свое? - спросила она.
   - Ты узнаешь его от меня и от Годольфина.
   - Спасибо за  предложение,  конечно,  но  мне  хотелось  бы  найти  более
беспристрастный  источник.  Я  потеряла  Клару,  а  теперь  и  Кезуар.  Пора
приниматься за новые поиски.
   Произнося последнюю фразу, она подумала о Целестине, погребенной во мраке
под Башней Общества.
   - У тебя уже есть кто-то на уме? - спросил Миляга.
   - Может быть, - сказала она, чувствуя все то же нежелание расставаться со
своей тайной.
   Это не ускользнуло от его внимания.
   - Мне потребуется помощь, Джуд, - сказал он. - Я надеюсь, что после всего
того, что произошло с нами в прошлом -  хорошего  и  плохого,  -  мы  сможем
действовать сообща, так, что это принесет выгоду нам обоим.
   Очень трогательное выражение чувства, но не такое, в ответ на которое она
могла бы открыть свою душу.
   - Будем надеяться, - просто сказала она.
   Он  не  стал  проявлять  настойчивость  и  перевел  разговор   на   менее
значительные темы.
   - Что за сон ты видела? -  спросил  он  у  нее.  На  лице  ее  отразилось
мгновенное недоумение. - Ты сказала, что я тебе приснился, помнишь?
   - Ах, да, - ответила она. - Ничего особенного, ерунда какая-то.  Все  это
дело прошлое.
   Дом Греховодника оказался нетронутым, хотя несколько  зданий  на  той  же
улице были превращены - снарядами или поджигателями -  в  груды  почерневших
камней. Дверь была открыта; комнаты подверглись  значительному  разграблению
вплоть до вазы с тюльпанами на обеденном  столе.  Однако  никаких  признаков
кровопролития, за исключением засохших пятен даудовской сукровицы, видно  не
было,  так  что  Юдит  предположила,  что  Хои-Поллои  и  ее  отцу   удалось
благополучно спастись бегством. В подвале следов  разгрома  не  было  видно.
Хотя с полок исчезли все иконы, талисманы и статуэтки, кража была  совершена
с большей степенностью и систематичностью. Не осталось ни одной  безделушки,
ни одного осколка или обломка. Воры не  разбили  и  не  сломали  ни  единого
амулета. Единственным  напоминанием  о  том,  что  некогда  это  место  было
сокровищницей, был круг вделанных в пол камней, бывший точной копией  такого
же круга в Убежище.
   - Сюда мы прибыли, - сказала Юдит.
   Миляга пристально рассматривал пол.
   - Что это? - спросил он. - Что это значит?
   - Не знаю. Разве это  имеет  какое-нибудь  значение?  Главное,  чтобы  мы
оказались в Пятом...
   - Отныне мы должны быть очень осторожны, - сказал Миляга. -  Все  связано
между собой, все входит в единую  систему.  До  тех  пор  пока  мы  ясно  не
представим себе наше место в ней, мы уязвимы.
   Единая система; мысль об этом уже приходила к ней в комнате  под  Башней.
Имаджика представилась ей тогда одним бесконечно сложным узором превращений.
Но есть время для подобных размышлений, а есть время и для действия,  и  она
не собиралась тратить его на выслушивание милягиных опасений.
   - Если ты знаешь какой-нибудь другой путь отсюда, давай воспользуемся им,
- сказала она. - Но я знаю только этот. Годольфин пользовался им долгие годы
без малейшего вреда, пока не встрял этот Дауд.
   Миляга присел на корточки и ощупал камни, выложенные по краю мозаики.
   - Круги обладают такой силой... - сказал он.
   - Так мы воспользуемся ей или нет?
   Он пожал плечами.
   - Лучшего пути у меня нет, - сказал он, все еще неохотно.
   - Что надо делать, просто шагнуть внутрь?
   - Да.
   Он поднялся. Она положила руку ему на плечо, и он сжал ее своей рукой.
   - Надо держаться друг за друга, чем крепче, тем лучше, - сказала она. - Я
видела Ин Ово только мельком, но у меня как-то нет желания там потеряться.
   - Мы не потеряем друг друга, - сказал он и ступил в круг.
   Мгновение спустя она последовала за ним, а Экспресс  уже  начал  набирать
пар. Узоры преображенных сущностей замерцали в их телах.
   Охватившие Милягу ощущения напомнили ему о  том,  как  он  покидал  Землю
вместе с Паем, на месте которого сейчас стояла  Юдит.  Его  пронзила  горечь
невосполнимой утраты. Он  повстречал  в  Примиренных  Доминионах  так  много
людей, с которыми ему уже никогда не суждено увидеться снова. С некоторыми -
Эфритом Сплендидом и его матерью,  Никетомаас,  Хуззах,  -  потому  что  они
мертвы.  А  с  некоторыми  -  как,  например,  с  Афанасием,  -  потому  что
преступления,  совершенные  Сартори,  теперь  стали  его  преступлениями,  и
сколько бы добра он ни надеялся сделать  в  будущем,  его  все  равно  будет
недостаточно,  чтобы  искупить  вину.  Конечно,  боль   этих   потерь   была
пренебрежимо мала, по сравнению с тем горем, которое ему пришлось пережить у
Просвета, но он не осмеливался подолгу думать об  этой  потере  из  опасения
окончательно расклеиться. Теперь же он перестал  себя  сдерживать,  и  слезы
навернулись ему на глаза, скрыв от него своей  пеленой  подвал  Греховодника
еще до того, как мозаика перенесла путешественников за его пределы.
   Как это ни парадоксально, но если бы он отправился в  это  путешествие  в
одиночку, отчаяние не столь  сильно  сжало  бы  его  сердце.  Но  как  любил
повторять Пай, в любой драме есть место только для трех действующих  лиц,  и
эта женщина, уносимая тем же, что и он,  потоком,  в  котором  сквозь  слезы
проступал ее пылающий иероглиф, отныне и навсегда  будет  напоминать  ему  о
том, что он покинул Изорддеррекс, расставшись с одним из членов этой  троицы
- в полном соответствии с законом Квексоса.

Глава 43

1

   Через  сто  пятьдесят  семь  дней  после  начала  своего  путешествия  по
Примиренным Доминионам  Миляга  вновь  вступил  на  английскую  землю.  Хотя
середина июня еще  не  наступила,  из-за  преждевременной  весны  те  цветы,
которым следовало распуститься по крайней  мере  месяц  спустя,  уже  начали
терять свои лепестки и склонились под грузом семян. И более ранние, и  более
поздние растения расцвели пышным цветом одновременно, что послужило причиной
сказочного  изобилия  птиц  и  насекомых.  В  это  лето   наступление   зари
возвещалось не слабыми голосами церковных певчих,  а  всеобщим  громогласным
хором. К полудню все небеса от  побережья  до  побережья  кишели  миллионами
изголодавшихся тварей; после полудня их крики постепенно становились немного
тише, а в сумерки гомон превращался в музыку (как насытившиеся хищники,  так
и   уцелевшие   жертвы   возносили   благодарственные   молитвы)   -   такую
обволакивающую, что даже безумные впадали в целительный сон. Если Примирение
действительно может быть подготовлено и осуществлено в  то  короткое  время,
что осталось до дня летнего солнцестояния, то Имаджика примет в свой  состав
процветающую страну богатых урожаев, растянувшуюся под певучими небесами.
   И сейчас, пока Миляга шел из Убежища по  испещренной  солнечными  пятнами
траве, направляясь к роще, повсюду звучала музыка. Этот парк был знаком ему,
хотя любовно ухоженные деревья и превратились  в  джунгли,  а  лужайки  -  в
степи.
   - Это поместье Джошуа, так ведь? - спросил он у Юдит. - В  какой  стороне
дом?
   Она махнула рукой в направлении зарослей позолоченной травы.  Крыша  едва
виднелась за кустами папоротника и стайками бабочек.
   - В первый раз я увидел тебя здесь, - сказал  он.  -  Я  вспоминаю...  ты
стояла на лестнице, а Джошуа позвал тебя вниз... у него было для  тебя  одно
прозвище, которое ты терпеть не могла. Цветущий Персик - так, что ли? Что-то
в этом роде. Как только я увидел тебя...
   - Это была не я, - сказала Юдит, обрывая романтические излияния Миляги. -
Это была Кезуар.
   - Но ты сейчас та, кем она была тогда.
   - Сомневаюсь. Все это было  страшно  давно,  Миляга.  Дом  превратился  в
руины,  а  из  рода  Годольфинов  в  живых  остался  только  один.   История
повторяется. Я не хочу, чтобы она повторилась. Я не  хочу  быть  чьей-нибудь
собственностью.
   На прозвучавшее в ее речи предупреждение  он  ответил  почти  официальным
заявлением о намерениях.
   - Какой бы ущерб я ни причинил своими  действиями  тебе  или  кому-нибудь
другому, я хочу искупить его. То, что я совершил, я совершил потому, что был
влюблен, или потому, что был Маэстро и полагал,  что  стою  выше  требований
общепризнанной морали... Я вернулся сюда, чтобы загладить свою вину. Я жажду
Примирения, Джуд. Между нами. Между Доминионами. Между  живыми  и  мертвыми,
если только мне это удастся.
   - Ничего себе честолюбие!
   - Насколько я понимаю, мне дали право на вторую  попытку.  У  большинства
людей такого права нет.
   Его искренность смягчила ее.
   - Не хочешь зайти в дом, вспомнив старое? - спросила она.
   - Если ты пойдешь со мной.
   - Нет уж, спасибо. Я уже пережила свой приступ deja-vu (deja-vu  (франц.)
- букв.: уже виденное.  Так  в  психологии  называется  состояние  человека,
который в незнакомом месте или новой для него ситуации  испытывает  чувство,
что уже переживал когда-то это мгновение в  своей  жизни  -  прим.  перев.),
когда уговорила Чарли привести меня сюда. - Миляга уже успел рассказать ей о
том, как встретился с Эстабруком в лагере Голодарей,  и  о  его  последующей
гибели. На нее это не произвело особого впечатления.  -  Он  был  чертовским
мудаком, -  заметила  она  теперь.  -  Наверное,  я  просто  ощущала  шестым
чувством, что он - Годольфин, а иначе  я  никогда  не  смирилась  бы  с  его
глупейшими играми.
   - Мне кажется, к концу он изменился, - сказал Миляга. - Может быть, таким
он понравился бы тебе немного больше.
   - Ты тоже изменился, - сказала она, когда они направились  к  воротам.  -
Люди будут задавать тебе множество вопросов, Миляга. Типа:  да  где  же  это
тебя носило? или: а чем же ты был занят все это время?
   - А почему они вообще должны знать, что я вернулся? -  сказал  он.  -  Ни
один из них не был мне так уж близок,  за  исключением  Тэйлора,  а  он  уже
мертв.
   - А как же Клем?
   - Может быть.
   - Тебе решать, - сказала она. - Но когда вокруг тебя столько врагов, тебе
может понадобиться и кое-кто из твоих друзей.
   - Я предпочитал бы оставаться невидимым, - сказал он ей. - И для  врагов,
и для друзей.
   К тому времени, когда впервые показалась ограда, погода  изменилась  едва
ли не со сверхъестественной быстротой: несколько перистых облачков,  которые
еще несколько минут назад безобидно плыли по  голубому  небу,  сгустились  в
мрачный остров, из которого  сначала  сеял  мелкий  дождичек,  через  минуту
превратившийся в ливень. Однако в  этом  были  свои  преимущества,  так  как
потоки воды смыли с их одежды, волос и кожи последние следы  изорддеррекской
пыли. После того, как они перебрались через завал гнилых  веток,  прорвались
сквозь опутавший ворота вьюн и отправились по грязной дороге к  деревне,  их
уже было не отличить от парочки  туристов-автостопщиков  (у  одного  из  них
были, впрочем, довольно странные представления о дорожной  одежде),  которые
по нечаянности забрели слишком далеко от разбитого шоссе и теперь  нуждались
в том, чтобы кто-нибудь показал им дорогу обратно.

2

   Хотя ни у кого из них не было в карманах валюты, имевшей хождение в Пятом
Доминионе, Юдит быстро удалось уговорить одного из парочки зашедших на почту
парней  отвезти  их  в  Лондон,  пообещав  ему  солидное  вознаграждение  по
окончании путешествия. По дороге буря усилилась, но  Миляга  опустил  заднее
боковое окно и уставился на проносившуюся мимо панораму Англии,  которой  он
не видел вот уже полгода, - совершенно не возражая против того, чтобы  дождь
снова вымочил его с головы до ног. Тем временем Юдит приходилось выслушивать
монолог водителя. У него было что-то не в порядке с небом, и  каждое  третье
слово разобрать было практически невозможно, но суть его речи была ясна: его
мнение разделяют все знатоки погоды, которых он  знает,  а  ведь  эти  парни
живут на земле и умеют предсказывать  наводнения  и  засухи  получше  разных
заумных синоптиков, так вот, все они сходятся  на  одном  -  страну  ожидает
ужасное лето.
   - Либо мы изжаримся, либо утонем, - сообщил он пророческим тоном.
   Конечно,  ей  уже  приходилось  слышать  подобные  речи  -  погода   была
наваждением  всех   англичан,   но   после   возвращения   из   разрушенного
Изорддеррекса, над которым всходил  горящий  глаз  Кометы,  апокалиптические
бредни юнца звучали тревожно. Он словно хотел, чтобы  невиданная  катастрофа
обрушилась на этот мир, ни на секунду не отдавая  себе  отчет,  к  чему  это
может привести.
   Когда ему наскучила роль пророка, он принялся задавать ей вопросы о  том,
куда и откуда направлялись она и ее друг, когда  их  застиг  шторм.  Она  не
видела никаких причин, которые мешали ей сказать правду, что она и  сделала,
объяснив, что они были в Поместье. Ее ответ принес ей то, чего она не  могла
добиться сорока пятью минутами деланного безразличия, - парень замолчал.  Он
злобно посмотрел на нее через зеркальце, а потом включил  радио,  тем  самым
доказывая, что одного только упоминания о роде Годольфинов достаточно, чтобы
заставить замолчать даже провозвестника апокалипсиса. До предместий  Лондона
разговор не возобновлялся, за исключением тех моментов, когда юнец спрашивал
дорогу.
   - Тебя высадить у мастерской? - спросила она у Миляги.
   Он долго не отвечал, но в конце концов сказал, что, пожалуй,  туда  он  и
отправится. Юдит объявила водителю, как ехать, а потом  обернулась  и  вновь
посмотрела на Милягу. Он по-прежнему сидел, уставившись в окно, а дождь  так
забрызгал его лоб и щеки, словно на лице у него выступил пот,  и  капли  его
свисали с носа, подбородка  и  ресниц.  Едва  заметная  улыбка  пряталась  в
уголках его рта. Увидев  его  таким,  застигнутым  врасплох  ее  неожиданным
взглядом, она почти пожалела о том, что отвергла его  попытки  примирения  в
Поместье. Именно это лицо, в чем бы ни был повинен скрывающийся за ним мозг,
возникло перед ней, когда она спала в постели Кезуар, -  лицо  любовника  ее
сна, чьи воображаемые ласки исторгли из ее уст такие громкие крики,  что  ее
сестра услышала их через две комнаты. Разумеется, им никогда  уже  не  стать
теми любовниками, чей роман начался в роскошном особняке двести  лет  назад.
Но их общее прошлое наложило на них отпечаток, который им еще  предстояло  в
себе открыть, а после того, как эти открытия свершатся, возможно, они смогут
воплотить в реальность все то, что ей приснилось в постели Кезуар.
   Ливень обогнал их по дороге к городу, низринул  на  него  свои  потоки  и
двинулся дальше, так что когда они достигли  предместий,  над  головой  было
достаточно голубого неба, чтобы обещать  теплый,  искрящийся  вечер.  Как  и
прежде, улицы были забиты пробками, и последние три мили пути заняли  у  них
почти столько же времени, сколько и предыдущие  тридцать.  К  тому  времени,
когда они добрались  до  мастерской  Миляги,  водитель,  привыкший  к  тихим
проселочным дорогам вокруг Поместья, полностью раскаялся в своем начинании и
несколько раз нарушил молчание,  чтобы  разразиться  проклятиями  по  поводу
лондонского движения и предупредить своих пассажиров, что за свои  несчастья
он потребует весьма значительное вознаграждение.
   Юдит вышла из машины вместе с Милягой  и  перед  дверью  -  за  пределами
слышимости водителя - спросила, не найдется ли у него дома достаточно денег,
чтобы заплатить водителю. А ей лучше взять отсюда такси, лишь бы  избавиться
от необходимости провести еще какое-то время в его обществе. Миляга ответил,
что  если  в  мастерской  и  найдется  немного  денег,  то  их  явно   будет
недостаточно.
   - Тогда, похоже, он послан мне судьбой, - сказала Юдит. -  Ну  да  ладно.
Хочешь, я поднимусь вместе с тобой? У тебя есть ключ?
   - Внизу наверняка кто-то будет, - сказал он. - У них есть запасной.
   - Ну, стало  быть,  до  свидания.  -  После  всего,  что  произошло,  это
банальное прощание было как ушат холодной воды. - Я позвоню тебе,  когда  мы
оба выспимся.
   - Телефон, наверное, отключили.
   - Тогда позвони мне из автомата, ладно? Я буду дома, а не у Оскара.
   На этом разговор мог бы и закончится, если бы не его ответ.
   - Если ты собираешься уйти от него из-за меня, то не стоит, - сказал он.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Просто, что у тебя свои романы... - сказал он.
   - А у тебя свои? Так, что ли?
   - Не совсем.
   - Что значит не совсем.
   - Я хочу сказать, это не совсем то, что ты думаешь. - Он покачал головой.
- Ну да ладно. Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз.
   - Нет, - твердо сказала Юдит и взяла его за руку, не давая повернуться  и
уйти. - Мы поговорим об этом сейчас.
   Миляга устало вздохнул.
   - Пойми, это не имеет никакого значения, - сказал он.
   - Раз так, то просто скажи мне, и все.
   Он заколебался.
   - Я женился, - сказал он наконец.
   - Да что ты!  -  сказала  она  с  деланной  легкостью.  -  И  кто  же  та
счастливица? Не та девчонка, о которой ты рассказывал?
   - Хуззах? Господи Боже мой, нет конечно!
   Он замолчал, печально нахмурившись.
   - Давай, - сказала она. - Признавайся.
   - Я женился на Пай-о-па.
   Первым ее желанием было расхохотаться - уж слишком  абсурдной  была  сама
мысль о такой возможности, - но прежде чем  смех  сорвался  с  ее  уст,  она
заметила хмурое выражение его лица, и веселость уступила  место  отвращению.
Он не шутил. Он действительно женился на наемном убийце, на бесполой  твари,
которая принимает любой облик по желанию  своего  возлюбленного.  И  почему,
собственно, это так  поразило  ее?  Разве,  когда  Оскар  рассказывал  ей  о
мистифах, не сама она  заметила,  что  это  очень  напоминает  представление
Миляги о рае?
   - Впечатляющая новость, - сказала она.
   - Рано или поздно мне все равно пришлось бы тебе об этом рассказать.
   Теперь она позволила себе рассмеяться - тихо и горько.
   - А там ты почти заставил меня поверить в то, что между нами что-то есть.
   - Это потому, что между нами что-то было. И что-то будет всегда.
   - А какое тебе теперь до этого дело?
   - Я должен помнить о том, кем я был в прошлом. О чем я мечтал.
   - А о чем ты мечтал?
   - О том, что мы трое... - Он запнулся, потом вздохнул. - ... что мы  трое
найдем какой-то способ быть вместе. - Он смотрел не на нее, а на разделявший
их участок земли, явно мечтая  о  том,  чтобы  там  стоял  его  возлюбленный
мистиф. - Он научился бы любить тебя... - сказал он.
   - Немедленно прекрати, я не желаю слушать, - отрезала она.
   - Он мог бы становиться чем угодно, в зависимости от твоего желания.  Чем
угодно.
   - Прекрати, - сказала она ему. - Просто прекрати.
   Он пожал плечами.
   - Все в порядке, - сказал он. - Пай мертв. Мы с тобой пойдем каждый своей
дорогой. Просто у меня была такая глупая мечта. Я думал,  тебе  захочется  о
ней узнать, вот и все.
   - Мне от тебя ничего не захочется,  -  ответила  она  холодно.  -  Отныне
можешь держать свои безумства при себе!
   Она давно уже отпустила его руку, и  он  спокойно  мог  уйти.  Но  он  не
уходил. Он просто стоял и смотрел на нее, а лицо искривилось, как у пьяницы,
который никак не может связать две мысли. Тогда она ушла первой,  двинувшись
к машине по покрытому лужами тротуару. Забравшись внутрь и захлопнув  дверь,
она сказала водителю, чтобы он трогался с места, и машина рванулась  вперед,
резко вырулив на середину улицы.
   Миляга еще долго стоял на ступеньке и смотрел на угол, за которым исчезла
машина, словно какие-то примиряющие слова еще могли сорваться с  его  уст  и
вернуть ее обратно. Но эти слова так и не пришли к нему  на  язык.  Хотя  он
вернулся к себе домой в роли Примирителя, он знал, что на этом месте у  него
открылась рана, залечить которую у него просто  не  хватит  сил.  Во  всяком
случае, пока он не выспится.

3

   Через сорок пять минут после того, как она оставила Милягу у  дверей  его
дома, Юдит уже открывала окна своей квартиры, чтобы впустить в нее  вечернее
солнце и немного свежего воздуха. Последний  отрезок  путешествия  почти  не
задержался у нее в памят