Алексей Барон

                            ТЕ, КТО СТАРШЕ НАС

                          Фантастическая повесть


                          1. СТАНЦИЯ ГРАВИТОН-4

     Существует убеждение, что  все  ее  помещения  невозможно  обойти  за
десять лет. Не  знаю,  не  проверял.  Точно  известно,  что  она  способна
приютить шестьдесят четыре тысячи девятьсот семьдесят шесть  человек.  Эту
искусственную планету строили в расчете на долгую перспективу, оснастив  и
украсив с необычайной щедростью. Станция до сих  пор  является  крупнейшим
научным  центром  за  пределами  Солнечной  системы.  Пресса  нарекла   ее
"приборным раем".
     Сейчас все эти кубические километры лабораторий  и  экспериментальных
залов пусты. Уже больше полувека на борту Гравитона нет  ни  единой  живой
души. Точнее, ни одного человека. Но Гравитон не погиб. Уцелевшие автоматы
не дадут ему упасть до тех пор,  пока  не  иссякнет  тысячелетняя  энергия
реактора. Реактора, к которому намертво припаялись вязальные спицы -  след
Лауры, след печали.
     Кроме спиц на станции остались и другие  следы.  Не  знаю,  откуда  в
герметичных помещениях берется пыль, но она там есть.  И  в  этой  пыли  я
своими глазами видел следы знаменитых зябликов, хотя Сумитомо и  клянется,
что вывез всех, до единого.
     Возможно, сейчас в этой пыли появились и новые следы тех, кто  старше
нас, за пятьдесят минувших лет они могли и наведаться.  Впрочем,  те,  кто
старше нас, не обязаны  оставлять  следы,  они  не  люди.  Это  человек  -
существо неизбывно следящее. Каждый наш шаг,  каждый  поступок  непременно
где-то отпечатывается  -  либо  на  поверхности  небесного  тела,  либо  в
сознании   окружающих.   Более   того,   личные   воспоминания   регулярно
записываются и питают всемирную информационную сеть, таков уж закон, закон
людей. И это хорошо, поскольку полезно.
     Особенно полезно в отношении бывших гравитонцев.  Жаль,  что  в  этих
записках мне придется обнажиться, но делать нечего  -  я  непосредственный
участник событий у Кроноса. Увы, те, кто старше нас, не спрашивали,  хотим
ли мы получить то, что получили, иначе многие бы отказались.  Сложно  жить
среди нормальных людей, имея то, что каждый из нас имеет.
     О Круклисе и Мод, конечно, можно долго не беспокоиться, сейчас  их  с
нами нет, но вот  Абдид,  Зара,  Сумитомо,  многие  остальные  ощущают  по
отношению к себе настороженность, это я точно знаю. Больше всего достается
бедняге Скрэмблу - мало того, что он видит в инфракрасном свете, так еще и
носит имя Джошуа.
     Чтобы в  какой-то  степени  рассеять  опасения  общества,  я  и  хочу
рассказать о том, что видел и понял. Это - во-первых. Во-вторых,  напомню,
что софус,  искусственный  интеллект  станции,  сломался  в  самый  разгар
событий. Считается, что его погубила гравитационная волна. Но почему та же
волна не уничтожила, а всего лишь повредила софус спасательного звездолета
"Туарег", находившегося гораздо ближе к Кроносу?  Эксперты,  конечно,  это
противоречие заметили, но набраться храбрости не смогли. Ох, напрасно! Чем
раньше мы привыкнем к мысли о  том,  что  встретили,  наконец,  тот  самый
внешний разум, который так долго искали где-то в соседних галактиках,  тем
более подготовленными окажемся к следующему контакту.
     В том, что он состоится, я ничуть не сомневаюсь. И боюсь, что  скоро.
Между тем, через шесть недель стартует "Фантаск", на котором  улетают  все
главные действующие  лица  предлагаемой  истории.  Быть  может,  мы  и  не
вернемся. Вот по этим причинам я и взялся за  стило,  намереваясь  создать
нечто среднее между отчетом и мемуарами. А  оно  вон  что  вышло.  Сам  не
ожидал.


                                  * * *

     12 ноября 2716 года в  систему  Кроноса  прибыл  лайнер  "Цинхона"  с
очередной сменой наблюдателей. Опасаясь  сбить  настройку  наших  антенных
полей, звездолет затормозился в сорока тысячах километров от Гравитона.  К
нему направился ракетный паром станции.
     Среди прочих отъезжающих в нем улетала моя  бывшая  жена,  утомленная
заключением в просторных,  но  все  же  ограниченных  стенах.  Побежденная
скукой  и  разочарованная  мужем.  Расстались  мы   отрешенно.   Даже   то
обстоятельство, что новая встреча нам почти не грозила, ничего не  меняло.
Любовь себя исчерпала. И находясь в  пассажирском  зале,  я  не  испытывал
никаких чувств, как робот с отключенными датчиками - функционировал,  тихо
шумел, но ничего не ощущал. Рядом со мной на балконе стоял Абдид.  Опустив
унаследованный от граждан царства Урарту нос, он следил за группой  людей,
прибывших с "Цинхоны", выглядел слегка расстроенным и был более  озабочен,
чем я. Мы с ним принадлежали к секте эрогуманистов, поскольку не  способны
покинуть женщину, пока она нас любит или считает, что  любит.  Разница  же
между нами заключалась в том,  что  жена  Абдида  все  еще  оставалась  на
станции, и с отлетом  "Цинхоны"  ситуация  автоматически  продлевалась  до
прибытия следующего рейсового корабля, то есть минимум еще на один  земной
год.
     Сверху мы хорошо видели  новую  смену  отшельников.  Их  было  много,
человек сорок. Еще больше народу пришло их встречать,  надеясь  на  свежие
впечатления и знакомства. В центре зала, под большой люстрой, образовалась
жужжащая толпа. Слышались смех, возбужденные восклицания, никто не  спешил
уходить. Лишь одна женщина вежливо, но твердо пробиралась к лифтам.
     - Затворником больше, - констатировал Абдид.
     Он оказался прав по сути, но не по форме. Среднюю норму  общения  Мод
вполне выдерживала, регулярно появляясь не только на рабочем месте, но и в
местах общественных. В продолжительные беседы, однако, не вступала, а если
ее к этому принуждали обстоятельства (мужчины романтических  склонностей),
ограничивалась самыми общими суждениями.
     Со временем ее стремление к обособленности становилась все  заметнее,
тем более, что  недостатка  внимания  она  не  испытывала.  Но  один  лишь
Круклис, самая экстравагантная личность Гравитона, вызывал у нее некоторый
интерес, да и то - не очень сильный.
     Будучи несколько уязвленным,  Круклис  назвал  ее  "вещью  в  себе  и
женщиной вне себя", после чего,  по-видимому,  восстановил  свое  душевное
равновесие.
     Мод записалась в мою лабораторию, поэтому познакомились мы с ней  уже
на следующий день после отлета  "Цинхоны".  Познакомились,  да  и  только.
Долгое время наши отношения оставались чисто служебными.  К  тому  же  так
получалось, что работали мы постоянно в разных  сменах.  Я  приходил,  она
уходила. И наоборот.  Довольно  скоро  я  понял,  что  это  происходит  не
случайно, и не стал  навязывать  своего  общества.  Но  однажды,  когда  я
подписывал  протокол  какого-то  наблюдения,  Мод  заинтересовалась   моим
автографом.
     - Ваша фамилия, вероятно, имеет славянское происхождение?
     - Да.
     - Извините, я называла вас Сержем.
     - А как же меня еще называть? - удивился я.
     - Сергеем, - сказала Мод.
     Помолчав, добавила:
     - Или Сережей.
     Когда  женщина  интересуется  вашим   именем,   она   не   может   не
интересоваться собственно вами. Так все и началось.


                                  * * *

     Станция Гравитон-4, база исследований Кроноса, в то время  готовилась
к особому событию. Двигаясь по гигантской дуге, она сближалась с Виктимом,
звездой-компаньоном и звездой-жертвой ненасытного  Кроноса.  Миллионы  лет
коллапсар  высасывал  из  нее  горячие  газы.  Разогнавшись  до   световых
скоростей, частицы этих газов падают на Кронос. Перед тем  как  исчезнуть,
они испускают  жесткое  рентгеновское  излучение,  по  которому  астрономы
двадцатого столетия и обнаружили Кронос, самую близкую  к  Солнцу  "черную
дыру".
     Но Гравитон-4 построили не только для изучения коллапсара и кружащего
рядом с ним Виктима. Войдя в поле тяготения несчастного  светила,  станция
обогнула  Виктим  и  начала  приближаться  к  весьма  любопытной  планете,
единственной в этой системе.  Когда  -то  она  была  украдена  Кроносом  у
пролетавшей мимо звезды, что само по себе - событие редчайшее.
     Еще более странно то, что планета избежала  фатального  столкновения,
но поселилась не у Кроноса, а у Виктима на единственно безопасной  орбите.
Назвать ее как-то иначе, чем Феликситур, было невозможно.
     Внешне Феликситур вполне зауряден - те же кратеры, разломы,  брекчии,
тот же толстый слой пыли, что и на Луне,  или,  скажем,  Меркурии.  Бурная
судьба лишила планету  атмосферы,  изуродовала  поверхность  бесчисленными
метеоритными воронками и так опалила всеми видами излучений, что вопрос  о
наличии  на  ней  хоть  какой-то  жизни  даже  и  не  возникал,  настолько
невероятным казалось такое предположение. Вдобавок, будучи почти таким  же
массивным, как Венера, Феликситур имел неприличную картофелевидную форму -
следствие борьбы двух звездных систем. Только одна особенность  привлекала
к этому космическому страдальцу, но особенность важная: под слоями пыли  и
базальта планета скрывала целые океаны жидкой серы.  Нечто  подобное  люди
встречали только на Ио, одной из  спутниц  Юпитера,  но  в  гораздо  более
скромных масштабах.
     Сера на Феликситуре встречалась всюду - устилала поверхность  в  виде
застывших лав, плескалась во внутренних морях,  в  виде  сульфидов  железа
входила в твердое ядро планеты, рассеянные  атомы  все  того  же  элемента
образовывали вокруг планеты  слабо  светящуюся  оболочку.  Кроме  серы  на
Феликситуре  можно  было  добывать  металлы  и  ядерное  горючее,  поэтому
предполагалось построить на нем базу обслуживания Гравитона.
     По мере сближения с планетой экипаж станции  пробуждался  от  спячки.
Кто-то серьезно штудировал сравнительную  планетологию,  многие  увлеклись
проектированием будущего города, а  оригиналы  занялись  изучением  теории
внешней жизни, которую  никто  еще  не  встречал.  Большинство  же  просто
радовалось возможности побродить пусть по унылой, но огромной поверхности,
над которой  не  висели  наскучившие  потолки.  Любители  острых  ощущений
пытались убедить Абдида, представителя  страховых  компаний,  в  том,  что
исследование серных каверн Феликситура - дело чересчур  ответственное  для
роботов. По-настоящему с ним справится только  человек,  поскольку  мы  не
превзошли еще себя в творениях своих. При этом намекали, что запрета наука
не простит, а разрешения - не забудет. Среди желающих самолично опуститься
в преисподнюю были не одни лишь  юнцы  двухсот-трехсотлетние,  но  и  мужи
зрелые весьма. Особую настойчивость проявлял Круклис.  Сначала  Абдид  его
искренне не понимал, потом отравился демагогией, рассвирепел и пожаловался
Лауре. После этого "старый бедный Круклис" как-то стих: Лаура пользовалась
заслуженной славой укротительницы диких круклисов.
     Изменения происходили не  только  с  людьми,  но  и  со  станцией.  В
грузовом трюме убрали часть переборок, распаковали планетную технику,  там
происходил монтаж промышленных установок и мощного  реактора  для  будущей
базы.  Мешая  арбайтерам,   в   рабочей   зоне   бродили   любопытствующие
индивидуумы. Особо нетерпеливые  примеряли  выходные  скафандры,  трепетно
подбирая   свой,   абсолютно   неповторимый   стиль,   фасон,   расцветку,
расположение световых и радарных отражателей. Суета поднялась невероятная.
Она, суета то есть, по-прежнему заменяет нам смысл жизни. К счастью, иначе
страшно.
     Первым  к  планете  стартовал   ракетный   паром   со   строительными
арбайтерами. Они должны были подготовить траншеи и котлованы для подземных
сооружений  будущего  поселения.  Затем  от   борта   Гравитона   отвалили
транспорты с машинами, монтажными конструкциями, многообразными предметами
комплектации,  джипами,  запасами  жидких  газов,  сборными   домиками   и
продовольствием. И лишь после этого, когда пятнистый лик  Феликситура  уже
хорошо различался в оптические телескопы, наступила очередь всех желающих.
Желающие  заполнили  оставшиеся  паромы  и   даже,   вопреки   инструкциям
(дрогнул-таки Абдид!), - часть спасательных шлюпок.  Я  забрался  в  паром
планетологов, поскольку в нем летела Мод.


                                  * * *

     Медленно разъехались лепестковые створы. Минуту паром  плыл  рядом  с
полированным боком Гравитона. Потом включились двигатели,  станция  начала
отдаляться. Пять треугольных пластин в ее борту беззвучно  сомкнулись,  не
оставив ни малейшнй щелочки, сквозь которую  могли  бы  просочиться  газы.
Нанометровая точность. Что и говорить, человек кое-чему научился со времен
ведических, какие бы доводы ни приводили  скептики.  Быть  может,  мир  до
конца и не познаваем, но жить в нем становится все удобнее, это факт.
     Несколько суток мы находились в автономном полете.  Обогнав  станцию,
паром жестко затормозился у Феликситура. Софус,  электронный  мозг  судна,
проложил курс в виде скручивающейся  спирали,  чтобы  люди  могли  выбрать
подходящий  объект  исследований.   На   первом   витке   вокруг   планеты
планировалось  наметить  пять-шесть  подходящих  точек,  а  потом  выбрать
лучшую.
     Паром снизился до восемнадцати миль, пролетая над  самыми  верхушками
гор. Все прилипли  к  окнам.  В  открытом  космосе,  где  нет  ориентиров,
скорость не  ощущается,  взамен  нее  имеет  место  скучная  висючесть,  а
Феликситур  дарил  редкую  возможность  насладиться  зрелищем  пожираемого
пространства. Под дюзами парома  чередой  вырастали  детали  первозданного
ландшафта - кольцевые кратеры, трещины, затвердевшие серные озера, пыльные
равнины, по лунной традиции именуемые  морями.  Особо  красочно  выглядели
действующие вулканы.  От  них  на  сотни  километров  тянулись  извилистые
кроваво-красные потоки жидкой серы. По мере  удаления  от  породившего  их
жерла они меняли цвет сначала на оранжевый, затем, остывая, -  на  желтый,
соответствующий минимальной температуре, при которой  адский  элемент  все
еще сохраняет текучесть. Требовалось отыскать  "холодный"  желтый  вулкан,
чтобы опустить в него сульфоскаф, который мы везли на грузовой  платформе.
Этот погружаемый аппарат должен был  проникнуть  в  глубь  серной  начинки
Феликситура так глубоко, как сможет.
     В одном месте  наше  судно  прошло  прямо  над  фонтаном  извержения.
Вулкан, дремавший, быть может, не одну тысячу лет, вдруг ожил и выбросил в
небо струю серы, перемешанной с базальтовыми обломками.  Раздались  гулкие
удары, паром тряхнуло. Пульт перед Зеппом, контролирующим полет,  вспыхнул
целой гроздью  предупреждающих  сигналов.  Нижние  иллюминаторы  покрылись
горячей пленкой, зловеще зашипел утекающий за  борт  воздух.  Но  все  это
продолжалось  считанные  секунды,  никто  даже  испугаться  не  успел  как
следует. Включилось аварийное  освещение,  из  стенных  пазов  выдвинулись
отсекающие переборки, пузырящийся пластик заполнил  пробоины.  Выяснилось,
что на борту  появился  гость:  из-под  кресла  Оксаны  Марченко  вытащили
большой кусок базальта, горяченький такой. Пробив днище,  камень  оцарапал
ей ногу и застрял в амортизаторе. Молодежь тут же  превратила  инцидент  в
повод для веселья:
     - Будем считать это приветственным салютом! Господин Феликситур  явно
неравнодушен к Оксанкиным ногам!
     - Требую увеличить высоту полета, - холодно сказал Абдид.
     - Чую, не зря мы явились, - изрек Круклис.
     - Мод, а вы что думаете? - спросил я.
     - Думаю, этот вулкан нам не подойдет.


                              2. ФЕЛИКСИТУР

     Столько гуманоидов сразу  Феликситур  еще  не  видывал  за  всю  свою
историю, - больше трехсот человек. Немало не мешкая, гравитонцы приступили
к  покорению  высочайшего  пика  планеты,  дабы  даровать  ему   достойное
название, организовали  спортивные  игрища,  весьма  азартные  в  условиях
пониженной  гравитации,  принялись   гонять   на   вездеходах,   бросились
разыскивать  редкие  минералы  для  своих  коллекций.  Некоторые  неспешно
прогуливались, обмениваясь впечатлениями, а человек двадцать  топталось  у
кромки первого котлована будущей базы. Половина из них советовала  крепить
анкеры на кляммеры, а другая настаивала на прямо противоположном,  приводя
пани  Станиславу,  главного  строителя  Гравитона,  в   состояние   легкой
прострации. Кроме нее делом занимались, пожалуй, одни планетологи.
     К счастью  и  несчастью,  проработав  лет  семьдесят,  любой  человек
обеспечивает себя настолько, что всю оставшуюся жизнь может заниматься чем
угодно, либо вовсе ничем не заниматься.  Главной  движущей  силой  истории
давно стала не матушка-экономическая необходимость,  а  унаследованное  от
приматов  любопытство.  Оно,  это  любопытство,  порой  принимает  размеры
стихийного бедствия. Честное слово, иногда  с  завистью  думаю  о  славных
временах рабовладения, когда было чему достойно  посвятить  свою  жизнь  -
борьбе за лучшее будущее человечества, которое  мы  не  совсем  заслуженно
имеем сейчас. Обнадеживает то, что если верить  Гегелю,  где-то  за  углом
сумрачное прошлое нас еще ожидает, поскольку  исторический  процесс  имеет
форму и повадки змеи.
     Со своей стороны, ответственно  заявляю,  что  лично  я,  некто  Серж
Рыкофф, по планете скакал мало,  и  хоть  пользы  от  меня  было  примерно
столько же, ни у кого под ногами не путался, а тихо сидел  и  наблюдал  за
сборкой глубокосерного аппарата. Ну, и за Мод еще наблюдал, было дело.
     После технической проверки батискаф  подняли  на  гребень  невысокого
вулкана, который  правильнее  было  бы  считать  гейзером.  Экипаж  парома
собрался в командном модуле. Наступал один из тех моментов, ради которых и
стоит стремиться в космос, - момент перед неизвестностью.
     Нервно потерев ладони, Оксана надела сенсорный шлем, а Круклис  нажал
клавишу пуска. На вершине вулкана механическая рука подхватила батискаф  и
бережно опустила его в серное озеро.
     Вокруг аппарата вздыбились пузыри и обломки  серного  льда.  Влекомый
тяжелейшим иридиевым балластом, он проломил кору и начал погружаться.
     - Пока холодно, - сказала Оксана.
     Ее  мозг  принимал  сигналы  датчиков,  имитирующих   органы   чувств
человека. Кроме того, часть из них позволяла, "видеть" в  ультрафиолетовом
и инфракрасном диапазонах спектра,  ловить  биотоки,  и  много  еще  чего.
Оксана  играла  роль  глаз  и   ушей   всего   эксперимента.   Разумеется,
чувствительность  приборов   была   отрегулирована   с   учетом   условий,
существующих в недрах Феликситура:  Оксана  ощущала  холод  при  плюс  ста
десяти градусах Цельсия, температуре замерзания серы.
     Любопытен  все  же  этот  любимый  элемент  богов  преисподней   -при
разогревании  из  желтого  становится  оранжевым,  потом  краснеет,  а  по
достижении двухсот пятидесяти градусов,  приобретает  непроницаемо  черный
цвет  с  едва  уловимой  рыжинкой.  Если  происходит  быстрое  охлаждение,
затвердевшая сера сохраняет соответствующую окраску.  Поэтому  поверхности
серных планет очень цветасты. Еще необычность:  в  жидком  состоянии  сера
имеет меньшую плотность, чем в твердом, отчего серные  льдины  тонут.  Наш
батискаф перенес многочисленные удары погружающихся кусков  серного  льда,
обломков твердого панциря,  покрывавшего  кратерное  озеро.  Его  разметал
поток, неожиданно поднявшийся  из  глубины.  Этот  же  поток  как  игрушку
подбрасывал сорокатонный аппарат до тех пор,  пока  софус  не  придал  ему
вращательного движения, ввинчивая в расплав.
     На  экранах  начали  проступать  неровные  очертания   вулканического
канала. Изображение дрожало, смазывалось тепловой конвекцией.
     - Работать можно,  -  сказал  Круклис.  -  Алло,  Гравитон,  картинку
принимаете?
     - Да, - отозвался далекий Сумитомо. - Береги рули, второго  батискафа
нет. - Легко сказать!
     Батискаф швыряло в перпендикулярных плоскостях  и  время  от  времени
припечатывало к скальным стенкам.