насилования  и  столетий,
проведенных  в  темнице,  она  могла  сохранить  рассудок,  и  надеяться  не
приходилось.  Но  независимо  от  того,  была  ли  она  безумной,  Целестина
представляла для Юдит желанный источник информации, и та готова  была  пойти
на все, лишь бы услышать, как эта женщина заговорит.
   Башня была настолько  неприметной,  что  она  умудрилась  проехать  мимо,
заметив  это  лишь  некоторое  время  спустя.   Возвратившись   назад,   она
запарковала  машину  на  боковой  улице  и  двинулась  к  Башне  пешком.  На
подъездной площадке не было ни одной машины, а в окнах - ни одного  признака
жизни, но она подошла к парадной двери  и  позвонила,  надеясь,  что  внутри
окажется сторож, которого она упросит впустить ее. Она решила, что  сошлется
на Оскара. Хотя она прекрасно понимала, что это - игра с огнем, но  было  не
время проявлять щепетильность. Независимо от того, осознал  ли  Миляга  свою
роль Примирителя, предстоящие дни будут богаты открывающимися возможностями.
Наглухо  закупоренное  давало  трещины;  погруженное  в  молчание   набирало
воздуха, чтобы заговорить.
   Она позвонила и постучала несколько раз, но дверь оставалась закрытой.  В
раздражении она  отправилась  вокруг  Башни,  продираясь  сквозь  невиданные
доселе заросли шипов и колючек. Тень Башни холодила тот  клочок  земли,  где
Клара Упала и умерла. От плохо осушенной почвы исходил затхлый, застоявшийся
запах. Пока она не оказалась здесь, мысль о  том,  чтобы  попробовать  найти
кусочки синего камня, ни разу не приходила ей в  голову,  но,  возможно,  ее
подсознание с самого начала заложило эти поиски в повестку дня.  Убедившись,
что никакой надежды проникнуть внутрь с этой стороны нет, она  принялась  за
работу. Хотя воспоминания о случившемся стояли перед ней, как живые, она  не
могла с абсолютной точностью указать то место,  где  жучки  Дауда  принялись
пожирать камень, и ей пришлось пробродить целый час, стараясь  разглядеть  в
высокой  траве  какой-нибудь  знак.  В  конце   концов   ее   усердия   были
вознаграждены. Куда  дальше  от  Башни,  чем  она  могла  предположить,  она
обнаружила то,  что  оставили  после  себя  пожиратели.  Это  был  небольшой
камушек, на который никто, кроме нее, не обратил бы никакого внимания. Но ее
взгляд  безошибочно  распознал  именно  тот  оттенок  синего,  и  когда  она
опустилась  на  колени,  чтобы  поднять  его,  ею  овладело   едва   ли   не
благоговение. Камень показался ей яйцом, которое лежит в гнезде из  травы  и
ждет человеческого тепла, способного разбудить в нем жизнь.
   Снова поднявшись на ноги, она  услышала,  как  с  другой  стороны  здания
кто-то захлопнул дверцу машины. Зажав камень в руке, она осторожно двинулась
назад вдоль торца Башни. С площадки перед входом доносились голоса:  мужчины
и женщины обменивались приветствиями. Добравшись до угла,  она  увидела  их.
Так вот они, члены великого Общества. В своем воображении она вознесла их до
уровня Великих Инквизиторов, суровых и безжалостных  судей,  чья  жестокость
глубоким клеймом отпечаталась на их лицах. Среди открывшейся ей четверки был
только один - самый старший из трех мужчин, кто не показался  бы  нелепым  в
средневековых одеяниях, но облик остальных  был  настолько  невыразителен  и
вял, что любой  наряд,  кроме  самого  неприметного,  смотрелся  бы  на  них
неуместно. Никто из них не выглядел особенно довольным своей  судьбой.  Судя
по их тусклым глазам, сон уже давно не дарил им свое успокоение. Их  дорогая
одежда (все  были  с  ног  до  головы  в  угольно-черном)  не  могла  скрыть
летаргическую усталость их членов.
   Она подождала за углом, пока все они не исчезли за дверью, в надежде, что
последний оставит ее открытой. Но она снова оказалась заперта, и на этот раз
Юдит не стала стучать. Она могла надеяться лестью  или  наглостью  проложить
себе путь мимо сторожа, но ни один из увиденной ею четверки не впустил бы ее
ни на дюйм. Когда она отходила от двери, еще одна машина свернула с дороги и
въехала на площадку перед Башней. За рулем сидел мужчина, самый  молодой  из
всех прибывших. Прятаться было слишком поздно, так что она  весело  помахала
ему  рукой  и  ускорила  шаг  до  крупной  рыси.  Когда  она  поравнялась  с
автомобилем, он остановился. Она продолжала идти.  Миновав  автомобиль,  она
услышала, как за спиной у нее открылась дверца и  слащавый,  манерный  голос
произнес:
   - Послушайте! Что вы здесь делаете?
   Она продолжала свой путь, подавляя  в  себе  искушение  пуститься  бегом,
несмотря на то, что за спиной раздался звук его шагов по гравию, а  потом  и
высокомерный окрик, возвестивший о том, что он пустился в погоню. Она  никак
не реагировала до тех пор, пока не миновала границу частного владения, а  он
не оказался от нее на расстоянии вытянутой руки.  Тогда  она  повернулась  и
спросила с очаровательной улыбкой на лице:
   - Вы меня звали?
   - Это частное владение, - сказал он в ответ.
   - Извините, я, наверное, перепутала адрес. Вы ведь не  гинеколог?  -  Она
понятия не имела, откуда эта выдумка оказалась у нее на языке,  но  так  или
иначе спустя мгновение его  щеки  залились  алым  румянцем.  -  Мне  надо  к
доктору, как можно скорее.
   Он покачал смущенно опущенной головой. - Это не  больница,  -  пролепетал
он. - Больница дальше, на полдороге с холма.
   Благослови Господь английского мужика, - подумала она, -  которого  можно
мгновенно ввергнуть в полный идиотизм одним лишь упоминанием  о  чем-нибудь,
что связано с женскими половыми органами.
   - А вы уверены,  что  вы  не  доктор?  -  сказала  она,  наслаждаясь  его
смущением. - Ну, пусть даже студент. Я не стала бы возражать.
   Он в буквальном смысле отпрянул  от  нее,  словно  испугавшись,  что  она
набросится на него и потребует гинекологического обследования прямо здесь.
   - Нет, мне... мне очень жаль.
   - И мне, - сказала она, протягивая ему руку. Он был слишком смущен, чтобы
проигнорировать этот жест, и пожал  ее.  -  Я  -  Сестра  Конкуписцентия,  -
представилась она.
   - Блоксхэм, - сказал он в ответ.
   - Вам непременно надо было стать гинекологом, - сказала она оценивающе. -
У вас такие прекрасные теплые руки. -  С  этими  словами  она  оставила  его
краснеть в одиночестве.

2

   Когда она вернулась домой, на автоответчике ее ждало послание от  Честера
Клейна, который приглашал ее этим вечером на коктейль  у  него  дома,  чтобы
отпраздновать событие, которое  он  назвал  возвращением  Блудного  Сынка  в
царство живых. Сначала она удивилась, что Миляга решил вступить в контакт со
своими друзьями после всех его  разговоров  о  невидимости,  но  потом  была
польщена, что он  последовал  ее  совету.  Возможно,  она  слишком  поспешно
оттолкнула его от себя. Даже  за  то  короткое  время,  что  она  провела  в
Изорддеррексе, этот город  научил  ее  такому  образу  мыслей  и  поведению,
которые она никогда бы не одобрила в Пятом Доминионе. Так что же говорить  о
Миляге, чьих приключений в Доминионах хватило бы на дюжину дневников? Теперь
же, после возвращения на Землю, он, возможно, пытается избавиться  от  самых
причудливых последствий своего пребывания там,  подобно  человеку,  который,
вернувшись к цивилизации после  жизни  в  каком-нибудь  затерянном  племени,
смывает с себя боевую раскраску и снова учится носить туфли. Она перезвонила
Клейну и приняла приглашение.
   - Мое милое дитя, ты ли не желанное отдохновение для заплаканных глаз?  -
встретил он ее вечером в дверях своего дома.  -  Ты  так  шикарно  похудела!
Недоедание входит в моду. Само совершенство.
   Она давно уже не видела его, но не  могла  припомнить,  чтобы  его  лесть
когда-нибудь бывала такой грубой. Он расцеловал ее в обе щеки и провел через
дом во внутренний садик. Заходящее солнце давало еще достаточно тепла, и его
другие гости - двоих она знала, а двоих - видела впервые - попивали коктейли
прямо на лужайке. Сад не отличался большими размерами и был обнесен  высокой
стеной, но изобилие растительности в нем было почти тропическим. Зная натуру
Клейна, можно  было  безошибочно  предугадать,  что  весь  сад  будет  отдан
исключительно цветущим видам растений. Ни один куст,  ни  одно  растение  не
допускались сюда, если они не обладали  способностью  цвести  с  неумеренным
изобилием. Он представил ее каждому из присутствующих, начав с Ванессы,  чье
лицо - несмотря на значительные изменения с момента их последней  встречи  -
было одним из тех двух, что были ей знакомы. Она набрала много лишнего  веса
и еще больше - косметики, словно пытаясь  замаскировать  одно  излишество  с
помощью другого. Поздоровавшись с ней, Юдит заметила в ее глазах  выражение,
какое бывает у человека, который сдерживает крик отчаяния  исключительно  из
соображений приличия.
   - Миляга с тобой? - был ее первый вопрос.
   - Нет, - ответил Клейн за Юдит. - А теперь налей себе еще выпить и  пойди
прогуляйся среди кустов роз.
   Ванесса нисколько не обиделась на его снисходительный  тон  и  немедленно
потянулась  за  бутылкой  шампанского,  пока  Клейн  представлял  Юдит  двум
незнакомцам. Одного из них, лысеющего молодого человека в темных  очках,  он
назвал Дунканом Скитом.
   - Художник, - сказал он. - А если более точно - импрессионист. Не так ли,
Дункан?  Ведь  ты  воспроизводишь  свои  впечатления  от  Модильяни,   Коро,
Гогена?.. (Шутка  Клейна  основана  на  том,  что  название  художественного
направления импрессионизм происходит  от  французского  слова  impression  -
впечатление - прим. перев.)
   Смысл шутки остался недоступен ее жертве, в отличие от Юдит. - Разве  это
законно? - спросила она.
   - Разумеется, если поменьше трепать об этом языком, - ответил Клейн.  Его
замечание вызвало взрыв хриплого хохота у человека,  увлеченного  беседой  с
мастером подделок, - усатого индивидуума по имени Луис с сильным акцентом.
   - Вот уж кого трудно назвать художником - в любом роде  деятельности.  Ты
ведь вообще никто, правда, Луис?
   - Почему бы не назвать меня мечтателем? -  сказал  Луис.  Запах,  который
Юдит поначалу приняла за аромат цветов, как выяснилось,  исходил  от  Луиса,
очевидным образом злоупотребившего одеколоном после бритья.
   - Я выпью за это, - сказал Клейн, подводя  Юдит  к  последнему  участнику
вечеринки. Хотя лицо этой женщины  было  ей  знакомо,  она  никак  не  могла
вспомнить, кто же она, пока Клейн не назвал ее имя. Ну конечно же, Симона!
   Она вспомнила разговор на вечеринке у Клема и Тэйлора, который закончился
тем, что Симона покинула ее,  отправившись  на  поиски  соблазнителя.  Клейн
предоставил им возможность самостоятельно вести беседу, направившись в  дом,
чтобы открыть там новую бутылку шампанского.
   - Мы встречались на Рождество, - сказала Симона. - Не  знаю,  помните  вы
или нет.
   - Сразу вспомнила, - ответила Юдит.
   - С тех пор я подстригла волосы, и, клянусь, теперь половина друзей  меня
не узнает.
   - Вам идет.
   - Клейн говорит, что надо было их сохранить и сделать из них какие-нибудь
украшения. В начале века волосяные брошки были последним писком моды.
   - Только в качестве mementos mori (Memento mori (лат.) - букв.:  помни  о
смерти. В данном случае - обозначение предмета, который останется на  память
об умершем человеке - прим. перев.), - сказала Юдит.  Симона  посмотрела  на
нее непонимающим взглядом. - Волосы обычно срезали с головы умершего.
   Одурманенной  шампанским  Симоне  потребовалось  некоторое  время,  чтобы
ухватить смысл слов Юдит, но когда это все-таки произошло, она застонала  от
отвращения.
   - Наверное, это отвечает его представлениям о юморе. У этого  мужика  нет
никакого представления о порядочности, так его мать! - В этот  момент  Клейн
вышел через заднюю дверь, неся с собой  шампанское.  -  Да,  твою,  твою!  -
закричала Симона. - Ты что, несерьезно относишься к смерти?
   - Я, очевидно, пропустил какую-то важную  часть  разговора?  -  осторожно
предположил Клейн.
   - Каким безвкусным  старым  пердуном  ты  бываешь  иногда!  -  продолжала
Симона, швырнув стакан себе под ноги и направляясь к Клейну.
   - Да что я такого сделал? - спросил Клейн.
   Луис ринулся ему на помощь, пытаясь успокоить Симону  нежными  речами.  У
Юдит не было никакого желания во все это ввязываться. Она пошла по одной  из
дорожек и, отойдя подальше от кампании, опустила руку  в  карман  юбки,  где
лежало яйцо синего камня. Она зажала  его  в  кулаке  и  наклонилась,  чтобы
понюхать одну из совершенных роз. Она ничем не пахла - не было  даже  запаха
жизни. Юдит  потрогала  лепестки  -  они  оказались  сухими  на  ощупь.  Она
выпрямилась, окидывая взглядом цветущий сад. Подделка, вплоть до  последнего
цветка.
   Кошачий концерт  Симоны  прекратился  некоторое  время  назад,  а  теперь
смолкла и болтовня Луиса. Юдит оглянулась и увидела,  как,  выходя  из  дома
навстречу теплому вечернему воздуху, на пороге появился Миляга.
   - Спаси меня, - услышала она завывания Клейна, - прежде чем с меня живьем
снимут кожу.
   На лице  Миляги  засияла  его  коронная  улыбка,  и  он  раскрыл  объятия
навстречу Клейну.
   - Больше никаких ссор, - сказал он, похлопывая Клейна по плечу.
   - Скажи это Симоне, - ответил Клейн.
   - Симона! Ты дразнишь Честера?
   - Но он вел себя, как последний ублюдок.
   - Поцелуй меня и скажи, что ты его прощаешь.
   - Я прощаю его.
   - Да воцарится мир на земле, и пусть все возлюбят Честера.
   Раздался общий смех,  и  Миляга  стал  обходить  всю  компанию,  целуясь,
обнимаясь, пожимая руки - приберегая для Ванессы последнее, самое долгое  и,
возможно, самое жестокое свое объятие.
   - Ты кое-кого пропустил, - сказал Клейн и указал Миляге на Юдит.
   Он не стал расточать  на  нее  свою  улыбку.  Все  его  шуточки  были  ей
прекрасно известны, и он знал об этом. Поэтому он просто  посмотрел  на  нее
едва ли не виновато и поднял в ее  направлении  стакан,  который  Клейн  уже
успел вложить ему в руку. Он всегда ловко  умел  перевоплощаться  (возможно,
виной тому были Способности Маэстро, проявлявшиеся и в повседневной  жизни),
и за сутки, миновавшие с тех пор, как она оставила  его  на  ступеньках  его
дома, он сумел создать себя заново. Растрепанные  волосы  были  приведены  в
порядок; он смыл с лица въевшуюся грязь и копоть и побрился. В  своем  белом
костюме он выглядел, словно только что вернувшийся с поля  игрок  в  крикет,
излучающий энергию и радость победы. Она внимательно посмотрела  на  него  в
поисках следов  того  измученного  человека,  которым  он  был  еще  прошлым
вечером, но все его волнения и беспокойства он спрятал глубоко  внутри,  что
не могло не вызвать ее восхищения. Этим вечерам он предстал в  обличье  того
любовника, которого нарисовало ее воображение, когда она  лежала  в  постели
Кезуар, и это пробудило в ней знакомое волнение. Сон уже однажды толкнул  ее
в его объятия; привело это, как известно, к боли и слезам. Напрашиваться  на
повторение этого эксперимента было чем-то вроде особой формы мазохизма  -  и
способом отвлечься от более важных дел.
   И все-таки, и все-таки. Не должны ли они неизбежно упасть  друг  другу  в
объятия, рано или поздно? А если так, то тогда, возможно, эта игра  взглядов
- лишь напрасная трата времени, и не лучше ли им  отбросить  это  кокетливое
ухаживание и раз и навсегда признать, что они неразделимы? На этот раз их не
будет травить неизвестное им обоим прошлое; теперь каждый из них знает  свою
историю, и они  смогут  построить  свои  отношения  на  прочном  фундаменте.
Разумеется, если ему этого захочется.
   Клейн поманил ее, но она осталась в окружении поддельных цветов, заметив,
как не терпится ему понаблюдать за развитием подстроенной им драмы. Он, Луис
и Дункан играли роль зрителей. Спектакль,  который  они  пришли  посмотреть,
назывался ?Суд Париса?. Роли Богинь исполняли Ванесса, Симона  и  она  сама.
Миляга же, разумеется, и был героем, которому предстояло сделать между  ними
выбор. Затея отдавала нелепым гротеском, и она решила держаться подальше  от
сцены, укрывшись где-нибудь в дальнем конце  сада,  пока  на  лужайке  будет
продолжаться веселье. Неподалеку от стены она набрела на странное зрелище. В
искусственных джунглях была  расчищена  небольшая  полянка,  и  на  ней  был
посажен куст роз - настоящий, хотя и куда менее  роскошный,  чем  окружающие
его подделки. Пока она  размышляла  над  этой  загадкой,  за  спиной  у  нее
появился Луис со стаканом шампанского.
   - Одна из его кошек, - сказал Луис. -  Глорианна.  В  марте  ее  задавила
машина. Он  был  в  полном  отчаянии.  Не  мог  спать.  Даже  ни  с  кем  не
разговаривал. Я думал, он убьет себя.
   - Странный он человек, - сказала Юдит, оглядываясь через плечо на Клейна,
который в этот момент обнимал Милягу за плечи и громогласно  смеялся.  -  Он
делает вид, что все для него - только игра...
   - Это потому, что он все принимает слишком близко  к  сердцу,  -  ответил
Луис.
   - Сомневаюсь, - сказала она.
   - Мы ведем с ним дела уже двадцать  один,  нет,  двадцать  два  года.  Мы
ссорились. Потом мирились. Потом снова ссорились. Поверьте мне,  он  хороший
человек. Но он так боится расчувствоваться, что должен все обращать в шутку.
Вы ведь не англичанка?
   - Англичанка.
   - Тогда вы должны это понять, - сказал он. - У вас ведь  тоже  есть  свои
маленькие тайные могилки. - Он рассмеялся.
   - Тысячи, - ответила она, наблюдая за тем, как Миляга возвращается в дом.
- Не могли бы вы извинить меня на секундочку? - спросила она и направилась к
лужайке, преследуемая Луисом. Клейн сделал движение, чтобы  перехватить  ее,
но она только вручила ему свой пустой стакан и вошла внутрь.
   Миляга был на кухне. Он копался в холодильнике, снимая крышки с  кастрюль
и банок и изучая их содержимое.
   - Столько разговоров о невидимости... - сказала Юдит.
   - Ты предпочла бы, чтобы я не пришел?
   - Ты хочешь сказать, что если б я  действительно  предпочла  это,  ты  бы
остался дома?
   Он довольно ухмыльнулся, отыскав нечто, соответствующее его вкусу.
   - Я хочу сказать, что до остальных мне нет дела.  Я  пришел  сюда  только
потому, что знал, что увижу тебя здесь.
   Он запустил свой указательный и средний палец в извлеченную им посудину и
отправил себе в рот приличную порцию шоколадного мусса.
   - Хочешь? - спросил он.
   Ей не хотелось, пока она  не  увидела,  с  какой  жадностью  пожирает  он
коричневую массу.  Его  аппетит  подействовал  заразительно,  и  она  решила
последовать его примеру. Мусс оказался сладким и жирным.
   - Вкусно? - спросил он.
   - Порочно, - ответила она. - Так что же заставило тебя передумать?
   - Насчет чего?
   - Ты же хотел спрятаться.
   - Жизнь слишком коротка, - сказал он,  снова  поднося  ко  рту  пальцы  с
муссом. - Кроме того, я ведь тебе только что сказал: я знал, что увижу  тебя
здесь.
   - Ты теперь к тому же умеешь читать мысли?
   - Боже мой, как вкусно! - сказал он, и улыбка его показалась ей еще более
шоколадной, чем его зубы. Утонченный денди, который  несколько  минут  назад
появился в саду, теперь превратился в прожорливого мальчишку.
   - У тебя весь рот в шоколаде, - сказала она.
   - Хочешь умыть меня своими поцелуями? - спросил он.
   - Да, - сказала она, не видя смысла скрывать свои чувства. Секреты и  так
принесли им в прошлом достаточно вреда.
   - Тогда почему мы до сих пор здесь? - спросил он.
   - Клейн никогда не простит нам, если мы уйдем. Вечеринка устроена в  твою
честь.
   - Мы уйдем, а они тут пока поговорят о нас, - сказал он, ставя  на  место
посудину с муссом и вытирая рот тыльной стороной руки. - Собственно  говоря,
им это даже больше  понравится.  Давай  уйдем  прямо  сейчас,  пока  нас  не
заметили. Мы тут с тобой теряем время, а могли бы...
   - ... уже давно заняться любовью.
   - А я думал, это я читаю чужие мысли... - сказал он.
   Когда они открыли парадную дверь, Юдит услышала, как Клейн  зовет  их  из
сада, и ее охватило