эр  Джон  указал  на  несколько  знакомых  ему
вершин и пиков. Казалось, они пришли в горы на пикник, не иначе.
    Но тут, на счастье,  Каллиопе  вздумалось  обернуться.  Она  испуганно
вскрикнула: из леса, следом за путниками, вылетел отряд вооруженных и явно
не дружески настроенных  людей.  Друзья  припустили  бегом.  Пока  они  не
думали, что их положение так уж безнадежно, ведь  и  одному  человеку  под
силу было закрепиться на мостике. Кроме  того,  сэр  Джон  мог  припугнуть
врагов своим беспощадным мушкетом...
    Еще один, последний поворот по лощине... Психея,  Сильвия  и  Каллиопа
опрометью бросились вперед по мостику. Их волосы бешено развевались  -  ни
дать  ни  взять  три  сказочных  безумных  духа.   Следом   за   ними   на
раскачивающийся мостик ступили Аматус и  Слитгиззард.  Добежав  до  другой
стороны ущелья, они спрыгнули с мостика и выхватили мушкеты.
    И тут прямо у них на глазах мост осел, сложился  пополам  и  рухнул  в
бурливший внизу поток.
    Друзья проводили мостик взглядом, глянули на противоположный  берег  и
поняли, что это Кособокий разрубил мостик  своим  обоюдоострым  топором  и
теперь, изготовив к бою мортиру, поджидал врагов.
    - Бегите, глупцы! -  проревел  Кособокий.  -  Бегите,  или  я  погибну
напрасно!
    Но Аматус и сэр Джон не сразу исполнили приказ начальника стражи.  Те,
что выбежали из леса, приближались к краю ущелья, и их  оказалось  не  два
десятка, как показалось сначала, а, как минимум, вдвое больше. Хуже  того:
начало   смеркаться,   и   повсюду   слышалось   повизгивание    гоблинов,
предвкушавших пиршество.
    - Он прав, - прошептал сэр Джон  Слитгиззард,  хотя  у  него  противно
засосало под ложечкой.
    - Да  повезет  тебе  найти  то,  что  ты  искал,  -  прокричал  Аматус
Кособокому, а тот приветственно поднял правую руку и развернулся  лицом  к
врагам.
    То, что произошло дальше, известно лишь в пересказе, и  пересказ  этот
принадлежит ряду опытных следопытов из шайки дьякона Дика Громилы, так что
мы не можем дать полной гарантии, что рассказ правдив. Но по крайней  мере
мы можем быть уверены, что их рассказ - не  стопроцентное  вранье.  Скорее
всего дальше все происходило примерно так:
    Кособокий всегда был отменным стрелком, а поскольку при  себе  у  него
имелась мортира и две портупеи с мушкетами, по три мушкета  в  каждой,  то
можно считать, что семью выстрелами (а сэр Джон насчитал  семь  выстрелов)
он уложил семерых врагов. Затем, по всей  вероятности.  Кособокий  взял  в
правую руку меч, а в левую - обоюдоострый топор и  вступил  в  бой.  Враги
приближались осторожно, поскольку первых семерых Кособокий уложил  наповал
выстрелами промеж глаз. Кроме того,  враги,  видимо,  имели  приказ  взять
путников живьем.
    Двоих-троих наглецов Кособокий пронзил мечом и скинул в пропасть.
    Следовательно, к тому моменту, как сэр Джон уговорил Аматуса и  женщин
уйти подальше от края пропасти, уже с десяток врагов валялись  мертвые,  а
Кособокому - хоть бы что. То ли первая победа придала ему задора, то ли он
просто продолжал бой так, как привык, - этого никто бы не узнал, даже если
бы нашелся хотя бы один живой свидетель. Но как бы то ни было, а Кособокий
не отступил ни на пядь, а принц и его маленький отряд получили возможность
уйти подальше от места сражения.
    Новая атака удалась врагам ненамного лучше  первой.  У  Кособокого  не
было времени  перезарядить  мушкеты,  поэтому  противники  вместо  картечи
получали удары мечом и топором. Дорога у моста была узкой, и в ближний бой
негодяи могли вступать только по одному - по двое.  Кособокий  без  устали
крушил врагов и по возможности не насмерть, дабы насладиться  зрелищем  их
мучений и вынудить остальных оттаскивать раненых с поля боя  для  оказания
помощи.
    Однако скорее всего Кособокого удивили эти  странно  похожие  друг  на
друга воины, наступавшие на него. Крики раненых их нисколько  не  смущали.
Казалось, они их просто не замечают.
    В результате второй атаки пятеро врагов были убиты и еще двое серьезно
ранены. Тропа стала скользкой от крови, и новую атаку врагам начинать было
опасно.
    До заката солнца оставались считанные мгновения.  Следопыты  из  шайки
Громилы сходятся во мнении о том, что  вроде  бы  во  время  второй  атаки
врагов Кособокий двоих захватил в плен. Одного он огрел  по  голове  мечом
плашмя, второму перебил колено топором, после чего  оттащил  их  подальше.
Остальные как бы слегка пали духом и новую атаку начинать не осмеливались.
    Кособокий заставил пленных немало помучиться. Кинжалом он перерезал им
сухожилия, и они, корчась, умоляли его прикончить их.
    Можно много недобрых слов сказать про Вальдо и про тех,  кто  вызвался
ему служить, но все же в некотором роде они оказались  верны  друг  другу,
поскольку затем они начали бросаться  на  Кособокого  более  яростно,  чем
прежде, а  некоторые  из  них  явно  намеревались  подобраться  к  раненым
товарищам и спасти их. Увы, удача им не сопутствовала. Кособокий прикончил
еще несколько человек, хотя и этих  имел  возможность  помучить.  Их  тела
также отправились в пропасть.
    Солнце, неуклонно приближавшееся к горизонту, наконец  коснулось  его.
Небо начало темнеть, темно-синий цвет сменил голубой.
    Кособокий продолжал сражаться, хотя отлично понимал, что  воспоследует
с наступлением темноты. Один из врагов был тяжело ранен, но  у  начальника
королевской стражи не было времени поднимать  его,  чтобы  присоединить  к
остальным пленникам. Несчастный  истекал  кровью,  просил  воды,  молил  о
пощаде, но не получил ни того ни другого и уж,  конечно,  не  представлял,
что может случиться в следующее мгновение.
    Как только пала тьма, по скалам прокатились звуки рогов и  дикий  вой.
Здешние горы всегда кишели гоблинами, и вот теперь мерзкие твари поспешили
на выручку своим союзникам. К счастью, ни один  из  гоблинов  не  выскочил
из-за каменистой гряды за спиной у Кособокого, но  положение  его  тем  не
менее стало отчаянным. Ведь гоблины  способны  карабкаться  и  пробираться
там, где человеку это не под силу, и появиться они  могли  откуда  угодно.
Более того:  пусть  гоблины  оставались  весьма  посредственными  бойцами,
дисциплина у них стала более отлаженной, и надвигались они  на  Кособокого
более или менее стройными рядами.
    Вскоре Кособокий получил первое ранение - в лодыжку, в тот миг,  когда
наклонился-таки к раненому.
    Сама по себе рана опасности не представляла, но  сильно  сказалась  на
ловкости Кособокого.
    Пока же он схватил раненого  врага  и  поднял  его  над  головой.  Тут
несчастный, похоже, догадался, какая  страшная  участь  ему  уготована.  И
принялся вопить и умолять Кособокого пощадить его. Если это на самом  деле
было именно  так,  нечего  и  описывать,  какое  неподдельное  наслаждение
испытал Кособокий, слушая эти  вопли.  Но  скорее  всего  раненый  лишился
чувств.
    А Кособокий взревел:
    - Людская плоть! Угощайтесь людской плотью!  -  и  зашвырнул  раненого
подальше в толпу гоблинов.
    Новая "дисциплина"  гоблинов  оказалась  понятием  весьма  растяжимым.
Совместно сражались они не лучше толпы деревенских мальчишек.  Перспектива
полакомиться человечиной заставила их забыть о каком бы то ни было  боевом
порядке, и они тут же скопом набросились на  раненого,  причем  офицеры  к
этой кровавой трапезе охотно присоединились, вместо  того  чтобы  призвать
солдат к порядку. Людям Вальдо пришлось на время забыть о  Кособоком.  Они
пустили в ход мушкеты и мечи и принялись пробиваться сквозь  беспорядочную
толпу гоблинов. Многих убили, но и сами получили ранения. Между  людьми  и
гоблинами закипел бой. В общем, мало того, что гоблины  сожрали  раненого,
так воины Вальдо еще перебили с десяток гоблинов и еще  один  человек  был
тяжело ранен.
    - Зачем люди вступили в сговор с гоблинами? - рявкнул Кособокий.
    Ему никто не ответил. Теперь, когда гоблины вновь выстроились в боевом
порядке, все враги приготовились к последней атаке. Вскоре  они  двинулись
вперед, останавливаясь только  для  того,  чтобы  заколоть  одного-другого
гоблина, припрятавшего куски человечины и пытавшегося тайком их доесть.
    На сей раз нападение было хорошо  организованным.  Враги  намеревались
ударить по Кособокому с трех сторон. Двое людей высокого роста зашагали по
тропе с мечами наголо прямо  к  великану.  Позади  него  горстка  гоблинов
спускалась со скалистого утеса, а снизу, цепляясь  когтями  за  камни,  из
ущелья выбирались еще трое ублюдков.
    Кособокий для начала сосредоточил свои усилия на людях. Он  набросился
на них с такой яростью, что  один  из  них  явно  струхнул.  Опытнейшие  и
искушенные в своем деле следопыты из шайки Дика  Громилы  утверждали,  что
видели его следы, неопровержимо свидетельствующие о том,, что он дал деру.
А им верить можно, поскольку они способны прочесть след,  поверх  которого
отпечаталось еще с десяток следов. Следы же удравшего  с  поля  боя  воина
Вальдо были столь глубоки, как уверяют следопыты, что, по их мнению, он  и
ранен-то не был, а просто развернулся и задал драпака. А вот второго воина
Кособокий  уложил  одним  ударом.  Произошло  все  гораздо  быстрее,   чем
рассчитывали враги, да и  гоблины  еще  пребывали  в  некотором  смятении.
Подхватив одного из запасных пленников. Кособокий вновь вскрикнул:
    - Кому человечинки? - и поднял раненого над головой.
    Пленник, видевший, какая участь постигла его соратника, начал визжать,
корчиться, плакать - плакать, это точно,  поскольку  следопыты  обнаружили
три слезы в одном из отпечатков подметок Кособокого. Но все было напрасно.
    Плача, несчастный мог взывать хоть к своей матери, хоть к темным богам
-  покровителям  Вальдо.  Все  это  не  возымело  ни  малейшего  действия.
Кособокий размахнулся и швырнул его в самую гущу отряда гоблинов.
    И снова смешались их ряды, и снова началась неразбериха,  пусть  и  не
такая, как в прошлый раз. На  самом  деле  людям  даже  удалось  отбить  у
гоблинов   своего   истекавшего    кровью    соратника,    но    следопыты
свидетельствуют, что вскоре он отдал концы и гоблины таки разорвали его на
куски. Потасовка привела к тому, что пало еще двое  людей  и  девятнадцать
гоблинов, а пока она продолжалась, Кособокий уложил  наповал  камнями  тех
гоблинов, что подбирались к нему сзади.
    Когда же несколько дерзновенных гоблинов решились  попробовать  обойти
великана сбоку, он заметил их маневр и всем троим раскроил черепа топором,
выпустил мозги, а трупы скинул в пропасть.
    Но в какой-то миг - то ли тогда,  когда  один  из  пущенных  гоблинами
дротиков достиг цели, то ли во время сражения с одним из мечников Вальдо -
Кособокий был ранен в плечо, как раз в то  самое  место,  где  кровеносные
сосуды ближе к коже и расположены мышцы, отвечающие за работу руки. Мешала
ему и рана, полученная раньше.
    А люди, после того как двое из них  были  скормлены  гоблинам,  обрели
новую решимость и отступать явно не думали. Они согнали гоблинов в кучу на
дороге и в  процессе  этого  прикончили  еще  парочку  и  погнали  вперед,
безжалостно  расправляясь  с  дезертирами.  Подгоняемые  страхом,  гоблины
яростно бросились к Кособокому, и хотя он неизменно рубил в куски каждого,
кто к нему приближался, одному-другому удавалось-таки уколоть его кинжалом
или укусить. Раны Кособокого множились,  из  них  текла  кровь,  дышал  он
тяжело, с присвистом.
    Наконец Кособокий отступил и прижался спиной к скале. Он и  теперь  не
сдавался, а отступил только для того, чтобы внести сумятицу в ряды врагов.
Первая волна гоблинов, бросившихся на великана, наткнулась на  еще  одного
пленника. В итоге людям ничего не оставалось,  как  заняться  истреблением
гоблинов, набросившихся на их вопящего от ужаса товарища.
    В конце концов людей осталось всего семеро,  и  теперь  они  настолько
обезумели от вида пролитой крови, что смысл драки состоял для них  лишь  в
самой драке. Они бросились к Кособокому  и  стали  сражаться  с  такой  же
слепой глубинной страстью, как он сам. Один из старших следопытов  Громилы
утверждает, что в бою многие из врагов Кособокого ранили друг дружку.  Как
бы то ни было, в тот миг, когда Кособокий рухнул замертво, пали мертвыми и
все семеро его соперников. А потом все они стали легкой добычей гоблинов.
    В это самое время далеко от ущелья,  куда  не  доносились  звуки  боя,
принц Аматус вдруг почувствовал, что что-то в нем  переменилось.  Осмотрев
себя с ног до головы, принц обнаружил, что у него  появилась  левая  рука.
Аматус сжал ее в кулак и сказал:
    - Он погиб.
    Никто не стал спрашивать у принца, откуда он узнал об этом, но все  не
отрывали глаз  от  новой  части  его  тела.  Аматус  тихо  поднял  руку  и
проговорил:
    - А ведь я его так мало знал. Да и не видел почти.
    - Он хотел, чтобы это было именно так, - вздохнула Психея.
    Они шли по горам до рассвета, и только успели отыскать удобную лужайку
для привала (ведь погони за ними не было, а они ужасно устали), как  вдруг
позади послышался конский топот.
    Аматус и сэр Джон Слитгиззард вмиг схватились за оружие и стали  ждать
тех, кто мог появиться из-за поворота.
    Они сразу поняли, что это не приспешники  Вальдо.  На  огромном  рыжем
жеребце на лужайку выехал седой старик с обветренным лицом, карими глазами
и выцветшими на солнце волосами, одетый  в  выдубленные  шкуры  газебо,  с
мортирой через плечо  и  мечом,  притороченным  к  поясу.  Следом  за  ним
появились  его  спутники  -  все  такие  же  обветренные,  выдубленные   и
оборванные, и все верхом на конях.
    После продолжительной паузы старик изрек:
    - Джек-Твоя-Голова-с-Плеч.
    - Дьякон Дик Громила,  -  отозвался  сэр  Джон  Слитгиззард  столь  же
сдержанно и спокойно.
    - Ричард! - вдруг вскричала Сильвия. Дьякон Дик Громила глянул на  нее
и вздрогнул. Он соскочил с коня и бросился к девушке, но ни разбойники, ни
принц, ни кто-либо из его спутников не понимали, как им быть.
    А дьякон Дик Громила, гроза окрестных  гор  на  протяжении  бессчетных
десятилетий, упал на колени перед пухленькой простушкой и прошептал:
    - Прости меня, если можешь.



                                                                  ЧАСТЬ IV

                                                                    ЛЮБОВЬ

                                                                   ГЛАВА 1
                                       СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ И НЕОЖИДАННЫЕ ВСТРЕЧИ

    Поскольку все члены маленького отряда очень  устали  (кроме,  пожалуй,
Психеи), было бы разумно выспаться, а уж потом все выяснить,  но  волнение
было столь  велико,  что  никому  и  в  голову  не  пришло  отдыхать.  Все
тараторили наперебой, и хотя каждый счел своим долгом упомянуть, что  утро
вечера мудренее и он (или она) немедленно  отправляются  спать,  разговоры
долго не затихали. Говорили о вторжении Вальдо, о гибели столицы,  о  том,
как Аматус обрел левую руку, о полете на Чудище Загадочнике, и даже о том,
кем на самом деле была Каллиопа, - она сама решила, что теперь хватит  это
скрывать.
    - Если уж что-то происходит из-за  меня,  то  пусть  так  и  будет,  -
заявила она. - А если мы погибнем, Вальдо прикончит и  меня,  невзирая  на
то, кто я такая.
    Но все эти новости меркли в сравнении с удивительным открытием: дьякон
Дик Громила оказался тем самым  женихом,  которому  не  хватило  храбрости
вызволить Сильвию из Царства Гоблинов, как о  том  пелось  столько  лет  в
балладе "Пенна Панк".
    - Но я думала, что "Пенна Панк" - такая старая  песня!  -  воскликнула
Каллиопа. - Ведь ей несколько сотен лет!
    - Чем песня старее, тем правдивее, - пояснила Психея. -  А  уж  "Пенна
Пайк" - такая древняя, что в ней не может быть ни слова вымысла.
    Каллиопа  всегда  относилась  к  Психее  немного   подозрительно,   но
промолчала, больше выспрашивать не стала.
    - Что ж,  по  правде  говоря,  на  скользкий  путь  преступлений  меня
толкнула трусость, - признался Громила Сильвии. - Ты же знаешь,  я  всегда
мечтал про героические поступки и про  всякое  такое,  а  тут  ведь  такая
возможность представилась, да и в песне все пелось так просто и ясно...  и
ведь не сказать, чтобы дело такое уж  трудное  было,  понимаешь?  Ну  а  я
просто развернулся и дал деру. Не было во  мне  чего-то  такого,  из  чего
герои сделаны, вот и весь сказ. Короче, я рванул на север.
    Ты же знаешь, как это бывает: решишь, что ты разбойник из разбойников,
ну и, стало быть, раз ты такой, то и принимаешься за разбой. Вот и начал я
грабить лавки, потом по карманам шарить принялся, потом  -  кур  воровать,
потом на овец переключился, потом - на коров и  лошадей,  словом...  очень
скоро я стал заправским грабителем.
    Ну а грабителей кто любит? Никто их не любит, никто не уважает, ничего
им в жизни не светит - и что мне оставалось? Конечно, я размечтался о том,
чтобы стать настоящим разбойником  или  пиратом.  Как  я  качку  переношу,
Сильвия, это  не  мне  тебе  рассказывать,  так  что  оставалось  одно:  в
разбойники податься.
    Поначалу у меня просто поджилки тряслись, я ведь думал, что  храбрости
у меня ну ни капельки нету. Но потом оказалось,  что  из  мушкета  я  палю
довольно-таки метко да и с  мечом  неплохо  управляюсь.  А  когда  кого-то
грабишь, люди попадаются чаще всего безоружные или такие, кого  припугнешь
как следует - и бери голыми руками. Словом, научился  я  и  оружие  в  ход
пускать, и орудовать им со временем выучился неплохо... короче, вот он  я.
Самый страшный разбойник во всем  Королевстве.  Но  все  это  -  расплата,
честное слово. У меня советник имеется, много песен знает, так он мне то и
дело твердит про эту самую расплату. В одной песне про меня поется,  какой
я удачливый, а в другой поется про то, как меня побили, а я уж привык и  к
тому, и к другому.
    Да и все привыкли. Кстати сказать, зовут-то меня по-настоящему  Браун.
Старина  Ричард  Браун.  Конечно,  такое  имечко  для  предводителя  шайки
разбойников никуда не годилось, вот я и взял себе прозвище - Дик  Громила.
Ну а когда я завел  такой  порядок,  чтобы  бедных  не  грабить,  а  часть
награбленного раздавать сиротам да вдовам, это, конечно,  нам  здорово  по
карману ударило, сама понимаешь, но зато народ нашу шайку зауважал и ни  в
жизнь бы нас никому не выдал... словом, вот за все  эти  глупости  меня  и
прозвали Дьяконом.
    Но кое-что хорошее все-таки из этого вышло, ты сама признай. Уж как ни
крути, а шайка  дьякона  Дика  Громилы  все-таки  получше  звучит,  нежели
"карманники и курокрады Ричарда Брауна".
    Разбойники одобрительно загомонили.
    Рассказ Сильвии, конечно, оказался куда короче. Ведь  для  нее  время,
проведенное в Царстве Гоблинов, пролетело, как один долгий  сон.  А  потом
она нанялась в подавальщицы в одну маленькую таверну, а потом ей  сказали,
что вульгарианцы платят получше, и она перебралась в их  квартал  и  стала
работать в одном из "ступоров".
    Наконец, когда все истории были рассказаны, а время уже было  позднее,
Громила - Брауном его назвать как-то даже язык не поворачивался, да и люди
его об этом и слышать не желали - предложил отправиться в один  из  тайных
лагерей его шайки, расположенный в  густом  лесу,  дабы  там  как  следует
закусить,  пораньше  лечь  спать,  основательно  выспаться,  а  потом   уж
обмозговать, как быть  дальше.  Мысль  эта  показалась  Аматусу  настолько
гениальной, что он шепнул сэру Джону:
    - Знаешь, а я понимаю, как он стал предводителем шайки.
    - Вот-вот, - согласно кивнул сэр Джон и прошептал  на  ухо  принцу:  -
Только, ваше высочество, всеми богами заклинаю вас, не  вздумайте  сказать
об этом вслух. Ему ненавистна мысль о том,  что  главарем  разбойником  он
стал  вследствие  административных  талантов   и   здравого   смысла.   Он
по-прежнему жаждет верить, что главарем стал исключительно из-за того, что
он - самый отчаян