калобухин, - такие  упрямые.  Ведь
все равно все подпишешь, сука. Все, что я тебе предложу,  все  и  подпишешь.
Только можно по-хорошему, а можно по-плохому...
   Из-за двери раздался слабый шум. Калобухин привстал:
   - Эй, кто там? Я же работаю...
   Неожиданно дверь раскрылась, и в комнату вошли... Нет, это  было  слишком
здорово. Потому  что  впереди  шел  Дондик,  за  ним,  как-то  очень  жестко
напрягшись,  переступала  мама,  потом  пара  солдатиков  с   автоматами   и
Чернобров.
   - Как вы можете, капитан?.. - начал  было  Калобухин,  но  договорить  не
успел.
   Дондик   перегнулся   через   стол,   Калобухин   отшатнулся   от   него.
Воспользовавшись этим, Дондик выхватил папку у него из-под руки.
   - Так, дело  на  Гринева?  Интересно...  -  Он  полуобернулся  к  маме  с
солдатами:
   - Забирайте его, думаю, в больнице ему будет лучше.
   - Э-э... - начал было амбал Калобухина, отделившись от стены.
   - Что? - удивился Дондик. - Только тявкни - и все, понял? - Он повернулся
к Калобухину:
   - А ты, дерьмо ходячее, собирайся. Поедем к Председателю, нужно ему  хоть
раз посмотреть, какие правоохранительные органы он взрастил.
   - Ты не можешь мне приказывать! - взвизгнул Калобухин.
   - Почему же не  могу?  -  удивился  Дондик.  -  Ты  арестован  за  подлог
документов, - он потряс папкой на Ростика в воздухе, - за превышение власти,
за нанесение побоев... Ты арестован,  сволочь.  Только  дернись,  и  я  тебя
прихлопну. - Капитан  провел  рукой  по  кобуре  на  поясе.  -  И  даже  без
предупредительного выстрела.
   Они вышли на улицу. Даже после  относительно  яркой,  как  думал  Ростик,
комнаты для допросов солнце ошеломило его своей  силой.  Он  зажмурился,  но
ребята торопились, и поэтому он продолжал переступать  ногами,  чтобы  маме,
которая вела его под плечо, было не так трудно.
   Она шла твердо, только стиснула зубы. И молчала.  Но  не  раз  и  не  два
Ростик ощущал на своем лице ее уклончивый взгляд. Видимо,  совсем  мое  дело
плохо, решил он, если даже мама стесняется на меня смотреть.
   Оказалось, что свою  пыточную  фабрику  Калобухин  расположил  в  подвале
кинотеатра "Мир". И до Белого дома было - всего-то площадь  перейти.  Они  и
перешли. Причем народу вокруг было немало. И большинство из них, не  то  что
мама, смотрели на Ростика во все глаза.
   - Да, у Рымолова теперь будет классная репутация, - немного  искусственно
хохотнул Дондик.
   Ростику на мгновение показалось, что только ради этой их  прогулки  он  и
устроил его освобождение. Но не будем чересчур зазнаваться, и на  том  нужно
быть ему благодарным, решил он.
   Они вошли в Белый дом. Люди, стоящие в  холле  перед  лестницей,  ведущей
наверх, к главным кабинетам, замолкли. А  все-таки  этих  дармоедов  слишком
много, решил Рост. Или они что-то знали заранее и тоже вышли посмотреть?  От
Дондика всего можно ожидать, даже такого -  собрать  побольше  зрителей  для
своего спектакля.
   Дверь в кабинет Рымолова была закрыта, а  секретарши  -  обе,  пожилая  и
молоденькая, - бросились грудью защищать председательские хоромы, но солдаты
Дондика даже не стали особенно напрягаться, просто подхватили их под руки  и
оттащили в сторону. Вся компания ввалилась внутрь.
   В кабинете, как всегда, было светло, потому что каменные  ставни  с  окон
были сняты. И народу сидело немало, человек семь или  даже  больше.  Правда,
некоторые  из  них  сразу  выскочили,  едва  поняли,  что  происходит  нечто
необыкновенное.
   Рымолов привстал, как незадолго до этого Калобухин.
   - Что это такое? - Он потряс головой. - Я спрашиваю, что?
   - Все очень просто, - ответил Дондик. -  Ваш  прямой  подчиненный,  -  он
указал на Калобухина, - пытался заставить Гринева подписать вот это.
   И он бросил на стол Председателя заветную папку с делом Ростика.
   - Подписать? Что за бред? Я ничего не приказывал. И никакого дела Гринева
нет.
   -  А  то,  что  я  пятнадцать  заявлений  написала,  когда  он  исчез,  -
проговорила вдруг низким, очень сильным голосом мама, - тоже  можно  считать
бредом? А то, что ни одно это заявление у меня не приняли?
   - Да, Арсеньич,  -  подал  слабый  голос  Рост,  -  там  под  кинотеатром
настоящие хоромы, не для меня же одного? Сколько еще человек ты туда упек?
   - Калобухин, что это? - спросил Председатель, начиная листать  папку  Его
брови вполне натурально поползли вверх.  -  Ты  сам-то  понимаешь,  что  это
такое?
   Калобухин  встряхнулся,  посмотрел  на  Ростика,  на  Дондика,  потом  на
Председателя:
   - Разрешите объяснить наедине.
   Председатель  откинул  папку.  По  его  губам  скользнула   презрительная
усмешка. Он пытался быть молодцом, но уж слишком быстро  вник  в  документы.
Как-то почти автоматически складывалось впечатление,  что  он  видел  их  не
первый раз.
   - Хорошо, можешь наедине. - Он посмотрел на Дондика:
   - Вы позволите, капитан?
   Дондик  пожал  плечами.  Рымолов  кивнул,  словно  ни  на  мгновение   не
сомневался в ответе. И перевел взгляд на Ростика
   - Опять из-за тебя  неприятности,  Гринев.  -  Он  подумал,  посмотрел  в
окошко. - Если отпустим, дашь слово, что не будешь больше бузить?
   - Отпустите меня? - Рост попытался, чтобы его голос звучал крепче.  -  За
невыполнение  приказа,  дезертирство,  казнокрадство?  Да  только  сейчас  и
бузить!.. Нет, не дам.
   - Тогда так. - Рымолов вздохнул. -  Через  три  дня  ты  должен  покинуть
город. Это приказ. Называй как хочешь - ссылкой, эвакуацией...
   - У тебя есть место? - спокойно, даже как-то лениво спросил Дондик.
   Если так считал  капитан,  значит,  дело  серьезнее,  чем  ему  казалось.
Значит, пора подчиняться. Ростик подумал. Потом тряхнул головой:
   - Нет, сделаем не так. Не ты меня изгоняешь, Арсеньич,  а  я  сам  ухожу.
Просто не хочу находиться рядом, когда вся монструозная система, которую  ты
создал, начнет тут по-настоящему веселиться и всех подряд  поедать.  А  ведь
она скоро примется и за тебя, это ты должен бы знать не хуже меня.
   - Что ты мелешь? - удивился Рымолов, но уже не так уверенно. Он  не  умел
притворяться, а сейчас, как Ростик понял, и не собирался.
   - Ты считаешь, что все те молодцы из  истории,  которых  отвели  в  конце
концов на эшафот, были глупее тебя? Они тоже  думали,  что  до  них  никогда
никто не доберется, что такие вот Калобухины только для быдла...
   - Андрей Арсеньевич, прошу  оградить  меня  от  оскорблений!  -  вскричал
Калобухин.
   - Так ты уедешь из города? Даешь слово? - решил настоять Председатель.
   - Уеду. И даю. Пару дней полечусь, попрощаюсь с ребятами, расскажу, что и
как было... А через три дня меня тут не будет.
   - Хорошо,  это  всех  устроит.  -  Рымолов  твердым  жестом,  как  что-то
решенное, перенес папку в ящик стола, запер его  и  деловито  сунул  ключ  в
левый верхний карман офицерской гимнастерки. - Почти... устроит.
   Ростик пошел  к  двери,  стараясь  поменьше  опираться  на  маму,  но  не
выдержал. Обернулся, очень уж интересный феномен, как оказалось, представлял
собой этот бывший профессор каких-то там наук.
   - Арсеньич, цель оправдывает средства, да? Как тебе диктаторские  сапоги,
кстати, не жмут? Соратники заговоры еще не раскрывают? Пищу повара при  тебе
еще не пробуют?
   - Что ты знаешь о жизни? - Надо признать,  владеть  собой  он  умел  куда
лучше Ростика.
   - Что знаю? - Рост почти улыбнулся, он и  не  рассчитывал,  что  все  так
удачно повернется. - Я знаю, что у жизни есть два плана.  Общий  и  частный.
Все диктаторы сориентированы на частный, им кажется,  если  задавил  сейчас,
значит, победил. А есть еще...
   Рымолов хлопнул ладонью по столу.
   - Все, хватит. - А не так уж хорошо он владел собой.  Или  не  выдерживал
взгляд, который не сводила с него мама. - Это все слова. Слова!.. Да, у меня
есть соратники, и их немало. Они тоже все  говорят,  обо  всем  говорят,  по
каждому поводу советуют... А нужно - делать! Дела важнее слов.
   - Ну да, - согласился Рост. - Цель важнее средства. Иначе быть не  может.
- Проходя  мимо  Калобухина,  он  вдруг  сладко  улыбнулся  ему,  и  очкарик
откачнулся, словно ему прямо в лицо выстрелили из пистолета. - А  ты  беречь
себя должен, Сережа. А то ведь работа у тебя такая... трудная.  И  охраны  в
какой-то момент может не оказаться на месте.
   Когда они вышли, Рост увидел, как один из автоматчиков Дондика давится от
смеха. Оказывается, у всех были нервы. Дверь в рымоловский  кабинет  еще  не
закрылась, а Калобухин уже зачастил:
   - Арсеньич, я требую, чтобы мне была выделена специальная...
   Дверь хлопнула, как выяснилось, обе секретарши только того и ждали, чтобы
отсечь посетителей от начальства.  Или  по-своему,  по-секретарски  пытались
разузнать, что в действительности происходит - то есть подслушивали.
   Они вышли из Белого дома. У подъезда стоял Чернобров со своей машиной.
   - Командир, давай я подвезу, - предложил он Росту. - А то, как я понимаю,
ходить тебе нелегко.
   - Спасибо, - поблагодарил его  Рост.  -  Я  сейчас.  -  Он  повернулся  к
Дондику:
   - Откуда ты узнал, капитан? От какого-нибудь надзирателя?
   Дондик улыбнулся, но немного напряженно. Понизил голос:
   - Есть один. Но он не на меня работает, а... на Герундия.
   - На Каратаева?
   - Нет, на Герундия. Он все-таки когда-то ментом был. Кое-что понимает.  И
кое-что ему не нравится.
   - Никогда бы не поверил, если бы ты не сказал.
   - Маскировка - штука не последняя.
   - В ближайшие годы, кажется, Росту предстоит это выяснить в полной  мере,
- неожиданно проговорила мама.
   - Охрану тебе дать? - спросил Дондик, осматривая народ на  площади  перед
Белым домом, которого стало еще больше.
   - Не надо, я ему вот это принесла, - снова ответил мама.
   И из-под халата достала... Ростиков наган. Кто бы мог подумать,  что  она
такая предусмотрительная. Даже Дондик головой покачал.
   - Ну, Таисия  Васильевна,  ты...  Ладно,  давай  пять,  Гринев.  Мне  тут
задерживаться, - он мельком огляделся, - еще меньше, чем тебе, следует. Если
ничего лучше не найдешь, перебирайся к нам в Одессу. Прикроем.
   - Спасибо, - согласился Ростик. - Только думаю, если они  захотят,  -  он
кивнул на Белый дом, - мне Одесса прикрытием не послужит. Не  только  ребята
Герундия маскироваться умеют.
   - Верно. - И Дондик пошел между своими солдатами.
   - Эх, Россия, - вздохнул Чернобров. - Давай, Васильевна,  я  тебе  помогу
его в машину посадить. Это ведь только в пословице своя ноша не тянет.
   - Я тебе тут все испачкаю кровью, - сказал  Ростик,  опасливо  поглядывая
через открытую дверь на чистейший салон машины.
   - Ничего, - Чернобров помог ему устроиться, - я вымою.
   Отъезжая, Ростик посмотрел на каменную арку,  в  которой  несколько  дней
назад висел колокол. Теперь его не было. Да и  саму  арку,  видно,  пытались
сломать, она носила следы довольно сильных ударов  у  основания.  И  устояла
пока по чистой случайности,  просто,  когда  строили,  никому  не  пришло  в
голову, что для этой власти крепко строить ее не нужно,  что  следовало  бы,
как раз, наоборот - строить ее хлипко.

36

   Его поместили в ту же палату для выздоравливающего комсостава, из которой
они все выходили после ранений. Теперь в ней никого не было, кроме  Ростика.
Сначала он почему-то разозлился на все окружающее, на стены,  потолок,  даже
на людей. Потом уснул. Но доспать ему не дали. Вдруг среди ночи разбудили  и
принялись всерьез обрабатывать. Положили на операционный стол, и Чертанов  -
Ростик узнал его даже под марлевой маской - начал колдовать.
   Вообще-то это было похоже на нормальную операцию  -  вычистили  раны,  по
новой зашили кое-что кетгутом.