но
высокую арку, в которой и повесили старый церковный колокол, прежде висевший
на руке вождя. Колокол так и провисел, ни разу не использованный, и даже без
веревки на языке. Его устроили довольно высоко, так что  даже  с  Ростиковым
ростом было не достать.
   Поэтому Ростик вернулся домой, нашел в подвале свои старые ходули и снова
отправился к Белому дому. По дороге он знал, что делает что-то, что  ему  не
хочется делать. Но сделать это он был обязан. Потому что был прав - как и во
времена коммунистов, эта администрация, собственно  говоря,  построенная  по
нержавеющему  в  России  порочному  чиновничьему  принципу  тихого  насилия,
безответственности  и  неэффективности,  была  опасна.  Придерживаясь   этих
методов организации, человечество  слишком  обессиливало  себя  и  неизбежно
должно было потерпеть поражение.
   Добравшись до арки, Ростик попытался подвесить веревку на язык  колокола,
но даже с ходулями сделать это было нелегко. Он раз попытался, два...
   - Ты чего, командир? - спросил кто-то сзади.
   Рост оглянулся. Это был Чернобров. Видимо, он заметил Ростика  из  дверей
гаража и решил выяснить, что тут происходит.
   - Чернобров, подержи-ка меня, - попросил Ростик. Чернобров подержал. Рост
обвязал веревкой язык  колокола,  потянул  за  нее,  убедился,  что  она  не
оборвется, и сполз с ходуль. Потом остановился, не в силах решиться.
   И все-таки дернул. Язык колокола оказался  очень  тяжелым,  он  заскрипел
своей металлической подвеской, но Ростик продолжал дергать в такт, и он стал
раскачиваться сильнее. А потом краем чуть коснулся самого колокола, и тут же
по металлическому  телу  пробежала  едва  слышимая  звуковая  волна.  Ростик
поднажал, даже еще не совсем заживший бок заболел, и  тогда  язык  ударил  в
колокол уже сильно и звонко.
   Низкий, мягкий как звучание гравитационного котла на черных крейсерах, но
и очень раскатистый звон поплыл над городом.  Ростик  на  миг  оглох,  потом
понял: это именно то, что надо. И подналег еще больше. Он колотил,  колотил,
колотил... Пока руки не стали отваливаться, пока пот не  залил  глаза,  пока
дыхание не сбилось настолько, что  пришлось  глотать  воздух,  как  рыба  на
берегу. Тогда он остановился.
   Стукнув еще пару раз по инерции,  язык  заскрипел,  уже  не  доставая  до
стенок. Ростик посмотрел на него почти с упреком, но больше работать не мог.
Обернулся. На площади стояли люди, не очень  много,  но  вполне  достаточно,
чтобы начать митинг. Или просто предложить Рымолову изменить политику своего
управления.
   Кстати, чинуши тоже были тут. Кошеваров стоял  внизу,  с  людьми,  а  вот
Рымолов, Каратаев, Галя, этот новенький Сапаров и еще десяток других  стояли
у  дверей  Белого  дома.  Примерно  там,  где  когда-то  находилась  команда
Борщагова,  когда  их  выволокли  из  подвала  сразу  после  налета  борыма.
Вооруженной охраны пока было не видно. Что же, и на том спасибо.
   Ростик повернулся к людям, которые стояли у  крыльца  главного  в  городе
дома и ждали. Как ни невысоко была эта  площадка,  с  нее  Ростик  прекрасно
видел, что подходят все новые люди. Видимо,  его  трезвон  почти  в  течение
трети часа долетел до самых далеких концов города. Что же, о большем он и не
мечтал. Даже тройка широв стояла у зеленых  кустов  сирени,  даже  несколько
червеобразных махри обосновались на газоне сбоку от крылечка, вытягивая свои
короткие и толстенькие шеи.
   - Меня зовут... - начал было Ростик, и толпа мигом утихла.  Ростик  и  не
ожидал, что собравшиеся тут люди будут такими шумными. Почему-то, даже когда
он замолчал, он не услышал их голосов, наверное, слегка оглох под колоколом.
Нужно было взять веревку подлиннее и стоять сбоку от него,  мельком  подумал
Рост, но сейчас это уже не имело значения.
   - Знаем мы тебя, - прокричал кто-то из толпы. - Что случилось-то?
   - А дело такое, - начал Рост,  все  уверенней  набирая  власть  над  этой
толпой. - Когда мы выбрали Рымолова два с лишним  года  назад  на  должность
Председателя, он обещал, что каждый может прийти сюда, ударить в  колокол  и
высказать свои претензии.
   - Было, помним.
   Как во всякой толпе, эти люди говорили о  себе  сейчас  во  множественном
числе. Личностное ощущение растворялось в осознании сообщества.
   - И вот сейчас я решил  напомнить  об  этом  нашем  праве.  У  меня  есть
претензии к этой администрации.
   - Конкретно, чего хочешь-то? - снова прокричал тот же голос.  Рост  нашел
его глазами, это был Каменщик, Степан Лукич Горячев, бывший  зам  Ростика  в
начале сражения у Бумажного холма. Видимо, он оправился от  своего  ранения,
потому что его голос слышался без труда, хотя до него было более двух третей
всей толпы.
   - Эти люди, - Ростик, не глядя, указал на стоящих у  дверей  Белого  дома
Рымолова и сотоварищей, - забыли об  ответственности.  Они  забыли,  что  их
решения должны быть в первую очередь удобны нам, а уже потом...  служить  их
амбициям. Они пропустили черные треугольники пурпурных в  город,  хотя  наши
наблюдатели засекли их еще за две недели до налета.
   - За две недели? - удивилась какая-то женщина в первых рядах  слушателей.
- Сказали бы мне раньше, я бы внуков...
   - Эти люди забыли, что посылать солдат в бой -  значит  принять  на  себя
ответственность за исход этого боя. Они послали пять беззащитных  гравилетов
на корабли пурпурных без малейших шансов на победу. Они готовы начать  войну
с  пернатыми,  войну,  выиграть  которую  у  нас   опять   практически   нет
возможности. Они  готовы  поссориться  с  лесными  ящерами,  потому  что  им
кажется, они сумеют не выпустить тех из леса, а на самом деле они  не  знают
даже численность неприятельской армии, с которой придется  иметь  дело.  Эти
люди забыли, что их произволу и глупостям  мы  можем  противопоставить  свою
волю и свои требования!
   - Давай, Гринев, конкретные требования, - проговорил Рымолов, не  повышая
голоса, очень спокойно.
   Наверное,  подумал  Рост,  со  стороны  видно,  что  моя  речь  не  очень
получилась. Хорошо, посмотрим, что из этого теперь выйдет.
   - Мы требуем введения закона о периодических всеобщих  и  прямых  выборах
Председателя. И не реже чем раз  в  два  года.  Второе,  мы  требуем  созыва
законодательного собрания, которое создаст устраивающий всех  документ...  -
Рост позволил себе усмехнуться.  -  Я  разговаривал  с  некоторыми  знающими
людьми,  они  назвали  этот  документ  конституцией.  Так  вот,   я   требую
конституцию, которая наряду  с  другими  условиями  определила  бы,  что  за
решение послать воевать солдата конкретный чиновник отвечает своей шкурой. И
наконец, я требую, чтобы всяких чинуш в Белом  доме  стало  меньше.  Одесса,
которая имеет численность в  пятую  часть  от  Боловска,  управляется,  -  и
гораздо лучше управляется, могу заметить, - всего-то  капитаном  Дондиком  и
десятком его помощников. А тут у  нас  -  и  секретари,  и  подсекретари,  и
архивариусы, и намечающие, и замечающие, и контролирующие, и разъезжающие...
Мне кажется, с этим  пора  кончать.  Такую  прорву  тунеядцев  город  больше
кормить не должен... Договорить он не успел.
   - А может, потому в Одессе и сидит,  как  ты  заметил,  десяток  людей  с
капитаном во главе, что мы тут действительно толково и разумно  делаем  свое
дело? - вперед вышел Рымолов.  Он  готов  был  ответить  теперь  на  вопросы
Ростика и, судя по всему, не считал их сколько-нибудь серьезными. -  Второе,
как-то очень плохо твое предложение по созданию конституционного  совета,  -
он усмехнулся, - согласуется с требованием сократить штат  Белого  дома.  Не
видишь тут противоречия, Гринев? А я вижу.  И  это  противоречие  заставляет
меня задуматься о том, что ты сам,  наверное,  собираешься  попасть  в  этот
совет и тоже пристроиться...
   - Ложь, - спокойно, как-то обреченно ответил Ростик. - Если  бы  я  хотел
превратиться в паразита и сидеть в одном из этих кабинетов, -  он  кивнул  в
сторону заложенных кирпичом и забранных каменными ставнями окон Белого дома,
- я уже давно бы там был. И вы, Арсеньич, это знаете.
   Его слова привели людей, стоящих на площади, в легкое волнение, наверное,
всех удивило слово "паразит". Задело оно и Рымолова, но он быстро взял  себя
в руки.
   - Ну и третье, что я хотел бы тебе ответить. - Он поднял руки. -  Да,  мы
прозевали треугольники, и они расстреляли город. Да, мы  позволили  пернатым
бегимлеси собраться в районе Бумажного холма. Но в целом-то мы выиграли  эти
войны! Мы и есть победители! Или нет?
   Он посмотрел на Ростика. Вероятно, он ожидал, Рост начнет утверждать, что
это он, Ростик-де, победил обоих указанных врагов. Но даже Ростик, с его  не
очень большим опытом ведения таких  вот  диспутов,  понимал  -  тогда  толпа
окончательно решит, что Ростик начал так говорить от обиды и потому ударил в
колокол, не столько требуя  изменения  власти,  установившейся  в  Боловске,
сколько выбивая себе какую-нибудь должностенку. И ничего не сказал на это.
   - Так что положение дел не так  уж  плохо.  -  Теперь  Рымолов  отчетливо
переходил в атаку. - Закрома у нас набиты  первосортными  бобами.  Поголовье
скота и птицы растет, детям в садиках хватит и молока  и  мяса.  Разрушенные
дома к  холодам  мы  восстановим,  а  тех  людей,  кто  захочет,  поселим  в
общежитиях. Так же поступим и со стариками... Наши овцы дадут нам уже в этом
году отличную шерсть, первую, кстати, после  Переноса,  которую  мы  целиком
отдадим суконщикам. И впервые  мы  полностью  обеспечены  топливом,  которое
будет отпускаться по карточкам, но всем  без  исключения,  чего  не  было  в
прежние зимы... Поверьте, граждане, никто не будет  забыт,  никто  не  будет
брошен на произвол судьбы, обо всех позаботимся.
   И тогда Рост понял, что  проиграл.  Потому  что  его  аргументы  касались
военной угрозы и были понятны  служакам,  с  оружием  встретившим  врага.  А
Рымолов учел, что основная часть  этой  толпы  -  пожилые  люди,  женщины  с
детьми, собственно говоря, те, кого Рост и его солдаты защищали в сражениях.
Им гораздо важнее было, чтобы им выдавали по карточкам еду и теплые вещи.
   Ростик сделал шаг вперед, хотя и не знал, что теперь может  сказать,  как
сумеет возразить Председателю.
   - Топливо, шерсть, бобы и даже молоко для новорожденных - это хорошо. Это
очень хорошо. Я и не считаю, что мы плохо работаем. Нет, работаем мы как раз
отлично. Но порок нашего нынешнего мироустройства  заключен  в  политической
системе, а не в  экономике.  Это  значит,  что  при  столкновении  с  каждой
серьезной  проблемой  мы  можем  оказаться  побеждены,  мы  не  защищены  от
неэффективного управления...
   -  Если  у  нас  и  топливо,  и  бобы,  и  даже  мясо  для  детей,  разве
мироустройство может считаться неудачным? - громко,  там  что  даже  Рымолов
вздрогнул, завопил Каратаев. - По-моему, это свидетельствует, что управление
отличное. Что мы молодцы, все вместе, и даже те, кто работает не в поле  или
на заводе, а тут, в Белом доме! Разве не так?
   - Я вот что думаю, - решил Рымолов. - Переизбрание Председателя - да, это
толковое предложение. Мы об этом подумаем. Конституция, гарантирующая  права
граждан, - разумно. Ответственность за ошибочные решения  -  тоже  согласен,
каждый должен отвечать за ошибки. Но разгонять  управленцев  только  потому,
что Гринев назвал их "паразитами", все-таки не следует.
   Кто-то из стоящих у дверей Белого дома  засмеялся.  Льстиво,  с  заметным
облегчением, немного нервно.
   Толпа зашумела, кто-то стал требовать  больше  воды  в  отдаленный  район
города, кто-то признался,  что  его  обокрали,  а  никто  даже  не  составил
протокол, еще кто-то пожаловался,  что  его  уже  третий  раз  не  принимает
какой-то Калобухин.
   В общем, следовало признать, что Рост проиграл. Его  довод  об  опасности
слабого управления эти люди не поняли. Или, вернее  всего,  получилось  так,
что люди победили два раза, в двух последних войнах, и сочли,  что  опасения
Ростика преувеличены. Но он-то точно знал, что прав, что Рымолов  со  своими
шуточками и умением уходить от главного становится опасным,  попросту  может
всех подвести, что называется, под монастырь.
   - Сограждане! - Ростик  шагнул  вперед,  вытянув  руку,  толпа  понемногу
утихла. - Я вижу опасность возрастающей неэффективности администрации нашего
города. Если вы полагаете, что это не очень большая беда, -  воля  ваша.  Но
когда станет туго - вспомните о моих словах.  И  вспомните,  что  я  пытался
призвать чиновников хоть к какому-то порядку, да вот вы этого не захотели.
   Толпа зашумела, люди из задних рядов стали расходиться. Нет, из  середины
толпы тоже пошли назад, по домам. Рымолов подошел к Ростику:
   - Похоже, ты потерпел поражение?
   - Я так не думаю, - ответил Рост. - Все равно теперь  вам,  Арсеньич,  не
удастся так уж легко защищать своих сатрапов, которые могут начать  войну  с
пернатыми только потому, что им так захотелось.
   -  Эх,  Гринев,  -  вздохнул  Рымолов.  -  И  зачем  тебе   потребовалось
раскачивать лодку?
   - Это не лодка, Арсеньич. Я защищаю жизни людей и делаю это, как умею.
   - Жизни? Людей? Да где же ты видишь угрозу их жизням?
   Рост ткнул пальцем Рымолову прямо в грудь:
   - Вот тут.
   Он ссутулился и пошел домой. Людей вокруг него  становилось  все  меньше.
Когда он свернул на Октябрьскую, он видел  лишь  пяток-другой  фигур  где-то
вдали. Он добрел до своей калитки, открыл ее, вошел...
   И тут же кто-то налетел сзади. Вернее, их было  несколько.  Один  заломил
Ростикову руку, завернул ее назад, с ошеломительной силой  стал  выкручивать
кисть, другой вцепился в плечи Ростика, пригибая его к земле,  третий  делал
что-то еще... Незнакомый, очень злой голос вдруг произнес:
   - Власть вздумал менять, сука!..
   И нога этого человека удивительно  сильно  ударила  Ростика  по  раненому
боку. От боли он задохнулся и упал бы, если его уже не держали почти на весу
три человека.
   А ведь он знает, куда я был ранен, подумал Ростик, потому и  ударил...  И
отключился. От боли он даже не почувствовал, как у него разошелся шов  и  по
его боку потекла кровь.

35

   Стены в этой каморке были неимоверной толщины. Как Ростик ни  прикладывал
ухо, как ни пытался хоть что-то услышать, они хранили  прямо-таки  могильное
молчание. Но могилой это помещение явно не было, потому что раз в день,  или
примерно с перерывом часов в двадцать, кто-то открывал  крохотное  окошко  в
двери и проталкивал в него плоскую глиняную миску с кашей, а следом плошку с
водой.
   При этом в отверстие пробивались слабые,  несмелые  и  какие-то  коптяшие
лучики света. Еще одно подтверждение, что Ростик  все-таки  находился  не  в
могиле. А потом представление прерывалось на очередные двадцать часов.  Пищу
неизвестно кто выдавал только в том случае, если Рост  возвращал  предыдущую
миску... Он иногда думал, что будет,  если  он  случайно  разобьет  глиняную
плошку из-под воды - ему, вероятно,  не  станут  давать  воду?  Или  случись
треснуть мисочке - тогда он останется без пищи?
   Так проходили дни за днями. Иногда он вполне  по-дурацки  думал  о  графе
Монте-Кристо, иногда пытался увидеть свое будущее, чтобы  понять,  когда  он
выйдет из этой норы и выйдет ли вообще? Но чаще всего он радовался, что  тут
нет крыс и мышей и что даже пук соломы, на котором  ему  приходилось  спать,
был лишен насекомых. Если бы здесь была всякая подобная живность, он  бы  не
выдержал - признался бы во всем, что "им" нужно.
   Еще бы выяснить, кто такие "они". Но этого он не знал,  а  подозревать  в
такой ситуации можно было каждого. И Председателя, и  какого-нибудь  из  его
холуев, и даже почти не относящихся к власти  заговорщиков,  которые  решили
провернуть хитрую операцию с Ростиком. чтобы во всем обвинить чинуш... Бред,
решил Ростик, но от  нечего  делать  придумал  настоящую  социальную  теорию
Боловска.
   Итого, решил он, социальная революция, как  это  как-то  назвал  Пестель,
привела  к  вырождению  всех  сложностей,  свойственных  обществу  на  Земле
двадцатого века, откуда они были вырваны неведомо как, неведомо зачем. И это
вырождение  значило..  Это   значило,   что   они   должны   не   только   в
производительных силах прийти почти к средневековью, может быть, не к самому
махровому, но в любом  случае  к  позднему,  к  зарождению  товарно-денежных
отношений, но и проделать тот же  путь  в  производственных  отношениях,  со
всеми прелестями этой не самой веселой системы.
   И социальное устройство должно соответствовать  тому  периоду,  когда  на
земной политической арене присутствовало, строго говоря,  только  пять  сил,
пять      "ступеней".      Итак,       начинаем       считать.       Первое,
административно-политическая  верхушка,  то  есть  в  нынешнем  Боловске   -
чиновничество. Ее выразителем является Председатель.
   Второе, служилая знать, по  боловскому  счету  -  вояки,  только  не  те,
которые придерживаются Белого дома, а настоящие, которые умеют воевать.  Это
сам Ростик, Достальский, Ким и прочие его друзья. Третье, вероятно, как  это
ни кажется дико, купечество - торгашеское,  финансовое  и  классическое,  то
есть с караванами, складами, забитыми товарами, и гостиными дворами.  Его  в
городе Ростик пока не замечал, но, может быть, потому, что ни разу не  ходил
на рынок? Но если дать волю воображению, то Рост мог вполне поставить на эту
"должность"... Эдика Сурданяна Какие-то про него смутные  слухи  доходили  в
последнее время. Кстати, второе и третье "сословия" Боловска  могли  и  даже
должны были сосуществовать, каждому по отдельности было бы хуже  и  опаснее,
чем вместе.
   Четвертое,  это,  разумеется,  ремесленничество.  И  не  только   уличные
сапожники, но и ребята потолковее, такие, как Поликарп,  например,  или  тот
мальчишка, что служит замом главного инженера на алюминиевом заводе... Жаль,
забыл его имя. Эти тоже могут быть силой заметной, не менее, а  может,  даже
поболе вояк  будут  значить,  если  захотят  хоть  как-то  организоваться  и
выступить  с  политическими  заявлениями.  Ну,  и   пятая   сила,   конечно,
крестьянство. Среди них у Ростика знакомых не было, но,  возможно,  лишь  по
той причине, что они в выраженный слой общества еще не сложились. Пока среди
них много середняков, или, как это иногда называл Никита Сергеич,  фермеров,
но если шаги назад не будут осмысленно тормозиться, то повернется все это  к
концентрации земель, к помещикам и латифундиям.
   По марксистско-ленинской традиции Рост не знал, куда девать  "прослойку",
то  есть  интеллигенцию  -  врачей,  учителей,  университетско-политеховских
преподавателей. Может быть, уличить Ленина в  ошибке  и  присвоить  им  знак
шестого   сословия,   думал   он.   Но   тогда   нарушался   стройный   ряд,
последовательность, нарастание численности. После крестьянства должны стоять
скорее уж не интеллигенты, а иждивенцы и, может быть, даже  люмпены.  Именно
они должны быть шестым классом, но про них в умных учебниках обществоведения
вообще ничего не говорилось, значит, принимать их в расчет не следовало.
   Идея была красивой, Ростику даже немного жаль стало, что он  не  придумал
ее до своей неудачной речи со ступенек Белого дома. Родись у него эта  мысль
пораньше, он бы сообразил, как растолковать разным гражданам, что... Да, вот
именно - что он мог бы растолковать этим самым людям?
   И получалось, что практически - ничего. Потому что,  как  бы  ни  был  он
красноречив,  какие  бы  построения  и   аргументы   ни   приводил,   стоило
Председателю разок помянуть, что  склады  забиты,  что  детям  будут  молоко
давать, и все - люди вообще не замечали никаких теорий. Все теории  были  им
до лампочки, как и митинги.
   Еще, разумеется, Ростик много спал. Он даже слегка порадовался, что может
спать сколько влезет. Но потом поймал себя на мысли, что спит  действительно
чересчур,  даже  для  выздоравливающего,  и   попытался   делать   хотя   бы
элементарную ги