оторые юноши осматривали его довольно  откровенно,  другие
касались маски, акваланга... Одна сморщенная, не очень быстрая  в  движениях
женщина взяла его за ладонь, но вдруг  отпрянула  и  затрясла  пальцами  так
выразительно, словно обожглась.  Ростик  был  для  них  горяч,  может  быть,
действительно едва ли не обжигал. Ну, раз  появились  другие,  Ростик  решил
подниматься. Тем более что по времени он уже пересидел тут  минуты  три.  Не
очень много, но все-таки... Сделав  несколько  извиняющихся  жестов,  Ростик
поднялся к плоту. Когда он вывалился из воды на воздух, ребята втащили  его.
одним резким, как удар, движением.
   Сдернув с него маску, Пестель первым делом спросил:
   - Что, Рост?
   - Мы их заметили и увидели, как ты там прыгаешь, словно уж на  сковороде,
- поддержал его Квадратный. - Ну, что дальше делаем-то?
   - Пока ничего, но желательно, чтобы они не уплыли. Эдик, набивай  баллон,
чтобы был следующий наготове. Я что-то устал.
   Ростик разоблачился, с особенной осторожностью выдернул  из  ремня  рыбий
шип, причем вынужден был приложить  к  этому  изрядные  усилия,  а  потом  с
блаженным видом, который могут понять лишь водолазы, только что  поднявшиеся
из глубины, повалился на плетеную поверхность плота.  Но  пролежал  недолго.
Стоило  ребятам  сменить  баллон,  снаряжая  нового  водолаза,   как   вдруг
установилась  тишина,  даже  ручка  компрессора,  которую  крутил   Пестель,
подготавливая баллон для Эдика, вдруг замерла. Ростик открыл глаза и  поднял
голову. Вокруг плота, высунувшись почти на треть тела,  в  воде  стояли  два
викрама и пресловутая девица.
   Медленно двигая головами, вернее, поворачиваясь в воде  всем  телом,  они
осматривали плот. Ростик тут же схватил доску с пластилином, быстро сунул ее
перед девушкой и принялся как угорелый рисовать. Вода, плот,  человечков  на
ней. Потом крупно - баллон, компрессор, точками изобразил воздух  и  стрелой
по шлангу, которым связал компрессор с аквалангом, обозначил подачу  воздуха
в баллон. Девица взяла рисунок и тихо, без единого всплеска исчезла в  воде.
Пропали и оба других наблюдателя.
   - Что теперь? - спросил Эдик.
   - Работайте, как работали, - решил Ростик. - И побыстрее, чувствую, скоро
мне опять вниз идти.
   - Почему это тебе? - сварливо  спросил  Эдик.  -  Ты  же  сам  меня  туда
послал... Кстати, если вдаться в историю, я тебя и научил нырять.
   Он встал на колени у  края  плота  и  попытался  заглянуть  в  воду,  как
Аленушка в пруд, на дне которого покоился ее братец  Иванушка.  Внезапно  из
воды появилась давешняя любопытная старуха или кто-то из викрамов, очень  на
нее  похожий.  Только  старуха  была  не  эстетка,  ее  по-прежнему   мучило
любопытство. На этот раз она медленно, так что даже усталый Ростик успел  бы
помочь приятелю, подняла руку и... дернула Эдика  за  бороду.  После  этого,
издав победный, высокий клич, исчезла в воде.
   - Вот это да! - отозвался Пестель. - Я чувствую,  Рост,  ты  с  ними  там
устроил веселье... без церемоний.
   - А я и не заметил, что ты  стал  отпускать  растительность,  -  спокойно
заметил Квадратный Эдику.
   - Вечно я попадаю в дурацкие положения, - буркнул Эдик и  потер  щеку,  -
вероятно, выдернули волосы  ему  больно.  Он  повернулся  к  Ростику  как  к
главному спецу по викрамам:
   - Слушай, а чего она хихикала?
   - Раз такой лихой, спустись и спроси ее.
   Отогревшись, Ростик доложил по рации Дондику что и как. Причем постарался
ничего не упустить, даже рыбину с шипом. Решение начальства было однозначным
- контакт нужно усиливать. Следует  отыскать  что-то,  что  может  послужить
основой торговли. Правда, как это сделать, капитан не знал,  но  справедливо
полагал, что Ростик потому у них и особенный, что может с  этим  справиться.
После этого гравилет чуть приблизился, чтобы связь была  устойчивей,  но  не
слишком.
   После Эдика, который просидел под водой свои тридцать минут и  совершенно
без результата, то есть без  малейшего  намека  на  "толковище"  хотя  бы  с
давешней старухой викрамкой, под воду пошел Квадратный. Пестель  хотел  было
вместо него и предложил тянуть жребий,  но  Дондик,  который,  вероятно,  не
спускал с плота глаз,  поинтересовался,  в  чем  дело,  и,  получив  доклад,
приказал:
   - Никакого жребия, пусть идет старшина.
   Но, в общем,  ничего  путевого  из  этого  не  вышло.  Только  Квадратный
опустился под воду, как его почему-то довольно лихо вышвырнули на  плот.  Он
даже метра на полтора над водой воспарил, когда викрамы от него избавлялись.
   Эдика это привело в состояние глубокой задумчивости.
   - Может, они поняли, что это он их подорвал? Ну, тогда,  когда  вы  лодку
спасали?
   - Я тоже там был, - отозвался Ростик, - а со мной все обошлось. К тому же
кто давил на пуск аппаратов снаружи не видно.
   - Тогда в чем дело? - спросил отдышавшийся старшина,  послушно  выбираясь
из подводной сбруи. Но вопросу этому суждено было остаться без ответа.
   Под воду пошел Пестель, потом еще немножко Эдик. На этот  раз  он  провел
время весело, но, по мнению Ростика, бестолково. По крайней  мере,  никакого
прогресса в  договорном  процессе,  как  писали  газеты  еще  на  Земле,  не
обнаружилось.
   Когда снова можно было опуститься под  воду  Ростику,  он  влез  в  лямки
акваланга, затянул их... И вдруг содрогнулся. Он бы и сам  не  мог  описать,
почему его  прошибла  эта  волна  озноба,  холода,  который,  как  почему-то
показалось, был предвестником еще более тяжкой волны. "В самом деле,  уж  не
заболел ли я?" - подумал он почти с отчаянием.  И  тогда  вдруг  понял,  что
нужно делать.
   - Старшина, давай-ка сюда веревку. И по старой дружбе не последишь ли  ты
за мной?
   - Ты чего? - спросил Квадратный. Но, по лицу  Ростика  так  ничего  и  не
осознав, просто обвязал его тем шнуром, за который их сюда прибуксировали  и
который на этот раз почему-то остался на плоту, а не был поднят на гравилат.
- Ладно, я буду смотреть. Если что, вытащу.
   - Только не раньше, - проговорил Ростик, надеясь, что опыт  и  умение  не
подведут старшину, как вообще очень редко его подводили.

30

   Зато у него с самого начала все пошло совсем по-другому, чем у предыдущих
переговорщиков,  -  и  серьезнее,  и  результативнее.  Стоило   ему   только
приспуститься, как его обступила, кажется, настоящая толпа викрамов.  Теперь
среди них было с полдюжины малышей, ростом  с  десятилетних  ребят,  которых
иные мамаши, как ни пытались, удержать не смогли. Но девица с тонким  копьем
одним звуком отодвинула их назад,  за  пределы  Ростиковой  досягаемости,  и
никто - даже откровенные старухи, их стало еще больше, - не стал спорить.
   Зато к нему теперь подошел один очень пожилой викрам, у  которого  вокруг
чресел был не пояс,  а  довольно  плотный  панцирь,  похожий,  вероятно,  на
средневековый "пояс верности", только непонятно  для  чего  предназначенный.
Около него в  воде  все  время  висели,  как  показалось  Ростику,  те  двое
молодцов, что высовывались из воды,  чтобы  обозреть  плот.  Все  четверо  -
включая авторитетную девицу - окружили Роста, и  старец  принялся  осторожно
подсовывать Ростику его же доску с пластилином.
   Ростик, мельком улыбнувшись, насколько это  было  возможно  в  акваланге,
достал шип от убитой девицей рыбины и именно  им,  чтобы  показать,  как  он
ценит этот подарок, принялся рисовать. Сначала викрамов, потом людей.
   Потом  он  затер  рисунок  и  очень  крупно  и  живописно,  чуть  не   со
светотенями, изобразил раковину с металлической жемчужиной.  Потом  показал,
как викрам с четырехпалой рукой вынимает  градину  из  соседней  раковины  и
куда-то ее уносит. Потом Рост нарисовал человека в акваланге.  Человек  этот
срезал раковину, разумеется, ту, что была пустой, оставив  ту,  что  была  с
градиной. Потом он показал, как  раковину  везут  в  лодке  по  волнам,  над
работающими на дне викрамами, к городу на берегу.
   Все выходило очень красиво, понятно и, кажется, довольно выразительно.  И
все же  Ростик  на  всякий  случай  посмотрел  на  лица  рыболюдей,  которые
собрались около него. Ничего не выражающие глаза, очень расслабленные жесты,
массивные, мускулистые тела... "Ничего тут не поймешь, - решил он. - Как  ни
старайся".
   Он стер свой рисунок, как следует размял  пластилин,  который  становился
каким-то комковатым, и принялся рисовать Одессу. В стороне от нее,  в  устье
небольшой речки появилась печь, та самая, в которой они уже  разок  пытались
выплавить металл Полдневья, но только тут,  в  его  рисованном  мире,  места
неудачам не нашлось. Огонь под котлом был силен, жарок и красив, а из  котла
потекла непрерывная струя металла, выплавленного из ракушек.
   Поневоле  пришлось  все  схематизировать,  да  так,  что  у  Ростика  уже
совершенно отчетливо появились сомнения: а понимают ли его?  Каким-то  почти
нереальным чувством, вернее, самым  отдаленным  уголком  сознания  он  вдруг
понял, что все четверо ответственных викрамов  напряглись,  будто  им  стала
грозить какая-то опасность - всем пятерым, вместе с Ростиком.
   Но чтобы разобраться в этой ситуации, следовало продолжать.  С  чуткостью
молодого двара следовало рисовать дальше, приготовившись, однако, ко  всяким
неожиданностям. Даже неприятным. В общем, едва преодолев себя, чтобы еще раз
не  похлопать  по  ноге,  обозначая,  что  он  невооружен,  Ростик  принялся
показывать, как из этого металла выливают чушки, как потом они их кладут  на
наковальню  и  как  молотом,  время   от   времени   разогревая   заготовку,
изготавливают из нее нож. Причем под конец он снова не смог не созорничать и
сделал нож той формы, какие висели спереди у всех четырех викрамов.
   И, лишь завершив этот свой шедевр рисуночного  письма,  он  заметил,  что
четверо его... так сказать, собеседников уже не насторожены. Они  потрясены,
они даже не могут обменяться замечаниями - они находятся в  состоянии  тихой
паники.
   Не понимая, что происходит, Рост посмотрел поочередно в лицо  каждого  из
этих существ, особенно долго  приглядываясь  к  девушке,  надеясь  на  почти
человеческую гибкость психики слабого пола у викрамов, но... Ничего из этого
не выходило. Она-то как раз была куда  уверенней,  чем  даже  старик.  Тогда
вождь вдруг протянул руку и не столько взял,  сколько  выхватил  рисовальную
доску из рук Ростика. Шип, разумеется, он оставил человеку. И проделано  это
было с такой скоростью, что походило  не  столько  на  жест  сотрудничества,
сколько на атаку. "А впрочем, - решил  Ростик,  -  если  бы  он  хотел  меня
укокошить, я бы давно уже был мертв, этим ребятам, которые двигаются с такой
скоростью  даже  под  водой,  сопротивляться  бессмысленно,  все  равно   не
успеешь". И все-таки он знал: если возникнет опасность, он будет защищаться,
даже если это ни к чему не приведет.
   Пока он так переживал, старик концом своего ножа нарисовал, чуть  сильнее
налегая на острие, чем нужно, довольно странного викрама рядом с печью. Рост
присмотрелся, не понял и попытался своими добавками к обозначению старейшины
показать, что в воде огонь гаснет. Чтобы  им  было  понятней,  он  нарисовал
дождь. Вот этого делать не стоило, они тут дождя  не  знали  и  очень  долго
обменивались скрипами и писками. Так долго, что веревка  даже  напряглась  и
несильно потянула Ростика вверх. Но он резко, даже зло,  отдернул  себе  еще
пару метров шнура, показывая, что вмешательство друзей некстати.
   И тогда девушка взяла доску с пластилином, вытащила свой нож и  отчетливо
нарисовала... водяной скафандр вокруг викрама. Только так можно было  понять
эту дополнительную и довольно большую полость,  заполненную  водой,  которая
подавалась каким-то устройством со дна речки, около которой стояла печь.
   Ростик изобразил растерянность, потом показал, что с их  хвостом  они  не
смогут ходить по земле, показал, как тяжко там  будет  в  этом  скафандре...
Нет, таких абстракций, как гравитация, подобным  способом  общения  было  не
передать. Похоже, они однозначно забредали в тупик.
   Кажется, это же почувствовал и старейшина. Он отобрал  у  девушки  доску,
стер ее рисунок и принялся изображать много разного. Почти  половину  Ростик
не понимал, но кое-что все-таки осознал.  Оказалось,  отработанные  раковины
викрамы и сами  срезали,  потом  относили  в  мягких  корзинах,  может  быть
сделанных из шкур каких-то больших рыб, в особенное место, где  сваливали  в
кучу, а затем мололи на очень больших ручных мельницах. Только,  разумеется,
не в труху, а в довольно крупные градины. Из  них  в  специальных  ямах  они
делали какую-то массу, а потом... разбрасывали на полях, как  удобрение  для
других раковин.
   Да, определенно торговля  становилась  проблематичной.  Хотя...  внезапно
старик стал рисовать еще и еще. Теперь он рисовал, что они могут  вываливать
эти раковины в устье реки, где люди будут их брать... Но вот  что  делать  с
ними дальше... Ростик напрягся, если уж он ничего не понимал,  то  следовало
хотя бы ничего не забыть, чтобы обдумать потом...
   Боль,  туман  перед  глазами  и  тошнота  на  этот  раз  навалились   так
неожиданно, что он едва не застонал в голос. И ведь думал, что он  от  этого
застрахован, совсем недавно у него уже был приступ, думал,  что  так  быстро
это не вернется, но вот... А он-то решил, что его треплет лихорадка, что  он
переохладился, а на самом деле это  был  "подход"  очередного  приступа,  он
этого не понял и вот теперь проваливался в беспамятство,  находясь  в  самом
беспомощном состоянии...
   Ростик очухался уже на плотике. Оказалось, что  викрамы  подняли  его  на
плот, да так решительно и быстро, что он и воды наглотаться не успел.  Ну  а
уж  оказавшиеся  тут  мудрые   человечьи   эскулапы   решили   сделать   ему
искусственное дыхание, да еще в четыре руки, да еще на подхвате стоял  Эдик,
тоже, видимо, рвущийся принять участие в спасении.  От  рывков  и  давлений,
которым подвергалось его  тело,  часто  не  в  такт,  а  просто  потому  что
удавалось просунуть руки между руками другого "спасателя",  уже  болели  все
ребра. "Может, они их поломали", - с непонятной покорностью подумал Ростик и
лишь тогда заорал:
   - Стойте, черти! Вы что, решили меня в гроб вогнать?
   Крик, разумеется,  не  получился,  голос  сорвался  от  очередного  тычка
старшины  в  область  сердца...  Но  ребята   все-таки   "работали"   теперь
помедленнее. Эдик, как всегда не к месту, хотя и искренне, вытер пот на лбу,
появившийся, должно быть, от волнения, и торжественно прокомментировал:
   - Откачали.
   Ростик поднатужился и сел на колючих, каких-то очень жестких  прутьях  их
вязаного плота.
   - Не откачали, а чуть не сломали...  Кто  же  так  искусственное  дыхание
делает? - На последних словах Ростик притормозил, едва ли не захрипел, так у
него ныла грудина, голова, даже почему-то плечи.  -  Ну,  отвечай,  Пестель,
биолог хренов, разве так откачивают? Так только ребра ломают.
   Квадратный, чуть нахмурившись, посмотрел на Пестеля.
   - Его спасли, а он, похоже, ругается.
   - Спасли, как же... - На всякий случай Ростик ощупал грудь  рукой.  Вроде
все было живое, хотя в паре мест определенно  виднелись  синяки,  но,  может
быть, они и от чего другого образовались.  Например,  от  дружеских  объятий
викрамов, сильных, как бульдозеры.
   Над головой с явственым свистом проскочил Ким  на  летающей  лодке.  Этот
виртуоз так наклонил нос гравилета, что висел  почти  в  сорока  градусах  к
горизонту. За соседним  пилотским  окном  виднелся  Дондик,  который  что-то
высматривал  на  их  плоту   через   бинокль.   Это   сразу   возвращало   к
действительности.
   Плохое  настроение  у  Ростика  еще  не  прошло,  поэтому   он   принялся
командовать:
   - Пестель, спаситель незабвенный, садись-ка за свою рацию. Докладывай: мы
можем возвращаться. Разведка прошла удачно, очень удачно. Контакт...  -  Вот
туг Ростику стало плоховато. Вернее, не то чтобы он сомлел, но как-то трудно
стало говорить. И все-таки он попробовал:
   - Плот нужно подогнать ближе  к  Одессе,  обязательно  выйти  за  пределы
обработанных полей и заякорить... - Почему-то не хватало дыхания. Может,  он
дохлый от кессонки? - Оттуда пусть сгоняют за "Калошей" и заберут нас.  Плот
будет местом торга. Ближе к берегу они почему-то подойти не сумеют.
   И он снова отрубился, но на этот раз с полным  комфортом,  зная,  что  не
захлебнется и, главное, что его потом не вздумают откачивать Пестель со стар
шиной - это было опаснее всего, после их потуг даже какой-то туман  висел  в
груди, словно они кровь из сосудов прямо в легкие выжали.
   Второй раз он очнулся, когда они уже подходили к Одессе.  Оказалось,  что
он мирно спал, свернувшись калачиком, чтобы не занимать лишнее гребное место
ногами. Вода хлюпала за досками лодки, а  уже  не  около  плота,  ребята  на
веслах дышали как один слаженный механизм.
   Постаравшись, чтобы голова  не  развалилась  на  куски,  словно  халтурно
склеенный горшок, он сел.  До  берега  с  домиками  Одессы  осталось  метров
пятьсот, можно было даже и не предлагать ребятам свою помощь. Пока добьешься
пары весел, войдешь с ними в ритм... Быстрее так доберутся.
   И добрались. Тут Ростика уже ждал капитан  Дондик.  Они  успели  с  Кимом
сесть на площади, заползти под галерею, потом добежали до пляжа. "Но  зачем,
какой в этом прок? Все равно, быстрее дело от этого не  пойдет...  Наверное,
любопытство", - решил Ростик.  И  уже  после  этого,  опять-таки  совершенно
неожиданно для себя, провалился в  такое  беспамятство,  что  мысли  исчезли
вовсе. Исчез весь мир, исчезла сама  жизнь  из  его  тела.  Осталась  только
крохотная частичка сознания, в которой медленно, тихо, едва  заметно  билось
ощущение, что он чего-то не доделал, чего-то не завершил.
   И по странной логике "наоборот" от этого становилось не тяжелее, а легче,
потому что совершенно непонятным образом приходила  уверенность:  с  ним  не
кончено, когда-нибудь он еще будет в  порядке,  он  восстановится.  И  будет
жить. Потому что обязан рассказать то, что узнал на дне.  Это  стоило  того,
чтобы жить. Люди без этого не обойдутся.

Часть VI
ТОРГОВЦЫ ЖИЗНЬЮ

31

   Ростик пришел в себя только через несколько дней. За  окном,  с  которого
была снята ставня из пористого камня, высоко вверх поднималось ночное  море.
И теперь, после ранения, он видел его даже в чернильной тьме Полдневья. Море
было прекрасно, как всегда. Но теперь он знал и насколько оно опасно. Причем
именно  у  этого  берега,  у  этого   города,   облюбованного   давным-давно
зеленокожими, а может, еще и до них...  Он  уснул  почти  так  же  крепко  и
неожиданно, как если бы снова впал в забытье. Но теперь он был  уверен,  что
утром проснется и сможет поговорить с людьми, которые спали где-то рядом, за
стеной, в том же доме, в том же городе.
   Поутру он попытался подняться. Но не смог, не было сил. Тогда он принялся
стучать в пол прикладом карабина, который, как  было  заведено  бесчисленное
число ночей тому назад, находился  у  стены,  рядом  с  изголовьем  кровати.
Сначала на его стук явилась пожилая и  довольно  толстая  женщина.  Когда-то
Ростик знал ее, но теперь забыл. Он много чего забыл. Пришлось  в  безличной
форме попросить кого-то из начальства.
   Женщина объяснила, что начальства нет, все куда-то поразъехались, но  как
только они появятся... Не дожидаясь конца ее выступления, Ростик сделал вид,
что снова уснул. И лишь  когда  женщина  ушла,  пожалел,  что  так  трусливо
спрятался от ее многословия, а не догадался попросить  воды  и  какой-нибудь
еды. Впрочем, еда появилась  спустя  четверть  часа,  о  таких  мелочах  эта
женщина знала и без подсказок.
   А вечером появилось начальство. Причем все сразу. И  капитан,  и  Ким,  и
Пестель, и Эдик,  и  даже  Казаринов.  Они  набились  в  крохотную  каморку,
вглядываясь в Ростика, который за этот длинный день то  пытался  сообразить,
что он  всем  скажет,  то  засы