жуткая водяная толчея неостановимо уносилась вниз, а на
смену ей сверху неизменно приходила такая же жуткая и веселая сутолока.
   - Неласково встречает меня Голубая Змея, - встревоженно сказал Кытлым,
с трудом скрывая страх души.
   - Она бранится, - согласилась Юма, - но не держит на тебя зла.
   Посмотри, как весело играет она на пути своем, как ярко переливается ее
чешуя. Голубая Змея не сердится на тебя, и скоро ты сам убедишься в этом.
   - Я готов, - оказал Кытлым и протянул вперед скрещенные руки.
   Николка теперь знал, что двигаться ему надо вниз по течению, но что-то
не давало ему отправиться в путь немедленно.
   - Ага! - радостно воскликнул он.. разглядывая увесистый мешочек.
   привязанный к седлу его лошади. Мешочек этот заметил он сразу, еще в
начале пути, но скачка отвлекла его, а вот теперь, когда спутники занялись
какими-то своими непонятными делами, ватажник быстренько развязал тонкую
веревочку. Так оно и есть - внутри лежали лепешки и вареная рыба.
   - Что ж ты, милая, медку не припасла? - бормотал Николка, уплетая снедь
за обе щеки. - Я бы не отказался,, хотя, может, драчунишка твой медком и
не балуется... Вот же повезло дурню - из темницы вызволила, еды напасла...
   Хорошенько подкрепившись, он решил залить сухомятку речной водицей.
   Чтоб не мешать спутникам своим, ушел подальше, выше по течению.
   Внезапно что-то как бы кольнуло его в левый глаз, что-то мелькнуло в
шевелящейся дали нижнего плеса. Испив воды, взбежал на берег, пригаяделся
- ничего. А что было-то? То ли отблеск волны, то ли птичье крыло...
   - Эй! Эй! - всполошился Николка и, не разбирая дороги, во всю прыть
припустил к тому месту, где стояла девушка.
   Не внимая крикам чужака, Юма решительно толкнула крепко связанного
Кытлыма, и течение подхватило его.
   - Ты что, девка, сдурела? - закричал, подбежав к ней, Николка, Юма
резко и грубо оттолкнула его и быстро пошла по берегу, не спуская глаз с
Кытлыма. Волны играли его телом, как радостное дитя забавляется новой
игрушкой. Кытлым то всплывал, то погружался, иногда его переворачивало на
спину. и тогда над водой виднелись связанные крестом руки.
   - Зачем выручала, зачем лепешки пекла, коли сама же и топишь? -
причитал Николка, не отставая от молодой биарки. - Эх!
   Он скинул рубаху, сапоги и в одних портках сиганул в реку. Быстро
догнал тонущего, схватил за волосы, потащил к берегу. Биар, извиваясь всем
телом, заорал густым обиженным голосом, потом, извернувшись угрем,
вцепился зубами в николкину руку.
   - Ты что. дурья твоя голова? - осерчал ватажник. - Я же тебя не топлю -
я тебя спасаю!
   Николка перевернулся на спину, притянул: биара за волосы, втащил
непокорную голову себе на грудь, второй рукой придержал зубастую челюсть.
Так и плыл на спине, подгребая ногами в намокших портках.
   - Обожди, дурья твоя голова, выберемся на берег, я тебе зубы-то
посчитаю. У тебя. похоже, много лишних, коли цапаешь ими хорошего
человека...
   Доплыв, наконец, до мелководья, Николка встал на песчаное дно,
взгромоздил на себя биара и тяжело пошел к берегу. Связанный парень больше
не сопротивлялся, безвольно обмяк и кулем лежал на широком плече ватажника.
   По прибрежному песку бегала разгневанная девушка. Вдруг она
остановилась, прислушалась к стала осторожно подниматься по уклону берега.
Сбросив биара на песок, Николка облегченно вздохнул и начал неспешно
развязывать веревки. Парень лежал смирно и безучастно, отрешенный его
взгляд был устремлен в высокое небо. Поодаль взбрыкнули и призывно заржали
привязанные лошади.
   - По молодым жеребчикам скучают, - Николка весело подмигнул биару и
развязал последний узел. И, похолодев, замер - лошадь не человек.
   сдуру голос не подаст. Откуда в пустынном месте молодые жеребчики?
   От деревьев прибрежного редколесья стремглав бежала девушка к тревожно
махала рукой в сторону большой поляны. Да Николка и сам теперь слышал
приближающийся топот множества резвых коней.
   - Эх, дурья твоя голова, - укоризненно оказал он, - и зачем я тебя
вытаскивал? Кабы не ты - разве ж им меня поймать?
   Резво поднялся с колен, в несколько упругих скачков одолел горушку -да
вот они, совсем рядом. И что тут сделаешь? Пока добежишь до лошади, пока
отвяжешь, пока сядешь... Поздно.
   Отвернулся назад, чтоб в последний раз бросить взор на свободный и
веселый речной мир. Взглянул и не поверил глазам своим, сперва даже
подумал, что мерещится...
   Над волнами, совсем недалеко от берега, топорщился парус, туго набитый
попутным ветром. Но это была меньшая доля чуда. Гораздо чуднее было другое
- ниже паруса ясно увидел Николка до блеска натянутую шкуру новгородского
ушкуя.
   Глазастый Сенька Шкворень давно уже. издали заметил барахтавшиеся в
воде людишек. Сказал о том кормщику Коновалу. Тот кивнул - разберемся.
Ушкуй ходко шел с могучим попутным ветром. Сенька хорошо видел, как
здоровенный мужик вынес на берег другого, поменьше и связанного, как
склонился над ним, распутывая узлы. Уже тогда ухватка здоровяка показалась
знакомой. Когда же тот, резко снявшись с места, добежал до деревьев и
повернулся лицом к реке, сомнений больше не было.
   - "Это же Николка Семихвост! - крикнул Сенька радостно.
   В это время чуть дальше по берегу замелькали в редких стволах всадники.
   - Весла на воду! - скомандовал Федька Коновал, и гребцы тотчас
расправили длинные крылья весел, ушкуй разом взмахнул ими и пошел еще
быстрее.
   - Луки наизготовку! - приказал кормщик, и свободные от весельной работы
воины привычно вложили стрелы в тугие тетивы.
   - Николка! - кричал Шкворень, призывно махая рукой. Теперь и кормщик
ясно разглядел товарища из петриловой ватаги. Разглядел он и парня с
девушкой, которые, крепко обнявшись, сидели на песке у самой воды и,
казалось, ничего не замечали вокруг. А всадники были уже совсем рядом,
сквозь шум ветра и плеск волн до ушкуйников доносились их торжествующие
крики.
   - Пора осадить, - сказал я Сразу же тенькнули настороженные тетивы,
свистнули стрелы, а несколько конных на полном скаку рухнули наземь.
   Остальные ошарашено рыскнули влево и скрылись за урезом речного берега.
   - Не подпускайте, - сказал. Федька, взял руль на себя, ушкуй послушно
повернул и вскоре был вблизи песчаной полосы. - Суши весла!
   - Братцы! - кричал Николка, сломя голову мчась к воде. - Слава тебе,
Господи!
   -Скорей! - подгонял его Сенька.
   лучники снова выстрелили, снова за стволами деревьев послышалисъ крики
и откатывающийся конский топот.
   Добежав до молодых биаров, Николка сгреб их обоих в охапку и потащил в
воду, к ушкую. Парень вырывался слабо, а девчонка со всего маху колотила
кулачком по николкиной голове.
   - Да брось ты их! - взвился Сенька. - Прыгай скорее!
   - Не могу я их оставить! - чуть не плача кричал Николка. - Тут им
верная смерть!
   -- Помогите, - сказал кормщик. Несколько человек спрыгнули на
мелководье" и вскоре Николка со своими спутниками .был в ушкуе.
   Весла дружно ударили по воде, кормщик отдал руль от себя, полоса
прибрежного песка стала быстро удаляться. А по верхнему берегу, мелькая за
стволами, с криками и визгом скакали разъяренные биары.
   Но вскоре поляна кончилась, к воде подступили густые заросли, и
всадники скрылись из вида.
   На краю большой поляны Чермоз остановил взмыленного коня.
   - Не уйдут! -сказал он уверенно и оглядел своих воинов. Было их, не
считая убитых, больше полусотни.
   - У нас есть четыре лодки взятых в плен чужаков. Первая спрятана в
устье Хрустального ручья, - Чермо махнул рукой в сторону нижнего плеса. -
Другая лежит в этих кустах", - он указал хлыстом на прибрежные заросли. -
Полтора десятка воинов сядут в эту лодку и отправятся в погоню за
чужаками. Мы же поскачем на конях к двум другим лодкам, схороненным на
берегу Большой Реки выше по течению.
   Мы сядем в эти лодки и нападем на чужаков с двух сторон. Ты, - Чермоз
указал на одного из воинов, - поскачешь к храму, чтоб рассказать жрецам о
случившемся. Особо скажешь, что Чермоз приведет к ним не только тех троих,
что сбежали этой ночью, но и новых чужаков, которые осмелились спасти
беглецов от моего гнева. К делу!
   Николка, все еще с трудом веривший в свое избавление, сбивчиво
рассказал кормщику о том, что произошло с Петрилой и его воинами.
   - Ой, братцы! -спохватился он вдруг. - Куда ж мы? Вниз надо, к Невзору,
собраться вместе, ударить дружно. Я воеводе обещал, что успеем...
   - Ходили уже, - мрачно сказал кормщик. - Пропал Невзор, не знаем, что и
думать.
   - Да глянь-ка! - един из ближних гребцов указал глазами в речную даль
за кормой. Наколка я кормщик обернулись - следом, в большом, правда,
отдалении, шел ушкуй. Долго смотрели, как биары недружно бьют веслами, как
путаются в новгородском парусе.
   - Уйдем! - уверенно сказал Николка.
   - Уйти-то уйдем, да вот куда придем? - вздохнул кормщик. - Взяли вас в
разных местах, значит, ушкуи наши по всему биарскому берегу разбросаны, да
у здешних людишек и свои лодки имеются, сам видел.
   Что вверх иди, что вниз -- везде ж встретят, и приветят...
   - Да... - опечалился Николка, - надеялся дед на бабкин медок...
   Обидней всего. что товарищей выручить не сможем.
   - Ничего, - успокоил кормщик, - как-нибудь с Божьей помощью... Мы ведь
можем и на берег выйти, коней добыть. Да мало ли чего еще мы можем!
   Кытлым и Юма сидели на дне ушкуя. тесно прижавшись друг к другу.
   - Там, в воде, - тихонько говорил он, - мне показалось, что Большая
Река готова принять меня. Если бы не чужак, она проглотила бы меня без
раздумья, это значит, что я виноват. Поэтому мне хочется умереть. Юма, это
так просто сделать - надо только шагнуть из лодки...
   - Ты не прав, - отвечала Юма. - За то время, пока чужой кричал на меня.
пока он раздевался и плыл за тобой, Голубая Змея могла много раз взять
тебя к себе. Но не сделала этого. Напротив, она играла с тобой, как с
любимым чадом, она ласкала тебя, лелеяла и утешала. А иначе - разве
позволила бы она чужому спасти тебя? Голубая змея сильнее всех на свете,
ей ничего не стоило проглотить вас обоих. И если теперь ты прыгнешь в
воду, она снова сохранит тебе жизнь. А чужой снова вытащит тебя - теперь я
знаю это наверняка.
   Почувствовав на себе взгляд девушки, Николка усмехнулся, соскользнул со
скамьи и опустился на дно ушкуя напротив молодых биаров.
   - Сколько лиха с вами хлебнул, - сказал он удивленно, - а как кличут -
не ведаю.
   Биары настороженно молчали.
   - Ну вот, - Николка для примера показал на кормщика. - Федька.
   Федь-ка. Понятно? Это - Иванко, это - Мишаня... А ты?
   Он ткнул пальцем в биара.
   - Чего малчишь-то,- дурья твоя голова?
   - Федь-ка. - повторила девушка неожиданно точно и правильно.
   - Так!-- обрадовался Николка.
   - Юма, - указала она на себя. - Кытлым.
   - Юма, Кытлым, - повторил Николка радостно.
   девушка ткнула пальцем в Николку.
   - Дурятая клова? - спросила серьезно.
   Ушкуйники, давно знавшие николкино присловье, захохотали.
   - Чего ржете, олухи? - заорал на них ватажник, но и сам не вытерпел,
засмеялся вместе с ними вместе со всеми. Юма удивленно оглядела смеющихся
чужаков.
   - Веселая ты девка, - сказал Николка одобрительно, - и лихая к тому же.
Хочешь, попрошу Федьку, он тебя в ватагу зачислит, из тебя хороший
ушкуйник получится:
   А кормщик думал, что же делать дальше. Эх, как неудачно сложился поход.
Все было плохо, и только одно тешило - ратнички его зубоскалят и смеются,
значит, не пали духом, в бою, даже неравном, не оробеют, стало быть, есть
надежда, а кали надежда есть - будем барахтаться да последнего.
 
 
 
 
   Воля Йомалы 
 
   Выслушав посланного Чермозом гонца, Суксун отпустил его отдыхать и
вошел в храм. Здесь было тихо, под крышей и в дальних углах затаился
таинственный полумрак. Напротив входа, у главной стены, величественно
вздымался Йомала, окутанный сказочным мерцаньем, исходившим от короны,
ожерелья в золотой чаши, что стояла на коленях главного бога биаров.
Суксун, испытывая непривычную для себя робость, сделал несколько
осторожных шагов и опустился на колени.
   - Прости меня, - прошептал он чуть слышно. - Ты бог, а я только
человек. Люди слабы и уязвимы. Данная тобою власть сделала меня сильным, а
поклонение слабых и уязвимых, их малодушие и страх ввергли меня в соблазн.
Прости и не карай строго, ведь я долгие годы честно трудился во славу
твою. Ты знаешь, что Суксун-жрец бьется за счастье всех биаров. Ведаешь ты
и другое - Суксун-человек хочет счастья своему любимому сыну. Разве это
плохо? Чермоз - биар, он тоже имеет право на счастье. Но его счастье
невозможно без Юмы, а Юма не может быть счастлива без Кытлыма. Кытлым -
простой охотник. к тому же стрела его поразила священную змею, а Чермоз -
сын человека, который всего себя отдал тебе, великий Йомала. Разве
простого охотника можно сравнивать с сыном главного жреца? Прости! Прости!
   Думая так, я был не прав, ты покарал всех биаров за мою неправедность.
Ты спас Кытлыма, послал чужих людей, и теперь мне ясно, что Чермозу с ними
не справиться - ему помешает моя неправда.
   Я готов принять любое наказание, но что же будет с биарами?
   Подскажи, научи, и я сделаю все, что ты захочешь...
   Бог биаров сурово сверкал драгоценными каменьями глаз, неподвижно глядя
поверх головы склонившегося жреца. Взглядом своим он проникал сквозь стену
храма и ревниво оглядывал всю биарскую землю. Йомала видел скачущего по
тайге Чермоза и понимал тщету его усилий. Он видел плывущих по Большей
Реке чужих людей и чувствовал их силу и хитрость. Но он молчал, потому что
боги не снисходят до разговоров со смертными, особенно с такими, которые
ради собственного блага нарушают установленные богами законы.
   Не дождавшись ответа, Суксун тяжело поднялся с колен, медленно вышел на
крыльцо и попросил стоящего у дверей воина позвать жрецов. Воин резво
убежал в сторону селения, и вскоре оттуда пришел Нырб в сопровождении
остальных служителей Йомалы. Все вслед за Суксуном вошли в храм.
   - Здесь, у подножия трона великого бога биаров, - торжественно и
печально заговорил главный жрец, - я хочу сказать о своем прегрешении.
Кытлым не виноват, он убил священную змею по ошибке и наказан по обычаю.
Но я решил использовать этот случай, чтобы избавиться от молодого
охотника, потому что Юма любит его, а мой сын любит Юму. Пользуясь
властью, данной мне великим богом, я сделал все, чтобы убрать Кытлыма с
дороги моего сына. Я поставил счастье Чермоза выше спокойствия и
процветания всех биаров. Я думал, что мое многолетнее служение и будущие
мои труды во имя великого Йомалы окупят этот невеликий, как мне тогда
казалось, проступок. Я ошибся:
   Могучему нашему покровителю одинаково дороги все биары - и сын главного
жреца, и простой охотник.. Поэтому Йомала наказывает нас, и виноват в этом
только я. Здесь, перед его сияющим ликом, вы должны решить, как поступить
со мной. Вы можете скормить меня Голубой Змее:
   - Обычай запрещает приносить в жертву людей, - прервал его Нырб.
   - Да, да! - горячо согласился Суксун. - это один из законов великого
Йомалы. Я хотел его преступить, и вы можете убить меня как преступника. Но
прежде чем это произойдет, вы должны решить, как спасти храм, как уберечь
биаров от этого страш:
   Он не успел договорить - глухой удар всколыхнул почву под ногами,
потряс храм, пошатнул трон, чаша на коленях Йомалы опрокинулась и в
золотом дожде монет полетела вниз, вслед за чашей устремилась корона,
сорвавшаяся с головы бога биаров. Поверженные знаки его могущества почти
одновременно ударились о пол - монеты со звоном запрыгали, чаша погнулась,
корона расплющилась и, печально звякнув, накрыла беспорядочную кучку
священного золота.
   - Йомала отказывается быть нашим покровителем. - в ужасе прошептал
Суксун и без памяти повалился на пол.
   Когда кончилось краткое забытье, Суксун открыл глаза и увидел рядом с
собой распластанное тело Нырба, лицо которого было белее снега, а
посиневшие губы странно улыбались. Остальные жрецы испуганно топтались у
выхода. Суксун поднял лицо и со страхом взглянул на Йомалу. Бог снова был
неподвижен, но сильно изменился. Богатая его одежда была порвана во многих
местах, правая рука переломилась и уродливо ощетинилась торчащими щепками,
глаза, из которых высыпались драгоценные камни, потухли и умерли,
удержавшееся на шее ожерелье казалось упавшими из этих глаз слезами.
   - Я слышал голос Йомалы, - тихо и радостно прошептал очнувшийся Нырб.
Суксун махнул рукой, призывая жрецов. Те, боязливо ступая, подошли и
встали рядом.
   - Я слышал голое Йомалы, - повторил Нырб громче и открыл глаза.
   - Что он сказал? - спросил Суксун, чувствуя, как все внутри его
холодеет.
   - Он одобрил твою честность - именно она спасет биаров, не даст
погибнуть их храму и угаснуть их вере.
   - Но храм сильна разрушен, - Суксун указал на щели и разломы в стенах.
- Ои может рассыпаться в любое мгновенье.
   - Храмом каждого биара станет его душа, - сказал Нырб, счастливо
улыбаясь.
   - Но людям нужен священный кумир, - Суксун снова взглянул на
изувеченное тело Йомалы.
   - Когда-нибудь люди смогут обходиться без этого, - уверенно оказал
Нырб. - Священным кумиром станет свет, живущий в душе человека. А пока: Мы
добудем Первородный Огонь и превратим золото храма в изваяние, которое
легко спрятать от алчных людей, не понимающих истинный смысл нашего
священного металла. Этот новый Йомала будет в вечном движении - от селения
к селению, от очага к очагу, от души к душе. И биары всегда будут помнить
наш храм и почитать своего великого бога.
   - Каким будет это изваяние? - спросил один из жрецов.
   - Оно будет прекрасным, - сказал Нырб восхищенно. - Оно в душе моей, я
вижу его и чувствую в себе силы сделать его таким же наяву.
   - Что произойдет со мной? - осторожно спросил Суксун.
   - Ты достоин стать одним из нас, вечных странников, вечных хранителей и
служителей нового Йомалы.
   - А мой сын? - задал Суксун главный для себя вопрос.
   - Он станет простым охотником - такова воля бога биаров.
   На следующее утро по указанию Нырба два десятка воинов отправились в
край Большого Змея, каменный хребет которого возвышался над землей в той
стороне, где всходило солнце. Большой Змей веками грелся в лучах древнего
светила и телом своим отделял страну биаров от Сибиир-земли. Кусочки его
черной плоти нужны были жрецу для исполнения воли великого Йомалы. Когда
всадники скрылись в таежных зарослях, Нырб собственноручно накопал глины и
залил ее водой из лесного ручья. Из этой глины он должен был сделать
чрево, способное родить нового Йомалу. Кроме того, Нырб распорядился
промыть хорошенько и выскоблить шкуру священного быка - в руках умельцев
из прихрамового селения она должна была превратиться в Грудь Ветра:
   В приготовленьях и хлопотах прошло несколько дней. Накануне праздника
Йомалы ближние окрестности храма стали заполняться людьми, по обычаю
пришедшими сюда из самых дальних селений. Они разбивали свои стоянки,
разжигали костры, варили похлебку и жарили мясо. Все уже знали о последних
событиях, поэтому не было обычных песен, смеха и веселья. В лесу не
раздавалось, как в былые годы, радостных криков, давно не видевшиеся
соплеменники обменивались сдержанными приветствиями, шепотом обсуждали
случившееся и молча расходились.
   Некоторые приходили к Суксуну, о чем-то его спрашивали. Тот,
погруженный в свои мысли, никого и ничего не замечал. Некоторые хотели
поговорить с Нырбом, но он был занят важным делом и не желал тратить время
на пустые разговоры.
   Наконец, вернулись посланные Нырбом воины. Развязав мешки, они насыпали
перед жрецом немалую кучу иссиня-черных, блестящих, как волосы молодой
девушки, камней. В утро праздника при стечении всех собравшихся биаров
самые сильные воины добыли из кусков сухого дерева Первородный Огонь, от
которого был торжественно, под пение нарядных жрецов, возожжен большой
костер. В средине его лежали обломки бревен, выпавшие из