о только тем и  занимается,
что пытается придумать, как им помочь. А еще  в  толпе  хватало  пьяниц  и
мелких воришек, которые были всегда  готовы  увязаться  за  любой  толпой,
большей частью из-за возможности пошарить по карманам или в надежде на то,
что все завершится пирушкой, где им что-нибудь перепадет.
    Где-то в середине толпы разместилось пятеро страстных  республиканцев,
друг с другом не согласных ни в чем, кроме того, что во всех бедах повинна
монархия.
    К тому времени,  как  на  балконе  появился  Седрик,  все  группировки
перемешались.  Одни  пытались  как-то  примириться  со  своими  ближайшими
соседями в толпе,  другие  что-то  кричали,  но  все  хотели  немедленного
объяснения. Пока не дошло ни до потасовки, ни до  откровенного  бунта,  но
все же беспорядки имели место и могли в любое мгновение перерасти  во  что
угодно.
    Короля Бонифация в замке, на счастье, не было.  Он  по  настоятельному
совету Седрика в  этот  день  отправился  на  рыбалку,  а  Седрик  заранее
предчувствовал, что сегодня может случиться нечто подобное,  и  знал,  что
нервы у короля на пределе. И потому решил, что лучше поберечь Бонифация от
таких   передряг.   Аматус,   естественно,   спал,   утомленный   утренним
целительством, и больше всего Седрика беспокоила мысль о том, что  шум  во
дворе может разбудить принца.
    Эта мысль, как выяснилось, волновала  не  только  премьер-министра.  У
дверей часовни появились запыхавшиеся  Психея  и  Кособокий.  Похоже,  они
намеревались разрешить конфликт таким  образом:  Психея  хотела  попросить
толпу успокоиться и перестать шуметь, а Кособокий  готов  был  эту  тишину
обеспечить. Однако народ уже так разбушевался,  что  Психею  и  Кособокого
попросту никто не замечал, и, на счастье, начальник  стражи  вроде  бы  не
собирался немедленно приступать к дисциплинарным мерам.
    Седрик прокашлялся и  попробовал  было  обратиться  к  толпе,  однако,
находясь дальше от народа, чем Психея и Кособокий, не добился успеха.  Сэр
Джон Слитгиззард вытащил мушкет и  жестом  показал  Седрику,  что  мог  бы
выстрелить в воздух и тем привлечь внимание расшумевшегося люда. Седрик не
слишком охотно дал понять сэру Джону, что лучше этого не делать, так как в
толпе могли оказаться и вооруженные люди и после выстрела сэра Джона могло
произойти кровопролитие.
    Толпа волновалась и двигалась, словно медуза под острым ножом. И вдруг
все, как по команде, развернулись к галерее, расположенной  ниже  балкона,
на котором стоял  Седрик.  Кто-то  спускался  оттуда  во  двор.  Психея  и
Кособокий бросились в ту сторону. Еще не видя, кто это идет, Седрик решил,
что это наверняка принц Аматус.
    Он спустился  по  лестнице  и  встал  в  нескольких  шагах  от  толпы.
Кособокий и Психея встали по обе стороны от Аматуса, а еще через мгновение
за их спинами выстроились в ряд Родерик и еще с десяток внушительного вида
гвардейцев. В итоге возникло впечатление некоего порядка.
    Принц Аматус шагнул вперед.  Он  наверняка  только-только  поднялся  с
постели и одевался впопыхах, по пути, но все же выглядел просто безупречно
- от сверкающих драгоценных камней на золотой полукороне до начищенных  до
блеска сапог. Улыбка его  была  дружелюбной,  но  не  заигрывающей.  Сразу
возникало такое впечатление, что ты ему мил и что он хочет говорить именно
с тобой, но не по душам, а о деле.
    - Спасибо всем вам, что вы пришли сюда,  -  сказал  принц,  -  в  одно
мгновение всем в толпе показалось (всем, кроме лазутчиков  Вальдо  и  пяти
республиканцев), что они явились во  дворец  для  того,  чтобы  рассказать
принцу о чем-то очень важном. О злобе и страхе все мгновенно забыли.
    "Каким замечательным королем он станет", - подумал Седрик. А  стоявший
рядом с ним сэр Джон Слитгиззард подумал  вот  что:  "Ему  не  откажешь  в
мужестве и чувстве собственного достоинства". Мысли герцога
    Вассанта не оформились в  слова.  Но  он  всеми  фибрами  души  в  это
мгновение ощутил, что до самой своей смерти будет верным спутником принца.
    А принц продолжал:
    - Я знаю, что все вы боитесь чумы и  что  вы  благодарны  за  то,  что
многих мне удалось исцелить. Увы, моих стараний мало. Боюсь, мы  не  можем
пока судить наверняка, надолго ли мне еще хватит сил. - Аматус обвел толпу
взглядом. - Потому вы пришли сюда, чтобы спросить, что еще можно  сделать.
Я даю вам слово: мы найдем причину этой напасти. Как  всем  вам  известно,
все началось с дурного предзнаменования, значение и источник которого  еще
предстоит понять и найти. Предзнаменование прозвучало в  замке.  Подобное,
как правило, является следствием скрытых преступлений или тайной тоски.
    Я клянусь вам: мы непременно узнаем, что это все значит, и поступим по
справедливости, кто бы ни оказался причиной несчастья.  И  хотя  мне  пока
больше нечего пообещать вам, свое слово я сдержу.
    В  толпе  зашептались,  начали  переговариваться.   Некоторые   что-то
негромко говорили стоявшим рядом с ними, радуясь услышанному. И  правда  -
разве они и раньше не знали, что принц - рассудительный и  добрый  молодой
человек, от которого можно ждать только правильных поступков?
    Другие, более въедливые, решили, что услышали всего лишь общие  слова,
не узнали никаких фактов и не поняли ничегошеньки  о  том,  что  их  может
ждать в дальнейшем. Эти пожалели о том, что  принц  так  себя  повел,  ибо
начитались и наслышались предостаточно всяких историй про то, к чему могут
привести голословные заявления.
    Но как бы то ни было, образно говоря, надутые ветром  паруса  повисли.
Пьянчужки побрели прочь со двора, догадываясь, что  дармовой  выпивкой  не
пахнет. За ними последовали карманники, ухитрившиеся собрать урожай в виде
нескольких  кошелей  и  бумажников,  а  за  карманниками  ушли,   несолоно
хлебавши, лазутчики Вальдо. Оставшиеся во дворе люди  еще  какое-то  время
потолковали друг с другом довольно мирно, пришли к выводу о том,  что  все
прошло как нельзя лучше, а теперь пора возвращаться к прерванным трудам  и
оставленным на произвол судьбы  домашним.  Вскоре,  веселые  и  довольные,
подданные   короля   покинули   двор   замка.   Последними   ушли   пятеро
республиканцев. У этих  мнения  разделились.  Двое  из  них  считали,  что
искренний ответ Аматуса на  волеизъявление  народа  -  яркая  демонстрация
того, как  замечательно  может  работать  система  самоуправления  (причем
каждый с пеной у рта доказывал, что все пойдет как по маслу, если  изберут
именно его). Другие двое не сомневались,  что  происшедшее  -  всего  лишь
очередной  роялистский  фокус,  направленный  на  дискредитацию   движения
народных масс. Последний республиканец тщетно пытался вставить словечко  и
доказать своим соратникам, что его мнение таково: пусть на  этот  раз  все
сошло гладко, но создание правительства народного доверия - слишком важное
дело,  и  тут  нельзя  полагаться  на  случайности  и   позволять   такому
талантливому политику, как принц Аматус, унаследовать престол.
    - Последнее заявление лучше никуда не записывать, - сказал Седрик сэру
Джону и герцогу.
    - Ив мыслях не было, - отвечал Слитгиззард.

                                                                   ГЛАВА 4
                                         ПРО ТО, О ЧЕМ НЕ СТОИЛО ГОВОРИТЬ,
                                                   ПРО ТО, О ЧЕМ ПОЗАБЫЛИ,
                                             А ТАКЖЕ ПРО КОЕ-КАКИЕ ЗАГАДКИ

    Не стоит и рассказывать о том, что  принц  оказался  столь  же  хорош,
сколь и данное им слово. На самом деле Седрик  написал  об  этом  в  своих
"Хрониках", а король - в  записках  к  автобиографии,  которую  так  и  не
закончил,  а  сэр  Джон  -  много  лет  спустя  в  письме   к   сыну,   по
одной-единственной причине: все они решили, что  эта  замечательная  фраза
украсит  сказку,  придаст  ей  живость.  Это  избавляло  всех   троих   от
необходимости долгого повествования о том, как каждое утро принца носили в
паланкине от дома к дому, где  он  исцелял  больных,  как  по  вечерам  до
поздней ночи он просиживал в  королевской  библиотеке  или  в  лаборатории
придворного алхимика, как он одну  за  другой  отметал  возможные  причины
случившегося в Королевстве несчастья, как углублялся в историю и  искал  в
ней хоть какие-нибудь туманные намеки на возможность решения загадки,  как
он подолгу обдумывал слова, оброненные  при  встрече  с  ним  каким-нибудь
простолюдином. Кроме того, эта фраза служила  превосходным  вступлением  к
следующей части истории.
    Итак, принц оказался так же хорош, как и  данное  им  слово,  но  хотя
молодость помогала ему, все же с  каждым  днем  он  уставал  все  сильнее.
Ежедневно в городе заболевало человек двести, и  теперь  принц  уже  успел
побывать во всех домах,  непосредственно  прилегавших  к  замку.  Эпидемия
распространялась по городу расширяющимся кольцом, как  круги  по  воде  от
брошенного камня. Редко бывало, чтобы заболело в день  больше  двух  сотен
человек, но и меньше этого  числа  тоже  никогда  не  бывало.  Медленно  и
неуклонно болезнь уходила все дальше и дальше от королевского замка.
    Принцу Аматусу, сожалевшему о том, как он безобразно себя вел, впав  в
тоску после гибели Голиаса, нужно было, так  сказать,  залатать  множество
дыр, а времени на это у  него  почти  совсем  не  оставалось.  Поэтому  он
неизбежно чем-то пренебрегал и ужасно сожалел  о  том,  что  вынужден  это
делать. В итоге казалось, что он присутствует как бы везде  сразу.  Только
что  его  видели  склонившимся  над   страницами   какого-то   запыленного
манускрипта в  библиотеке,  а  вот  он  уже  вручает  пергамент  какому-то
младшему писарю и строго наказывает переписать его и  затем  сообщить,  не
встретилось ли  в  переписке  чего-нибудь,  имеющего  хотя  бы  отдаленное
отношение к происходящему в  Королевстве.  Затем  принц  бегом  мчался  по
винтовой лестнице вниз, в лабораторию придворного алхимика,  где  проводил
какие-то  опыты  с  мочой  и  кровью  больных.  Правда,  ничего   особенно
интересного он из этих опытов не узнал  и  лишь  установил,  что  крови  у
больных чуть меньше, чем надо бы, а  мочи  ровно  столько  же,  сколько  у
здоровых. Затем он торопился в темницу, чтобы навестить Мортис: вспоминал,
что день клонится к вечеру, а он с ней так и не поздоровался.
    - Эта темница слишком мрачна и глубока для тебя, - говорил ей принц. -
Хорошо бы тебе снова вернуться к свету и свежему воздуху, где  ты  сможешь
дышать полной грудью и видеть столько прекрасного.
    Мортис решительно качала головой, а принц замечал, что  она  не  очень
хорошо выглядит.
    - Не заразилась ли ты чумой? - спросил принц.
    - Не то  чтобы  заразилась,  -  уклончиво  ответила  Мортис  и  тяжело
опустилась на стул. - Принц, мне нечего подсказать тебе.
    - Не то чтобы заразилась - что ты этим хочешь сказать?
    - Мы все заражены, принц.
    Аматус сел рядом с ней. В волосах  Мортис,  некогда  белых  как  снег,
появились  желтоватые  и   серые   пряди.   Небесно-голубая   кожа   стала
землисто-серой,  поросла  новыми,  беспорядочно  разбросанными  чешуйками.
Теперь она не сверкала и не переливалась,  как  прежде,  стала  тусклой  и
шершавой. И ее  некогда  ослепительно  белые  клыки  покрылись  желтоватым
налетом.
    - Все мы стареем по-своему, ваше высочество,  -  печально  проговорила
Мортис. И принц понял, что она прочла его мысли.
    - Я  не  понимал  этого,  -  признался  Аматус.  -  Только  позавчера,
по-моему, Психея сказала мне обратное. Или нет... это я спросил ее, почему
она не старится...
    - О, и она старится. Быстрее всех нас, если на то пошло. Но не внешне.
Когда тебе суждено будет в последний раз увидеть ее,  она  покажется  тебе
такой же, как всегда. И Кособокий уже не тот, каким  пришел  сюда.  Ты  бы
понял это, если бы мог увидеть его без плаща.
    Мортис умолкла. Аматус долго ждал, не заговорит ли она  снова,  но  не
выдержал и прервал молчание:
    - Я многого не понимаю.
    - Так будет всегда, - решительно объявила Мортис. - И не жди  перемен.
Переменится лишь то, чего ты не  понимаешь.  -  Она  вздохнула.  -  Солнце
садится. Тебе нельзя оставаться  в  этой  части  замка  после  наступления
темноты, принц.
    - Почему?
    - Это одна из тех вещей, которые тебе предстоит понять впоследствии.
    Встав,  принц  заметил,  что  за  полчаса  разговора  с   ним   Мортис
состарилась еще сильнее.
    - Теперь все происходит очень быстро, ваше высочество.  Мир  пришел  в
движение. Ты хочешь, чтобы эпидемии пришел конец, верно? -  Мортис  всегда
отличалась холодным  выражением  лица,  а  сейчас  ее  губы  вытянулись  в
ниточку. Казалось, она не вкладывает  никаких  чувств  в  произносимые  ей
слова. - Я скажу  тебе  то,  что  могу  сказать.  Не  приходи  сюда  после
наступления темноты. Тебе больше нельзя здесь находиться в это время.
    - Из-за того,  что  может  случиться,  или  из-за  того,  что  я  могу
натворить?
    - Из-за того, что ты можешь увидеть и во что  можешь  превратиться.  А
теперь три вопроса, ваше высочество. Уверены ли вы в  том,  что  все  ваши
друзья - ваши истинные друзья? Не могло ли быть так, что кто-то помог  вам
выпить Вина Богов, но помог во вред, а не во благо? И последний  вопрос  -
выслушайте его внимательно - на что это все похоже,  как  бы  вам  это  ни
объясняли другие?
    Принц кивнул, старательно  запомнил  вопросы  колдуньи,  понимая,  что
именно из таких вопросов в итоге получаются пророчества -  особенно  когда
имеешь дело с колдуньями. Первый вопрос был ему совершенно  ясен,  но  ему
очень не хотелось о нем думать, второй показался ему почти риторическим, а
третий... третий был из тех вопросов, что задаются  в  загадках.  И  принц
решил, что обо всех трех вопросах поразмышляет на досуге.  Он  знал,  что,
так или иначе, ход событий заставит его вспомнить о  них.  Но  даже  через
много лет, когда он писал свои "Мемуары" и цитировал в них вопросы  Мортис
- и тогда он не смог объяснить, что имела в виду колдунья.
    А Мортис резко поднялась со стула и махнула рукой:
    - Солнце вот-вот сядет, принц. Ступайте в свою башню. Скорее.
    Что прозвучало в ее голосе - страх, тревога  или  вожделение,  сказать
трудно, но волнение - это уж точно. Поэтому Аматус, недолго думая, со всех
ног пустился вверх по лестнице. Он бежал и чувствовал, как  сжимается  лед
вокруг  его  сердца,  и  ему  хотелось  остановиться,  сесть  на  каменную
ступеньку и плакать, плакать без конца. Он спотыкался и поскальзывался, но
продолжал бежать наверх. На Верхнюю Террасу он выбежал, когда ее коснулись
последние  лучи  заходящего  солнца.  Аматус  протянул  руку  к  солнцу  и
почувствовал  что-то  вроде  шока,  который   всегда   ощущал   во   время
целительства, но только теперь все вышло наоборот. Ему  показалось,  будто
что-то огромное, холодное, серое, скользкое, больное пробежало по его руке
и покинуло его тело. А потом, чувствуя себя так хорошо, как не  чувствовал
уже очень давно, принц просто стоял на террасе и с восторгом смотрел,  как
на небе загораются первые звезды.

                                                                   ГЛАВА 5
                                                              ЧТО ЭТО БЫЛО

    На следующий день, когда принца понесли в паланкине в  город,  где  он
собирался вновь исцелять больных, он дал герцогу Вассанту, сопровождавшему
его на этот раз, строгий наказ: после каждого исцеления  выносить  его  на
солнце.  Выслушав  распоряжение  принца,  герцог  отвесил  низкий  поклон,
продемонстрировав при этом, невзирая на свою тучность, завидное изящество.
Тот, кто никогда  не  видел,  как  Вассант  орудует  кинжалом,  мог  бы  и
изумиться его грациозности.  Итак,  герцог  поклонился  принцу  и  никаких
вопросов задавать не стал.
    А вот это принца встревожило. Он привык к тому, что герцог  Вассант  и
сэр Джон Слитгиззард, если  им  что-то  непонятно,  просят  объяснений.  В
данном случае распоряжение  прозвучало  довольно  бестолковое,  но  герцог
промолчал, хотя  и  избавил  тем  самым  принца  от  необходимости  как-то
истолковывать его смысл.
    - У тебя нет вопросов или каких-либо соображений по  этому  поводу?  -
поинтересовался Аматус.
    - Ваше высочество, я же знаю, что вы многие часы провели в королевской
библиотеке, а стало быть, у вашей просьбы есть  веские  основания.  И  мне
кажется, что это вполне резонно. Раз из-за болезни  люди  чувствуют  холод
внутри и бледнеют, стало быть, солнце, от которого кожа становится смуглее
и которое согревает тело, может помочь поскорее  выгнать  чужую  хворь  из
вас. Но главное, почему я не стал докучать вам вопросами, так это  потому,
что в тоне, каким вы давали мне этот приказ, прозвучал испуг -  вы  словно
боялись того, что с вами из-за этого может случиться.
    Принц Аматус собрался было возразить, но вдруг, только теперь,  ощутил
тоскливую тяжесть под ложечкой, заметил, что дышит тяжко  и  неровно,  что
лицо его сведено отвратительной  ухмылкой,  точнее  -  полуухмылкой,  ведь
второй половины лица у принца не было. Он не понимал,  почему  не  заметил
этого раньше, а почему с ним такое творилось, не знал.
    Когда он вновь заговорил, голос его прозвучал негромко и смущенно:
    - Конечно, ты прав. Есть нечто, что я страшусь узнать и боюсь  делать.
Но я сам не знаю, что это такое. Вероятно, пришла пора заглянуть  в  книгу
"Всякие пакости, о которых лучше не знать вовсе". Может  быть,  объяснение
попало туда по ошибке. Так бывает. Но сначала надо  разделаться  с  чумой.
Эпидемия уже на полпути к реке. Будем надеяться, что как только мы изгоним
болезнь из города, она уйдет насовсем. Хотелось бы в  это  верить,  но  не
знаю, насколько это  вероятно.  Из  замка  я  выеду  верхом,  но  паланкин
захватить нужно непременно.
    В этот день  первой  больной  оказалась  маленькая  девочка  -  совсем
малышка, которую еще ни разу не  стригли  и  у  которой  еще  не  выпадали
молочные зубки. Она была бледна. Как мел. Когда Аматус прикоснулся к  ней,
он испытал шок жуткой силы - сильнее, чем когда-либо раньше. Он успел  это
понять и тут же рухнул на носилки. Его вынесли на солнце, и в полубреду он
слышал, как герцог Вассант объясняет  гвардейцам,  что  теперь  так  нужно
будет поступать после каждого очередного исцеления, а кому-то  из  горожан
герцог сказал, что волноваться не  нужно  и  что  принц  побывает  у  всех
больных, как и раньше.
    Солнце подействовало на Аматуса именно так,  как  он  ожидал,  и  даже
более того: стоило солнечным лучам коснуться его,  как  что-то  мерзкое  и
холодное, похожее на сточную воду, вырывалось из него  и  таяло,  исчезало
без следа. Довольно скоро стало ясно, что дело пойдет быстрее, если принца
как можно скорее выносить на солнце, и тогда, оправившись от шока, он  мог
идти к следующему дому пешком.
    - Я и прежде всегда чувствовал внутри себя остатки болезни, - объяснил
принц герцогу Вассанту, когда  они  возвращались  в  замок.  -  Но  солнце
изгоняет из меня хворь мгновенно, и хотя поначалу ощущение такое, словно я
в следующий миг умру, миг проходит, и я не могу поверить, что мне было так
худо, - все как рукой снимает.
    - Жаль, что сейчас зима, ваше  высочество.  Солнце  светит  далеко  не
всегда. А вы правда себя хорошо чувствуете?
    - Лучше, чем когда-либо с тех пор,  как  не  стало  Голиаса.  -  Принц
полной грудью вдохнул морозный чистый  воздух,  сладкий,  словно  вино  из
одуванчиков, и прозрачный, как весенний ручеек, и оглянулся  по  сторонам.
Они ехали по улицам, огибающим небогатые дома. Детишки в  грязной,  но  не
рваной одежде возились в  лужах  и  ручьях,  стекавших  с  начавших  таять
снеговых шапок на крышах. Отовсюду доносились ароматы стряпни.
    - А все-таки славное место - наше Королевство, - сказал принц.
    - А вы разве в этом когда-нибудь сомневались, ваше высочество?
    Аматус внимательно посмотрел на герцо