и туда. Никто ничего  не
знал толком, но о том, что ничего не знают, вопили друг дружке так громко,
что удивительно, как у них грудь не разорвалась.
    Маленькому отряду то и дело приходилось  останавливаться  из-за  того,
что дорогу им преграждала толпа, запрудившая улицы и  переулки.  Некоторые
горожане вопили:
    "Ура!" - и приветствовали Аматуса, другие принимались распускать  слух
о том, что сам король уже погиб и  вот  теперь  принц  спешит  занять  его
место, а третьи пятились, пугаясь вида половинчатого принца. Им  казалось,
что своей необычностью наследник престола  способен  только  накликать  на
город беду. Повсюду сновали дети - то ли родители за ними недосмотрели, то
ли они выбежали  на  улицу  да  заблудились.  Словом,  неразбериха  стояла
страшная: все голосили, окликали друг дружку.
    - Мы не сумеем пробиться к воротам вовремя, а пробьемся - от  нас  уже
там не будет никакого толка, - заключил сэр Джон. Аматус согласно  кивнул,
однако они возобновили попытки протиснуться сквозь толпу.

    Когда к воротам, незадолго до отряда Аматуса, тронулись король, герцог
Вассант и Седрик, народа на улицах было еще не так  много,  и  потому  они
быстро добрались до ворот, где уже кипел бой.
    Первая атака Вальдо не отличалась хитростью или изяществом.  Передовая
волна наступавших была уничтожена ядрами, пущенными  из  катапульт,  когда
атакующие враги еще не успели ступить на мост. Вторую  волну  перебили  на
мосту. Третью закололи мечами и перестреляли из мушкетов.
    Увы, эти успехи защитников ничего  не  дали,  потому  что  за  третьей
волной  пошла  четвертая,  а  за  ней  -  пятая,  и  теперь  через   стену
перебиралась, наверное, седьмая. Защитники города  сражались  храбро,  как
никогда, но видели, что врагам нет конца и края, а ведь и в их  рядах  уже
имелись потери. И как бы отважно ни бились подданные Бонифация, как бы  ни
подбадривали себя, все они осознавали неизбежность того, что  должно  было
случиться, и от этих мыслей кровь их стыла в жилах, отчаяние охватывало их
все сильнее,  и  сражались  они,  уже  не  веря  в  успех.  Огонь  факелов
выхватывал из мрака темные тени под шлемами воинов Вальдо, и  трудно  было
сказать, живые то люди или  бессмертная  нечисть.  Пламя  озаряло  и  лица
верных солдат короля, но не было в их глазах надежды  -  только  решимость
умереть с честью, пусть и без пользы.
    Все это стало ясно Седрику мгновенно, и он уже открыл было рот,  чтобы
дать королю какой-то совет, но Бонифаций и  сам  все  понял  и  перешел  к
действиям. Он выхватил из ножен длиннющий меч - церемониальную реликвию, -
воздел его над головой, дернул поводья своего серого  коня,  от  чего  тот
встал на дыбы и устрашающе заржал, и прокричал, обращаясь к толпам горожан
и смятенным воинам:
    - Зададим-ка им жару! Вперед!
    Родерик ощутил силу, скрытую в  кличе  короля,  выхватил  из  портупеи
верхний мушкет и, пришпорив коня,  бросился  вслед  за  своим  повелителем
вперед, на врага, а следом за ним, как один, вперед  поскакали  гвардейцы,
его  подчиненные.  При  этом  Родерик  постарался  хорошо  запомнить  клич
Бонифация, дабы затем использовать  его  в  своих  творениях.  Надежда  на
победу вновь вспыхнула в груди Родерика,  он  приподнялся  в  стременах  и
галопом пустил своего  скакуна  к  небольшой  кучке  приспешников  Вальдо,
пробивших  оборону.  Оглушительно  рявкнул  мушкет  бравого  гвардейца,  и
предводитель врагов пал замертво. Рядом с  Родериком  зазвучали  мушкетные
залпы его товарищей.
    Седрик повел в бой пехотинцев, и они начали теснить врагов. Но новые и
новые противники перебирались через стены, ломились в ворота, но их тут же
отгоняли и убивали. Ни с той, ни с другой стороны никто не просил пощады и
не ведал ее, и скоро камни под ногами залила кровь, казавшаяся  при  свете
факелов черной.
    А потом ярчайшая молния разорвала плотную завесу мрачных туч,  и  тучи
взметнулись, словно вспоротое одеяло на жестоком ветру. Радостно вскричали
король и его верные воины, а Родерик, догадавшись о  том,  что  произошло,
воскликнул:
    - Аматус! Принц Аматус победил вражеский мрак!
    - Аматус! - хором взревело войско Бонифация, и в  считанные  мгновения
защитники города вновь оттеснили врагов к крепостной стене, оставив позади
себя трупы приспешников Вальдо и горы раненых. Безымянный  лорд  проскакал
вперед и водрузил на надвратной башне знамя с Рукой  и  Книгой,  сорванное
врагами. Солдаты собрались рядом со знаменем, намереваясь защищать его  до
последней капли крови.
    Герцог Вассант,  без  устали  орудовавший  мечом,  обагренным  кровью,
только успел подумать, что, быть может, победа еще улыбнется им, как вдруг
король Бонифаций покачнулся в седле и упал наземь.
    Седрик мгновенно оказался рядом с ним. Почти сразу к королю  подоспели
герцог Вассант и Родерик. Седрик приподнял Бонифация, но, увы, помочь  ему
уже ничем было нельзя. В груди короля зияла  огромная,  с  рваными  краями
дыра, белая борода обагрилась кровью, хлынувшей изо рта.  Король  лишь  на
миг приоткрыл глаза, и все подумали, что он  что-то  скажет  -  произнесет
какой-нибудь последний приказ или какие-нибудь гордые слова - или хотя  бы
выкрикнет что-нибудь о том, как это все несправедливо, но с губ короля  не
сорвалось ни единого слова. Испустив долгий, хриплый  вздох,  он  умер  на
руках своих соратников, и бледная луна озарила его  помертвевшее  лицо,  и
сердце его перестало биться.
    Отчаяние  вновь  охватило  храбрых  защитников  города,  и  хотя   они
продолжали сражаться не на жизнь, а на смерть, что-то словно покинуло  их.
Родерик поднялся с колен, до конца не понимая, что за чувства им владеют и
почему он держится на ногах, и издал крик,  полный  горечи  и  гнева.  Его
ярость, казалось, передалась его подчиненным, и когда герцог отдал  приказ
построиться, они с безнадежной,  отчаянной  страстью  кинулись  на  врага,
думая только том, как бы отправить на тот свет  побольше  мерзавцев,  пока
сами живы.
    Заливаясь   слезами,   герцог   Вассант    махнул    рукой    Седрику.
Премьер-министр и двое солдат понесли тело короля во дворец, а сам  герцог
вернулся к пехотинцам, построил их  в  боевой  порядок  и  повел  пылающий
гневом строй через мост, в самую гущу войска Вальдо. Вновь и вновь звучали
его кличи и приказы и  гремели  пушки  и  грохотали  катапульты,  пока  не
трескались до крови ладони артиллеристов, пока не опускались от  усталости
их плечи. И все же они продолжали заряжать орудия и палили  по  врагам  до
тех пор, пока не валились наземь без  сил,  и  меткости  их  выстрелов  не
мешали слезы, застилавшие глаза и стекавшие  ручьями  по  щекам,  покрытым
черной пороховой гарью.
    Приспешники Вальдо отступили. Добровольцы из числа  горожан  бросились
тушить  пожары  в  домах,  стоявших  близко  к  крепостной   стене.   Тучи
расступились еще сильнее. За ними горели холодные, равнодушные звезды.  Но
то, что они стали видны, можно было считать в некотором роде победой.
    Герцог скакал на коне между воинами. Кого-то трепал по плечу,  кому-то
говорил ободряющие слова, кого-то призывал к стойкости и всех призывал  не
прекращать пальбы. Он отчаянно надеялся на то,  что  вскорости  к  воротам
должно прибыть подкрепление. Ведь если бы ему сейчас  удалось  ударить  по
войску Вальдо, прорвавшись через мост, пока враги не опомнились, он мог бы
пробить брешь в их рядах, и тогда опасность осады хоть немного уменьшилась
бы. В голове у герцога метались тысячи мыслей.  И  тысячи  неотложных  дел
требовали его внимания. И все же он продолжал передвигаться между воинами,
подбадривал их и возвращал им боевой дух. Через много  лет  все  те,  кому
суждено было в ту страшную ночь сражаться у Моста Тысячи  Лиц,  вспоминали
слова герцога, сказанные им. Другие вспоминали о том, чем помогли герцогу,
а третьи просто помнили, как тучный, приземистый Вассант спешит от  одного
воина к другому. А самое замечательное,  что  все  эти  воспоминания  были
правдивыми.
    Во  мраке  рычали  какие-то  громадные  твари.  Некоторые  люди  потом
говорили, что они походили на  китов,  вырвавшихся  из-под  земли,  другим
мерещились головы демонов, вставших над крепостной стеной. Герцог  Вассант
страшилищ разглядел отчетливо и произнес их название, присовокупив к  нему
крепкое словцо, в дальнейших пересказах неотделимое от его имени.
    Стоявший рядом с ним Родерик брезгливо сплюнул:
    - Орудия эти нацелены не на нас.
    - Вальдо даже не удосужился возглавить атаку,  -  негромко  проговорил
Вассант таким тоном, словно о чем-то  приятном  разговаривал  за  игрой  в
кости в "Сером хорьке". - Но чему тут дивиться? Если он напал на  нас  так
коварно, что же странного в том, что он целится в мирных жителей.
    Родерик кивнул, но подумал в этот миг о жене. Он  надеялся,  что  Гвин
видит из окна их дома, стоявшего  неподалеку  от  замка,  что  творится  у
стены, и что тот самый здравый смысл, из-за которого он  когда-то  женился
на ней, подскажет ей разумное решение и она  спустится  в  подпол.  И  еще
Родерик гадал, удастся ли ему выжить и встретиться с женой.
    Первое из громадных осадных орудий изрыгнуло пламя и  дым.  На  орудие
явно было наложено какое-то заклятие: оно выстрелило по городу не пушечным
ядром, не каменным шаром, не снарядом, от  взрыва  которого  в  городе  бы
вспыхнул пожар. Из жерла заколдованного орудия вылетела светящаяся  сфера,
внутри которой, казалось, копошились черви. Мерзкий шар взлетел  ввысь,  а
потом начал медленно опускаться.  Он  парил  над  городом,  словно  летнее
облако. Пролетев над головами герцога и его  соратников,  шар  распался  с
негромким шипением и просыпал на город груду  трупов.  В  адском  свечении
шара были видны руки, ноги, туловища мертвецов.
    Только  герцог  собрался  прокричать  приказ,  чтобы  отряды  горожан,
специально  вооруженные  для  борьбы  с  бессмертной  пакостью,  бросились
отражать новое вторжение, как прямо на его  глазах  с  мостовой  поднялись
полусгнившие, перекореженные фигуры, объятые языками пламени. Все, к  чему
они прикасались,  мгновенно  воспламенялось.  Правда,  бессмертных  быстро
истребили осиной и чесноком, но на то, чтобы столь же быстро  сражаться  с
огнем, людей не хватало.
    А в вышине уже парили новые шары,  полные  омерзительных  трупов.  При
свете луны герцог разглядел и насчитал не менее сотни  орудий,  изрыгавших
дым и пламя.
    - Мы не сможем этому помешать, -  сказал  Вассант  Родерику.  -  Город
сгорит дотла. Нужно отступать - по возможности без паники и неразберихи  в
строю.
    Не успел он договорить, как в разных концах города вспыхнули пожары.

    В то время, когда на город начали падать наполненные горящими  трупами
шары, принц Аматус, двое его Спутников и двое друзей безнадежно застряли в
толпе. Горожане,  похоже,  сами  не  понимали,  чего  им  больше  хочется:
разбежаться на все четыре стороны, броситься к мосту на подмогу защитникам
города или ограбить близлежащие лавки. Аматус обнажил меч и  добился,  что
рядом с ним образовался кое-какой порядок,  но  докричаться  до  тех,  кто
находился в двадцати футах от него, мог бы с тем же успехом, как  если  бы
эти люди находились в далекой  Гектарии.  Невзирая  на  высокий  авторитет
Аматуса, сейчас почти никто не обращал на него внимания. Люди обезумели от
страха, которым, казалось, пропитался даже воздух.
    Неподалеку упал зловещий шар, набитый мертвечиной.  К  нему  бросились
ополченцы. Даже такое опасное дело, как  борьба  с  бессмертной  нечистью,
казалось, привлекало людей больше, чем бессмысленное метание из стороны  в
сторону. Но горожане успевали разделываться с пакостными захватчиками лишь
к тому времени, когда те  распространяли  по  округе  пожары,  а  с  огнем
справиться не удавалось.
    Между тем борьба с пожарами отвлекла толпу, и  вскоре  Аматусу  и  его
друзьям удалось немного продвинуться вперед. Но не успели они  миновать  и
десятка домов, как снова угодили в "пробку".
    Они возобновили попытки пробиться  вперед,  и  вдруг  Психея  радостно
воскликнула, спрыгнула с лошади Кособокого, бросилась  к  толпе  и  обняла
какую-то женщину.
    Аматус и сэр Джон обменялись недоуменными взглядами, а Кособокий повел
себя как ни в чем не бывало. Он только  подвел  своего  огромного  боевого
коня поближе к Психее, дабы в случае чего защитить ее.
    У  Каллиопы,  Аматуса  и  сэра  Джона  попросту  не  было  возможности
двигаться в каком-нибудь  еще  направлении,  поэтому  они  последовали  за
Кособоким.
    Женщиной,  которую  заметила  Психея  и  которую  она  столь  радостно
приветствовала, оказалась Сильвия - та самая девица, которую несколько лет
назад друзья спасли из заточения  в  подземельях  гоблинов.  В  результате
непродолжительной дискуссии выяснилось, что по  какой-то  причине  Сильвия
должна присоединиться к компании. Сэр Джон недовольно ворчал,  Аматус  был
готов к возражениям, но Кособокий отнесся к  этому  факту  как  к  чему-то
вполне естественному, а уж это означало, что должно было произойти  что-то
неестественное, а потому очень важное для общего дела.
    Короче говоря, не успели друзья и глазом  моргнуть,  как  Сильвия  уже
сидела верхом позади Кособокого, а Психея - позади Аматуса.
    - Ничего не понимаю,  -  пожаловался  Аматус,  когда  они  возобновили
попытки продолжить путь со скоростью улитки. Кругом повсюду пылали дома, и
продвигаться можно было только в  том  направлении,  где  еще  можно  было
проехать. - До места сражения мы никак не можем  добраться.  Мы  разрушили
заклинание, наложенное на небеса, но это ничего не дало, и почти никто  из
нас не понимает, с какой  стати  нам  понадобилась  Сильвия.  Не  понимаю,
откуда она вдруг появилась,  но  даже  если  это  всего-навсего  случайное
совпадение, ты ведешь себя так,  словно  нам  выпала  небывалая  удача,  а
Кособокий, похоже, с тобой солидарен.
    - Что ж, - проговорила Психея, и принц, не видя ее, почувствовал,  что
она насмешливо улыбается. - Ты должен не забывать о том, что ты - герой  и
что это - твое Королевство. Здесь ничего не происходит просто так.  А  раз
так, то появление кого-то, с кем ты встречался давным-давно, - это  добрый
знак. Это говорит о приближении развязки, а если развязка близка,  то  нет
смысла гадать, что случится на пути к ней, ибо по самой природе вещей  дни
Вальдо сочтены.
    По прошествии времени Аматус мог поклясться, что тогда у него на языке
вертелся какой-то вопрос, но  он  его  не  задал  и  потом  никак  не  мог
вспомнить, что же это был за вопрос. А в  это  время  от  дома,  стоявшего
через площадь от  того  места,  где  находились  Аматус  и  его  товарищи,
послышались дикие крики, и оттуда в страхе побежали люди. Не понимая,  что
происходит, Аматус и сэр Джон поспешили в ту сторону,  а  за  ними  погнал
своего коня Кособокий.
    Не успели они в общем гомоне разобрать крики: "Гоблины!  Гоблины!  Они
пожирают детей!" - как гоблины посыпались из окон  и  дверей  злосчастного
дома. Завидев мерзких тварей, ополченцы принялись палить по ним из  мортир
и мушкетов. Пальба напугала горожан не меньше, чем гоблинов. За  считанные
мгновения на площади возникла жуткая неразбериха. Аматус  и  его  товарищи
пытались  пробиться  сквозь  мятущуюся  и  вопящую  толпу  к  дому,  чтобы
сразиться с гоблинами.
    Ополченцы, возглавляемые парой-тройкой сержантов, совладали с собой, и
в  их  действиях  наметилась  некоторая  упорядоченность,  но  тут  здание
развалилось, как карточный домик, и храбрецы вынуждены были  отступить.  А
когда осела пыль, на людей хлынула волна из сотен гоблинов.
    Ополченцы всеми силами  старались  выстроиться  в  каре  и  продолжали
пальбу, но успехи их оставляли желать лучшего, так как их  практически  не
муштровали совместно, да многие из них друг друга и вообще раньше в  глаза
не видели. Когда у сэра  Джона  наконец  появилась  возможность  пробиться
вперед, он незамедлительно возглавил  командование  и  добился  того,  что
пальба приобрела некоторую ритмичность и меткость. Гоблины  несли  потери,
но из глубокой ямы, образовавшейся на том месте,  где  раньше  стоял  дом,
валили и валили все новые твари. Ополченцам пришлось  отступить,  но  хотя
отступали они, сохраняя порядок, отступление - это отступление.
    В это время рухнул еще один дом на противоположной стороне площади,  и
гоблины  десятками  посыпались  и  оттуда,  и  из  общественного   колодца
посередине площади.
    - Да они весь город подкопали! - вырвалось у сэра Джона.
    Он развернул ополченцев и дал команду отступать в  ту  часть  площади,
которая пока была свободна от гоблинов. Однако намерениям отступить и уйти
с площади этим путем осуществиться было не дано: едва только люди свернули
в переулок, как рухнули дома по обе стороны,  и  из-под  земли  показалась
огромная косматая головища с клыками длиной в человеческий рост.

    Седрику  повезло  чуть  больше.  Без  особого  труда  он  провез  тело
погибшего короля по городским  улицам  к  замку.  Премьер-министр  сначала
тронулся по той улице, что начиналась от ворот, и  потому  народа  на  ней
было мало. Почетный караул составляли всего-то двое конных  гвардейцев,  а
повезли тело короля на самой обычной повозке, позаимствованной возле лавки
зеленщика.
    К тому времени, когда на  город  посыпались  первые  шары,  начиненные
горящими трупами, Седрик находился уже сравнительно недалеко от замка, и у
него появилось время для размышлений. Такой жестокий  тиран,  как  Вальдо,
наверняка  располагал  неистощимым  запасом  трупов,  чем  и   объяснялось
огромное число бессмертных в рядах  его  войска,  да  и  немыслимое  число
гоблинов тоже - ведь гоблины обожают человечину и предпочитают  ее  всякой
другой пище. Правда, гоблины больше любят есть людей живьем  и  испытывают
истинное наслаждение при виде мучений своих жертв, но и от  мертвечины  не
отказываются. Но где  Вальдо  раздобыл  столько  живых  воинов  и  почему,
кстати, у них совсем не видно лиц?  У  всего  этого  должно  было  иметься
какое-то объяснение...
    Седрик вспоминал  о  том,  что  поначалу  приспешники  Вальдо  дрались
отчаянно и показали себя опасными противниками, но довольно скоро  перевес
оказался на стороне защитников города,  а  воины  Вальдо,  похоже,  быстро
выдохлись  и  ослабели.  Вполне  можно  было  предположить,  что   всякий,
находящийся на службе у тирана, подобного Вальдо, способен утратить боевой
задор при первых же сомнениях в близкой победе,  которая  для  его  воинов
означала возможность грабежа и насилия. А утрата боевого  задора  означала
большую вероятность измены.
    Седрик отчаянно  жалел  о  том,  что  обо  всем  этом  уже  не  сумеет
потолковать с Бонифацием. До сих пор он не осознавал, что помимо того, что
Бонифаций был замечательным монархом, которому было так приятно служить  в
должности премьер-министра, он еще был его лучшим другом. Седрик  понимал,
что будет долго оплакивать своего  старого  товарища,  но  сейчас  у  него
важных дел по горло, а горевать некогда.
    Неожиданно старик обнаружил, что что-то жует. Оказалось -  собственную
бороду. А ведь он этим не занимался уже много лет. Вкус у бороды  оказался
ничуть не приятнее, чем в прошлом. Седрик поспешно выдернул ее изо  рта  и
вытер рукавом. Он помнил,  что  еще  тогда,  когда  король  Бонифаций  был
моложе, он возмущался этой отвратительной, на его взгляд, привычкой своего
ревностного  и  безупречного  в  других  отношениях   премьер-министра   и
частенько отчитывал его за то, в какое плачевное состояние он привел  свою
бороду и манжеты.
    - Ваше величество, - прошептал Седрик неподвижному телу,  лежащему  на
повозке, - вы даже не представляете, как бы  я  порадовался,  если  бы  вы
взялись сейчас меня ругать.
    Тут он, забыв о том, что у него нет на это времени, горько разрыдался,
и слезы градом хлынули из его глаз и побежали по щекам.
    Повозка, грохоча колес