жных существ?
   Кезуар села на кровать, давая Юдит возможность поразмыслить над загадкой,
которую представляло ее лицо. С того момента, как она оказалась  здесь,  она
не сомневалась, что ее теперешнее путешествие имеет ту же природу, что и  ее
путешествие в Башню. И в том и в другом случае ее  дух  использовал  свободу
сна, чтобы невидимым передвигаться по  реальному  миру.  Загадку  того,  что
теперь ей не понадобился для этого  голубой  глаз,  она  отложит  на  потом.
Сейчас ее волновал  другой  вопрос:  каким  образом  у  этой  женщины  могло
оказаться ее лицо? Может быть, этот Доминион является чем-то  вроде  зеркала
того мира, который она оставила? А если нет - если она единственная  женщина
Пятого Доминиона, у которой есть абсолютный двойник,  -  то  что  этот  факт
может означать?
   Ветер начал стихать, и Кезуар велела служанке открыть ставни. В атмосфере
по-прежнему висела  красная  пыль,  но,  подлетев  к  подоконнику  рядом  со
служанкой, Юдит увидела такое зрелище, от которого, будь  у  нее  дыхание  в
теперешнем состоянии, его бы обязательно перехватило. Они находились  высоко
над городом, в одной из тех башен, которые она мельком  видела,  проходя  по
дому Греховодника вместе  с  Хои-Поллои.  Перед  ней  открывался  не  просто
Изорддеррекс - это было зрелище ее разрушения. В дюжине  мест  за  пределами
стен дворца Автарха пылали пожары, а в пределах  этих  стен,  во  внутренних
двориках,  строились  войска.  Вновь  обернувшись  к  Кезуар,  Юдит  впервые
обратила внимание на роскошное убранство комнаты, в которой  она  обнаружила
женщину. Стены были покрыты гобеленами, мебель была позолоченной. Если это и
была тюрьма, то достойная королевского величия.
   Кезуар подошла к окну и окинула взглядом горящий город.
   - Я должна найти Его, - сказала она. - Он послал ангела, для  того  чтобы
он привел меня к Нему, а Сеидукс прогнал его. Значит, я  должна  сама  найти
Его. Этой ночью...
   Юдит слушала, но довольно рассеянно. Ум ее отвлекся на мысли о царившей в
комнате роскоши и о том, что это могло ей сообщить о ее двойняшке.  Судя  по
всему, она делила лицо с женщиной, обладающей  большой  властью,  но  теперь
лишенной ее и собирающейся разорвать сковавшие ее цепи. Судя  по  всему,  ею
двигала в этом любовь. Где-то в городе  скрывался  мужчина,  с  которым  она
страстно  жаждала  воссоединиться:   любовник,   который   посылал   ангелов
нашептывать ей в ухо нежные глупости. Интересно, что же это был за  человек?
Может быть, Маэстро, маг?
   Оглядев город, Кезуар отошла от окна и направилась в туалетную комнату.
   - Я не могу отправиться к Нему в  таком  виде,  -  сказала  она,  начиная
раздеваться. - Это было бы постыдно.
   Женщина поймала взглядом свое отражение в одном из зеркал и села напротив
него, с отвращением изучая свое  лицо.  От  слез  тушь  у  нее  на  ресницах
превратилась в жидкую грязь, и ее щеки и шея были все  в  черных  пятнышках.
Она  достала  из  туалетного  столика  кусок  ткани,  смочила  его  каким-то
ароматным маслом и стала отчищать кожу.
   - Я пойду к Нему обнаженной, - сказала она, улыбаясь в предвкушении этого
удовольствия. - Такой Он примет меня с большей благосклонностью.
   Загадочный возлюбленный интриговал Юдит все больше и больше.  Слыша  свой
собственный  голос,  возбужденный  мыслями  о  наготе,  Юдит   почувствовала
искушение. Разве не здорово будет посмотреть на их половой  акт?  Наблюдение
за своим собственным совокуплением с изорддеррекским Маэстро  не  входило  в
число тех чудес, которые она ожидала найти в этом городе, но мысль  об  этом
вызвала  в  ней  такое  эротическое  томление,  что  она  не  могла  от  нее
отказаться. Она изучала отражение отражения. Хотя между ними и  существовали
некоторые различия  косметической  природы,  черты  были  ее,  до  последней
морщинки и родинки. Это не было лицо, похожее на нее, это была она  сама,  и
это наблюдение вызвало у  нее  странное  волнение.  Ей  надо  как-то  суметь
поговорить с этой женщиной сегодня ночью. Даже если их абсолютное сходство -
всего лишь каприз природы, они, безусловно, смогут  пролить  свет  на  жизнь
друг друга, обменявшись своими историями. Лично ей был нужен только намек: в
каком районе города  ее  двойник  намеревается  искать  своего  любовника  -
Маэстро.
   Очистив  лицо,  Кезуар  поднялась  и   вернулась   обратно   в   спальню.
Конкуписцентия сидела у окна, и Кезуар подошла к ней.  Юдит  приблизилась  к
служанке на расстояние нескольких дюймов, но все  равно  слова  Кезуар  были
едва слышны.
   - Нам понадобится нож, - сказала она.
   Служанка покачала головой. - Все взята, - сказала она.  -  Ты  зната  как
следить за нам.
   - Тогда  мы  должны  сами  его  сделать,  -  сказала  Кезуар.  -  Сеидукс
попытается помешать нам уйти отсюда.
   - Ты хоч его убита?
   - Да, хочу.
   Этот разговор  напугал  Юдит.  Хотя  Сеидукс  и  отступил,  когда  Кезуар
пригрозила  ему  закричать,  Юдит  сомневалась,  что  он   проявит   ту   же
уступчивость в случае физического нападения. Наоборот, какой  более  удобный
повод  может  представиться   ему   для   восстановления   своего   мужского
превосходства, если она двинется на него с ножом?  Если  б  она  могла,  она
повторила бы Кезуар слова Клары о мужчине-разрушителе,  в  надежде  удержать
Кезуар от необдуманных действий. Это было бы проявлением невыносимой  иронии
- потерять эту женщину сейчас, оказавшись (безусловно,  неслучайно,  хотя  в
настоящий момент казалось именно так) после путешествия  через  пол-Имаджики
не где-нибудь, а именно в ее комнате.
   - Я знаю делать ножи, - сказала Конкуписцентия.
   - Так сделай, - ответила Кезуар, придвигаясь еще ближе к своей сообщнице.
   Юдит пропустила их следующие реплики, потому  что  кто-то  позвал  ее  по
имени. В удивлении она стала оглядывать комнату, но на полпути узнала голос.
Это была Хои-Поллои, решившая разбудить спящую после окончания бури.
   - Папа пришел! - услышала Юдит ее голос. - Проснитесь, папа пришел.
   У нее не было времени попрощаться с Кезуар. Вот перед ней была ее комната
-  и  вот,  в  следующее  мгновение,  вместо  нее   возникло   лицо   дочери
Греховодника, которая трясла ее за плечо.
   - Папа... - сказала она снова.
   - Да-да, хорошо, - резко ответила Юдит, надеясь, что  девушка  уйдет,  не
громоздя дальнейших разглагольствований между ней и ее сном. Она знала,  что
у нее есть считанные секунды на то, чтобы захватить сон с  собой  в  явь,  а
иначе он погрузится в  глубины  ее  памяти  и  там  уже  не  разглядеть  его
подробностей. Но  ей  повезло.  Хои-Поллои  заторопилась  обратно  к  своему
папочке, предоставив Юдит возможность повторить вслух все то, что она видела
и слышала. Кезуар и ее служанка Конкуписцентия,  Сеидукс  и  заговор  против
него. И, конечно, любовник. Нельзя забывать любовника, который, наверное,  в
этот самый момент сидит где-нибудь в городе и тоскует по своей возлюбленной,
запертой в позолоченной тюрьме. Зафиксировав все это  в  своей  голове,  она
зашла сначала в ванную, а потом спустилась вниз к Греховоднику.
   У хорошо одетого и раскормленного Греховодника было лицо,  которому  явно
не шло исказившее его гневное выражение. В своей ярости он  выглядел  слегка
абсурдно: черты его были слишком округлыми, а рот -  слишком  маленьким  для
тех гневных речей, которые из него изливались. Их представили, но для обмена
любезностями времени не было. Ярость Греховодника  нуждалась  в  выходе,  и,
похоже, ему было не очень-то важно,  кто  его  слушает,  лишь  бы  на  лицах
отражалось сочувствие. У него была для ярости серьезная причина.  Его  склад
рядом с гаванью был спален дотла, а сам он с трудом избежал  гибели  от  рук
толпы, которая захватила  уже  три  Кеспарата  и  объявила  их  независимыми
городами-государствами, тем самым бросив вызов Автарху. ?До этого момента, -
сказал он, - дворец сделал не  так  много.  Небольшие  военные  отряды  были
посланы в Карамесс, в Оке Ти-Нун и семь Кеспаратов на другой стороне  холма,
чтобы подавлять там все признаки бунта. Но никаких ответных мер пока не было
предпринято против восставших, захвативших гавань?.
   - Это самая обыкновенная чернь, - сказал торговец. - У них  нет  уважения
ни к собственности, ни к человеческой личности. Уничтожать все без разбору -
вот все, на что они годны! Я не большой любитель Автарха, но он должен стать
выразителем интересов порядочных людей, вроде меня, в такие  дни,  как  эти!
Мне надо было продать свое дело еще год назад. Я говорил с Оскаром об  этом.
Мы собирались уехать из этого проклятого города. Но  я  держался  до  конца,
потому что верил в людей. Это было моей ошибкой, - сказал он, устремив  взор
к  потолку,   словно   человек,   пострадавший   из-за   своей   собственной
порядочности. - Моя вера была слишком сильна. - Он посмотрел на  Хои-Поллои.
Разве не так?
   - Так, папа, так.
   - Ну что ж, теперь все будет иначе. Пойди упакуй наши вещи, радость  моя,
этим вечером мы уезжаем.
   - А как же дом? - сказал Дауд. - И коллекция внизу в подвале?
   Греховодник метнул взгляд на Хои-Поллои.
   - Почему бы тебе не начать упаковывать вещи прямо сейчас?  -  сказал  он,
явно стесняясь  обсуждать  свою  контрабандную  деятельность  в  присутствии
дочери. Он бросил такой же взгляд и на Юдит, но  она  притворилась,  что  не
поняла его значения, и осталась сидеть. Примирившись с ее  присутствием,  он
начал говорить.
   - Когда мы покинем этот дом, мы покинем его навсегда, - сказал  он.  -  Я
совершенно уверен, что в самом скором времени здесь не останется ничего. Все
будет сметено с лица земли. -  Обиженный  буржуа,  взывающий  к  гражданской
стабильности, неожиданно  превратился  в  проповедника,  вещающего  о  конце
света. - Рано или поздно это должно было случиться. Не могли  же  они  вечно
держать под контролем эти секты.
   - Они? - спросила Юдит.
   - Автарх. И Кезуар.
   Звук этого имени прозвучал, как удар колокола у нее над ухом.
   - Кезуар? - переспросила она.
   - Его жена. Наша Изорддеррекская Леди - мадам Кезуар. Если  хотите  знать
мое мнение, это она погубила его. Он всегда прятался  от  посторонних  глаз,
что было весьма мудро. Никто и не вспоминал о нем, пока торговля шла хорошо,
и на улицах горели фонари. Налоги, налоги, конечно, были для нас всех тяжким
бременем, в особенности, для людей семейных, вроде меня, но, доложу я вам, у
нас здесь дела обстоят еще получше, чем в Паташоке или Яхмандхасе. Нет, я бы
не сказал, чтобы мы его сильно обманывали. А  вы  только  послушайте,  какие
рассказывают истории о том времени, когда  он  начал  править:  хаос,  да  и
только!  Половина  Кеспаратов  воевала  с  другой   половиной.   Он   принес
стабильность. Люди начали процветать. Нет, политика его тут не  причем,  это
все она, она его погубила. Все было прекрасно до тех пор, пока она не начала
вмешиваться. Я думаю, она воображает, что оказывает  нам  величайшую  честь,
удостаивая нас своими публичными появлениями.
   - А вы... видели ее? - спросила Юдит.
   - Нет, в лицо нет. Она не показывается  на  глаза,  даже  когда  посещает
казни. Хотя я слышал, что  сегодня  она  показалась  открыто.  Кое-кто  даже
утверждает, что видел ее лицо. Отвратительное, говорят. Зверское,  тупое.  Я
не удивлен. Все эти казни - это ее выдумка. Явно, ей все это нравится. Ну  а
людям это не по  вкусу.  Налоги  -  согласны.  Небольшая  чистка,  несколько
политических процессов - и это тоже, да, мы можем  согласиться  с  этим.  Но
нельзя превращать закон в спектакль для публики. Это издевательство, а мы  в
Изорддеррексе никогда не издеваемся над законом.
   Он продолжал и дальше в том же духе, но Юдит не слушала его. Она пыталась
скрыть овладевшую ей взрывоопасную смесь чувств. Кезуар, женщина с ее лицом,
оказалась одним из двух властителей Изорддеррекса,  а  стало  быть,  и  всей
Имаджики. Могла ли она теперь сомневаться в том, что  попала  в  этот  город
неслучайно? Ее лицо обладало властью. Ее лицо было скрыто от всего мира,  но
способно было сделать уступчивым самого Автарха Изорддеррекса. Вопрос был  в
одном: что все это значило? Может быть, после столь  непримечательной  жизни
на земле судьба забросила ее в Доминион, чтобы она хотя бы чуть-чуть  узнала
вкус власти, столь привычной для ее двойника? Или она была подставным лицом,
призванным  сюда,  чтобы  понести  наказания  за  преступления,  совершенные
Кезуар? А если и так, то кем она была призвана? Совершенно ясно,  что  здесь
должен быть замешан Маэстро, имеющий прямой доступ  к  Пятому  Доминиону,  в
котором у него есть свои агенты.  Является  ли  Годольфин  составной  частью
этого заговора? Или, возможно, Дауд? Это больше похоже на правду. А  Кезуар?
Знает ли она об этом заговоре и принимает ли в нем непосредственное участие?
   Этой ночью она все узнает, пообещала Юдит себе.  Этой  ночью  она  найдет
способ перехватить Кезуар на пути к ее любовнику,  рассылающему  ангелов,  и
еще до того, как наступит новый день, ей  уже  будет  известно,  какая  роль
предназначена ей в этом Доминионе - сестры или козла отпущения.

Глава 33

   Миляга поступил так, как и обещал Паю: он оставался  вместе  с  Хуззах  в
кафе, где утром они завтракали, до тех пор пока Комета не исчезла за горой и
дневной свет не уступил место сумеркам. Это было испытанием  не  только  для
его терпения, но и для нервов, потому что по мере того, как день подходил  к
концу, смута на  нижних  Кеспаратах  распространялась  вверх  по  улицам,  и
становилось все более очевидным, что к вечеру кафе будет находиться в центре
военных действий. Группка за группкой посетители освобождали  столы,  и  рев
восставшей толпы и шум выстрелов становились все  слышнее.  На  улицу  начал
падать редкий дождь  сажи  и  пепла.  Небо  было  местами  закопчено  дымом,
поднимающимся из объятых пламенем Кеспаратов.
   Когда по улице пронесли первого раненого,  а  следовательно,  поле  битвы
придвинулось уже очень близко, владельцы близлежащих магазинов  собрались  в
кафе на краткий совет, чтобы обсудить, по всей видимости,  наилучший  способ
защиты своей собственности. Закончился он взаимными обвинениями, из  которых
Миляга и Хуззах почерпнули немало местных ругательств. Через несколько минут
двое владельцев вернулись с оружием,  и  в  этот  момент  управляющий  кафе,
представившийся Банианом Блю, спросил у Миляги, нет ли у него  и  его  дочки
дома,  в  который  они  могли  бы  отправиться.  Миляга  ответил,  что   они
сговорились о встрече здесь с одним человеком, и они  будут  очень  обязаны,
если им разрешат остаться здесь до тех пор, пока не появится их друг.
   - Я помню вас, - ответил Блю. - Вы заходили этим утром, точно? С вами еще
была женщина.
   - Вот ее-то мы и ждем.
   - Она напомнила мне кого-то, кого я знаю, - сказал Блю. - Надеюсь, с  ней
ничего не случится.
   - Мы тоже, - сказал Миляга.
   -  Раз  так,  вам  лучше   остаться.   Но   вам   придется   помочь   мне
забаррикадировать помещение.
   Баниан объяснил, что он всегда  был  уверен,  что  рано  или  поздно  это
произойдет, и поэтому подготовился заранее. У него был запас досок для того,
чтобы заколотить окна, и небольшой оружейный арсенал  на  тот  случай,  если
толпа вздумает мародерствовать. Но его предосторожности оказались ни к чему.
Улица превратилась в проход, по которому проносили раненых  солдат  из  зоны
боевых действий, а само поле битвы перемещалось вверх  по  другой  улице,  к
востоку от кафе. Однако им пришлось провести  два  мучительных  часа,  когда
крики и выстрелы  доносились  со  всех  сторон,  а  бутылки  на  полках  Блю
позвякивали каждый раз, когда сотрясалась земля, а было это довольно  часто.
Владелец одного из магазинов, покинувший ранее кафе в глубокой обиде,  вновь
постучал к ним в дверь во время этой осады и, шатаясь, ввалился  внутрь.  Из
раны на голове у него текла  кровь,  а  изо  рта  -  рассказы  об  ужасающих
разрушениях. Он сообщил, что за  последний  час  на  подмогу  армии  подошла
тяжелая артиллерия, которая практически сравняла портовый район с  землей  и
разрушила отдельные участки дамбы, так  что  город  теперь  был  отрезан  от
внешнего мира. Все это, сказал он,  является  частью  плана  Автарха.  Иначе
почему бы это целым кварталам  беспрепятственно  позволили  сгореть?  Автарх
явно  предоставлял   городу   возможность   уничтожить   своих   собственных
обитателей, зная, что пожар не сможет проникнуть за стены дворца.
   - Он  хочет,  чтобы  толпа  уничтожила  саму  себя,  -  продолжал  хозяин
магазина, - и ему нет никакого дела до того, что тем временем  произойдет  с
нами. Эгоистичный ублюдок! Мы все горим, а он и пальцем не пошевелит,  чтобы
нам помочь.
   Этот сценарий явно соответствовал фактам. Когда по предложению Миляги они
поднялись на крышу,  чтобы  воочию  ознакомиться  с  ситуацией,  она  вполне
совпала с только что слышанным описаниям. Океан был закрыт огромным  облаком
дыма, поднимающегося от сгоревшего дотла портового  района,  огненно  дымные
колоны поднимались и над дюжиной кварталов в разных  частях  города,  сквозь
темный жар,  исходящий  от  погребального  костра  Оке  Ти-Нун,  были  видны
развалины дамбы, перегородившие  дельту.  Окутанная  дымом  Комета  освещала
город тусклым светом, но и он постепенно ослабел по мере того, как сгущались
сумерки.
   - Время уходит, - сказал Миляга Хуззах.
   - А куда мы пойдем?
   - Обратно за Пай-о-па, - ответил он, - пока у нас  еще  есть  возможность
его найти.
   Уже с крыши стало ясно, что безопасного  пути  до  Кеспарата  мистифа  не
существует. Различные  группировки,  воюющие  друг  с  другом,  перемещались
непредсказуемо.  Пустынная  улица  в  следующую  секунду   могла   оказаться
заполненной яростными толпами, а еще через секунду превратиться в руины.  Им
надо было идти, полагаясь на инстинкт  и  волю  божью,  стараясь,  насколько
позволяли обстоятельства, выбирать самый короткий путь к тому месту, где они
оставили Пай-о-па. Сумерки в этом Доминионе обычно длились примерно  столько
же, как и зимний английский день, - пять-шесть часов,  и  хвост  Кометы  еще
долго подсвечивал небо после того, как ее огненная голова уже скрывалась  за
горизонтом. Но дым во время их  путешествия  становился  все  гуще  и  гуще,
затмевая и без того тусклый свет и погружая город в  дымный  мрак.  Конечно,
пожары могли служить определенной компенсацией, но между  ними,  на  улицах,
где не горели фонари, а владельцы  домов  закрыли  ставни  и  заделали  свои
замочные скважины, уничтожая все видимые признаки обитаемости, темнота  была
почти непроглядной. На таких улицах Миляга сажал Хуззах на плечи.  С  высоты
ей удавалось кое-что разглядеть, и она правила им, как послушной лошадью.
   Продвигались они медленно, подолгу вычисляя самый безопасный  маршрут  на
перекрестках и прячась в укрытие при появлении как правительственных, так  и
революционных войск. Но на каждого солдата в этой  войне  приходилось  около
полдюжины зевак, которые бросали вызов прибою войны, отступая  перед  каждой
волной только для того, чтобы вновь вернуться на свой  наблюдательный  пост,
когда она спадет, - опасная и иногда смертельная игра. Сходный танец  должны
были выделывать Миляга и  Хуззах.  Вновь  и  вновь  сбиваясь  с  курса,  они
двигались, как подсказывал им инстинкт, и  рано  или  поздно  этот  инстинкт
должен был покинуть их.
   Во время необычной  паузы  между  криками  и  разрывами  снарядов  Миляга
сказал:
   - Ангел? Я больше не представляю себе, где мы находимся.
   Мощный обстрел почти сравнял с землей тот Кеспарат, в котором они  сейчас
находились, и среди  развалин  едва  ли  можно  было  отыскать  какое-нибудь
убежище,  но  Хуззах  настаивала  -   зов   природы,   который   не   терпит
отлагательства, - и Миляге пришлось отпустить ее под сомнительное  прикрытие
полуразрушенного дома в нескольких ярдах вверх по улице.  Сам  он  встал  на
стражу у двери и крикнул ей, чтобы не з