еля, встрепенулся, ожил и окреп долго
дремавший воинский пыл, сладкий холодок восторга охватил притомившуюся в
неволе душу:
   Прошло несколько дней, давно закончился этот бой, давно скрылся из вида
догорающий Гледен, .ушкуи взбирались уже вверх по Вычегде, и не так далеко
оставалось до главной вогульской крепости, а Юмшан все еще помнил этот
восторг, это упоение битвой, этот сладостно-жуткий безудержный бег
взбудораженной души по самому краешку бездонной пропасти. Временами
волнующие эти воспоминания омрачались вспышками застарелой нелюбви к
новгородцам, но тут же являлась к нему мысль о том, что именно эти чужаки
освободили его из полона, умело и споро расправились с его обидчиками,
попутно преподав ему незабываемый урок воинского ремесла, возведенного до
вершин искусства. Теперь он понимал мудрое спокойствие своего отца,
безропотно отдававшего новгородцам вогульское серебро - они брали свою
добычу по праву сильного. Теперь он понимал и спокойную уверенность
чужаков - они свято верили в свое право взять эту добычу, и остановить их
не могли ни вогульские богатыри-урты, ни заклинания шамана Кынчи, ни гнев
великого Нуми-Торума, ни гледенцы, ни гром, ни молния, ни всемирный потоп.
   Но все-таки где-то глубоко-глубоко в душе молодого княжича нет-вет да и
пошевеливалось придавленное последними событиями, но не покоренное до
конца молодое самолюбие. Как совсем недавно объезженная, еще вчера дикая и
вольная лошадка, оно непокорно взбрыкивало, вскидывалось на дыбки и
раздувало горячие ноздри. Я пока только княжич, думал Юмшан, я не могу
изменить давно заведенный порядок, поэтому дань, как обычно, будет
заплачена, и все будут думать, что это именно обычная дань, и только я
один буду знать что это - щедрая плата новгородцам за мое освобождение из
гледенского полона.
   Придает время, я стану князем, и вот тогда все может измениться. Но
чтобы это произошло, надо многое постичь и усвоить, ведь побеждает тот,
кто знает и умеет. Сильный враг - лучший учитель, и, конечно же, не
случайно судьба так близко свела меня с новгородцами - именно у них я
должен учиться. Ну что ж, я буду прилежным учеником, я возьму них все, что
только возможно, чтобы потом вернуть долг сторицей и расплатиться сполна
за все несчастья, которые чужаки принесли моему народу:
   Прошло еще несколько дней, дружина Светобора, наконец, достигла цели
своего похода, и, обрадованный князь Отей крепко обнял сына.
   Когда улеглась первая радость долгожданной встречи, Юмшан услышал от
отца, что два дня назад крепость покинул бий Торымтай со своим отрядном.
Узнав о печальиой участи тархана Ямгурчи, булгары потребовали заплатить за
привезенное зимой оружие. Князь Отей хотел было предложить забрать это
оружие обратно, но вовремя смекнул, что в этом случае бий .Торымтай может
заподозрить вогулов в злом умысле.
   Деваться было некуда, пришлось отдать все серебряные слитки.
   - Твоя мысль оказалась неудачной, - сказал князь Отей, печально глядя
на Юмшана. - Конечно, глупо винить тебя, ведь ты просто высказал свою
тайную мечту. Молодым свойственно мечтать, это украшает их жизнь: Хотя в
последнее время я тоже мечтаю.
   - 0 чем? - спросил Юмшан.
   - Я, наверно, просто устал. В последнее время мне частенько хотелось бы
стать простым охотником, жить тихо, мирно, отвечать только за себя и своих
близких. Когда охотник ошибается, его семья страдает от голода, и не более
того. Когда ошибается князь, его народ может исчезнуть с лица земли.
Кажется, настал именно такой миг - мой народ может погибнуть, ведь мне
нечем заплатить дань, и виноват в этом только я один.
   - Если новгородцы перебьют наших людей, то уже никогда больше они не
получат вогульской дани, - уверенно сказал Юмшан.
   - Ты так думаешь? - спросил князь Отей, заметно приободрившись.
   - Подумай сам, зачем заваливать камнями колодец, из которого берешь
воду? Светобор - искусный воин и разумный человек, он никогда не пойдет на
такую безрассудную глупость. Много дней я был с ним рядом, думаю, что
сейчас мы сможем договориться.
   - Пусть поможет тебе великий Нуми-Торум, - с надеждой сказал князь Отей.
   Юмшан, не откладывая, встретился с новгородским воеводой. Узнав о
случившемся, Светобор нахмурился. - Не слишком ли много стало охотников до
вогульского серебра? - спросил он, недоверчиво глядя на Юмшана.
   - А разве вогулы в этом виноваты? -- спокойно отвечал княжич. --Мы
много лет платили дань, и никогда никому не приходило в голову изменить
сложившийся порядок, тем более нынче, когда отец мой так благодарен вам за
мое освобождение. Но у нас действительно ничего нет, вы можете обойти всю
вогульскую землю и, уверяю вас, рано или поздно убедитесь в правдивости
моих слов. Поверь, Светобор, я благодарен новгородцам даже больше, чем мой
отец, и очень хочу помочь. Послушай - булгары отправились в обратный путь
два дня назад, На своих тяжелых, грузных лодках они не могли далеко уйти.
К тому же отец сказал, что на веслах у них рабы, а рабы ленивы, их плохо
кормят, они вымотались, когда шли сюда. Вы на своих легких ушкуях очень
быстро догоните их. Под Гледеном я своими глазами видел, как умеют драться
великие новгородские воины, особенно когда у них такой славный воевода.
   Светобор молча, испытующе смотрел на вогульского княжича.
   - Если ты возьмешь, меня с собой, - горячо продолжал Юмшан, - я сделаю
для тебя все, что в моих силах. Мне хорошо знакомы здешние места, я знаю
живущих здесь людей, в любом таежном уголке у нас с тобой будут преданные
помощники. Если же не удастся настичь булгар - вернемся обратно, и тогда
делай с нами все, что захочешь.
   - Что скажете? - Светобор окинул взглядом бывших при разговоре
новгородцев.
   - По-моему, малец дело говорит, - высказался шустрый Якуня.
   - То дело вилами на воде писано, - угрюмо отозвался мечник Кистень.
   - Да-а, - раздумчиво протянул кормщик Тороп. - Вилы в бок или сена клок
- как угадаешь?
   - Гадай не гадай, - вмешался кормцик Кряж, - иного выхода все равно
нет. Можно попробовать.
   - Ага, - поддакнул Помело. - .Девка пробовала, дак парня родила.
   - Тю, скоморох! - отмахнулся кормщик Торой.
   - Я это к тому, - обратился Помело к Светобору, - что пока мы тут
пробуем, булгары наше серебришко увозят все дальше и дальше.
   - Сколько их? - спросил воевода у Юмшана.
   - Отец говорил: сотви три, не считая рабов, - княжич неожиданно для
себя прибавил число булгар и тут же понял почему - он вдруг испугался, что
Светобор оставит часть своей дружины в крепости.
   - Три сотни против наших двух, - задумчиво сказал Светобор, словно
взвешивая на невидимых весах две противоборствующие силы.
   - Сотня туда, сотня сюда, - Помело небрежно махнул рукой.
   - Сдюжим! - браво уверил всех кормщик Кряж.
   - Да будет так, и пусть братья Сварожичи, светлый Ярило и могучий
Перун, помогут нам! - заключил воевода.
   Юмшан пришел проститься с отцам. В глазах его была решимость.
   - Я ухожу, - быстро заговорил он тихим голосом, почти шепотом.-
Постараюсь увести новгородцев как можно дальше от наших мест. А ты уводи
наш народ за Большой Камень. Тихо! Жизни нам здесь не будет, надо уходить.
А за меня не волнуйся - выкручусь, найду тебя. Оставь верных людей там,
где Серебряная тропа через Камень переваливает. На том перевале пусть ждут
меня. Не мешкай, отец, веди людей в Сибиир-землю, на Обь-реку, там будет
хорошо. Все, прощай!
    
 
 
 
   Предсказание колдуна 
 
   Глухие, неясные, неприятные предчувствия томили Выра в последнее время.
Жизнь князя северных вотов шла обычным чередом, в положенное время
свершались привычные события, все было как всегда, но порою какое-то
странное ощущение овладевало его душой. Это было как сновидение наяву -
казалось, что он крадется по лесной тропе с луком наизготовку, и вот уже
виден давно выслеживаемый зверь, и можно стрелять, но в это время сзади
слышится шорох. Выр поворачивает голову и с ужасом видит чужую стрелу,
пущенную ему прямо в спину, и человека, который ломится сквозь кусты в
чащу леса, и человек этот хорошо знаком, но узнать его невозможно, потому
что сновидение кончается, и Выр с колотящимся сердцем оказывается в
привычном окружении повседневной жизни.
   Врожденная скрытность не позволяла ему поделиться с окружающими своей
душевной тутой, да и кто из них мог ему помочь? Сын Гырыны, немощный телом
и ущербный духом, сам нуждался в помощи. Люльпу, всегда такая веселая и
бойкая, в последнее время все чаще становилась задумчивой и отрешенной,
временами странная, нездешняя улыбка блуждала по ее чистому прекрасному
лицу, девушка подолгу эакрывалась в домашнем святилище или уходила на
берег Серебряной реки. Выр понимал - дочь его стала взрослой и стоит на
пороге любви.
   По собственному опыту он знал, что почти всегда предвкушение счастья
слаще и радостнее самого счастья. Так стоит ли омрачать неповторимую
радость ожидания первой любви своими стариковскими бедами?
   Имелся еще один человек, с которым можно было бы поделиться душевной
смутой, и этим человеком был Уктын. Верховный жрец северных вотов знал
жизнь, хорошо понимал людей, был умным, внимательным собеседником и всегда
охотно помогал Выру. Но после случая на шийлыкских скачках князь не совсем
доверял ему. Выра озадачила затея Уктына выдать Люльпу замуж за юзбаши
Серкача, хотя поначалу он не:
   придал всей этой истории большого значения. Но когда верховный жрец
торжественно объявил о том, что наместник великого хана отрекся от своей
веры и преклонил колени перед вотскими богами, в душу князя вселилась
тревога. Он гнал тревогу прочь и успокаивал себя тем, что именно он, Выр,
является хозяином страны вотов, и судьба Люльпу зависит от его решения, а
его решение зависит от ее желания. Он готов был выполнить ее желание,
каким бы оно ни было, и с нетерпеливым интересом ждал, когда же выяснится
имя ее избранника.
   Уктын, настаивая на осуществлении своей затеи, может быть,
действительно радеет об интересах и выгодах страны вотов, но Выр твердо
решил, что последнее слово должно остаться за его дочерью.
   А чужая стрела все чаще и чаще летела в его спину. Иногда казалось, что
он не успеет вырваться из. объятий ужасного сновидения, острое жало войдет
меж его лопаток, и он навсегда останется на призрачной лесной тропе. В
одно из таких невыносимо тягостных мгновений князь вспомнил о туно -
старом колдуне, который жил на Куалын-горе. Его избушка стояла на склоне
Малого оврага, поодаль от Бадзым-Куалы и жилищ ее служителей. Вечером того
же дня князь навестил бесноватого старика. Напротив низенькой двери росла
старая толстая сосна, ее раскидистые узловатые ветви почти полностью
закрыли пристанище туно.
   Обогнув корявый ствол, Выр протиснулся внутрь.
   Туно был стар и немощен, лохмотья одежды в беспорядке свисали с его
худого тела. Посреди избушки, прямо на голой земле, мерцали белые угли
костра, их неровное сиянье освещало длинное лицо в резких морщинах,
одуванчиковый пух седых волос облепил трясущуюся голову.
   Выцветшими глазами глянул туно на позднего гостя.
   - Ты хорошо сделал, что не зашел к Уктыну, - сказал старик тягучим
голосом. - Он рожден на первой ветке как раз над бешеными псами Керемета.
Душа его питалась их злобой и вдыхала их смрад. Я рожден на седьмой ветке,
рядом с беркутами Инмара, бог ветра Толпери часто отдыхал рядом со мной,
от него я многое узнал. Здесь, на эемле, Уктын сильнее меня, но там, на
нашей родине, он - никто. Не верь ему, верь мне. Я знаю, зачем ты пришел,
мне давно известно твое горе, хотя:
   Старик замолчал, неподвижно глядя в переливчатое сиянье углей.
   - Скажи, что ты знаешь, - взмолился Вир, опускаясь на колени.
   - Я был у золотой кукушки, которая знает судьбу всех живущих, -
заговорил туно. - Она куковала над чашей, которую я ей принес. Вот эта
чаша.
   Старик протянул руку куда-то в темноту, за спину, и на дрожащей его
ладони появилась плоская глиняная чаша с водой. - Возьми, - туно протянул
чашу Выру, - поставь перед собой.
   Выр принял чашу, поставил, с опаской посмотрел на окрашенную ровным
светом воду. Старик закрыл глаза и долго сидел молча. Казалось, что он
дремлет. Но вот губы его шевельнулись, Выр едва разобрал слово:
   - Смотри, - прошептал старик.
   Выр вгляделся - на розовом зрачке чаши полыхали три огня.
   -- Что это? - спросил он упавшим, враз охрипшим голосом.
   - На первом огне, - тягуче заговорил туно, - сгорит твой явный враг,
второй огонь пожрет силу твоего тайного врага, третий огонь - смерть твоя.
   Выр охнул и повалился набок. Он не помнил, сколько времени лежал беэ
памяти, а когда кончилась ночь души, Выр почувствовал, что губы его шепчут
имя дочери.
   - Сядь! - приказал старик. - Не бойся чужих стрел, их больше не будет.
Живи как жил, золотую кукушку не перекукуешь.
   - Что будет с Люльпу? - спросил Выр, почти не слыша своего голоса
сквозь бешеный гул сердца.
   Старик опять закрыл глаза и замолчал. Выр напряженно вглядывался в
поверхность воды.
   - Смотри, - прошептал старик. Со дна чаши поднялся и распластался по
розовой глади пышный куст шиповника, густо усеянный яркими свежими
цветами. Выру показалось, что убогое пристанище туно наполнилось
благоуханным ароматом этих прекрасных цветов.
   - Что это? - спросил Выр дрогнувшим от .счастливого волнения голосом.
   - Цветы, шипы и будущие плоды, - молвил туно тягучим голосом. - Любовь,
разлука и снова любовь. Жизнь. Все, уходи, я устал.
   Зыр выбрался на улицу, прижался щекой к нагретой за день бугристой коре
большой сосны. Третий огонь из чаши туно жег его душу, куст шиповника
наполнял ее тихой радостью. Выр запрокинул голову, густые сосновые ветви
закрывали ночное небо, но он все смотрел вверх, словно пытаясь увидеть на
вершине этой сосны золотую кукушку, которая так безжалостно приговорила
его и так великодушно утешила.
   А за стеной устало горбился старый туно, который давно знал, что
золотая кукушка гвездится на вершине совсем другого дерева. Это могучее
дерево ушло корнями своими в подземное царство Керемета, владельца
страшных цепных псов, прикованных у подножия исполинского ствола. На
средних ветвях живут беркуты небесного бога Инмара, они зорко стерегут
беспорочную глубь синего неба. Вершина дерева упирается в хрустальный свод
небес, и вот там, на самой вершине этого древесного великана, вокруг
которого вертится толстый и жирный блин Матери-Земли, живет золотая
кукушка. Она знает, что было вчера, что творится сегодня, что свершится
завтра.
   * * *
 Со своей непостижимой высоты она видит вогульского князя Отея, который
уводит свой народ за Большой Камень, в Сибиир-землю; знает кукушка, что
это бегство не убережет вогулов от длинных рук Господина Великого
Новгорода.
   Она видит вогульского княжича Юмшана, который сопровождает новгородцев
в их походе; знает кукушка, что через несколько лет возмужавший сын.
вогульского народа сумеет дать отпор хищным чужакам.
   Она видит боярского отрока Петрилу, который в далекой Биармии
отыскал-таки храм чудского бога Йомалы и томится теперь в плену у биарских
колдунов; знает кукушка, что суждено ему потерять несметные сокровища и
обрести взамен благословенную свободу.
   Видит она старого мечника Невзора, который благополучно добрался до
Куакара на Пышме-реке; знает кукушка, что здесь, в отдаленном укромном
уголке, соприкоснется он с потаенными глубинами и славными вершинами
великого древнего славянства.
   Видит она устремленного в погоню за булгарами русского воина Светобора
и знает наперед, что эта погоня приведет его в те далекие места, о которых
отец его рассказывал в давней легенде, а имя той легенды и тех манящих
сказочных мест - Вятшая река:
 
 
  
    3 серия 

 
 
   Федька Коновал 
 
   То ли в рубашке родился кормщик Федька Коновал, то ли просто повезло на
этот раз, но как бы то ни было, удалось ему избегнуть биарского полона.
Скорее же всего произошло это потому, что тайный его дозор расположился за
пределами Биармии, в булгарских владениях. И биары, не решаясь забредать в
земли грозных соседей, вовсе не знали о первом ушкуе петриловой ватаги.
   Просидев в засаде положенный срок, коноваловские ратники спустили ушкуй
на воду и ходко двинулись вниз по Каме к тому месту, где остался Невзор со
своими воинами. Шли открыто, без лишней опаски, и чуть было не нарвались
на большую беду. Ладно, что Сенька Шкворень, глазастый, приметливый
парень, вовремя углядел вдали черные точки чужих лодок. Тотчас сказал о
том кормщику.
   Федька, не раздумывая, дернул на себя толстый черень руля, ушкуй
рыскнуд в сторону, и вскоре ватажка вместе с легким своим суденышком
укрылась в прибрежных кустах, долго ждали, пока чужие поднимутся вверх.
Наконец, караван из пяти лодок приблизился.
   Большие деревянные посудины, избегая лишней борьбы со стрежневым
течением, прижимались к берегу, на котором укрылись новгородцы.
   Вскоре первая лодка подошла совсем близко.
   - Башки тряпками обмотаны, - шепнул Федька, - в тряпки перья натыканы.
Булгары идут...
   - На шатрах хоругви зеленые, - добавил кто-то сзади. Точно булгары.
   - А гребцы-то у них ленивы, - с веселой укоризной определил кормщик,
одобрительно и даже как-то ласково оглядев своих крутоплечих. лютых до
весельной работы товарищей.
   - Кощеи-полоняники, - объяснил тот же голос сзади. - Вишь, вон нехристь
с плеткой? Погоняла ихний...
   Сенька Шкворень провожал пристальным взглядом уползающую вверх первую
лодку.
   - Никак, знакомца углядел? -улыбнулся Федька.
   - Правда твоя, - хмуро отвечал Шкворень. - При острове Исады сошелся я
с парнем из-под Мурома. Кличут Микулкой. Булгары тятю его и матушку убили,
избу сожгли, брата да сестрицу малую в полон забрали.
   Вот и пошел он с князем Всеволодом Георгиевичем булгар тех
крушить-громить, да, вишь вот, сам на цепь угодил...
   - А что тут поделаешь? - понуро отвечал кормщик. - Кабы силы поболе, а
так куда мы? Плетью обуха не перешибешь. Да и время дорого.
   Безвестно еще, жив ли Невзор со своими...
   Он замолчал и отвернулся, словно бы не смогая видеть чужую силу и мощь,
которая медленно, но уверенно, по-хозяйски проплывала мимо, неостановимо и
бесповоротно стремилась к своей какой-то цели.
   Когда пришли к знакомому холму, Невзора и товарищей там не оказалось.
Долго искали по берегу, бегали по прибрежной тайге, звали поодиночке,
кричали всей ватажкой, но никто не отзывался. Тревога закралась в душу
кормщика, товарищи его тоже были невеселы, облако смутной неизвестности
повисло над проклятым местом.
   Немного успокаивало то, что нигде не видно было следов битвы - ни
трупов, ни крови, ни разбросанных стрел и копий, - Я бы на их месте не
стал так долго без дела сидеть. - сказал, бодрясь, Мишаня Косой, бывалый,
справный ватажник.
   - Ну? - не понял кормщик.
   - Ушли на промысел да и загулялись в булгарских селеньях - пояснил
Мишаня, лихо сверкнув единственным глазом.
   - Может быть, - согласился Федька. - Но, с другой стороны, Невзор -
мужик тертый, порядки наши знает, должен был оставить хотя бы малый дозор.
   - Постой! - обрадовался Шкворень. - Когда мы с Петрилой уходили отсюда,
были у Невзора передовой и тыльный дозоры.
   Посланные вверх и вниз по берегу ратники вернулись ни с чем - ни
вверху, ни внизу Невзоровых дозорщиков не было.
   - Надо ждать, - вздохнул кормщик.
   - Ждать-то, конечно, можно, - вмешался Матвейко Шило, приземистый.
   крепкий мужичок с пушистой бородкой, - да пока мы тут щуренков ловим,
Петрило иную рыбину на крюк подденет.
   - Поддеть-то, может, и подденет, - возразил Коновал, - да без
Невзоровой ватаги вряд ли на берег вытащит.
   Ждали долго, жалея о каждом прошедшем дне. За это время буйная зелень,
пригретая лучами уже по летнему жаркого солнца, затянула могилу на вершине
холма, ползучий вьюн опутал тесаный крест, сочная желтизна которого
поблекла, располосовалась неглубокими пока трещинками, окуталась тончайшим
сероватым налетом...
   Невзор не появлялся, не было