я от  времени  нарушает.  Король,  да
проживет он еще сто лет, говорит, что ни за что на свете не покинет  город
- то есть он либо победит здесь, либо здесь погибнет. Если случится первое
- нет проблем, но если суждено произойти второму, мы обязаны  позаботиться
о сохранении королевского рода. Поэтому... наклонитесь поближе. Я не  хочу
говорить о таких вещах вслух...
    Двое  друзей  наклонили  головы  так  низко,  что  стукнулись   лбами.
Собравшись с духом, премьер-министр еле слышно произнес:
    - Мы должны спасти жизнь принца Аматуса и леди Каллиопы.  Не  смотрите
на  меня  так.  Это  не  та  сказка,   где   девушка,   которой   отведена
второстепенная роль, выходит замуж за принца. Она  не  та,  за  кого  себя
выдает, ее положение гораздо выше. Не исключено, что Королевство  придется
отвоевывать, подняв восстание, но это станет возможным только тогда, когда
будут живы принц и леди Каллиопа. Конечно, если только никому  из  вас  не
хочется отдать власть в Королевстве кому-нибудь из республиканцев.
    Теперь вот о чем. Ваш любимый принц молод, горяч и верен престолу. Он,
конечно, пожелает остаться здесь и сражаться. Герцог Вассант, на вас ляжет
ответственность за то, чтобы принца  не  захватили  в  плен.  Не  мне  вам
объяснять, что для этого нужно сделать и что это означает с  точки  зрения
будущего.
    - Если Бонифаций погибнет...
    - Вы возглавите оборону города и станете моим ближайшим  заместителем.
Если погибнет Бонифаций, я вряд ли его переживу. Сражайтесь до  последнего
бойца или до победы, если судьба будет к вам  более  благосклонна,  чем  к
королевскому дому.
    Сэр Джон, - продолжал Седрик, - ваша задача проще. Найдутся те, кто не
одобрил бы подобное. Вы должны забрать  принца  и  леди  Каллиопу  -  если
понадобится, силой - и увезти их на крайний север. Там  вы  встретитесь  с
дьяконом Диком Громилой - нет, нет, не надо так вздрагивать, вы все  время
вот так вздрагиваете, когда я упоминаю о чем-то, о чем, по вашему  мнению,
знать не должен. Я знаю, что юность у вас была дикая  и  бесшабашная,  сэр
Джон, но если только кому-нибудь вздумается сболтнуть, что он знавал вас в
те времена, когда вы носили прозвище Джек-Твоя-Голова-с-Плеч и сшивались с
шайкой  Громилы,  то  имейте  в  виду:  в  моей  шкатулке  лежит  для  вас
помилование. Вряд ли из вас получился бы такой замечательный гадкий дружок
для принца, не будь у вас за плечами такого прошлого, а?
    - С последним я согласен, но, сэр, дьякон Дик никогда не  был  большим
другом королевского дома...
    - Верно, но с Вальдо он дружен еще  меньше,  а  поскольку  человек  он
практичный, то с республиканцами у него также мало общего. Кроме того,  на
дорогу вы получите два полных кошеля золота,  так  что  за  его  услуги  и
расположение его людей вам будет чем расплатиться.
    - Ага, если он просто не отберет у нас деньги.
    - Просто отберет деньги,  если  вы  польстите  его  тщеславию?  Просто
отберет деньги, когда столь отчетливо запахнет делами в духе  Робин  Гуда?
Вам наверняка памятны его этические устремления.
    - Вы правы, -  покраснел  сэр  Джон.  -  Глупо  с  моей  стороны  было
усомниться.
    Седрику предстояло запомнить этот последний разговор  надолго,  и  чем
больше проходило лет, тем более важным  он  ему  казался.  Он  всей  душой
полюбил двоих друзей принца и рассчитывал на них, как на  своих  ближайших
соратников.
    В этом смысле он нарушил свои собственные принципы:  ведь  много-много
раз он говорил Аматусу о том, что ни в коем случае нельзя  слишком  сильно
привязываться к человеку, которого тебе впоследствии придется отправить на
смерть, он учил принца управлять верноподданностью его людей, рассматривая
их при этом всего лишь как  инструменты,  которые,  поработав,  можно  без
жалости выбросить, ибо именно такое отношение к подданным составляет  суть
правления государством. И вот теперь он всей душой  желал,  чтобы  нашелся
кто-то еще, кроме этих двоих,  кому  бы  он  мог  поручить  столь  тяжелые
задания.
    Сэр Джон тонкой душевной организацией  не  отличался,  поэтому  ничего
этого не заметил, а  поскольку  герцог  Вассант  после  себя  мемуаров  не
оставил, нам остается только поверить Седрику на слово, а  он  утверждает,
что что-то такое заметил во взгляде герцога.
    Так, словно им жаль было сразу расставаться,  все  трое  сошли  вместе
вниз по лестнице, думая и говоря только о предстоящих делах. Им оставалось
одолеть всего несколько ступеней, когда послышались крики,  и  всем  троим
пришлось бегом взбежать обратно по лестнице.
    Посмотрев на запад, они увидели место  слияния  Длинной  и  Извилистой
рек. Дальше лежали поля и небольшие деревушки,  за  ними  -  луга.  А  еще
дальше по всей ширине равнины надвигалась черная волна.
    - Это не могут быть бессмертные, - вырвалось у герцога. - Они не могут
передвигаться при свете солнца.
    - Но все они никак не могут быть живыми людьми. Вальдо не мог  набрать
такое войско, - возразил Седрик. -  Тут  кроется  какая-то  тайна.  Нутром
чувствую. Причем тайна глупая. Если бы только  мы  знали,  как  поступить,
хватило бы какого-то пустяка.
    Тут к ним присоединился король Бонифаций, а  за  ним  следом  -  принц
Аматус.
    - Итак, -  провозгласил  король,  -  началось.  Я  прочитал  все  твои
приказы, Седрик, и согласен со всеми в  свете  сложившихся  обстоятельств.
Что еще мы могли бы сделать в плане приготовлений?
    - Только то, что уже делается. Будем готовы, насколько это возможно.
    - Этого достаточно, -  решительно  проговорил  Бонифаций  и  испытующе
посмотрел на всех троих: сначала - на сэра Джона Слитгиззарда, который  от
гордости даже стал выше ростом,  потом  -  на  герцога  Вассанта,  который
покорно склонил голову, и наконец на Аматуса, а тот  просто  ответил  отцу
взглядом.
    Седрик  понимал,  что  король  хочет  понять,  какие  чувства  владеют
молодыми людьми. Мог он  это  понять?  Или  не  мог?  Кроме  того,  Седрик
осознавал, что он - единственный из ныне живущих  людей,  кто  так  хорошо
знал короля, что мог заметить это. При мысли о том, что он прожил на свете
столько лет, Седрик опечалился. Избавиться от этой печали он мог  бы,  еще
раз сослужив службу королю. А там - всему конец.

    Естественно, в городе поднялся страшный переполох,  который  усилился,
когда солнце село. Какая бы хитрость ни стояла за тем, что Вальдо  удалось
обзавестись  столь  многочисленным  войском,  все  думали  об   одном:   с
наступлением темноты  к  армии  узурпатора  еще  присоединятся  гоблины  и
бессмертные.
    - Они могут одолеть нас лобовой атакой,  -  грустно  сказал  Бонифаций
Аматусу.
    - Отец, - улыбнулся принц, - я рад, что  мы  прожили  с  тобой  вместе
столько лет.
    То ли в этот миг принцем просто овладели сентиментальные  чувства,  то
ли Аматусу действительно важно было произнести эти слова - летописцы так и
не пришли в этом вопросе к полному согласию. Но все они далее пишут о том,
что король Бонифаций крепко обнял сына, а принц Аматус  обвил  плечи  отца
единственной рукой.
    Что собой представляло вражеское войско, никто  так  и  не  разглядел.
Потому что как только оно приблизилось, над городом нависла черная туча  и
стало так темно, что стоявшие на крепостной стене  то  и  дело  в  тревоге
проверяли на ощупь, кто стоит с ними рядом -  их  ли  товарищи,  и  сильно
опасались, что это могут быть не они.
    Только по звукам защитники  города  догадывались,  что  войско  Вальдо
окружило город, обтекло его, словно волна, набежавшая на замок  из  песка,
которому  не  суждено   рассыпаться   сразу   только   из-за   того,   что
предусмотрительный строитель возвел его на  прибрежном  камне,  но  только
этим и отсрочил неизбежное. Сначала в сгущающейся тьме послышался  конский
топот, и люди поняли, что кавалерия Вальдо скачет слишком  быстро  -  даже
быстрее, чем могли бы опытные конники скакать при свете  дня  по  равнине.
Значит, то были либо необычные кони, либо необычные всадники.
    Ночь переполнилась эхом гулкого цоканья  копыт  и  отчаянными  криками
тех, кого атака врагов застала за стенами города.  Самым  неприятным  было
то, что к крикам время от времени примешивались мольбы и рыдания.
    За топотом  кавалерии  последовала  маршевая  поступь  пехоты  Вальдо.
Поступь была не слишком ритмична, время от времени  мерный  шаг  нарушался
стуками и грохотом, но что удивительно - почти  не  слышалось  голосов,  и
многие подумали: "Это войско бессмертных", и содрогнулись. Дошло до  того,
что сердца защитников начинали биться радостнее, когда со  стороны  войска
Вальдо доносились  какие-нибудь  привычные  звуки  -  лязг  железа,  скрип
ремней, ругань: тогда казалось, что все же к городу движутся живые люди.
    Затем заскрипели  и  застучали  колеса  повозок,  набранных,  по  всей
вероятности, со всей округи - из покинутых жителями деревень, по  дорогам,
где их бросили спешившие в город беженцы. На повозках везли  боеприпасы  и
провиант  для  наступающего  войска.  По-прежнему   стояла   непроницаемая
темнота, несмотря на отчаянные усилия талантливейших колдуний, собравшихся
посреди внутреннего двора королевского замка. Казалось, ничто и никто не в
состоянии развеять этот  жуткий  мрак.  Шум  за  стенами  города  позволял
предположить, что  противник  становится  лагерем,  а  быть  может,  враги
выстраивались в боевой порядок - кто знал?
    Слышались и другие звуки, от которых  сердце  уходило  в  пятки:  стон
здоровенных  бревен,  визг  и  лязг  кривых,   скорее   всего   в   спешке
изготовленных  колес,  ржание  мулов   и   мычание   быков,   немилосердно
подгоняемых  щелкающими  в  воздухе  бичами  и  везущих,  судя  по  всему,
тяжеленную поклажу.
    - Осадные орудия везут, - пробормотал Седрик, выразив общую догадку. -
Несколько сотен осадных орудий, судя по звуку - мощнейших. Может быть, это
пушки, а может  быть,  катапульты  или  тараны.  Они  явно  не  собираются
осаждать город долго.
    В замок то и дело прибывали гонцы, запыленные и перепачканные  грязью.
Они торопились и падали на запруженных народом  городских  улицах:  стояла
такая темнота, что люди не видели друг друга. В итоге  вести  прибывали  с
опозданием, поскольку гонец, посланный  раньше,  поспевал  в  замок  позже
других, высланных за ним  следом.  Почти  все  гонцы  были  мальчишками  с
городских окраин, сообразительными ребятами, заранее получившими плату  за
свои труды. В свете свечей, озарявших покои короля, они  казались  жуткими
оборванцами. Многие получили сильные ушибы и  ссадины,  но  все  держались
молодцом и докладывали обо всем, что им  передали  командиры,  стоявшие  в
дозоре в разных местах крепостной стены, окружавшей  город.  Но  донесения
большей частью звучали одинаково: конница, пехота, повозки, осадные орудия
проехали туда-то и туда-то. Их слышали, но не видели.
    Последним из гонцов оказался юноша, выше других ростом, тощий  -  кожа
да кости, с гнилыми зубами, лопоухий. Он вытянулся по струнке, отсалютовал
и только потом выложил новость:
    - Ваше величество, дозорные с  восточного  бастиона  умоляют  сообщить
вам, что они слышали, как прямо под ними у стены соединились  два  осадных
обоза.
    Седрик мрачно кивнул и вновь сказал то, о чем подумали все остальные:
    - Мы окружены крепко-накрепко. Не  думаю,  что  они  станут  тянуть  с
атакой. - Он похлопал гонца по плечу. - Возвращайся к дозорным, ты  славно
потрудился. Вели им смотреть в оба и скажи, что глаза короля сегодня видят
каждого из защитников города.
    Юноша поклонился и выбежал из королевских покоев.
    - Что ж, - вздохнул Бонифаций и положил  небольшой  деревянный  кубик,
которыми обозначал диспозицию войска Вальдо на  большой  карте  города,  -
король и вправду видел бы каждого из защитников, если бы мог  хоть  что-то
разглядеть в двух футах от этой комнаты. Кони  для  нас  оседланы,  герцог
Вассант?
    - Оседланы, ваше величество, - откликнулся герцог. - Мы  в  любой  миг
можем оказаться там, где закипит бой.
    - В таком случае давай спустимся к коням, - сказал король.  -  Седрик,
ты пойдешь с нами. Из этой карты сейчас ничего нового  не  узнаешь,  кроме
того, что мы окружены, что противник превосходит нас числом и  что  врагам
глупо не атаковать нас прямо  сейчас,  когда  сила  их  невероятна,  а  мы
по-прежнему о них ничего не знаем. Я о Вальдо плохого мнения,  но  глупцом
его не считаю.
    Аматус  и  Каллиопа  поднялись,  явно   намереваясь   последовать   за
Бонифацием, но король обернулся к ним и сказал:
    - До того, как мы вступим в сражение с врагами,  необходимо  выполнить
одно наиважнейшее дело. Если бы нам  удалось  развеять  мрак,  наши  воины
приободрились бы, воспряли бы духом, а то -  кто  знает,  чего  они  могут
натворить в темноте, когда стоят спиной к спине,  а  на  карту  поставлено
буквально все? Аматус, ты обладаешь кое-какими талантами и несешь  в  себе
частицу волшебства. Никому из  нас  неведомо,  какими  магическими  дарами
владеют твои Спутники. Не мог бы ты вместе с Психеей и  Кособоким  оказать
нам такую любезность? Присоединитесь к собравшимся во дворе  колдуньям,  а
там поглядим, что из этого выйдет. Сэр Джон, вам я  поручаю  охранять  их.
Леди Каллиопа, поскольку я понимаю, что запретить вам я этого не  могу,  я
позволяю вам идти вместе с ними.
    Не сказать, чтобы это  поручение  несказанно  порадовало  Аматуса.  Он
понимал, что атака могла начаться сразу в нескольких местах.  И  поскольку
принц не страдал ложной скромностью, он считал, что его присутствие  могло
бы помочь там, где возникла бы нужда поднять боевой дух защитников. Не мог
же король находиться сразу везде? Однако это был приказ, и это была война.
Пожав отцу руку,  принц  вышел  из  королевских  покоев  и  отправился  во
внутренний двор замка. Психея, Кособокий, сэр Джон и Каллиопа  последовали
за ним.
    Как только за ними затворилась дверь, король негромко сказал Седрику:
    - Надеюсь, наше расставание не произвело впечатления фальши?
    Седрик склонил голову, немного  стыдясь  того,  во  что  ему  пришлось
втянуть короля, хотя иного выхода он не видел. Может  быть,  именно  из-за
испытанного им  в  те  мгновения  чувства  стыда  Седрик  и  не  описал  в
"Хрониках" этого эпизода, однако его хорошо  запомнил  бесценный  Родерик,
безмолвно стоявший на страже у дверей, -  запомнил,  засвидетельствовал  и
безо всяких авторских изменений  употребил  в  пьесе  "Король  Бонифаций".
Многие потом говорили, что это лучшая сцена в пьесе.
    В это время в покои вбежал очередной гонец и, задыхаясь, проговорил:
    - Ваше величество... ворота на Мосту Тысячи Лиц... дозорные у ворот...
докладывают... что сотни... много сотен... - И гонец упал замертво,  а  по
груди его растеклось кровавое пятно.
    Герцог, король и Седрик опрометью выбежали из покоев и  побежали  вниз
по  лестнице.  Еще  через  мгновение  они  уже  взлетели  в  седла   и   в
сопровождении Родерика и еще нескольких гвардейцев поскакали по  городу  в
направлении ворот, опасаясь, что оборона  там  уже  может  быть  прорвана.
Именно эти опасения и заставляли их торопиться.

                                                                   ГЛАВА 5
                                                  ПОРАЖЕНИЕ, ПОЖАР И ПОБЕГ

    Аматус и все, кто пошел вместе с ним, подошли к колдуньям как раз в то
мгновение, когда король, Седрик и герцог выехали из замка к  Мосту  Тысячи
Лиц. Не говоря ни слова, принц шагнул в круг  колдуний,  сосредоточился  и
попытался пробудить в себе скрытые силы, способные разогнать  сгустившийся
над городом мрак. Внутри у принца словно что-то переворачивалось, в  глаза
ему словно песка насыпали, их взгляд  состарился,  из  груди  готовы  были
вырваться рыдания, но увы -  ничего  не  произошло.  Рядом  с  ним  встали
Каллиопа и Психея. Через мгновение к ним присоединились  Кособокий  и  сэр
Джон. Принц почувствовал, как в круг влились новые силы. Они долго  стояли
и пытались передать  свою  силу  колдуньям.  Наваливалась  усталость,  все
чувствовали себя  постаревшими,  но  толку  не  было  никакого.  Никто  не
шевелился, все стояли неподвижно,  но  стараний  вкладывали  столько,  что
ощущали физическую боль. А  потом...  потом  Кособокий  с  головы  до  ног
озарился голубоватым свечением, похожим на молнию,  и  все  почувствовали,
как по их телам пронеслось нечто, испускавшее яростный, дикий  вопль.  Эта
леденящая душу ярость могла видеть и увидела, она могла судить без  страха
и упрека, она промчалась сквозь мрак и посмотрела на Вальдо и  узрела  его
таким, каким он был.
    А потом  все  хором  простонали,  и  тучи,  собравшиеся  над  городом,
пронзила ярчайшая молния и пробила в них брешь.  Сквозь  трещину  в  тучах
хлынул свет звезд. А еще через мгновение  весь  город  залило  серебристым
светом луны.
    Все колдуньи до одной упали замертво. Глаза их были широко открыты. Их
убило то, что они увидели.
    Аматус обернулся к Кособокому и спросил:
    - Что ты натворил?
    - То, что нам было приказано, принц. И  не  более  того.  А  нам  было
приказано разогнать мрак, сделать так, чтобы все могли видеть, но ни одной
доброй волшебнице не под силу увидеть такое и остаться в живых.  Утешьтесь
мыслью о том, что все они воистину были добрыми  волшебницами  и  в  любом
случае предпочли бы умереть  за  своего  короля.  Ну  а  если  они  только
притворялись добрыми, считайте, что мы от них избавились.
    Кособокий говорил равнодушно и небрежно - так, как говорил  часто,  но
все же Аматус всем нутром ощущал в  его  словах  жестокую  радость.  Принц
почувствовал  непреодолимое  отвращение.  Оглянувшись,  он  посмотрел   на
мертвые тела несчастных колдуний, вздохнул и проговорил:
    - Теперь в Королевстве не скоро появится магия.
    - А вы бы предпочли, чтобы их всех поставил себе на службу  Вальдо?  -
мрачно и горько вопросил Кособокий. - Ваше высочество, судя  по  шуму,  на
Мосту Тысячи  Лиц  закипел  бой.  Так  давайте  же  поспешим  туда,  чтобы
сразиться с врагами. Но если ноша мира, возложенная на ваши плечи, кажется
вам слишком тяжелой, вы можете расстаться с ней здесь.
    Сэр Джон и Каллиопа вздрогнули, ибо не положено было так разговаривать
с принцем, но Аматус только кивнул, наклонился к той колдунье, что  лежала
ближе к нему, и закрыл ей глаза. Через мгновение  все,  кроме  Кособокого,
занялись тем же: закрывали колдуньям глаза и складывали их руки на груди.
    Сэр Джон, склонившись к мертвому телу одной из колдуний, посмотрел  на
ее веснушчатую кожу, спутанные седые волосы, желтые зубы. На лице колдуньи
застыло выражение неподдельного ужаса, а ее пальцы до сих  пор  застыли  в
охранном знаке, призванном не пустить Вальдо в круг. Слитгиззард  коснулся
кончиками пальцев сухой, шершавой кожи век колдуньи и опустил их.
    - Вот бы и мне так впечатляюще уйти из жизни, когда пробьет мой час, -
прошептал он, не отводя глаз от мертвой старухи.
    Подул холодный, сырой ветер. Его порывом взметнуло плащ  Кособокого  и
полами облепило его фигуру. Все, кроме  Психеи,  содрогнулись.  Она  взяла
Кособокого за руку и сказала:
    - Если можешь, усади меня на  коня  позади  себя.  Но  оказалось,  что
пробираться по городу верхом на конях ничуть не быстрее, чем  пешком.  Как
только послышался шум атаки, горожане высыпали на улицы. Одни  вооружились
и были готовы  сражаться,  другие  тащили  пожитки,  намереваясь  спастись
бегством, третьи выбежали просто из любопытства. А когда развеялись  тучи,
город огласился радостными криками. Люди  кричали  о  том,  что  наверняка
королевская армия побеждает, что только что мимо них проскакал сам король,
и вскоре толпа горожан хлынула к воротам. Но теперь, когда  город  озарила
луна, стали видны клубы черного  дыма  и  языки  пламени  у  ворот,  и  те
горожане, что успели подбежать поближе, стали разворачиваться и торопились
обратно. И в результате налетали на тех, что бежал