стрелять. Его позабавила и даже как-то умилила безрассудная
храбрость молодого уруса, который казался муравьем, угрожавшим могучему
быку.
   Храбрец, тяжело дыша, взобрался на стену, выпрямился во весь рост, утер
лоб рукавом белой рубахи. Булгары насмешливо смотрели на него, и это
добавило ярости. Размахнувшись мечом, он с криком бросился на врагов
своих. Один из стоявших сбоку воинов резко сунул вперед копье, и урус,
споткнувшись о длинное древко, кубарем покатился по помосту. Булгары
беззлобно захохотали. Предштурмовое напряжение отпускало души, вид
отступающих врагов улучшал настроение, и защитники города не-прочь были
поиграть с чужим глупым мышонком.
   Из-за ворота белой рубахи выбился туго связанный маленький узелок.
   Колечко любимой, подумал бий Торымтай, вместе с прядью ее волос:
   А урус вскочил на ноги и бешено бросился на стоявшего ближе всех
высокого и могучего воина. Тот, дурашливо запищав, в притворном ужасе
закрыл лицо рукой, но в последнее неуловимое мгновенье: ловко увернулся от
сверкнувшего в воздухе лезвия. Вложенная в удар сила развернула уруса, и
булгарский великан с хохотом толкнул его сапогом в зад. Толчок был таким
мощным, что юноша, едва коснувшись помоста, врезался животом в стену и
перевалился через нее. Худые: его ноги взметнулись вверх, меч выпал из
руки, и хозяин его мог бы отправиться следом, но несколько булгар проворно
подскочили к стене и на лету подхватили забавного храбреца. С хохотом и
улюлюканьем брыкающийся парень был вытащен обратно. Подошел бий Торымтай,
рванул узелок, висевший на груди уруса. Веревочка, щелкнув, порвалась, и
на помост просыпалась струйка желто-голубой пыли.
   Целебное снадобье, подумал бий Торымтай, или приворотное зелье. А
урусский юноша разом обмяк и начал медленно опускаться на колени.
   Воины отпустили его руки и расступились в стороны.
   Конец всех подвигов, разочарованно подумал бий Торымтай, сейчас начнет
молить о пощаде. Но урус, казалось, забыл об окружавших его врагах. Он
бережно погладил ладонью желто-голубую кучку, слезы хлынули из глаз, он
склонился и начал целовать смоченную горячей влагой пыль. В наступившей
тишине слышался его прерывистый шепот.
   Родная земля, догадался, наконец, бий Торымтай. Родная земля и пепел
домашнего очага. Ему стало грустно. Воины молчали, улыбки сошли с их лиц.
   - Я не звал тебя в свой город, - хмуро сказал бий Торымтай и пошел
прочь:
   Все это осталось позади. Десять дней и ночей простояв без дела под Все
это осталось позади. Десять дней и ночей простояв без дела под стенами,
урусы бесславно ушли в свою страну, и снова закипела жизнь в спасенном
Аллахом городе.
   Миновав майдан - главную площадь Агабазара, - бий Торымтай двигался к
пристани.
   - Атак, Торымтай* - кричали со всех сторон люди.
   - Атак? Атак!
   Горячий конь рвался в полет, но всадник твердой рукой сдерживал
скакуна. Герой не спешил - ему нравилось парить в облаке славы.
   Базарбаши Бигеш приветливо махал издали рукой. Хозяин Агабазара был рад
приезду народного любимца.
   А на пыльном майдане в толпе невольников маялся Микула. Неизбывная
жажда томила его, хищник-голод неустанно слонялся по пустым кишкам и урчал
тоскливую песню, но пуще голода и жажды терзало юношу жгучее чувство
непоправимости случившегося. Двенадцать дней и ночей прошло со времени
неудачного штурма главной булгарской крепости, и все эти двенадцать дней и
ночей упорным дятлом стучала в голове одна и та же мысль, один и тот же
неумолчный вопрос: зачем?
   Зачем он полез на эту стену? Зачем он кинулся в одиночку на целый
город? Временами все происходящее виделось ему дурным сном, и тогда
казалось, что вот-вот кончится страшная ночь, он проснется, и все будет
по-прежнему, и снова взойдет Солнце над Ярилиным холмом, и закружит
хоровод, и песня польется над весенним простором:
   Однако ночь не кончалась. В положенный срок всходило Солнце, но его
золотые лучи освещали чужое место, заполненное чужими людьми.
   Солнечный жар безжалостно обжигал тело, враждебно скрежетала вокруг
незнакомая речь, равнодушные стражники стояли рядом и зорко стерегли
каждое движение. Со всех сторон доносилось ржанье коней, мычанье коров,
блеянье овец, крик петухов, и эти звуки вызывали в душе Микулы чувство
неловкости и стыда - он, человек, был выставлен на торг наравне с домашней
скотиной. Даже там, на вершине своей глупости, когда булгарские воины
откровенно издевались над ним, он не чувствовал такой обиды - булгар было
много, они имели больше опыта, поэтому победили. Недаром же великан, едва
не сбросивший его со стены, подошел позже, хлопнул Микулу по плечу, и во
взгляде бывалого воина просверкнула искорка человеческого, мужского
одобрения. Конечно, все это служило слабым утешением, и Микула с тоской
смотрел на легкие белые облачка, которые медленно плыли в голубой вышине
неба, и плыли они в ту сторону, где была его родина:
   А бий Торымтай подъехал к пристани и спешился в тени прибрежных кустов.
Здесь уже была расстелена большая кошма, служители торопливо заканчивали
украшение богатого стола.
   - Салям алейкум, о великий и славный Торымтай! - базарбаши Бигеш
склонился в низком поклоне.
   - Алейкум ассалям! - благосклонно отозвался гость. - Пусть всемогущий
Аллах украсит твою жизнь многими:
   Донесшиеся с реки крики заставили базарбаши Бигеша прервать свое
приветствие. Он обернулся, пристально взглянул на одну из больших лодок,
приткнувшихся у пристани. Дюжие молодцы, ловко орудуя бичами, сгоняли на
берег невольников.
   - Суварцы привезли живой товар, - объяснил хозяин Агабазара. - Очень уж
они грубые, эти суварцы.
   Цепочка невольников, среди которых было много женщин и детей,
потянулась по сходням.
   - Отведай наших кушаний, прекрасный бий, - радушно предложил ба-зарбаши
Бигеш.
   - Только пить, - предупредил бий Торымтай и с достоинством опустился на
мягкую кошму. - Я прибыл по поручению великого хана, да продлит Аллах дни
его вечно!
   - Да будет он здоров и счастлив, - поддакнул базарбаши и провел
ладонями по лицу своему сверху вниз.
   - Нам нужны четыре десятка крепких рабов, - продолжил бий Торымтай.
   - Надеюсь на твою помощь, Бигеш-ага.
   Польщенный уважительным обращением великого воина, хозяин Агабазара
счастливо улыбнулся и отвесил низкий поклон. - Все, что в моей власти, -
радостно заверил он и поклонился снова.
   - Нам нужны очень выносливые рабы, а ты, как я слышал, хорошо
разбираешься в живом товаре.
   - Благодарю, прекрасный бий, и постараюсь оправдать твои надежды.
   Базарбаши Бигеш кликнул помощника и распорядился привести с майдана
всех невольников-мужчин. Другого помощника он отправил к суварской лодке,
чтоб взять пошлину с ее хозяина. - Будь уверен, о славный Торымтай, что я
выберу для тебя самых выносливых рабов, которые смогут выполнять любую
работу.
   Бий Торымтай видел, что хозяину Агабазара не терпится узнать о новой
затее великого хана.
   - Повелитель посылает меня в верховья Чулман-су, к далеким предгорьям
Кара-Тау. Я привык беречь своих воинов, поэтому мне нужны гребцы. - Да
пошлет Аллах удачу в твоем пути и оградит тебя от всевозможных несчастий!-
искренно воскликнул старик. Он оценил откровенность бия Торымтая, эта
откровенность лишний раз подтверждала надежды на то, что он, базарбаши
Бигеш, по-прежнему входит в число особо приближенных к престолу людей.
   Через малое время перед бием Торымтаем были выстроены пригнанные с
майдана рабы-мужчины. Среди них был и Микула. Он понуро переминался в
пыли, уперев хмурый взгляд в истоптанную землю. А от реки снова
послышались крики - стадо невольников, подгоняемое суварскими воинами,
медленно двинулось в гору.
   Микула почувствовал пристальный взгляд человека, важно восседавшего на
кошме в тени прибрежных кустов. Юноша поднял глаза и вздрогнул - он узнал
того, кто сорвал с груди его узелок с родной землей. Именно этот знатный
булгарин не дал своим воинам застрелить Микулу и тем самым обрек его на
теперешние мученья, именно этот человек чуть раньше пустил стрелу,
поразившую князя Изяслава, и это заставило русских воинов отступить от
стен крепости. Только он один виноват во всех несчастьях Микулы:
   Знакомая уже ярость всколыхнулась где-то внутри и со звоном подступила
к сердцу. Стражник довольно далеко: Всего три хороших прыжка - и вот оно,
ненавистное горло, а дальше будь что будет:
   Сердце гулко колотилось где-то у самого горла. Вот так же гулко
грохотали в ту страшную ночь копыта коня, который уносил Микулу от
пылающего родного дома.
   Бий Торымтай по-прежнему пристально смотрел на уруса. Он не забыл
случай на крепостной стене и понимал, что этот глупый мышонок способен на
безрассудство. Чутьем опытного воина он почувствовал опасность, исходившую
от напряженной фигуры молодого невольника. Бий Торымтай усмехнулся - ну
что ж, парень, пробуй еще раз.
   Глаза их встретились, и Микула с тоской понял, что булгарин разгадал
его замысел. Насмешливый взгляд врага словно подстегнул его, подкинул
сухих дров в костер, пылающей внутри ярости. Не отводя взгляда, Микула
откинулся назад, всем телом замахиваясь для отчаянного рывка:
   - Микула! - послышался сзади жалобно-радостный крик.
   Он изумленно обернулся - совсем рядом, в толпе двигавшихся с берега
невольников, стояла исхудалая, изможденная девочка в лохмотьях. Ее лицо,
облепленное всклокоченными волосами, было покрыто пылью, но он сразу узнал
родные черты - перед ним стояла Жданка. Медленно шагавшие невольники
вытолкнули ее из толпы, к месту задержки уже спешил суварский воин.
   - Братец! - крикнула она, когда стражник грубо толкнул ее в плечо.
   - Жданка: - выдохнул Микула, и сжатая до последнего предела пружина
ярости бросила его вперед. Всю свою тоску, ненависть и отчаянье вложил он
в этот удар. Матерый стражник, не ожидавший нападенья, срубленным деревом
рухнул в пыль, под ноги невольников. Те испуганно . отпрянули, нарушив и
без того неровный строй, послышались крики, топот ног и щелканье бичей.
   А Микула, забыв все на свете, бережно обнимал тщедушное тельце Жданки и
нежно гладил ее худые лопатки. Девочка плакала, уткнувшись мокрым лицом в
грудь брата.
   - Жданка! Сестрица: - шептал он и трепетно вдыхал пыльный запах ее
волос.
   Подбежавшие суварцы накинулись на Микулу. Один вцепился в его плечи,
другой вырывал из рук девочку, а поднявшийся с земли стражник, яростно
ругаясь, ударил кулаком в голову.
   - Любим выпрыгнул из: лодки! - крикнула Жданка. - Утонул в реке!
   Рабы, выстроенные перед бием Торымтаем, давно уже повернулись и с
интересом наблюдали за происшествием. Самые смелые кричали, криками своими
поддерживая восставшего товарища по неволе.
   Снова получив удар в голову, Микула рванулся из рук державшего его
суварца. Емуу удалось высвободить одно плечо, но другое по-прежнему было в
плену крепких мужских пальцев, и тогда Микула вцепился в ненавистную руку
зубами. Суварец вскрикнул и отпрянул в сторону.
   Рабы радостно закричали. А матерый стражник замахивался отпрянул в
сторону. Рабы радостно закричали. А матерый стражник замахивался для
третьего удара. Мешкать было некогда. Микула, толкнувшись обеими ногами,
прыгнул, как в омут, и со всего маху боднул врага головой в живот. Тот
нелепо взмахнул руками и снова повалился в пыль.
   Торжествующий рев рабов взметнулся над берегом. Оставив невольниц, со
всех сторон спешили суварские воины. А взбешенный до предела стражник
быстро вскочил на ноги и выхватил из голенища кожаного сапога нож. В
воздухе сверкнуло, и Микула едва успел перехватить руку, сжимавшую
смертоносное жало. Невольники пораженно умолкли, подбежавшие суварцы
замерли - они знали, что за убийство чужого раба виновного вдут
неприятности.
   Бешеной подножкой стражник сбил Микулу с ног и навалился на него всем
телом. Микула вцепился в руку стражника обеими руками, но силы были
неравны, и дрожащее лезвие неотвратимо приближалось к его горлу. Солнце
слепило глаза, торжествующий враг пыхтел и брызгал в лицо смрадной слюной,
и не было никакой возможности вывернуться из-под горячей и потной его туши.
   - Микула! - визжала в толпе Жданка и всеми своими силенками вырывалась
из рук суварского воина.
   Внезапно чья-то тень закрыла Солнце, чьи-то пальцы вырвали нож из руки
стражника. Тот, плюясь и ругаясь, вскочил на ноги и тут же получил такую
затрещину, что снова свалился в пыль под ноги радостно захохотавших рабов.
   Красная пелена застилала глаза Микулы, он смутно различал лицо.
   своего избавителя и никак не мог его узнать.
   - Бигеш-ага! - крикнул стоявший над Микулой человек.
   - Я здесь, о храбрейший из храбрых! - отозвался хозяин Агабазара.
   - Беру вот этого, - решительно сказал бий Торымтай и указал на лежащего
уруса.
   - Очень уж он худой, о сильнейший из сильных, - с сомненьем сказал
базарбаши. - К тому же строптивый. Строптивый раб подобен барану.
   Ишак лучше барана, верблюд лучше ишака:
   - Я его беру! - возвысил голос бий Торымтай.
   - Воля твоя, о мудрейший из мудрых, - смиренно ответил старик.
 
 
 
   Гледенский дозор 
 
   Весь долгий день властвовал Ярило над тихой глухоманью, купался лучами
своими в полноводных реках и укромных лесных озерах, ласкал теплыми
ладонями обитателей таежного мира.
   Весь долгий день, не смея вздохнуть и охнуть, сидел в гнилом болоте
свирепый Позвизд, прижимал к себе кожаный кошель с ветрами и бурями, чуть
слышно шептал в заиндевелую бороду проклятья и угрозы. Он знал, что власть
Ярилы не вечна, и с нетерпеньем ждал прихода богини ночи Мораны. Она
прогонит с неба солнечного бога, погасит отблеск его горячих лучей,
одурманит сном живущих, и вот тогда, может быть, удастся раскинуть над
землей сизый полог ненастья.
   Ожиданье давно наскучило, и Позвизд отважился послать навстречу хозяйке
ночи гонца-ветра. Тот радостно расправил невидимые крылья, озорно раскачал
вершины леса и умчался прочь.
   Морана, как всегда, надвигалась со стороны Рифейских гор. Усталый,
наигравшийся за день Ярило медленно отступал, все ниже склоняя к земле
утомленный свой лик с гаснущим взором. Дрожа от нетерпения, Позвизд
развязал кошель и выпустил в небо стаю серых туч. Они хищно окружили бога
Солнца и начали наступать на него со всех сторон.
   Унылая сумеречь разлилась по земле, в мире стало тоскливо и неуютно.
   Стараясь ободрить детей своих, Ярило собрал последние силы и вонзил
пылающий меч в серую завесу. Прощальный луч, прорезав тучи, хлынул на
гладь верхнего пл„са, оранжевое сиянье разлилось по речному простору, и в
призрачном этом сиянье едва различимыми угольками мелькнули вдали паруса.
   - Вижу, - тихо сказал Бессон и вскочил на ноги.
   - Чего там? - сонно отозвался лежавший у шалаша Быкод„р.
   Парень беззвучно шевелил губами, считая крохотные полотнища.
   - Чего видишь-то? - спросил Быкод„р и тоже поднялся на ноги.
   Серая рать Позвизда навалилась на Ярилу, сверкающий меч выпал из его
обессиленной десницы, угасло сиянье, остыли угольки далеких парусов.
   - Дружина чья-то, - неуверенно сказал Бессон.
   Костер дня догорел, и последней смутно белеющей полоской дыма крохотные
полотнища струились по ветру и неотвратимо приближались. - Может,
купчишки? - с надеждой спросил Бессон. - Может, и они, - согласился
Быкод„р. - Но огонек-то все равно загасить придется.
   Они быстр) разметали и затоптали угли, для верности забросали кострище
землей. А незнакомая дружина, не дойдя до гледенских доаорщиков, уже
приставала к берегу у соседнего яра.
   - Шалаш разбери, а после беги к лодке, жди меня там, - шепотом
командовал Быкод„р. - Коли чужие появятся, плыви в Гледен, упреди воеводу.
   Прыгнувшись, он шагнул в чащу и бесшумно двинулся по моховым подушкам
чернолесья. Хорошо, что к ночи ветер поднялся, подумал Бессон и стал
осторожно растеребливать лапник, из коего сложено было укрытие дозорщиков.
Когда работа была закончена, парень тихонько спустился к реке, столкнул
лодку на воду и стал ждать товарища. Под берегом было почти тихо,
усыпляюще журчала и плескалась вода, хотелось покоя, мира и светлой жизни
без опасностей и потрясений.
   Купчишки, думал Бессон, больше некому.
   Из сумрака бесшумно возник Быкод„р. - Лодки кожаные, ушкуями рекомые, -
зашептал он, - стало быть, идут новгородцы. Из разговоров узнал я, что
воеводу их Светобором кличут. Сила с ним немалая - двенадцать ушкуев
насчитал я в кустах. Это, самое малое, две сотни воинов. Светобор послал
своих ратников в дозор, двое вверх ушли, двое сюда, к нам направляются.
   - Уходить надо, - с тревогой сказал Бессон.
   - Успеем, - успокоил пария Быкод„р. - Пойдем-ка гостей встречать.
   Они осторожно поднялись на гору и затаились в зарослях. Вскоре где-то
совсем рядом негромко, но басовито гуднул чужой голос.
   Новгородские дозорщики вышли на открытое место и остановились.
   - Пожалуй, здесь, - пробасил один из них.
   - Тихо ты. Мураш, - свистящим шепотом осадил его напарник.
   - Да ладно, Глебушка, кому тут быть-то?
   - Порядка не знаешь, -- с укоризной зашептал Глебушка, - службу не
блюдешь:
   - Ну, служи, служи, - насмешливо сказал басовитый новгородец, - А я
прилягу пока.
   Мураш завернулся в кафтан и завалился спать. Быкод„р сжал руку своего
товарища - Хорошо! За день веслами намахался, уснет быстро, а с молодым
справимся.
   И точно, через малое время из-под куста донесся храп.
   - Эх ты, Аника-воин, - презрительно прошептал Глебушка и стал ходить
туда-сюда вдоль берега:
   Утром, не дождавшись посланных на низ дозорщиков, Светобор отправил на
их поиски десяток воинов. Те- нашли Глебушку связанным, с моховым кляпом
во рту. Парня освободили и привели к воеводе. - Говорил же я ему, что в
дозоре спать неможно, - с возмущением повторял Глебушка и раздраженно
передразнивал Мураша: - Ну, служи, служи: Тьфу!
   - Кто? Когда? Как случилось? - с затаенной яростью спросил Светобор.
   - Двое, подошли искрадом, навалились молча, связали, в рот моху
напихали: Тьфу!
   - А Мураш?
   - Спал. Его тоже связали, уволокли под гору. Плескалось там чего-то,
похоже, уплыли на лодке.
   - Ну, ратнички! - Светобор покачал головой, отвернулся. Событие сильно
встревожило его, и обиднее всего было то, что неизвестные недруги
захватили именно Мураша. Воистину так - где тонко, там и рвется.
   Тяжело ступая, подошел мечник Кистень.
   - Слышал я, воевода, от прежних даньщиков, что в устье Юга-реки
построили низовцы крепостицу Гледен.
   - То мне ведомо, - отвечал Светобор, - но никогда прежде от гледенцев
переиму не было.
   - Крепостицей той закинули низовцы малый коготок в земли полночные.
   Допрежь сего лета, сил больших не имея, не решались перечить Господину
Великому Новгороду. А ныне, похоже, не малый коготок, а всю лапу мохнатую
наложить вздумали на пределы югорские. Потому, воевода, нет нам дороги.
   - Ну, это мы посмотрим! - сполыхнулся Светобор. - Всем отдыхать.
   Помело, Кряж, Якуня! Пойдете в догляд, сведаете, много ли силы у
гледенцев, много ли лодок:
   - Будь покоен, воевода, - браво и весело сказал Помело, - обсосем тот
град Леденец да и выплюнем.
   - Благоразумны будьте, зря не рискуйте. Удачи вам!
 
 
   Длинна рука боярская 
 
   На Волге ватага Петрилы влилась в белозерскую дружину, отправлявшуюся
на помощь Всеволоду. Неожиданное подкрепление сильно обрадовало
белозерского воеводу Фому Ласковича. Нет, воинов у него хватало, дело было
в другом.
   Вражда между Владимиром и Новгородом, то затухавшая, то разгоравшаяся с
новой силой, была палкой о двух концах. Одним концом изредка попадало
Всеволоду, другим - новгородцам, середина же той палки постоянно давила на
Белозеро. Участие новгородской ватаги в походе Всеволода сулило надежду на
примирение лавних супоптатов.
   В устье Оки встретились с объединенной ратью низовцев и с нею вместе
доили до реки Цывили. У острова Исады, что раскинулся на волжском просторе
против цывильского устья, решено было оставить лодьи, охранять которые
Всеволод поручил белозерско-нов