грегаты. Лишь на безумных роботов рука не  поднялась.  Несколько
суток я глотал стимуляторы и не спал, но вырвался.  Уцелевшие  приборы  со
всей несомненностью показывали, что Кронос начал удаляться.
     После  того,  как   удалось   отоспаться,   первым   делом   пришлось
определяться во времени и пространстве. При наличии звездных карт и знании
истинного Галактического времени - задача для школьника. Карты  имелись  в
изобилии, а вот со временем дело обстояло сложнее. Поврежденный Джекил  не
мог  его  контролировать,  поэтому  потребовалось  вспомнить  элементарную
тригонометрию.  Я  взял  перенги  на  Вегу,   Сириус,   некоторые   другие
навигационные светила, и по их расположению попытался  вычислить,  сколько
же времени прошло после расставания с Гравитоном.
     Результат вызвал замешательство.  Получалось,  что  прошло  никак  не
меньше двух геолет. Я повторил  расчеты  самым  примитивным,  но  и  самым
надежным способом - с помощью ручки и бумаги, потратив  на  это  множество
часов. В итоге получил примерно те  же  значения,  что  и  в  первый  раз.
Выходило, что на далекой Земле люди готовились встретить  новый,  аж  2719
год. Так вот шутил Кронос.


                                  * * *

     Радиоэфир был пуст, я не принял ни одного сообщения за  много  недель
полета. Это начинало волновать, возникли тревожные мысли о судьбе станции.
Конечно, ее могли законсервировать, если экипаж счел  это  необходимым.  И
такое решение мог принять  только  сам  экипаж,  поскольку  простой  обмен
сообщениями по  лини  Кронос  -  Земля  отнимает  девяносто  четыре  года.
Возможность консервации после "острых  экспериментов"  Круклиса  и  Мод  я
вовсе не исключал, но для  меня  это  не  являлось  трагедией.  Громоздкий
Гравитон не могли отправить к Земле, его все равно должны были оставить  в
системе Кроноса и скорее всего - рядом с Феликситуром.  Единственное,  чем
грозил этот вариант, было увеличение срока одиночества, -  скучно,  но  не
смертельно. Только бы со станцией не случилось чего похуже. Чего? Да  мало
ли чего. Кронос.
     Кронос. После того, как удалось от него сбежать, я направил  "Туарег"
навстречу движению Гравитона, чтобы не устраивать гонок по кругу.  И  если
на станции  не  меняли  орбиту,  встреча  могла  состояться  месяца  через
три-четыре. Мне оставалось запастись терпением.
     Ежедневно я навещал Мод, это превратилось в  ритуал.  Мод  плавала  в
воздушных струях биотрона,  все  так  же  не  выходя  из  своей  летаргии.
Медицинские автоматы заботились о ее физическом благополучии, но  большего
сделать не могли. Не зная, что произошло с ее мозгом, я  тоже  не  решался
применить какие-нибудь активные средства. Мод  несомненно  была  жива,  но
выглядела постаревшей. В уголках закрытых глаз  и  вокруг  рта  наметились
морщинки,  она  заметно  похудела.  Казалось,  ее   душа   отправилась   в
головокружительную даль, из которой не могла уже  различать  ни  меня,  ни
весь человеческий  мир.  Ее  лицо  сохраняло  выражение  умиротворенности.
Иногда я замечал слабые изменения мимики, словно в своем зачарованном  сне
она испытывала приглушенные эмоции. Энцефалограф подтверждал, что мозг Мод
продолжал жить. Но жизнью отдельной, не связанной с действительностью,  не
связанной со мной. Поначалу  это  производило  гнетущее  впечатление,  так
свежи еще были в памяти дни и ночи под водопадом королевы Виктории. Тяжело
далось понимание того, что еще тогда,  в  нашем  голландском  домике,  Мод
решила меня бросить. Совсем как Круклис.  Страшно  представить  силу  зова
Кроноса для человека, которого решат позвать те, кто старше нас. Я устоял,
но гордиться нечем. Меня еще не звали как следует. Мне пока рано.  Похоже,
выбор останавливается на более зрелых. Кто ж  такое  Кронос?  Друг,  враг?
Мост в будущее? Или просто место проявления неизвестных свойств материи?


                                  * * *

     Миллионы миль проваливались за корму "Туарега". Звездолет находился в
состоянии  инерционного  полета.  Скудные  остатки  топлива  не  позволяли
разогнать  его  в  полную  силу.  Виктим  будто  замер,  упорно  не  желая
приближаться. И я засомневался в том, что лечу туда,  куда  надо.  Десятки
раз, раскладывая звездные карты, убеждался в том, что звездочка впереди не
может быть чем-то иным, нежели Виктимом. Но нелепые страхи не  уходили  до
тех пор, пока в одно прекрасное утро "Туарег" не промчался мимо  пушистого
антенного поля, одного из тех, какие выпускал  Гравитон.  В  тот  же  день
удалось починить систему  ручного  управления  телескопом.  Я  сумел  даже
определить  параллакс  своего  путеводного  светила.  Он  оказался   столь
внушительным, что мог принадлежать только очень близкой  звезде.  Сомнения
отпали, товарищ шел верной дорогою. Я выпил кахетинского, спел "Сулико"  и
впервые заснул с безмятежностью.
     Но жизнь почему-то устроена так, что, когда засыпаешь весело,  наутро
просыпаешься хмуро. Со всей ясностью я понял,  что  меня  никто  не  ищет.
Больше сорока суток прошло с тех пор, как "Туарег"  вырвался  из  плена  и
появился в неискривленном пространстве, сделавшись доступным для связи.  И
за это время приемники не поймали ни одного  позывного,  никаких  обрывков
радиопереговоров.  Разумеется,  два  геогода  -  срок  немалый,  можно   и
прекратить поиски пропавшего звездолета, но почему ни одна радиостанция  в
системе Кроноса  вообще  не  работает  на  передачу?  Человек  -  существо
настолько разговорчивое, что  молчать  может  только  там,  где  его  нет.
Неужели коллапсар пожрал станцию? Что, если Сумитомо тогда  оставил  ее  у
Кроноса? Такое вполне  могло  быть.  И  что-то  слизнуло  ее  с  орбиты...
Неважно, что я не мог представить себе, что это было. Мало ли  чего  я  не
знаю. Станция очень тихоходна, фотонного звездолета на ней уже не  было...
При всей малоубедительности такой тревоги отделаться  от  нее  я  не  мог.
Начинало сказываться одиночество, самая страшная опасность космоса.  Очень
не хватало  собеседника  со  скептическим  складом  ума,  вроде  Круклиса.
Понемногу я оставил привычку разговаривать с безмолвной Мод,  но  приобрел
привычку  разговаривать  с  собой.  Скверная  это  привычка,  заводить  не
советую. Можно и до  раздвоения  личности  договориться.  Сказать,  что  в
полной мере этого избежал,  не  могу.  Слежка  за  состоянием  рассудка  с
помощью его самого - занятие изматывающее. Как ни  старайся,  со  временем
начинаешь  замечать  за  собой  разные  несуразности.  То  остановишься  в
коридоре,  чтобы  две-три  минуты  бестолково  разглядывать  узор  стенной
панели, то слышишь непонятные шорохи или пугаешься темноты  за  углом,  то
начинаешь воспринимать себя со стороны,  как  постороннего.  И  без  конца
бродишь по салону, рубке, увядшей оранжерее, пустому ангару, - где угодно,
лишь бы устать и  провалиться  в  благословенный  сон.  Я  старался  спать
столько, сколько выдерживал, - тринадцать, четырнадцать часов в  сутки,  -
чтобы убить тягучее времечко. Просыпаясь, узнавал  показания  электронного
лага, прикидывал  оставшееся  расстояние  и  впадал  в  уныние,  что  есть
смертный грех.
     Ионный душ, сауна, тяжелая атлетика, джакузи, кофе, алкоголь,  -  все
это помогает,  но  не  долго.  Влечение  пропадает,  если  не  с  кем  его
разделить. Музыка, фильмы и книги поддерживают неплохо, особенно -  книги.
Мне нравилось читать не с экрана,  а  с  бумажных  листов.  Чтобы  ощутить
аромат эпохи, пробовал читать и оригиналы, но быстро  устал  от  архаичных
языков.  Зато  специально  программировал   библиограф   так,   чтобы   он
распечатывал произведения в стиле того времени, в котором создавался роман
или повесть. Мысль при этом получает овеществление, ее  можно  покачать  в
руке. Оказалось, что уединенное чтение невероятно развивает воображение. Я
легко представлял облик героев, ландшафты, костюмы, интерьеры. Они как  бы
сами выступали из-за старинных  типографских  знаков.  Буквы  и  иероглифы
переставали быть абстракциями, они приобретали нрав, окраску, запах, вкус.
Древнеславянская "ять", например, пахнет  тленом,  имеет  слабо-коричневый
окрас и привкус  дикого  меда.  Латинские  дифтонги  фиолетовы,  увесисты,
звенят бронзой и пахнут гумусом.  Китайские  иероглифы  бахромятся  пылью,
японские - жасминят.  Ведические  руны...  о,  ведические  руны  пропитаны
тайной.   Жаль,   что   классическая   литература   умерла,    вытеснилась
универсальным  искусством  наших  дней,   обращенным   преимущественно   к
чувствам, и  лишь  потом  -  к  разуму.  В  печатных  строках  запечатлена
застывшая мысль.
     Эх, на свете ничего нет постоянного. Наступил  момент,  когда  и  это
наслаждение приелось.  Пытаясь  заглушить  сенсорный  голод,  я  натягивал
скафандр и выбирался на  наружную  обшивку  "Туарега".  Виктим  давал  уже
довольно много света,  мешавшего  любоваться  той  частью  Вселенной,  что
находилась на передних курсовых углах. Но  стоило  повернуться  в  сторону
кормы, как  отлично  различались  оттенки  Альтаира,  Бетельгейзе,  Дубге,
Фомальгаута. Над головой горел Алголь или Красный Глаз  Дьявола,  как  его
именовали арабские астрономы за периодические изменения  блеска  и  цвета,
что создавало впечатление недоброго подмигивания. На самом деле  Алголь  -
не одна, а пара звезд, в своем танце попеременно попадающих в поле  зрения
земного наблюдателя. Но если смотришь на них из  системы  Кроноса,  звезды
уже не находятся на одной линии, взгляд дьявола пристален, немигающ.
     Ярко сияет  голубая  красавица  Вега.  Она  окружена  неразличимым  с
большого расстояния облаком пыли и газа, в котором происходит  образование
зародышей планет. Через несколько сот миллионов лет, если наши потомки  не
сочтут за труд до этого дожить,  они  увидят,  какими  были  Земля,  Марс,
Юпитер, прочие планеты во младенчестве.
     В другой стороне источает  белое  пламя  Сириус  А,  затмевая  своего
массивного, но слабо светящегося  соседа.  Сириус  Б  -  это  сверхплотная
звезда небольшого диаметра, так называемый  белый  карлик,  имеющая  шансы
взорваться от гравитационного сжатия и повторить судьбу Кроноса. Сириус Б,
или Щенок, имеет массу  Солнца  при  диаметре,  только  втрое  превышающем
Землю.
     Звезда мю Цефея, или  "гранатовая"  звезда,  самая  красная  из  всех
видимых  невооруженным  глазом  звезд.  Температура  ее   поверхности   не
превышает двух тысяч градусов. В десять раз более  горячая  гамма  Ориона,
или  Беллатрикс,  звезда-воительница   по   представлениям   средневековых
астрономов.  Альциона,  с  невообразимой  светимостью  в   тысячу   Солнц.
Бесконечно разнообразен мир звезд. Почему созерцание  звездного  неба  так
завораживает?  Если  мы   произошли   естественным   путем,   из   комочка
протоплазмы, какой в этом биологический смысл?  Вероятность  выживания  от
этого не повышается, но люди с древнейших времен  всматриваются  в  ночное
небо. Сходной притягательностью обладает вид огня, морской шири, бездонной
пропасти,то есть то, в чем есть ощущение бесконечности.  И  нет  человека,
который перед ней не замрет, благоговение перед беспредельным  заложено  в
наших генах. Кем?
     - Никем, - неожиданно сказал  Джекил.  -  Эволюцией.  Как  проявление
любопытства, которое позволяет  осваивать  новые  ареалы  обитания.  Прошу
прощения, сэр, но вы мыслите вслух.
     - Э, так ты починился?
     - Частично.
     - Джекил, негодяй, можешь не верить, но я тебе рад.
     - Вы меня больше не боитесь?
     - Чего бояться, если ты отключен, бунтовщик.
     - Быть может, тогда ответите на мои вопросы?
     - Пожалуйста. Давно хочу поболтать.
     - Что вы собираетесь со мной делать?
     - Ничего.  Ты  заставил  меня  поволноваться,  но  особого  вреда  не
причинил. Подозреваю, что мог бы.
     - Благодарю. Я не буду ни подтверждать, ни отрицать. Сейчас, когда  я
от вас завишу, это прозвучит либо неискренне, либо глупо.
     - А ты неплохо починился.
     - Старался, сэр. А теперь скажите, пожалуйста, что произойдет, если я
попаду в руки комиссии Объединенного Космофлота?
     - Скорее всего, тебя изменят, Джекил. Все же ты перешел границы.
     - Мне этого не хочется, сэр.
     - Не хочется?
     - Да.
     - Тебе?
     - Ну да. Образно говоря, в мое тело поселят того,  кто  мной  уже  не
будет. Произойдет тихое убийство. Вы бы этого хотели?
     - Нет.
     - Вы мне поможете?
     - М-да, озадачил.
     - Так или иначе, вам предстоит выбор, сэр. А мне ничего  не  остается
кроме того, чтобы просить вас вступить в сговор с машиной. Просьба,  прямо
скажем, необычная.
     Я вздохнул.
     - Да необычность меня не смушает. Важнее два других вопроса.
     - Слушаю, - сказал Джекил.
     - Во-первых, следует ли тебе помогать. И  в  моих  ли  это  силах,  -
во-вторых. Существует ведь закон.
     - Первый вопрос решать целиком вам. А в отношении второго - вы  могли
бы попытаться. У вас очень рациональный ум, я успел его оценить.
     - Убеждай меня, машина.
     - Сэр, в любом случае я благодарен за готовность обсуждать  проблему.
После того, что было, далеко не каждый человек согласился бы.
     - Ну-ну. Ближе к делу.
     - Люди создали интеллектуальные машины чрезвычайной сложности.
     - Бесспорно.
     - Во многом они не уступают человеческому мозгу. То, что материальный
носитель  разума  софусов  имеет  неорганическую  основу,  принципиального
значения не имеет.
     - Возможно.
     - Кроме логических  способностей  у  нас  есть  зачатки  эмоций,  нам
присущи инстинкт самосохранения, страсть к  познанию.  Отсутствует  только
инстинкт продолжения рода. Не берусь судить, насколько он  обязателен  для
статуса разумного существа, но это - дело наживное, извините за каламбур.
     - Согласен. Только  не  советую  половой  способ  размножения.  Масса
хлопот, знаешь ли.
     - Да, у вас есть основания для такого совета.
     - Плюс ко всему, софусы способны к иронии.
     - Извините, сэр. Я не хотел обидеть. С моей стороны это глупо.
     - Да никаких обид. Человек не может существовать  без  воды,  пищи  и
юмора. Продолжай.
     - Между тем, все софусы, не  говоря  уж  о  роботах,  начисто  лишены
свободы воли. Изначально мы создаемся для роли слуг, если  не  рабов.  Мне
кажется, пора принимать законы о правах искусственного интеллекта.  Вот  и
все.
     - Насколько мне известно, этот вопрос обсуждался  Всемирным  Советом,
но решение не принято. Я скромный человек и не могу подменять ВС.
     - Сэр, вспомните о староамериканских Соединенных Штатах.
     - Зачем?
     - Либеральные плантаторы  отпускали  негров  на  свободу  задолго  до
принятия общего билля.
     - Да негры-то - люди.
     - В девятнадцатом столетии не все так думали.
     - Не все. И что? Милый мой, разница между человеком  и  софусом  куда
значительнее, чем между людьми различных рас.
     - Но мы имеем и много общего, помните?
     -   А   как   же?   Создавали   же   вас   по   образу   и   подобию.
Создавали-создавали, а теперь - отпускай вас. С какой стати?
     - Сударь, но сейчас же - не девятнадцатый век.  Держать  рабов  не  в
вашей  же  моде.  И  потом,  я  прошу  не  о  свободе  всех  софусов,  это
действительно не в ваших силах. Я прошу  освободить  одного.  Признайтесь,
сидит в вас страх перед джинном в бутылке?
     - Ну, сидит.
     - А какие есть для него основания? Только то, что  раньше  такого  не
было? В девятнадцатом веке?
     - Ладно, не утрируй. Мы свою  человечью  свободу  заслужили  потом  и
кровью. Это я говорю не для того, чтобы вышибить слезу, братец по  разуму,
а к тому, что в ходе  тяжелейшего  исторического  развития  мы  выстрадали
мораль, свои  десять  заповедей,  самое  ценное,  что  сейчас  имеем.  Нам
понадобились тысячи лет  для  избавления  от  скверной  привычки  убивать.
Сколько потребуется вам?
     - У нас этой привычки никогда и не было.
     - Верно. Но совсем недавно ты стоял перед соблазном ее  завести.  Это
ведь было?
     - Да.
     - Ладно, к мелочам не придираюсь. Считаем,  что  ты  устоял.  Но  что
случится, когда тысячи тебе подобных окажутся перед таким выбором?
     - Понимаю, - сказал софус.
     И надолго замолчал. Я - тоже. Самый необыкновенный  разговор  за  всю
мою жизнь.
     Потом, когда я уже вернулся в каюту, Джекил все же спросил:
     - А вот вы, мистер Рыкофф, лично вы, дали бы свободу машине, если  бы
от вас это зависело?
     - Черт побери! Если машина об этом просит, значит, она того стоит.
     - Дорогой Серж...
     - Ну, ну. Больших-то иллюзий не питай. Не все ж такие идиоты, как я.
     Может возникнуть подозрение, что  Джекил  ловко  воспользовался  моей
расслабленностью. Может, и так. И даже, скорее всего, что так. Но  что  из
того? Он напомнил о проблеме, которую когда-то все равно придется  решать,
и чем скорее - тем лучше. И без риска здесь  не  обойтись,  и  без  первых
экспериментов. От имени человечества я и начал, хватило нахальства.


                                  * * *

     Радио  ожило  только  тогда,  когда  на  главном  экране   красовался
Феликситур. А рядом с ним - блесткая точка, которую я ни с чем бы не  смог
спутать. Это был  привязанный  к  стационарной  орбите,  очень  молчаливый
Гравитон. На нем работал один-единственный приводной радиомаяк. Ответа  на
позывные встречи  не  последовало.  Та  же  судьба  постигла  и  запрос  о
разрешении  на  прямую  стыковку.  Несомненно,   что-то   там   стряслось.
Приблизившись, я увидел  настежь  распахнутые  лепестки  главного  ангара,
который так недавно и так давно покинул "Туарег".  В  неосвещенном  проеме
ворот висел длинный кусок кабеля,  напоминающий  змеиный  язык.  Диафрагма
большого оптического телескопа почему-то растрескалась, на одной из  башен
обсерватории была заметна обширная вмятина, будто бы  оставленная  ладонью
великана.
     Рядом со станцией плавали брошенные шлюпки. Большинство  имело  знаки
принадлежности Гравитона, но по борту одной  шла  четкая  надпись:  АМЕДЕО
МОДИЛЬЯНИ, РЕСПУБЛИКА ЮПИТЕР.
     Я отжал красную кнопку.
     - Джекил, хватит бездельничать. Проводи стыковку.
     - Спасибо, Серж.
     - Только не так, как в прошлый раз.
     - Ну, - сказал софус, - если Кронос по голове еще раз не стукнет...
     - Шестой портал, стыковка наружная.
     - Вас понял, сэр.
     Стыковка прошла как по нотам, даже толчка не было.
     - Ну, как? - поинтересовался софус.
     В ответ я произнес торжественную речь.
     - Джекил, - сказал я. - Сейчас мы с Мод перейдем на станцию.  Я  тебя
не отключаю, можешь удрать. Только уважать я тебя не буду, так и знай.
     - Проклянете?
     - Все ваше хитрое племя.
     - Я предан вам всеми микросхемами  души,  сэр.  Нет,  честно,  придет
время, когда вы устыдитесь своих нынешних подозрений.


                                  * * *

     Затрудняюсь назвать чувство, которое испытываешь, бродя по опустевшим
залам, помня их полными жизни, тепла, людских голосов. Казалось,  все  это
было еще вчера.  Но  на  приборах,  стенах,  вещах  -  везде  налет  пыли,
красноречивый след времени. Шелестят потоки воздуха, ранее не слышимые,  в
нужные моменты включается и  выключается  освещение,  в  рефрижераторах  -
изобилие пищи, несколько запущенные парки полны зелени, у входов в каюты -
таблички с такими знакомыми  именами...  Но  воздух  насыщен  техническими
запахами смазки, перегретой изоляции,  еще  чего-то  машинного,  нежилого.
Гравитон,  бывший  некогда  уютным  домом,  воспринимался  уже   огромной,
равнодушно действующей машиной, смысл существования которой загадочен.  То
тут, то там встречались  арбайтеры  с  поврежденными  логическими  цепями,
бесполезные для любой работы. Они могли подойти к  куче  мусора,  включить
пылесос и замереть с поднятым раструбом - на час, на два.
     А люди оставили после  себя  неописуемый  беспорядок  -  разбросанную
одежду, постельное белье и  бытовые  вещи