Александр Барышников 
 
                         Клад Соловья-Разбойника 
 
                     Историко-приключенческий сериал  
 
    
 О Г Л А В Л Е Н И Е
 
 
   Серия 1 
 
   Красная Горка 
   Светобор 
   Молодой вождь 
   Предчувствие счастья 
   Клад Соловьиный 
   Дмитр и Петрило 
   Верховный жрец 
   Стычка 
   Горе 
   Юзбаши Серкач 
   Сокровища чудского храма 
   Старый мастер 
   Разговор по душам 
   Напутствие 
 
   Серия 2 
 
   Непокорный раб 
   Гледенский дозор 
   Длинна рука боярская 
   Шийлык и черное колдовство Уктына 
   Военная хитрость 
   Невзор поворачивает в Вятшую реку 
   Микулин сон 
   Биарский полон 
   Мечта вогульского княжича 
   Предсказание колдуна 
 
   Серия 3 
 
   Федька Коновал
   Будем жить 
   Кытлым и Юма 
   Побег Спасенный Куакар 
   Милость Голубой Змеи 
   Воля Йомалы 
   Удача Федьки Коновала 
   Светобор и Петрило 
   Кимера 
    



 
   1 серия 
    
 
   Красная горка 
 
   Ночь кончалась. Все явственнее чувствовалось приближение утра, и
замершие на вершине Яр холма парни и девушки сдерживали взволнованное
дыхание, не решаясь нарушить торжественность надвигающегося мгновенья.
Было тихо, лишь чуть слышно журчала под берегом сонная вода.
   Все лица были обращены в одну сторону, напряженные взоры уперлись в
сочащийся алым край неба, из-за которого вот-вот должно было появиться
Солнце. А великое светило словно зацепилось за невидимую преграду. Оно
живой слезой нетерпеливо дрожало на ресницах уходящей ночи и уже готово
было выкатиться на чистую щеку нового дня.
   - Пора, - выдохнула девушка-хороводница и решительно шагнула в средину
круга. Движение это словно бы нарушило краткое равновесие между тьмой и
светом, и Солнце горячей струей пролилось в обрадованный мир.
   - Слава Яриле! - звонко крикнула девушка и вскинула вверх правую руку.
   - Слава! Слава! Слава! - дружно подхватил хор молодых голосов.
   - Здравствуй. Красное Солнышко! - радостно воскликнула она и протянула
к светилу обе руки. Парни и девушки восторженно повторяли ее слова и также
тянули вверх руки.
   - Празднуй, ясное ведрышко! Из-за гор-горы выкатайся, на светел мир
воздивуйся, по траве-мураве, по цветикам лазоревым, подснежникам вешним
лучами-очами пробегай, сердце девичье лаской согревай, добрым молодцам в
душу загляни, любовь из души вынь, в ключ живой воды закинь. От того ключа
ключи в руках у красной девицы, у Зорьки-Заряницы...
   Микула, повторявший вместе со всеми слова хороводницы, почувствовал,
как вдруг забилось гулко его сердце, ласковая судорога перехватила горло,
пронзительно-сладкий холодок ворохнулся под грудью. Невольным быстрым
взглядом окинул Микула стоявших в кругу девушек.
   Сверкающий Ярило золотым своим светом превратил их холщовые простые
наряды в величественные одежды сказочных цариц, лица девушек горели, глаза
сияли, гибкие тела подались вперед, навстречу могучему небесному богу. И
все это было так прекрасно, что Микула готов был заплакать от
благодарности Солнцу, великому сыну великого Неба-Сварога, подарившего
жизнь этому чудесному миру, этому неоглядному весеннему простору, этой
речке, стремящейся в объятья видимой за лесами Оки, этому холму и этим
девушкам, и ему, Микуле, стоящему на этом холме рядом с этими девушками...
   - Зоренька-ясынька гуляла, - счастливо бормотал он вслед за
хороводницей, - ключи потеряла...
   - Я, девушка Улита, - почти пела хороводница, - путем-дорожкой прошла,
золот ключ нашла. Кого хочу - того люблю, кого сама знаю, тому и душу
замыкаю. Замыкаю я им, тем ключом золотым, доброго молодца Бажена!
   Все взоры разом устремились на высокого, плечистого Бажена, лицо
которого осветилось улыбкой счастья, и на повторе он громче всех крикнул:
- ... красную девицу Улиту!
   Да и каждый старался сказать погромче заветное имя, чтоб услышал его
выбранный сердцем человек. Один только Микула промолчал в этом месте
общего речитатива, потому как сердце его еще не сделало своего выбора, а
озорничать, говорить неправду перед ликом всемогущего божества было
непростительным святотатством. На какое-то время Микуле стало неловко и
неуютно, как неловко и неуютно бывает ребенку среди взрослых, занятых
важным взрослым делом. Он невольно опустил голову, уперев взгляд в землю,
и в тот же миг с противоположной стороны хоровода прилетело вдруг негромко
произнесенное имя его.
   Микула резко вскинулся и изумленно оглядел стоящих напротив девушек.
   Они стояли лицом в хоровод, спиной к Солнцу, глаза их были в тени и,
похоже, ни одна из них не смотрела на Микулу. Почудилось - разочарованно и
одновременно с облегчением подумал он. Но девичий голос угольком тлел в
душе его, и от этого уголька затеплилось и стало неотвратимо разгораться
сладостное предчувствие какой-то новой жизни, незнакомой радости и еще не
бывалого счастья.
   А Улита-хороводница, положив на землю крашеное яйцо и маленький круглый
каравай, запела сильным чистым голосом:
   Весна-красна!
   На чем пришла?
   На чем приехала?
   Все подхватили песню, и хоровод двинулся по кругу.
 
 
   Светобор 
 
   С детства знакомые звуки и запахи убаюкивающим облаком обволакивали
Светобора. Напряжение бурной, колготной жизни незаметно отпускало душу, и
она тихонько млела в благословенном покое родительского дома. Но сон не
шел. Стоило закрыть глаза, и тотчас стремительно убегала назад земля с
пучками прошлогодней травы, вилась перед лицом черная грива коня, мелькали
прутья придорожных кустов и стволы деревьев. Откуда-то сбоку выплывали
потускневшие от долгого житья глаза отца, глухо звучал его голос, и снова
дорога, и бесконечное трепыханье черной гривы, и кусты, и деревья, и синий
окоем впереди:
   Старый Путило свесил с полатей бороду, негромко кашлянул.
   - Не спится, сынок? - спросил участливо. Светобор потянулся всем своим
сильным, гибким телом, резко вскинулся и сел, привалившись широкой спиной
к выглаженным временем бревнам стены.
   - Отвык, небось, на лавке почивать? - хохотнул старик.
   Светобор молчал, сторожко прислушиваясь к звукам ночи.
   - Али дума какая? - не унимался отец. - Поведай, легче станет.
   - Пожалуй, - согласился Светобор. Здесь, в родных стенах, помнивших его
дитем, рядом с отцом, единственным родным человеком, он почувствовал себя
ребенком, который при всяком затруднении бежит к старшим и надеется найти
у них понимание и поддержку.
   - Полгода ведь не виделись, - словно жаловался Путило. Он и вправду
наскучался за это время. - Сердце-то отцовское разве каменное?
   Извелся я, сынок, - как ты там? Живой ли? Уж всякое в голову лезло.
   Жить-то мне осталось:
   - Прости, тятя, - негромко заговорил Светобор. - Закрутило меня с
первого же дня, теперь вот удивительно даже вспомнить. В Новгород добрался
я тогда к ночи. Горожане закрылись в домах своих, и неведомо было, где
найду приют. Брел я по улице и увидел богато одетого господина, который во
весь мах летел навстречу мне на резвом коне, а следом мчались два
всадника. Я понял, что они его преследуют.
   Тут из переулка выскочил пеший человек, бесстрашно бросился наперерез и
повис на поводьях. Испуганный конь взвился на дыбы, едва не сбросив
всадника, и тут подоспели преследователи. Знатный всадник выхватил меч и
первым же ударом уложил пешего. Два других насели на него с двух сторон, и
он едва успевал отбиваться. Не помню, как в руках моих оказалась толстая
длинная жердь. Размахнулся я да и снес наземь одного из нападавших.
Другой, оказавшись в одиночку против нас двоих, поддал коню под бока и
убрался прочь. Спасенный мною господин оказался сыном новгородского
посадника.
   - Михайла Степановича? - изумился Путило.
   - Да, это был Твердислав.
   - С Михайло Степановичем, - сказал старик после недолгого молчания, -
мы вместе служили князю Роману Мстиславичу. А Твердислав тогда мальчонкой
был, тебя-то он не намного постарше. Вишь, вот как жизнь повернулась. Я в
деревне небо копчу, а товарищ мой стал посадником новгородским. Да только
и ему, похоже, не сладко.
   - Да, тятя, - согласился Светобор. - Я иной раз мыслю: лучше бы мне
спать на твердой лавке, ходить в лаптях, чем видеть неустроения
новгородские. Кафтан богатый, сапоги юфтевые, а на душе туга такая - хоть
плачь слезами горючими. Сеча идет не на жизнь, а на смерть, мужи лучшие,
мужи вятшие хуже диких зверей. Мирошка Нездинич с чадью своей рвется к
власти в земле Новгородской. Двор мирошкин в Людином конце - гнездо
змеиное, люди его вконец распоясались, народ мутят, нынешнего посадника
порочат, и нет на них никакого укорота.
   - А что же князь? - не вытерпел Путило.
   - Так ведь Мирошка дружится с владимирскими да суздальскими боярами,
которые великому князю Всеволоду служат, а наш князь Ярослав Владимирович
свояком ему приходится.
   Светобор помолчал некоторое время, вздохнул и продолжил рассказ.
   - Приютил меня Твердислав на своем дворе, зачислил в дружину, срядил
справно. Вскоре донеслось до меня, что Мирошкины прихлебатели, которые на
Твердислава замышляли, грозятся лишить меня живота. Сами, дескать,
Мирошкины сыновья, Дмитр да Борис, злое сердце на меня держат. Твердислав
же им назло решил возвысить меня из мечников простых в отроки боярские.
   Путило заерзал на полатях, довольно и как-то по-молодецки крякнул.
   Успех сына согрел иззябшую его душу. Он открыл было рот, чтоб выразить
радость свою.
   - Обожди, - перебил Светобор. - Чести этой ради должен я принять веру
грецкую, отречься от богов наших:
   - Во-она как! - разочарованно и горько протянул старик.
   Они долго молчали. Было тихо, только где-то под половицами осторожно
скреблась мышь да с улицы изредка доносились порывы ночного ветра.
   - Ну, и чего ты удумал? - спросил, наконец, Путило строгим и каким-то
чужим голосом.
   - Вот - приехал: - смиренно отвечал Светобор.
   Старик почувствовал смятение сына, острая жалость царапнула душу его.
   - Эх, жизнь: - вздохнул он. - Мыслю, не у тебя одного туга такая.
   Другие-то как же?
   - Другие хитрят, корысти ради принимают веру грецкую, а своим богам
тайно поклоняются. Видел я у многих обманку висячую, из свинца да олова
вылитую. На одной стороне - архангел какой или грецкого бога матерь, на
другой - Ярилин знак. На груди на веревице болтается обманка эта, и вертят
ее, кому как надо. В церкви - так ее повернут, а дома - иначе:
   - А душу-то разве вывернешь? - горько спросил старик. - Эх, время! И
чего ты с народом делаешь? Ради лучшей доли душу выворачивать - разве ж то
мыслимо? Душа - не колпак, не рукавица:
   - Поверь, тятя, - виновато заговорил Светобор, - деваться мне некуда.
Откажу Твердиславу - он, хоть и мягок до поры, а пожалуй, и погонит меня
со двора. Тут меня псы мирошкины и загрызут. Не слаб я и не боязлив, но
без твердиславовой защиты не сдюжить мне.
   - Да, деваться тебе некуда, - раздумчиво протянул Путило. - Порядки
новгородские известны мне по прошлой жизни. Я в свое время тоже норов явил
- сам знаешь, чем дело кончилось. Да ладно, что еще так, а не иначе
как-нибудь.
   Он помолчал, а потом спросил осторожно, без особой надежды:
   - Может, останешься?
   - Думал я об этом, - быстро отозвался Светобор. - Так ведь сведают псы
мирошкины, нагрянут, тогда и тебе несдобровать.
   - А я что? Мне жить-то осталось:
   - А мне как жить? Да и стыдно от себя самого - вроде как оробел.
   - Гордости в тебе, как в муже вятшем, - проговорил Путило, и по голосу
его непонятно было, осуждает он сына или гордится им.
   - Эх, кабы не старость постылая, - заговорил старик после недолгого
молчания, - плюнул бы на все и увел тебя на Вятшую реку. Уж там-то зажили
бы мы с тобой славно, уж там-то не достали бы нас ни горе, ни нужда, ни
псы мирошкины.
   - Вятшая река? - удивленно спросил Светобор. - Что это?
   Старик шумно вздохнул и неловко, кряхтя и постанывая, перевалился на
другой бок.
   - Вятшая река, сынок, - это воля вольная, край нехоженый, угодье
немеряное. Еще мальцом слышал я от отца, деда твоего, что в давние времена
затеяли люди новгородские замятню против бояр, против мужей лучших, мужей
вятших. Кое-кого в Волхов пометали, дворы их пограбили, а кое-кому из
господы тогдашней удалось из города вырваться. И пошли они навстречу
Солнцу по землям новгородским. И нигде не могли найти приюта, потому как
всякому смерду обиженному лестно было уязвить недавних господ своих,
потерявших власть и силу.
    
 Долго ли, коротко ли, добрались они до пределов Югорских*, с жителей
которых новгородцы издавна берут дань серебром, и эти жители Югорские
издавна не любят новгородцев и почитают их татями.
   - То мне ведомо, - подтвердил Светобор.
   - Видя малочисленность мужей вятших новгородских, продолжил Путило, -
югричи собрались числом немалым и напали на незваных гостей.
   Новгородцам деваться было некуда. За спиной - долгая да горькая дорога
до мятежного Новгорода, на полночь - чернолесье непрохожее, непроезжее до
самого Дышучего моря**: И отступили они на полдень, и пропали где-то в
лесах и болотах. Однако, отец мой слышал от кого-то, что вышли те мужи
лучшие, мужи вятшие к большой прекрасной реке, в которой рыбы больше, чем
воды, а прибрежные леса всеми своими лапами и листами не могут скрыть дичи
непуганой, и в каждом втором дереве - борть с медом. Сказывают, выбегает
та река из-под Латырь-камня, и кто выпьет воды из нее, тот сразу забудет
все хвори-недуги и станет счастливым. Но самое главное - нет на той реке
ни князей, ни бояр, ни тысяцких, ни сотских, а о грецкой вере никто там и
не слыхивал.
   Старик замолчал, словно зачарованный своим рассказом. Светобор тоже
замер на своей лавке. Скреблась под половицами неугомонная мышка, за
стеной негромко вздыхал ночной ветер, все было привычно, обычно и
буднично, и далекая Вятшая река, если она и была на белом свете, казалась
прекрасной сказкой, дивным сном, мечтой несбыточной.
   - Был у меня дружок, - снова заговорил Путило. - Молодой, веселый, по
имени Чурша. Когда рать Боголюбского осадила Новгород, бился он с
суздальцами отважно, от других не отставал. Когда стрела неприятельская
вонзилась в икону, и полились из иконы слезы девы Марии - тогда уверовал
Чурша в бога христианского и принял веру грецкую. Когда же мужи вятшие
новгородские несправедливо изгоняли победителя суздальцев Романа
Мстиславича, Чурша вместе со мною поднялся на защиту молодого князя. Туго
нам пришлось - плетью обуха не перешибешь. Вот тогда звал меня Чурша на
Вятшую реку. Ему что? Он молодой, вольный, ни женки, ни чадушек малых. А я
Любавушку свою с малолетним сыном на кого оставлю? Он ушел, и с тех пор
ничего я о нем не слышал. Не знаю - дошел, не дошел:
   - И как же идти к той Вятшей реке? - спросил Светобор взволнованно.
   - Навстречу Солнцу, - отвечал Путило.
 

 
   Молодой вождь 
 
   Келей, молодой вождь Верхнего племени, ловко угнездившись в седле, гнал
вороного коня по едва приметной лесной тропинке. Сверху, сквозь кроны
сосен, иногда просверкивало яркое весеннее солнце, но здесь, под сводом
леса, было сумрачно и прохладно.
   Прошло не так уж много времени, как он покинул свое селение в устье
Вотской реки, но борзый конь быстро нес его вперед, и уже недалеко
оставалось до Полой речки, а там и до Ваткара - рукой подать.
   Конечно, можно было отправиться в путь на лодке. Весной течение в
Серебряной реке бурное, да и ветер с утра был попутный, но уж очень не
хотелось лишний раз проходить под стенами ненавистного Булгакара:
 
   ***
 
   В давние времена большое булгарское войско пришло с низовьев Серебряной
реки. Жестоко подавив сопротивление вотов, живших отдельными племенами,
булгары выстроили свой город Булгакар в пределах Верхнего племени, чуть
ниже устья Вотской реки. Он грозно высился на крутом берегу Серебряной и
всем своим неприступным видом напоминал о неотвратимой необходимости
покоряться воле пришельцев.
   Булгары выколачивали с вотских племен огромную дань, брали себе в
наложницы самых красивых девушек, а непокорных мужчин, пытавшихся защитить
своих дочерей и сестер, уводили в полон и отправляли в далекие булгарские
города, где и продавали их в рабство на шумных невольничьих рынках.
   Некоторые из тогдашних вотских вождей иногда пытались пойти наперекор
чужеземной воле, но все они стремились к славе в одиночку, и булгары
всякий раз безжалостно расправлялись с непокорными. Так продолжалось до
тех пор, пока вождем одного из вотских племен не стал Кутон из рода
Гондыр. Это был умный человек и искусный воин. Он умел ладить с
чужеземцами, охотно принимал и обильно угощал их в своем селении возле
устья Колыны-шур - Речки с ночлегом у брода. Во время одной из славных
попоек тогдашний булгарский юзбаши Тэкин, расхваставшись, проболтался о
том, что изрядная доля вотской дани оседает в Булгакаре, а великий хан
получает чуть больше четвертой части. Вскоре после этого Кутон совершил
тайное и опасное путешествие на далекую реку Итиль. Он привез булгарскому
хану богатые дары и после долгих переговоров добился того, чего не могли
достичь его бряцавшие оружием предшественники. Он предложил хану вдвое
увеличить размер вотской дани при условии, что сбор этой дани будет
поручен ему, Кутону. Он обещал хану вечную дружбу и военную поддержку при
условии, что булгарское войско уйдет с берегов Серебряной. После
тщательного обсуждения они пришли к согласию.
   Решено было оставить в Булгакаре десять десятков воинов во главе с
юзбаши-сотником, который должен был блюсти интересы хана в вотских землях
и наблюдать за делами Кутона. Еще в обязанности юзбаши входило
сопровождение дани от селения Кутона до ханской столицы Булгар-кала. Эта
мера была разумной, потому как путь на реку Итиль пролегал через земли
чудинов*, калмезов** и воинственных чирмишей - все они, особенно
последние, были склонны к разбою, и остановить их могло только присутствие
булгар.
   За короткое время Кутон объединил под своей рукой многие племена
северных вотов. Путешествие на реку Итиль не прошло даром:
   насмотревшись на города, возведенные искусными булгарскими строителями,
он выстроил возле устья Колыны-шур мощную деревянную крепость. В дикой
лесной стране вровень с Булгакаром - Городом Булгар, появился Ваткар -
Город Вотов. Все это позволило Кутону объявить себя великим вотским
князем. Кас, тогдашний жрец рода Гондыр, был очень рад возвышению Кутона,
ведь вместе с ним возвышалась гондырская куала - храм родовых богов, а он,
Кас, становился верховным жрецом северных вотов. Возвысившись, он встал
ближе всех к великим богам, и, видимо, поэтому именно ему, Касу, внушили
они свою волю, которая и была торжественно объявлена народу.
   Отныне ваткарский князь, подчиняясь воле великих богов, назначал вождей
подвластных племен из числа людей, принадлежавших к роду Гондыр. Воты,
слепо верившие великим своим богам и, к тому же, благодарные Кутону за
избавление от непосильного булгакарского ярма, особо не противились, и
сородичи гондырского властелина возглавили племена. Это позволило Кутону и
Касу крепко держать в своих руках обширные богатые угодья, раскинувшиеся
по берегам Серебряной от Великого холма до устья Медной реки. В обычное
время вожди выполняли волю ваткарского князя в доверенных им землях, но в
дни великих торжеств они обязаны были явиться в Ваткар и встречать
праздник среди своих сородичей.
 
   ***
 
   Истомленный жеребец остановился, громко фыркнул и. круто угнув длинную
шею, блаженно припал горячими губами к прозрачной, как слеза, воде. Сзади,
из соснового чистолесья, подъехали сопровождавшие Келея воины, числом
десять, в праздничных нарядах.
   - Ну, хватит, хватит! - с ласковой укоризной заворчал молодой вождь и
потянул повод, с трудом преодолевая сопротивление коня.
   - Может, отдохнем? - осторожно спросил один из воинов. - Куда спешить?
   Келей молчал. Он без подсказки знал, что весенний праздник шийлык
начнется завтра, спешить и вправду было некуда, но сердце его рвалось в
Ваткар. Ему не