е возбуждение оказалось заразительным.  Теперь  и  в  нее  вселилась
воля, которая влекла их вперед, и она с радостью готова была предстать перед
тем, кто вызвал их и кто, без сомнения, был также их источником.  А  уж  как
отнесется к ней эта повелительница -  будь  то  Тишалулле,  Джокалайлау  или
какая-то  другая  Богиня,  выбравшая  дворец  местом   своего   сегодняшнего
пребывания, - сочтет ли ее просителем или просто  очередным  куском  мусора,
станет ясно только в конце путешествия.

5

   Если Изорддеррекс превратился в  праздник  сверкающих  мелочей  -  каждый
оттенок цвета пел, каждый пузырек воздуха в его водах мерцал, как  чистейший
хрусталь, - то на Просвет опустилась атмосфера тягостной неопределенности. В
воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, который мог бы хоть
немного рассеять тяжелый  туман,  окутавший  упавшие  палатки  и  мертвецов,
завернутых в саван, но не погребенных, да и лучи Кометы не могли  проникнуть
через более высокие слои тумана, из-за которых свет  ее  казался  тусклым  и
сумеречным. Слева от призрака  Миляги  смутно  виднелось  кольцо  Мадонн,  в
котором нашли пристанище Афанасий и его апостолы. Но человека, для встречи с
которым он появился здесь, там не оказалось. Не было видно его и справа, где
туман был таким густым, что все, находившееся  дальше  восьми-десяти  ярдов,
тонуло в непроницаемой пелене. Однако он все-таки направился туда, решив  не
выкрикивать имя Чики Джекина,  пусть  даже  это  и  могло  ускорить  поиски.
Заговор  мрачных,  угнетающих  сил  довлел  над  пейзажем,  и  он  не  хотел
привлекать их внимание своими  криками.  В  молчании  он  шел  вперед,  едва
раздвигая туман своим бесплотным телом  и  не  оставляя  следов  на  влажной
земле. Здесь он куда больше ощущал себя призраком, чем  в  тех  местах,  где
прошли  остальные  встречи.  Этот  пейзаж  -   притихший,   но   исполненный
присутствия незримых сил - был предназначен как раз для таких душ.
   Ему не пришлось долго бродить вслепую. Через какое-то время  туман  начал
рассеиваться, и сквозь его клочья он заметил Чику Джекина. Среди обломков он
отыскал себе стул и небольшой  столик  и  теперь  был  занят  раскладыванием
пасьянса, сидя спиной к великой стене  Первого  Доминиона  и  ведя  яростную
беседу с самим собой. Все мы чокнутые, - подумал Миляга, застав его за  этим
странным занятием. -Тик Ро сходит с ума по  горчице;  Скопик  делает  первые
шаги на  поприще  пироманьяка;  Афанасий  готовит  своими  пробитыми  руками
кровавые сэндвичи; а теперь вот  Чика  Джекин  разговаривает  сам  с  собой,
словно страдающая неврозом обезьянка. Все чокнутые, все до одного. А из  них
он, Миляга, пожалуй, самый чокнутый - любовник существа, отрицающего половые
различия, и создатель  человека,  уничтожившего  целые  нации.  Единственная
здоровая сущность в его душе, пылающая, словно ослепительно  яркий  маяк,  -
это миссия Примирителя, вложенная в него Богом.
   - Джекин?
   Чика оторвался от карт с немного виноватым видом.
   - О, Маэстро, вы здесь.
   - Ты хочешь сказать, что ты меня не ждал?
   - Но не так рано. Нам уже пора отправляться в Ану?
   - Пока нет. Я пришел проверить, готов ли ты.
   - Я готов, Маэстро. Честное слово.
   - Ты выигрывал?
   - Я играл с самим собой.
   - Но это не значит, что ты не мог выиграть.
   - Да? Да. Вы правы. Что ж, значит, я выигрывал.
   Он встал из-за стола и снял очки.
   - Что-нибудь появлялось из Просвета, пока ты ждал?
   - Нет, никто не выходил. Вообще-то говоря, вы - первый, чей голос я слышу
с тех пор, как Афанасий ушел.
   - Он теперь тоже член Синода, - сказал Миляга. - Скопик ввел  его  в  наш
состав, чтобы он представлял Второй Доминион.
   - Что случилось с Эвретемеком? Надеюсь, он не был убит?
   - Умер от старости.
   - А Афанасий справится с задачей? - спросил Джекин, но потом  решил,  что
вопрос его выходит за рамки дозволенного, и сказал:
   - Простите меня, у меня нет никакого права подвергать сомнению ваш выбор.
   - У тебя есть такое право, - сказал Миляга. - Мы  должны  быть  полностью
уверены друг в друге.
   - Если вы доверяете Афанасию, то я  тоже  буду  ему  доверять,  -  просто
сказал Джекин.
   - Значит, все мы готовы.
   - Я хотел бы сделать одно сообщение, если вы мне позволите.
   - Какое?
   - Я сказал, что никто не выходил из Просвета, и это правда...
   - Но кто-то входил?
   - Да. Прошлой ночью я спал здесь под столом... - Он указал на  свое  ложе
из одеял и камней. - ... и проснулся, продрогнув до костей. Сначала я  никак
не мог сообразить, сплю ли  я  или  нет,  и  поднялся  не  сразу.  Но  когда
поднялся, увидел, как из тумана выходят фигуры. Их были дюжины.
   - Кто это были?
   - Нуллианаки, - ответил Джекин. - Вы их знаете?
   - Конечно.
   - Я насчитал по меньшей мере пятьдесят, а это только те, что попались мне
на глаза.
   - Они угрожали тебе?
   - По-моему, они вообще меня не заметили. Глаза их  были  прикованы  к  их
цели...
   - К Просвету?
   - Да. Но перед тем, как отправиться туда, они разделись, развели костры и
сожгли всю свою одежду и все вещи, которые были у них с собой.
   - И все так делали?
   - Все, кого я видел. Это было что-то необычайное.
   - Ты можешь показать мне костры?
   - Запросто, - сказал Джекин  и  повел  за  собой  Милягу,  не  переставая
разговаривать.
   - Я никогда раньше не видел живого  Нуллианака,  но,  конечно,  я  слышал
разные истории.
   - Они редкостные сволочи, - сказал Миляга. - Несколько  месяцев  назад  я
убил одного в Ванаэфе, а потом в Изорддеррексе я встретился с одним  из  его
братьев, и он убил девочку, которую я знал.
   - Я слышал, что они любят невинность. Для них это  пища  и  питье.  Кроме
того, я знаю, что они все в родстве друг с другом,  хотя  никто  никогда  не
видел Нуллианака женского пола. Кое-кто даже говорит, что таких вообще нет.
   - Ты немало о них знаешь, как я погляжу.
   - Ну, я много читал, - сказал Джекин, взглянув на Милягу. -  Но  вы  ведь
знаете как говорят: не изучай ничего, кроме того...
   - ... что в глубине души уже знаешь.
   - Точно.
   Услышав это изречение из уст Чики,  Миляга  посмотрел  на  него  с  новым
интересом. Неужели это такой распространенный афоризм,  что  каждый  студент
знает  его  наизусть,  или  Чика  понимает  значение   этих   слов?   Миляга
остановился, и Джекин остановился рядом с ним. На  устах  у  него  появилась
почти лукавая улыбка. Теперь Миляга  превратился  в  студента,  штудирующего
текст,  роль  которого  играло  лицо  Чики.  Прочтя  его,  он   убедился   в
справедливости только что произнесенного афоризма.
   - Господи ты Боже мой... - сказал он. - Люциус?
   - Да, Маэстро. Это я.
   - Люциус! Люциус!
   Конечно, годы взяли свое, но не так уж  он  и  изменился.  Лицо  стоящего
перед ним человека уже не принадлежало тому  пылкому  ученику,  которого  он
отослал с Гамут-стрит двести лет назад, но состарилось оно едва ли  на  одну
десятую этого срока.
   - Это просто невероятно, - сказал Миляга.
   - А я думал, может, вы поняли, кто я такой, и просто играете  со  мной  в
игру.
   - Как же я мог узнать тебя?
   - Неужели я так изменился? - слегка обескураженно спросил Люциус.  -  Мне
потребовалось  двадцать  три  года,  чтобы  научиться  заклинанию,   которое
останавливает старение, но я-то думал, что мне  удалось  удержать  последние
остатки своей молодости. Небольшая уступка тщеславию. Простите меня.
   - Когда ты пришел сюда?
   - Кажется, что это было целую жизнь назад, да наверное, так оно  и  есть.
Сначала я странствовал по Доминионам, поступая в ученики то к  одному  магу,
то к другому, но ни один из них меня не удовлетворял. Я сравнивал их с вами,
вы же понимаете, и, разумеется, никто этого сравнения не выдерживал.
   - Я был паршивым учителем, - сказал Миляга.
   - Я бы не сказал. Вы научили меня основам, и я жил, храня их  в  душе,  и
процветал. Может быть, и не с точки зрения мира, но тем не менее.
   - Единственный урок я тебе дал  на  лестнице.  Помнишь,  в  ту  последнюю
ночь?
   - Конечно, я помню.  Законы  обучения,  поклонения  и  страха.  Это  было
чудесно.
   - Но их придумал не я, Люциус. Меня научил мистиф, а я просто передал  их
дальше.
   - Так разве не в этом состоит ремесло учителя?
   - Мне кажется, великие учителя очищают мудрость, делают ее более  тонкой,
а не просто повторяют. Я же ничего  подобного  не  делал.  Наверное,  каждое
слово и казалось совершенным именно потому, что я ничего не изменил.
   - Стало быть, мой идол был колоссом на глиняных ногах?
   - Боюсь, что да.
   - А вы думаете, я этого не знал? Я видел,  что  случилось  в  Убежище.  Я
видел, как вы потерпели неудачу, и именно поэтому я и ждал вас здесь.
   - Не понимаю.
   - Я знал, что вы не смиритесь с поражением. Вы будете выжидать и  строить
планы, и однажды, пусть даже должна пройти тысяча лет, вы  вернетесь,  чтобы
попытаться снова.
   - Как-нибудь я тебе расскажу, как это все произошло на самом деле,  и  ты
подрастеряешь свой пыл.
   - Какая разница, как это произошло. Главное - вы здесь, - сказал  Люциус.
- И моя мечта наконец-то сбывается.
   - Какая мечта?
   - Работать вместе с вами. Соединиться над  Аной,  как  равный  с  равным,
Маэстро с Маэстро. - Он улыбнулся. - Сегодня великий день, -  сказал  он.  -
Еще немного, и я просто умру  от  счастья.  Ага,  смотрите,  Маэстро!  -  Он
остановился и указал на землю в нескольких ярдах  от  них.  -  Вот  один  из
костров Нуллианаков.
   Пепел уже развеяло, но  среди  углей  виднелись  обрывки  одежды.  Миляга
подошел поближе.
   - Люциус, я недостаточно материален, чтобы копаться в этом  соре.  Ты  не
окажешь мне эту услугу?
   Люциус послушно нагнулся и вытащил  из-под  углей  то,  что  осталось  от
нуллианакских одеяний. Это были  обгорелые  обрывки  костюмов,  балахонов  и
плащей самых разнообразных фасонов. Некоторые были украшены тонкой  вышивкой
по паташокской моде,  другие  были  кусками  самой  обычной  дерюги.  Иногда
попадались обрывки с медалями - судя по всему, остатки военной формы.
   - Похоже, они пришли со всей Имаджики, - сказал Миляга.
   - Их вызвали, - сказал Люциус в ответ.
   - Логичное предположение.
   - Но зачем?
   Миляга задумался на мгновение.
   - По-моему, Незримый запихнул их в свою печь, Люциус. Он сжег их.
   - Стало быть, Он очищает Доминион от скверны?
   - Да, именно так. И Нуллианаки знали об этом. Поэтому они  и  сбросили  с
себя всю одежду, словно кающиеся грешники, ведь они знали, что идут на  свой
суд.
   - Вот видите, - сказал Люциус, - сколько у вас своей мудрости.
   - Когда я уйду, ты сможешь сжечь весь оставшийся мусор?
   - Конечно.
   - Он хочет, чтобы мы очистили это место.
   - Я могу начать прямо сейчас.
   - А я вернусь в Пятый Доминион и закончу свои приготовления.
   - Убежище все еще стоит?
   - Да. Но я буду свершать ритуал не там. Я вернулся на Гамут-стрит.
   - Прекрасный был дом.
   - Он и сейчас по-своему прекрасен. Я видел тебя  там  на  лестнице  всего
лишь несколько ночей назад.
   - Дух там, а плоть здесь. Что может быть прекраснее?
   - Слиться плотью и духом со всем Творением, - ответил Миляга.
   - Да, вы правы.
   - И это произойдет. Все - Едино, Люциус.
   - Я не забыл этот урок.
   - Хорошо.
   - Но могу я попросить вас кое о чем?
   - Да?
   - Называйте  меня,  пожалуйста,  Чикой  Джекином.  Я  утратил  очарование
молодости, так что можно распроститься и с именем.
   - Хорошо, Маэстро Джекин.
   - Спасибо.
   - Увидимся через несколько часов, -  сказал  Миляга  и  с  этими  словами
сконцентрировался на своем возвращении.
   На этот раз ни сентиментальные воспоминания, ни другие посторонние  мысли
не сбили его  с  курса,  и  со  скоростью  мысли  он  полетел  назад  -  над
Изорддеррексом, вдоль Постного Пути, над Колыбелью и  погруженными  во  мрак
высотами Джокалайлау, - пролетел над холмом  Липпер  Байак  и  Паташокой  (в
ворота которой ему еще предстояло войти) и в конце концов вернулся  в  Пятый
Доминион, в дом на Гамут-стрит.
   За окном был день, а в дверях стоял Клем,  терпеливо  ожидая  возвращения
Маэстро. Заметив первые признаки жизни на лице Миляги, он тут же  заговорил,
словно сообщение его не терпело и секундного отлагательства.
   - Понедельник вернулся, - сказал он.
   Миляга потянулся и зевнул. Шея и поясница побаливали,  а  мочевой  пузырь
был готов разорваться, но кишечник, вопреки мрачным предсказаниям  Тика  Ро,
сохранил свое содержимое при себе.
   - Хорошо, - сказал он. Поднявшись, он  проковылял  к  каминной  полке  и,
ухватившись за нее, принялся разминать онемевшие ноги. - Он привез камни?
   - Да, привез. Но он вернулся один, без Юдит.
   - Куда она, черт возьми, подевалась?
   - Мне он не говорит. Она просила его передать тебе какое-то  послание,  и
он сказал, что оно предназначается для тебя одного. Позвать его?  Он  внизу,
завтракает.
   - Хорошо, пришли его ко мне, пожалуйста. Да, и если можешь,  притащи  мне
чего-нибудь поесть. Только, Бога ради, не сосиски.
   Клем отправился вниз, а Миляга подошел к окну и  распахнул  его  настежь.
Последнее утро, которое Пятый Доминион встречал непримиренным, было в  самом
разгаре. Листья на ближайшем дереве уже успели поникнуть от  жары.  Услышав,
как Понедельник шумно ринулся вверх по  лестнице,  Миляга  обернулся,  чтобы
встретить вестника. Вестник появился с недоеденным гамбургером в одной  руке
и недокуренной сигаретой - в другой.
   - Ты что-то хочешь сообщить мне?
   - Да, Босс. От Юдит.
   - Куда она подевалась?
   - В Изорддеррекс. Это часть того, что я должен вам передать.
   - Ты видел, как она отправилась?
   - Нет. Она велела мне выйти и подождать снаружи, ну я и послушался.
   - А другая часть?
   - Она сказала мне... -  Он  скорчил  мину,  выражавшую  всю  степень  его
сосредоточенности. - ...чтобы я сказал тебе, куда она отправилась, и  это  я
уже сделал, а потом она сказала мне, чтобы я сказал тебе, что  в  Примирении
таится опасность, и ты не должен ничего делать, пока она не свяжется с тобой
снова.
   - Таится опасность? Она так сказала?
   - В точности ее слова. Без обмана.
   - A у тебя есть какие-нибудь представления о том, что она имела в виду?
   - Нет, Босс. Хоть обыщи меня. - Он вгляделся в самый темный угол комнаты.
- Я не знал, что у тебя есть обезьяна, -  сказал  он.  -  Ты  привез  ее  из
путешествия?
   Миляга посмотрел в угол. Отдохни Немного, судя по всему,  прокравшийся  в
комнату ночью, тревожно смотрел на Маэстро.
   - Она ест гамбургеры? - спросил Понедельник, опускаясь на корточки.
   - Можешь попробовать, - ответил Миляга рассеянно. - Понедельник, это все,
что сказала Юдит: таится опасность?..
   - Все, Босс. Клянусь.
   - Вы вошли в  Убежище,  и  она  сразу  же  сказала  тебе,  что  не  хочет
возвращаться?
   - Не-еет, она там долго валандалась, -  сказал  Понедельник,  строя  рожи
мнимой обезьяне, которая  покинула  свой  угол  и  двинулась  к  протянутому
гамбургеру.
   Он хотел было подняться, но обезьяна оскалила зубы с такой  яростью,  что
он передумал и просто протянул руку как можно дальше,  чтобы  не  подпускать
тварь к своему лицу.  Приблизившись,  она  блаженно  втянула  в  себя  запах
гамбургера и, подняв  крошечные  лапки,  с  неподражаемым  изяществом  взяла
кушанье.
   - Ну, так рассказывай, - сказал Миляга.
   - Ах да! Так вот, когда мы туда завалились, там был один придурочный, ну,
она и стала с ним трепаться.
   - Она знала этого человека?
   - Да, точно.
   - И кто это был?
   - Забыл имя, - сказал Понедельник. Увидев, как Миляга нахмурил брови,  он
начал протестующе оправдываться. - Это не входило в послание, Босс. А  иначе
я бы обязательно запомнил.
   - Все равно вспоминай, - сказал Миляга. - Кто это был?
   Понедельник выпрямился и нервно затянулся. -  Никак  не  могу  вспомнить.
Там, знаешь, все эти птицы, пчелы, ну и всякое такое. Я толком ничего  и  не
слышал. Имя какое-то короткое, типа Дрын или Даун или...
   - Дауд.
   - Точно! Оно самое! Это был Дауд. И на нем живого места не было.
   - Но он был жив.
   - Да, недолго. Ну, как я сказал, они там трепались.
   - И после этого она сказала, что отправляется в Изорддеррекс?
   - Точно. Она сказала, чтобы я отвез тебе камни и передал послание.
   - И то, и другое ты исполнил. Спасибо тебе.
   - Рад стараться, Босс, - сказал Понедельник. - Я больше  не  нужен?  Если
понадоблюсь, я на крыльце. Жара будет охренительная.
   Он загрохотал вниз по лестнице.
   - Дверь закрыть или оставить открытой? - спросил Отдохни Немного,  поедая
гамбургер.
   - Что ты вообще здесь делаешь?
   - Я почувствовал себя так одиноко, Освободитель, - принялся канючить он.
   - Ты обещал полное повиновение, - напомнил ему Миляга.
   - Ты не доверяешь ей, ведь правда? - сказал Отдохни Немного в ответ. - Ты
думаешь, что она смылась, чтобы встать на сторону Сартори.
   До этого момента подобные мысли не приходили ему  в  голову.  Но  теперь,
будучи произнесенным вслух, это предположение не  показалось  ему  таким  уж
маловероятным. Юдит призналась в своих чувствах к Сартори в этом самом доме,
и, вне всяких сомнений, она верила, что он отвечает  ей  пламенной  любовью.
Возможно, когда Понедельник отвернулся, она просто-напросто выскользнула  из
Убежища и отправилась на поиски отца своего ребенка. Если это  действительно
так, то ведет она себя на редкость парадоксально. Ну не странно ли бросаться
в объятия человеку, врагу которого она только что  помогла  подготовиться  к
победе? Но сегодня не тот день, чтобы тратить  время  на  разгадки  подобных
головоломок. Что сделала, то и сделала, и Бог ей судья.
   Миляга уселся  на  подоконник  (этот  насест  частенько  служил  ему  для
составления планов на будущее) и попытался прогнать от себя все мысли  о  ее
предательстве, но комнату он для этого  выбрал  не  самую  подходящую.  Ведь
именно здесь располагалась та утроба, в которой она была сотворена. В  щелях
наверняка остались песчинки из того круга, в котором она лежала, а  в  доски
глубоко впитались пролитые капельки тех снадобий,  которыми  он  умастил  ее
наготу. И как он ни пытался прогнать  от  себя  эти  мысли,  одна  неизбежно
тянула за собой другую. Подумав о ее наготе, он представил, как  его  липкие
от масел руки ласкают ее тело. А потом свои поцелуи. А потом свое  тело.  Не
прошло и минуты, как им овладело сильное половое возбуждение.
   И  это  надо  же  -  предаваться  подобным  размышлениям  в  такое  утро!
Ухищрениям плоти не должно быть места в том деле, что его ожидает. Они и так
уже привели последнее Примирение к трагедии, но теперь  он  не  позволит  им
сбить себя с предначертанного Богом пути. Он с отвращением опустил глаза  на
вздувшийся в паху бугор.
   - Отрежь себе эту штуку, - посоветовал Отдохни Немного.
   Если бы он  мог  сделать  это,  не  превратив  себя  в  инвалида,  он  бы
немедленно последовал этому совету,  и  с  большой  радостью.  К  тому,  что
вздымалось у него между ног, он не испытывал ничего,  кроме  презрения.  Это
был идиот с разгоряченной башкой, и он хотел от него избавиться.
   - Я могу его контролировать, - сказал Миляга.
   - Сказал человек, падая в жерло вулкана, - добавил Отдохни Немного.
   В ветвях дерева появился черный дрозд и  завел  свою  безмятежную  песню.
Миляга  посмотрел  на  него,  а  потом   перевел   взгляд   дальше,   сквозь
хитросплетение ветвей на ослепительно голубое небо. Созерцая его, он  слегка
развеялся, и к  тому  времени,  когда  на  лестнице  раздались  шаги  Клема,
несущего  еду  и  питье,  приступ  похоти  миновал,  и  он  встретил   своих
ангелов-хранителей с ясной головой.
   - Теперь будем ждать, - сообщил он Клему.
   - Чего?
   - Пока вернется Юдит.
   - А если она не вернется?
   - Вернется, - ответил Миляга. - Здесь она родилась, и здесь ее дом,  даже
если ей этого не хочется. В конце концов она должна сюда вернуться.  И  если
она всту