что я приехал? Или они не ко мне пожаловали?
   - К тебе, - отозвалась Любаня, тут  же  направляясь  в  дальнюю  комнату,
чтобы сменить утренний халат на что-то более официальное.
   Маме это переодевание было не нужно, она и поутру выглядела готовой  хоть
к поездке на Бумажный, хоть к приему зеленокожих посланников. Она ответила:
   - Они еще вчера вечером присылали гонца, человека, чтобы выяснить, правда
ли, что ты прилетаешь. Кажется, мне его лицо знакомо.  Впрочем,  сейчас  так
мало стариков, что они все знакомы.
   С этими словами она отправилась к калитке впускать триффидов в дом.
   Они  вошли,  осторожно  склоняя  голову  перед  слишком  низкой  для  них
притолокой,  и  Ростик  снова  с  непонятным,   невесть   откуда   бравшимся
раздражением подумал, что парадную дверь следовало делать и шире  и  выше  -
подходящей и для зеленых, и для людей новой комплекции, вроде  Коромысла,  и
для бакумуров. Жаль, что не подумал об  этом  вовремя,  может,  когда-нибудь
потом переделает?
   Расшаркивания и традиционные с зелеными поклоны много времени не  заняли.
Потом триффидов провели в гостиную,  где  они  и  расположились  за  большим
столом, низковатым для них,  но  все-таки  вполне  достойным.  Потом  Ростик
показал им Любаню, которая  наконец-то  вышла  из  спальни,  и  попросил  ее
приготовить чай. На  помощь  ей  отправилась  и  мама,  похоже,  обязанности
хозяйки она не собиралась передоверять никому на свете
   Посидев молча с  минутку  даже  после  того,  как  подали  чай,  один  из
триффидов вдруг выволок большую деревянную дощечку, покрытую  вполне  земным
пластилином, и два стила. Раздвинув чашки и вазочки с  вареньем  на  меду  и
самодельным печеньем,  он  выложил  ее  посередине  и  решительно  двинул  к
Ростику.
   Более определенное предложение рассказать, поделиться  свежими  новостями
Ростику редко доводилось видеть. И тогда, хотя он сам не очень понимал,  что
и как в действительности на Бумажном холме произошло, он взял в руки стило и
начал рисовать.
   Сначала привычно прочертил береговую  линию  залива,  обозначил  Боловск,
Чужой город, прочертил, как  понимал,  конфигурацию  Цветной  реки  и  потом
указал Бумажный холм. Вот его следовало сделать подробнее, этой дощечки  уже
не хватало, поэтому Ростик не стал  загромождать  ее  деталями,  а  попросту
сходил за своей восковой  дощечкой,  которая  хранилась  за  его  письменным
столом. Вернее, столом, за которым  отец  мастерил  свои  хитрые  приборы  и
рации, хотя... Все правильно, теперь это был Ростиков стол.
   Вернувшись в большую комнату, он нарисовал бегимлеси, обозначил квадратом
десять на десять точек основную единицу измерения и линиями  от  изображения
пернатого показал численность их армии. Потом показал ее расположение.
   Численность людей Ростик  тоже  показал,  но  только  провел  между  ними
густую, в несколько  линий  полосу  поперек  всей  доски.  По  одну  сторону
оказалось сто двадцать душ, по другую все остальные. С  этой  же,  остальной
стороны он нарисовал могилу, трупы, крест над холмиком и себя - стреляющим в
воздух в знак последнего салюта
   - А я и не знала, что потери так велики, - вдруг произнесла  сзади  мама.
Оказалось, она смотрела вместе с зеленокожими, как и Любаня. Только им нужно
было смотреть прямо, а не как угодно, чтобы понять рисунок, вот они и  зашли
незаметно ему за плечи.
   Шир Марамод кивнул,  странно  дернул  носом,  потом  своим  стилом  обвел
указанную численность пернатых и поставил странный, угловатый, как кельтская
руна, знак вопроса.
   Ростик вздохнул, перечеркнул вражескую армию косым крестом и показал, как
она сгорает. Потом стер изображение и показал  новую  численность  пернатых,
которые уходили на юг, в Водный  мир,  и  второй  отряд,  направляющийся  на
северо-восток.  Численность  обоих  отрядов,  указанная  уже  в   десятичном
исчислении, привела зеленых в тревогу. Один из них даже поднял доску Ростика
и стал подносить по очереди к разным своим  глазам.  Но  от  этого  рисунок,
разумеется, не изменился.
   Потом зеленые все как один встали, поклонились Ростику  и  направились  к
выходу. Рост, который думал, что беседа будет более долгой, даже хотел  было
позвать их, но передумал. Тем более что гости вели себя хоть и торжественно,
но довольно странно - Марамод так вообще стал осматривать стены, потолки,  а
иногда и постукивал в них, о чем-то чуть слышно поскрипывая кому-то из своих
спутников. Кому предназначались эти реплики, понять было невозможно,  потому
что никто из зеленых не отозвался.
   Выйдя на главное крыльцо,  ширы  еще  раз  склонились  в  очень  глубоком
поклоне и ушли. Ростик подумал, почему-то вышел на Октябрьскую, посмотрел им
вслед. Триффиды приостановились около их знаменитой липы, поклонились дереву
и пошли дальше, неуклюже переступая зелеными,  обутыми  в  странное  подобие
детских башмачков ногами.
   - Странные они, - проговорила Любаня.
   - Было бы удивительно, если бы они не были странными, - отозвался Ростик.
   - А чего они все время кланяются? - спросила мама. - Могли бы  как-нибудь
иначе.
   - Это я их научил, - признался Ростик. -  Еще  в  первое  свое  посещение
Чужого города.
   - Ты? - удивилась мама. Что-то ее в этом жесте определенно раздражало.  -
А, ладно, японцы тоже кланяются. Может, и правильно, руки  остаются  чище...
Кстати,  что-то  им  в  нашем  доме,  вернее,  в  твоей   реконструкции   не
понравилось.
   Ростик вздохнул и осмотрел строение, каким оно вышло после его  усилий  и
экспериментов.
   - Да, мне тоже показалось, что ушли они не просто так.
   - Что ты хочешь сказать? - переспросила Любаня.
   - Что-то они о нашем  обиталище  себе  надумали...  -  Точнее  определить
впечатление, которое зеленокожие произвели на Ростика, было трудно. -  Хотя,
в целом и общем, переживем и это. Просто нужно быть готовым.
   - К чему? - спросила мама, направляясь домой, чтобы,  прихватив  сумочку,
все-таки отправиться на работу.
   - Не знаю точно... Может быть, ко всему, - отозвался Ростик. - Но и ждать
чего-то особенного - неразумно.
   И с удивлением подумал, что общие истины теперь получаются у него слишком
легко, как у школьного учителя. Или это становится  его  манерой  думать?  И
только ли думать? Может, он и жил теперь вот так  -  готовый  ко  всему,  но
ничего особенного не ожидая?

18

   Ростик оказался прав, когда предположил, что его разговор с  зеленокожими
триффидами просто так не кончится. Не успел он отоспаться и пообедать, как к
нему на двор явилось трое мужиков в ватниках, несмотря на лето, в  окружении
десятка - не меньше -  червеобразных  махри.  Главным  у  них  был,  как  ни
удивительно, мужичок с плешью во всю голову,  причем  лысина  его  приобрела
странноватый  сине-фиолетовый  оттенок  от   въевшейся   каменной   пыли   и
специальных порошков, которыми при строительстве  пользовались  зеленокожие.
Мужичок, осмотрев любительские Ростиковы потуги по перестройке дома, крякнул
и наконец выдал:
   - Ты, офицер, не серчай, но дело мастера любит. Если не можешь, лучше  не
делай вовсе.
   - Мне нужно было, я и делал, - пожал  плечами  Рост.  -  А  что  касается
мастерства, с этим сложно - ты тоже небось  не  в  первый  день  научился  с
камнем работать?
   - Верно, - согласился мужичок. - Ну да ладно, я  понимаю.  Если  хочется,
тогда, конечно, можно и попробовать... Только мы не пробовать пришли,  мы  -
сделаем иначе.
   Ростик посмотрел на не совсем ровные стены своего перестроенного дома, на
не вполне оформленный второй этаж и осторожно спросил:
   - Это как же понимать?
   Мужичок был с норовом, да и червееобразные не внушали особого  доверия  -
они вполне  могли  строить  только  в  одном  стиле  -  в  ширском.  А  Рост
сомневался, что чисто ширский дом понравится маме и Любане.
   - А так и понимай, - кивнул мужичок. - Сначала  все  сломаем,  ты  уж  не
обижайся. А потом построим как надо.
   - А если я не соглашусь?
   - Можешь и не соглашаться, - неожиданно улыбнулся мужичок. -  Мне  так  и
сказали, что ты не сразу согласишься. Вот только приказано все ж  таки  тебя
не слушать.
   - Кто приказал? - поинтересовался Ростик, почувствовав, как в присутствии
этого мужичка его плохое настроение стало потихоньку таять. - Председатель?
   - Эк куда махнул - Председатель, - удивился в  свою  очередь  мужичок.  -
Главный шир, его еще Марамодом кличут. Ну, да ты его, сказывают, знаешь.
   - Знаю, - согласился Рост. Оказывается, подумали о нем  совсем  не  люди,
подумали те, кто мог бы и не замечать его проблем, его дома, его самого.
   - Вот и хорошо, - согласился  мужичок.  Потом  хитренько  смерил  Ростика
глазами:
   - Ты только, офицер, сам-то, когда мы будем работать, не  отсвечивай.  Не
волнуйся, все сделаем в лучшем виде.
   - А кто же за вами следить будет? - спросил Рост.
   - А чего за нами следить? Вещички твои не пропадут, у нас такого в заводе
нет, а кормежку мы себе сами приготовим... - Внезапно он  увидел  Кирлан.  -
Ого, да у тебя махнушка есть. Вот она пусть с нами и возится, а ты  погуляй,
в библиотеку сходи, к начальству, к друзьям, что ли.
   И Рост понял, что так в самом деле будет лучше - и для этих людей, и  для
него самого. Обидно, что строительство совпало с его отпуском, но, может,  и
это было правильно. Он только спросил:
   -  А  сколько  вы  собираетесь  все  это...  -  он  обвел  свой  дом,   -
перестраивать?
   - Ну, как управимся, так и  будет  в  самый  раз.  -  Заметив,  что  Рост
нахмурился, мужичок опять в своей неожиданной манере улыбнулся и добавил уже
теплее, увещевательно:
   - Да ты не серчай, мы  очень-то  выкрутасы  разводить  не  будем.  Просто
построим, без капителий. Зато будет прочно, не то что сейчас.
   И работяги вместе с червеобразными принялись за  дело.  К  вечеру  к  ним
прибыли еще двое бакумуров, из которых один оказался женщиной с очень низкой
грудью. К тому же на ней уже был повязан плотный брезентовый фартук  -  чего
при ее-то мохнатости можно  было  и  избежать.  Но,  видимо,  строители  так
достали ее своими шуточками, что она решила обозначить  на  себе  одежду.  А
может, этот фартук имел и какое-то функциональное значение.
   На следующий день рабочие прибыли раньше, чем включилось Солнце. И  сразу
принялись за  дело  так,  что  даже  кое-кого  из  соседей  разбудили.  Зато
сомнений, что полученный приказ они исполнят в лучшем виде,  как  сказал  их
плешивый бригадир, не осталось.
   А для Ростика наступила удивительная пора - несколько дней он  ничего  не
делал, просто спал, бродил, разговаривал с людьми, узнавал новости.  Вернее,
знакомился с тем, что  он  сам  считал  новостями,  потому  что  для  людей,
постоянно живущих в Боловске, это уже были дела прошедшие.
   Официально считалось, что он восстанавливается после ранения, полученного
в сражении на Бумажном холме, но раны рубцевались быстро, обожженные участки
уже стали затягиваться свежей кожей, и, хотя еще саднили, особенно по утрам,
со сна, он все чаще забывал про них. Можно было и вовсе  не  показываться  в
больнице, Любаня или мама сами  его  перевязывали  в  стираные  бинты,  сами
накладывали какую-то мерзко пахнувшую, но приносящую облегчение мазь.
   Еще считалось, что он готовит отчет о сражении, особенно о периоде, когда
остался за командира. По этой причине его без помех пускали в палату, где на
пару выздоравливали Антон и Достальский. Антон, которому в битве за Бумажный
досталось куда как изрядно, был не очень. Он трудно поднимался на ноги, едва
ходил, и все время его запекшиеся губы кривила  напряженная  усмешка.  Когда
ему становилось совсем плохо, он со злостью говорил:
   - Вот ведь судьбина  -  только  от  одной  хвори  оправился,  тут  же  на
следующую налетел. Даже и здоровым побыть не успел.
   - Это не хворь, - говорил Ростик, - а ранение. Они на  то  и  существуют,
чтобы от них выздоравливать. Вот и  выздоравливай  -  таково  твое  дело  на
настоящий момент.
   - Тебе хорошо говорить, - заметно сердился Антон, но не на  Роста,  а  на
себя. - Ты-то как всегда - без царапины из всего вышел.
   - Это он-то без царапины? - удивился Достальский, лежа на своей койке.  -
Да я солдатам с такими ранами, как у него,  сопровождающего  даю,  чтобы  по
дороге не сомлели.
   - Ну, я - дело другое, - отшучивался Рост. - У меня мать  -  доктор.  Вот
женись, Антон, на докторше, тоже будешь выздоравливать быстрее.
   - Ты это на что намекаешь? - неожиданно вскинулся Достальский.
   И  тут-то  выяснилось,  что   он,   пока   выздоравливал,   действительно
познакомился, как это обычно бывает... В общем, конечно, это  была  докторша
и, конечно, невиданно прекрасных достоинств.
   К тому же капитан Достальский действительно пошел на поправку едва ли  не
сразу, как прибыл в госпиталь. Но ему и этих рекордных сроков, как  говорили
сестры и больные, было недостаточно. Для тренировки он совершал немалые  для
больного прогулки по запущенному больничному саду, в  котором  между  земных
кустов сирени и уже заметно изменившихся тополей нет-нет да  и  проглядывали
кусты с красными листьями  или  определенно  пробивались  ростки  скрученных
штопором, мелколиственных местных деревьев.
   От нечего делать Ростик часто гулял с ним, заодно  помогая  управиться  с
костылями. При этом преимущественно они обсуждали битву за Бумажный.  Иногда
разговор превращался в спор, но чаще Рост или капитан узнавали друг от друга
неведомые прежде перипетии и подробности сражения.
   Так Ростик выяснил, что капитан заблаговременно отправил все грузовики  в
Боловск, заполнив их штатскими под старшинством неизменного  Акимыча.  Когда
Рост высказался, что это следовало  сделать  попозже,  когда  уже  появились
первые раненые, капитан вдруг разгорячился.
   - Ты пойми, - говорил он, забыв о костыле  под  левой  рукой  и  стараясь
показать рельеф холма обоими руками, - во-первых, я еще не  знал,  что  наши
летуны остановят их... Ну, этих, с длинными шеями, с наездниками  на  спине.
Если бы те прорвались к холму, они бы наши машины пожгли, непременно пожгли.
А у меня был приказ Председателя, чтобы я машинами не рисковал, они тут тоже
еще не раз понадобятся. А во-вторых, если бы я их не  отвел,  их  бы  просто
пехотинцы разбили. Глубина нашей обороны составляла всего-то метров  двести,
она прошивалась стрелками пернатых насквозь.  Так  что  не  мог  я  оставить
машины на верную погибель.
   - Автобусы ведь не сожгли. Мы их  прикопали,  обложили  щитами,  обмазали
глиной, и они в нужный момент очень удачно удрали.
   - Потому и удрали, что для них было место. А если бы мы оставили еще  эти
"ЗИЛы" - непременно бы их заметили и попробовали подбить.
   - Кстати, машины машинами, их, в конце  концов,  не  очень  и  жалко.  Но
почему ты в самом деле БМПешки угнал? Они-то, когда пернатые на наш плацдарм
поперли  тремя  колоннами,  могли  роты  две  заменить.  И  вообще,  это  же
подвижная, мобильная сила! Да с ними мы бы...
   - У меня не было уверенности, что пернатые все, понимаешь, все  останутся
под холмом. Я рассчитывал, что они хоть часть своих сил продвинут  дальше  в
степь,  ближе  к  городу.  А  БМП,  как  ты  сказал,  мобильны,  им   их   и
останавливать. Лишь теперь, зная, как повернулось дело, согласен - это  была
ошибка.
   - Я думаю, если бы машины остались, дезертиров было  бы  меньше.  Они  бы
рассчитывали на нормальное отступление, понимали бы, что и раненых повезут в
кузовах, и оставшихся в живых... А так у них сложилось впечатление, что всех
бросили - попросту подставили и бросили. Так уже бывало и на Земле и тут.
   - Наверное, - мрачно соглашался капитан. Как и все очень честные военные,
он не любил говорить на тему о доверии к начальству - понимал,  что  русским
солдатам не с чего особенно рассчитывать на тыловиков.
   Еще  изрядные  споры  у  них   вызывала   относительно   слабая   оборона
оставленного на стыке батальонов плацдарма.
   - Понимаешь, автобусы как-то следовало уводить. Вот я  и  оставил  проход
между вами, вернее, хоть и заметил его, но не стал  перекрывать,  -  пояснил
Достальский.
   - По нему пришелся такой удар, что, не окажись я там  случайно,  пернатые
непременно прорвались бы.  Представляешь,  если  бы  они  нам  в  тыл  вошли
численностью тысяч в пять, а то и больше?
   - Да, - качал головой капитан. - Как ты там удержался? До сих  пор  чудом
кажется. Плацдарм следовало прикрыть более плотно. Следующий раз буду делать
проход зигзагообразным, как учебники тактики советуют, чтобы одним ударом не
пытались пройти через всю глубину обороны, не встречая сопротивления.
   В более мирных, уже не конфликтных тонах они прояснили действия  летунов,
за которыми капитан следил, а Ростик, разумеется, нет. Но  Кима  с  ними  не
было, поэтому разговор получался однобокий, без вида, так  сказать,  сверху,
поэтому быстро затихал. И конечно, очень популярной, к тому же триумфальной,
была тема маневра отхода к самому  холму,  на  практически  неподготовленные
позиции. Капитан удивлялся:
   - Не понимаю, как ты решился! Я сейчас тут сижу, в безопасности и  тепле,
и то боюсь об этом думать. Вот-вот близкая темень должна наступить, связь со
взводами практически растеряна, управление большей частью солдат невозможно,
противник давит... А ты... Вот если бы они у тебя побежали  -  что  стал  бы
делать?
   - Потому и не понимаешь, что в безопасности. Увидел бы,  как  пернатые  в
тот момент насели, как редки наши цепи, как окопы завалены трупами и  нашими
и пернатиками, - сам бы то же самое проделал.
   - Но они же этого весь день добивались - чтобы вы вылезли из окопов  и  к
ним спиной повернулись. Неужели не ударили?
   - Как видишь, я тут перед тобой стою  и  вполне  вживую  разглагольствую,
значит, не ударили.
   - Почему? Должны были ударить. Обязаны были увидеть это - и ударить.  Они
же не мастера полевого огневого боя, они спецы  по  рукопашной,  по  бою  на
очень  коротком  расстоянии,  холодным  оружием  -  им   такая   возможность
предоставилась...  А  они?..   Ты,   наверное,   что-то   скрываешь,   когда
рассказываешь. Чего-то не договариваешь?
   - Я и сам понимал все трудности, когда о перегруппировке тогда думал... И
боялся, что получится так, как ты говоришь... Но не получилось. Почему-то  у
них не получилось, а значит, получилось у нас.
   - Да, о том, что вышло бы, если бы они тогда ударили, лучше не думать.
   - Может, у них тоже управление было нарушено? Офицеров мало, командование
далеко... В общем, прозевали они удар. А когда минут через двадцать ударили,
мы уже сидели чуть не плотнее, чем в начале боя.
   - Да. - Достальский мечтательно посмотрел на небо. - Это  и  есть  талант
полководца, парень.  Почувствовать  момент,  когда  единственный  раз  можно
сделать то, что спасет армию.  Ни  до  этого  момента  нельзя  и  уже  через
четверть часа поздно - враг очухается и разнесет тебя по  кочкам...  А  так,
если успел - ты на коне. Молодец - одно слово.
   Как правило, после этих обсуждений возникала пауза. Дело было в том,  что
за победу на Бумажном, как говорили, Достальского  представили  к  получению
майора, и даже где-то уже лежал приготовленный приказ.  Антон  стал  старшим
лейтенантом,  почти  все  летуны  получили  очередные   звания,   пехотинцам
раздавали дополнительные отрезы ткани, часы,  даже  сотню  медалей  заказали
отлить на заводе для наиболее отличившихся. А вот Ростику...
   Через пару дней после того, как он вернулся в  город,  пришло  извещение,
что приказ о присуждении ему старшего  лейтенанта  отозван  ввиду...  Дальше
следовала какая-то бюрократическая формула,  которую  не  поняла  даже  теща
Тамара - самый опытный в  административных  ухищрениях  член  семьи.  А  уже
потом, когда стало известно, что награды для него не будет, появились другие
признаки. Его не было в списке отличившихся, вывешенном на специальную доску
перед входом в  Белый  дом,  ему  не  выделили  наградного  оружия,  его  не
вспоминали  при