казался примерно  таким,  как  Ростик  и  ожидал  -  грустным,  в
потертой,  залатанной  рясе,  с  неуверенными  жестами  не  очень   сильных,
испачканных ширской  штукатуркой  рук.  Выслушав  предложение  поговорить  о
политике и схеме нынешнего распределения власти, отец Петр  задумался,  стал
еще более отдаленным и непонятным. Но не испуганным.  Поэтому  Ростик  и  не
ушел  сразу,  вдобавок  ему  все-таки  хотелось  выяснить,  зачем   Перегуда
посоветовал ему сюда явиться.
   - Знаете, молодой человек, - решил наконец отец Петр, -  давайте  ко  мне
зайдем, чаю выпьем. У меня хороший  чай,  не  настоящий,  правда,  но  очень
хороший.
   Рост согласился, тем более что выпить  толкового  чаю  ему  не  случалось
месяцами. Так они оказались в небольшом деревянном домике, где жил  Петр  со
своей женой, худенькой, смешливой женщиной, с чуть сероватым  от  недоедания
лицом - такие лица Ростик научился видеть не хуже  иного  врача.  Жену  отца
Петра звали Марфа Самойловна, она быстро все поняла, поставила на  крохотную
буржуечку чайник, вскипятила воду, заварила чай и  ушла,  оставив  мужчин  в
главной комнате домика.
   Боясь  сломать  хрупкий  стул,  Ростик  тем  не  менее  весь  извертелся,
рассматривая и старинный, какой-то величественный, хотя и  немного  облезлый
буфет со створками из непрозрачного стекла, и иконы, с  тоненькой  лампадкой
умещенные в "красном" углу, и сероватую от частой стирки  самодельным  мылом
скатерть. И наконец, признал, что ему в этом доме  нравится.  Даже  перестук
сделанных из дерева, с другой, уже двадцатичасовой, шкалой  ходиков  навевал
неторопливые, спокойные мысли,  которые  хотелось  додумать  обязательно  до
конца.
   - Итак, - начал отец Петр, перекрестившись, прихлебывая чай и с интересом
поглядывая на Ростика. - Вы пришли, чтобы  я  разъяснил  вам,  какие  ошибки
допускает наше руководство?
   Чай в самом деле оказался каким-то почти  настоящим.  Как  попадья  этого
отца Петра сумела избежать неприятного сладковатого привкуса,  появляющегося
в морковном чае, и придать ему почти забытую, не желудевую  горечь,  Ростику
осталось только догадываться. К тому  же  этот  чай  обжигал,  поэтому  Рост
постарался выпить как можно больше, прежде чем ответил:
   - Именно так, ба... батюшка. Ведь ошибки они допускают? Причем  часто,  и
довольно грубые. Из-за них погибают люди, из-за них мы заняты  не  тем,  что
способствует нашему хотя бы относительному миру с  соседними  цивилизациями,
из-за них нам в ближайшее время предстоит растрачиваться на войны, совсем не
нужные.
   - Я бы во главу списка поставил другое,  -  чуть  хрипловатым,  но  очень
глубоким голосом ответил отец Петр, и сразу стало ясно, как он  бережет  его
во время таких вот разговоров.  -  Первое,  они  забюрократизировались,  что
опасно само по себе и ведет к отдалению от  людей,  от  их  реальной  жизни.
Второе, они находятся во власти не правильной идеи, что их решения, принятые
в Белом доме, оказывают воздействие на реальное положение вещей.  И  третье,
они обещали провести необходимую  политическую  реформу,  но  так  ее  и  не
провели.
   Ростик  вздохнул  почти  с  облегчением.  Кажется,  Перегуда  был   прав,
посоветовав ему сходить к этому человеку.
   - Может, вы знаете, отец Петр, я солдат. Я даже  отдаленно  не  умею  так
формулировать общие, стратегические проблемы.
   - А жаль, - вздохнул отец Петр, - как  я  слышал,  когда-то  у  вас  была
светлая голова. Впрочем, если вы пошли в вашего отца, она  у  вас  и  сейчас
должна быть неплохой, несмотря на... трудности последних лет.
   - Вы знали моего отца?
   - Знал, - кивнул отец Петр и, поколебавшись,  налил  себе  еще  бокальчик
чаю. - Люблю, когда чай свежий, не могу удержаться... Я даже знаю, что  отец
с вашей матушкой крестили вас в нашей... бывшей церкви, только тайно.  Иначе
у них были бы неприятности по службе.
   - Крестили, меня? - Ростик удивился еще больше. - Я не думал, что отец...
Мама могла, это я знаю. Но отец, чтобы он был верующим?..
   - Он не был в подлинном значении слова верующим, - признал отец  Петр.  -
Да и ваша матушка не может считаться таковой. Но у них обоих, как я  сказал,
светлая голова. И вообще, - отец Петр вдруг встал, подошел к буфету и достал
стеклянную мисочку с сотами, - у вас очень хорошая порода,  Гринев.  Знаете,
если чаевничать, так со вкусом. Берите соты, мне кажется, лучше нет во  всем
Боловске. И давайте я вам еще чаю налью, тут как раз еще на кружку осталось.
   Ростик попробовал соты, они оказались не хуже тех, что  иногда  приносила
мама, а может быть, в самом деле лучше. При  этом  он  понял,  что  разговор
пошел куда-то не туда,  его  следовало  теперь,  как  иногда  говорил  отец,
"переначинать".
   - Итак, батюшка, вы все понимаете не хуже меня. Но до сих пор  ничего  не
предприняли?
   - Я и не должен ничего предпринимать, как вы выразились, -  очень  тонко,
одними глазами усмехнулся отец Петр. -  Светская  власть  -  это  власть,  с
которой я не хотел бы спорить ни при каких обстоятельствах. Знаете ли, я  бы
ни с кем не стал спорить.
   - То есть вы не поможете мне? Вернее, -  Рост  понял,  что  его  топорные
формулировки в разговоре с этим  человеком  нуждаются  в  уточнениях,  -  не
поможете городу?
   - Давайте сразу договоримся, я не считаю, что все идет наилучшим образом.
Но, как вы выразились, помогать вам не буду. Это просто не дело церкви.
   Ростик пожалел, что позволил налить себе вторую  кружку  чаю.  Такой  чай
нельзя было выливать, его теперь следовало допивать.  Поэтому,  прихлебывая,
он попробовал еще раз:
   - Они ошибаются не просто так, отец Петр. Они приведут нас к  катастрофе,
я это знаю, я это чувствую.
   - Да, я слышал, вам что-то открывается. - По лицу отца  Петра  скользнуло
выражение почти детского интереса. - Впрочем, не будем об этом. Лучше я  вам
вот что скажу, Гринев. - Отец Петр помолчал, потом начал совсем  по-другому,
чем говорил еще мгновение назад,  -  не  мягко  и  сдержанно,  а  убежденно,
напористо и очень уверенно:
   - Люди, сидящие  в  Белом  доме  и  управляющие  нами,  отнюдь  не  такие
простачки, как вы, кажется, думаете. Отставить их от власти теперь будет  не
просто, они крепко взяли ее в руки. Они понимают, что главную силу в  городе
сейчас представляют воины, вроде вас. И они  следят  почти  за  каждым,  кто
имеет значение чуть больше, чем командир, ну, скажем, сотни солдат. И делают
выводы.
   - Да, - решил Ростик, - пожалуй, если мы, вояки,  объединимся,  мы  можем
быть силой. Но слежка, выводы, как вы говорите... Зачем?
   - Следят по служебной, официальной части, а не на улице, -  хмыкнул  отец
Петр и допил свой чай. - Вот вы не обратили внимания, как чествовали героев,
отстоявших Боловск в сражении на Бумажном холме, и как бы "не заметили" тех,
кто отвел не менее, а может быть,  более  серьезную  угрозу  в  виде  черных
треугольников и вообще пурпурных?
   - А ведь и правда, - удивился Рост. -  После  битвы  на  Бумажном  я  еще
обижался, что меня как бы не наградили, а после сражений с треугольниками...
   - Об этом я и говорю, - подтвердил отец Петр. - Они  сделали  вывод,  что
предоставлять воинам слишком явные знаки внимания - означает усиливать их, а
это опасно. И предпочли после последней войны вообще никого  не  чествовать.
Тем более что Божьей волей отражение  этой  угрозы  произошло  силами  очень
малой группы людей. Сколько вас было - человек  тридцать  или,  может  быть,
пятьдесят?
   - С теми, кто погиб, - внезапно охрипшим голосом ответил Ростик, -  ближе
к ста. И еще десятка три волосатиков.
   - Ну, они считают только живых, - сказал отец Петр, и сразу  стало  ясно,
что он-то считает и павших. - А бакумуры для них и вовсе...  Или,  например,
такой ход. Вы не заметили, как много в последнее время  появилось  офицеров,
которые носят куда более высокий чин, чем вы, ни разу не побывав в бою?  Это
делается, во-первых, чтобы размыть  костяк  боевых  офицеров,  а  во-вторых,
чтобы их формально всегда можно было переподчинить тем, кто верен, кто будет
сохранять лояльность, потому что не способен не то что протестовать, но даже
не понимает, зачем нужно протестовать.
   - Согласен, - кивнул Ростик. Сейчас, по мере  того,  как  отец  Петр  все
этого  говорил,  он  начинал  понимать,  против  какой  силы  ему   придется
выступить.
   - Или вот еще. Вы не замечаете, Гринев, что тот, кто имеет  склонность  к
самостоятельности, почему-то всегда оказывается на периферии? Что этих людей
почему-то всегда посылают в самые дальние гарнизоны, в самые медвежьи углы?
   - Мне казалось, что несамостоятельные ребята в  этих  "медвежьих  углах",
как вы сказали, просто не справятся. Взять, к примеру, Одессу. Там оказались
грамотные люди, они быстро поставили дело.
   - Да, Одесса, - кивнул священник. - Мне представляется, там создана  едва
ли не альтернативная власть. В лице бывшего капитана безопасности... Как его
зовут?
   - Дондик, - подсказал Ростик.
   - Да, там есть сложившийся  костяк  новой  администрации.  Те  бюрократы,
которые из боловского Белого дома пытаются внедриться туда, почему-то  очень
быстро возвращаются назад.
   - Отец Петр, - Ростик позволил себе усмехнуться, - а  вы  не  просто  тут
церковь себе восстанавливаете, вы следите за тем, что происходит,  и  весьма
тщательно.
   - Да, я не просто служу в храме,  я  слежу  за  тем,  что  происходит,  -
согласился отец Петр и стал подниматься со своего стула.
   Рост тоже встал, они пошли к выходу.
   - Если бы вы попросили  моего  совета,  я  бы  вам,  Гринев,  посоветовал
перебраться в Одессу, хотя бы на время. Там, как  я  понимаю,  вам  было  бы
легче служить.
   - А если бы они меня сюда стали требовать?
   - Я бы не заметил их. - Отец Петр снова очень хорошо,  как-то  внутренне,
про себя улыбнулся. - И научился выставлять  аргументы,  опрокидывающие  эти
требования...  Я  вам  это  говорю,  Гринев,  потому  что  вы  легко  можете
напортачить,  выступив  преждевременно,  а  не  в   нужный   момент,   когда
действительно можно будет сменить руководство на более разумное. То есть  не
окажетесь  способны  протестовать.  Понимаете,  вы  идете  против   системы,
цельной, слитной, находящейся на пике могущества, а это... опасно.
   Ростик подумал. Его ухо уловило не вполне церковные слова отца Петра,  но
он, несомненно, был прав. И все же, все же...
   - Отец Петр, может быть, именно потому,  что  это  усиление  бестолковой,
неэффективной бюрократии зашло так далеко, и следует протестовать? Ну,  если
не остановить их, -  один  я  немногого  стою,  я  понимаю,  -  то  хотя  бы
обозначить протест? Ведь если я все-таки  ударю  в  колокол  и  хоть  что-то
произойдет, то люди, которые раньше ничего не замечали, наконец  задумаются,
в каком городе они живут и кто ими управляет! Может быть,  это  стоит  того,
чтобы ударить в колокол?
   Они вышли из домика и постояли неподалеку от восстанавливающегося  храма.
Отец Петр вздохнул, посмотрел на Ростика, на свой храм,  словно  именно  там
искал поддержки и совета.
   - Я не знаю, Гринев, - медленно ответил он. - Но я буду за вас молиться.

34

   Поутру следующего дня Ростик отправился к Кошеварову, некогда  городскому
предисполкома, а ныне одному из многочисленных участников  всех  рымоловских
заседаний,  и,  как  подозревал  Рост,  теряющему  свое  влияние  чиновнику.
Опасаясь, что он уйдет на работу, Ростик  вышел  пораньше,  едва  включилось
Солнце.
   Но он волновался  зря.  Как  инвалид  еще  первого  налета  пурпурных  на
Боловск, Кошеваров мог,  вероятно,  давать  себе  некоторые  поблажки.  Либо
трудовой режим чиновничьего сословия  Боловска  окончательно  приблизился  к
благословенным временам Земли - с работой строго  по  часам  и  с  выходными
днями. В общем, Роста встретила его дочь, Рая Кошеварова, жена  Поликарпа  и
подружка Любани. Весь ее облик наводил на мысль о пасущейся на лугу буренке,
видимо,  роды  с  перерывом  менее  года  и  ожидание  третьего  прибавления
семейства окончательно настроили ее на мысли о воспроизводстве человеческого
населения Боловска, и ни на что другое.
   Ростик ей так и  сказал,  надеясь,  что  его  неуклюжая  шутка  не  будет
воспринята с обидой.  Он  вообще,  после  неудач  с  Любаней,  стал  немного
опасаться женщин.  Но  Рая  усмехнулась  и  посмотрела  на  него  откровенно
оценивающе:
   - А ты сам бы  попробовал,  мигом  разучился  бы  зубы  скалить  об  этом
самом... воспроизводстве. - Она покачала головой. - И слово какое выбрал - а
еще офицер.
   Ростик  хотел  было  сказать,   что   офицер   он   доморощенный   и   по
обстоятельствам, но не успел. Несмотря на уже заметный живот, Рая фыркнула и
довольно резво убежала звать отца.
   Илья  Самойлович  вышел  заспанный,  угрюмый,  потирающий  с  болезненной
гримасой правую руку, которая  кончалась  неудачно  сформированной  культей.
Увидев Ростика, он немного поулыбался, но каждому стало бы ясно, что  делает
это он только из вежливости.
   - Завтракал?
   - Нет, еще не успел.
   - Садись со мной, - предложил Кошеваров. - У нас будет плов,  немного  от
вчерашнего ужина осталось.
   - Плов? - удивился Ростик.
   - Здешний, из  местного  проса,  а  не  риса.  Но  все  остальное  -  как
полагается.
   Они расселись вокруг длинного, довольно узкого стола, стоящего у  них  на
заднем крыльце. Сколько себя Ростик помнил, у Кошеваровых всегда  тут  стоял
стол, мальчишками они устраивали на  нем  теннисные  турниры.  Но  этот  был
какой-то другой, вот Рост и спросил, почему так вышло?
   - Прежний борым сожрал, еще в первую зиму,  -  хмуро  ответил  Кошеваров,
сурово жуя свою кашу с кусочками не то курицы, не то вареной говядины.
   Плов был не очень вкусный, и Ростик  никак  не  мог  понять,  почему  его
называют пловом, но  по  солдатской  привычке  есть,  если  появилась  такая
возможность, и просто из вежливости тоже старательно жевал.
   - Ты с какой целью заглянул? - поинтересовался наконец хозяин дома.
   - Илья Самойлович, - начал Ростик, втайне досадуя, что  к  ним  не  вышел
Поликарп. Он, как человек вхожий во все  чиновничьи  кабинеты  города,  знал
немало и был бы ценным союзником, -  может,  подождем,  пока  Поликарп  тоже
появится?
   - Нет, - покачал головой Кошеваров. - Он, наверное, уже убежал на  завод.
Сейчас, когда нужно город восстанавливать, они там  днюют  и  ночуют.  Очень
много работы.
   - Тогда так, - решился Ростик. - Я ведь, когда предлагал провести  выборы
на заседании позавчера, не шутил.  Я  действительно  хочу,  чтобы  в  городе
прошли  выборы  и  чтобы  власти   наконец   почувствовали   хоть   какую-то
ответственность за свои решения.
   Кошеваров посмотрел на Ростика с улыбкой:
   - Так ты заговор решил учинить?
   - Я решил ударить в колокол. И потребовать от Рымолова, чтобы он...
   - Мятеж не может кончиться удачей, - произнес Кошеваров неожиданно.  -  В
противном случае его зовут иначе.
   - Это и не будет мятежом, - возразил Ростик. - Это будет призыв к  самому
Рымолову придерживаться его же обещаний. Помните, когда он  три  года  назад
предложил себя на должность  Председателя,  то  обещал  разработать  систему
выборов?
   - Конкретно, что тебя не устраивает? - спросил в упор Кошеваров.
   - Чинуши средней руки могут начать бессмысленную войну, погибнут люди,  и
никто за это  не  понесет  ответственности.  Треугольники  прозевали,  город
разрушен, но опять ничего - словно забыли  шнурки  завязать,  не  больше.  И
наконец, зачем в Белом доме толчется столько народу. У  нас  что  -  великая
держава, десятки миллионов людей населения? Всем Боловском  можно  управлять
двумя десятками ответственных управляющих и таким же количеством охранников.
А у вас там только секретарш в два раза больше... Вам не  кажется,  что  они
просто объедают тех, кто действительно  трудится  на  полях,  на  заводе,  в
мастерских?
   Рост сунул в рот еще ложку каши,  он  чувствовал  -  еще  немного,  и  он
разозлится. А это было бы  ошибкой,  Кошеваров  как  махровый  представитель
чиновничества, не должен  был  почувствовать,  что  Рост  испытывает  к  ним
слишком уж определенную неприязнь.
   И  все-таки  он  почувствовал.  Дожевал   свой   плов,   выпил   какой-то
подозрительный на вид кисель, повздыхал и наконец выговорил:
   - Никак не могу понять, ты завидуешь или действительно подходишь к  этому
как человек дела?
   - Честно, - отозвался Ростик, - зависти к судьбе всех  этих...  убогих  у
меня нет.
   Кошеваров опять грустно улыбнулся.
   - Если их, то и меня, должно быть, убогим считаешь? - И посмотрел на свою
культю.
   - Вас нет, - быстро отозвался Ростик. - Иначе я бы сюда не пришел. Вы еще
на Земле были на своем месте.
   - Так ты хочешь знать, чем завершится твоя попытка восстановить кажущуюся
тебе справедливость?
   - Не кажущуюся, а настоящую  справедливость,  -  возразил  Ростик.  -  Ту
самую, которая не позволит нам влезть в  долговременные  войны  с  соседями,
которые в  будущем...  -  Он  подумал,  имело  ли  смысл  говорить  о  своих
предчувствиях, и решился:
   - Да, которые в будущем, скорее всего, станут нашими  союзниками,  потому
что очень скоро на нас навалятся куда более сильные  враги.  И  если  мы  не
сумеем устроить справедливую, как вы сказали, систему, то не  выдержим  даже
первого толчка. Поймите, я говорю это, потому что неэффективность, как и  во
времена прежних коммунистов, опасна.
   - Я ведь тоже был коммунистом, - вздохнув, выговорил Кошеваров. -  В  те,
как ты говоришь, времена.
   - Но вы не собирались становиться гауляйтером Боловска.
   - Не знаю, - очень печально проговорил  Кошеваров.  -  Если  бы  Борщагов
тогда победил, а не ты, может, я бы со временем пошел к нему работать.
   - Значит, я не с тем человеком разговариваю? -  грустно  спросил  Ростик.
Поднялся. - Спасибо за  плов,  кисель  мне  не  очень  понравился,  но  тоже
спасибо.
   И пошел к ступенькам, чтобы обойти дом и уйти из него насовсем.
   - Погоди, - позвал его Кошеваров. Ростик остановился. - Что ты  конкретно
предлагаешь?
   - Вот этого я и не знаю. Но полагаю,  что  так  дальше  быть  не  должно.
Потому что ответственность размыли до  безнаказанности.  Потому  что  холуев
наверху стало больше, чем тех, кто может работать.  Потому  что  нам  грозят
настоящие, а не бумажные опасности, а этого почему-то в Белом доме никто  не
хочет понять.
   - Конституцию, что ли? - удивился Кошеваров.
   - А хоть бы и конституцию, если она будет действовать, а  не  пылиться  в
шкафу, как советская демократия.
   Кошеваров расхохотался, спустился по  ступеням  к  Ростику,  хлопнул  его
здоровой рукой по плечу.
   - Периодическая избирательность и конституция... - Вдруг погрустнел, даже
слегка сморщился. -  Нет,  скорее  всего,  тебя  слушать  не  будут.  Просто
арестуют, и все.
   - Если арестуют, то на этом все не кончится,  -  решил  Ростик.  -  Нужно
будет, наверное, судить, хоть какое-то дело придумать.  Нужно  будет  что-то
доказывать...
   - Не знаю. - Кошеваров с силой потер лицо. - У меня бы ничего  не  вышло,
меня бы они и слушать не стали... А ты -  ты  у  нас  победитель.  Из  таких
передряг выходил, в которых любой другой уже давно бы сгорел. Так что, может
быть... Нет, не знаю. Ничего тебе не буду советовать. - Он еще раз  подумал.
- Кроме одного - если можешь от этого воздержаться, то лучше воздержись. Это
опасно, куда опаснее, чем кажется.
   - Боюсь, кто-то должен это сделать, - проговорил Ростик.
   Он вернулся домой, походил по саду, обнаружил, что некоторые из  знакомых
деревьев стали засыхать, а другие, особенно  вишни,  вдруг  принялись  расти
как-то не по-земному, светлея  корой,  превращаясь  в  подобие  "скрученных"
местных тополей. Потом посмотрел, как Карлан кормит Ромку, и пошел в центр.
   Когда памятник Ленину сносили на металл, а было это около года назад,  то
из каменных ширских блоков сделали рядом со  входом  в  Белый  дом  доволь