ксе.
   - Поедая завтрак вместе с Паем и Хуззах, - сказала девочка.
   - Вот именно.
   - Вот именно, - повторила она, в точности копируя его интонацию.
   - Интересно, найдется ли что-нибудь такое, что здесь нельзя  найти,  если
хорошенько поискать?
   - Немного тишины и покоя, - сказал Пай.
   На улицах действительно стоял жуткий гам, который проникал даже в кафе.
   - Я уверен, что во дворце мы найдем уютные внутренние дворики,  -  сказал
Миляга.
   - А мы идем во дворец? - спросила Хуззах.
   - А теперь послушай меня, - сказал Пай. - Во-первых, мистер  Захария  сам
не знает, что говорит...
   - Слова, Пай, слова... - вставил Миляга.
   - А во-вторых, мы привезли тебя с собой,  чтобы  найти  твоих  дедушку  с
бабушкой, и сейчас это наша главная задача. Так, мистер Захария?
   - А что если мы не сможем их найти? - сказала Хуззах.
   - Найдем, - ответил Пай. - Мои люди знают этот город сверху донизу.
   - А такое вообще  возможно?  -  сказал  Миляга.  -  Что-то  у  меня  есть
определенные сомнения.
   - Когда ты кончишь пить кофе, - сказал Пай, - я позволю им доказать тебе,
что ты не прав.
   Наполнив желудки, они  отправились  по  городу,  следуя  запланированному
маршруту: от Оке Ти-Нун к  Карамессу,  потом  вдоль  стены  до  Смуки-стрит.
Оказалось, что инструкции были  не  вполне  надежны.  Смуки-стрит,  узкая  и
оживленная улица, хотя и куда более спокойная, чем та, по которой они только
что шли, привела их не к Виатикуму,  как  им  было  обещано,  а  в  лабиринт
уродливых бараков. Дети играли в грязи, а между ними расхаживали  рагемаи  -
неудачный гибрид между собакой  и  свиньей,  который  как-то  в  присутствии
Миляги зажарили на вертели в  Май-Ке,  но  здесь,  судя  по  всему,  считали
домашним животным. Грязь, дети и  рагемаи  воняли  невыносимо,  и  их  запах
привлекал зарзи в больших количествах.
   - Мы, наверное, пропустили поворот, - сказал мистиф. - Нам надо было...
   Его прервали огласившие окрестность крики, заслышав которые, дети вылезли
из грязи  и  ринулись  на  поиски  их  источника.  В  общем  гаме  выделялся
пронзительный неприятный вопль, который делался то громче, то  тише,  словно
боевой клич. Не успели Пай с Милягой как-то отреагировать  на  это  событие,
как Хуззах бросилась вслед за остальными детьми,  обегая  лужи  и  рагемаев,
роющих рылом землю. Миляга посмотрел на Пая,  который  вместо  ответа  пожал
плечами, а потом оба они направились вслед за Хуззах. След привел  их  через
переулок на широкую и оживленную улицу,  которая  с  удивительной  скоростью
начала пустеть, когда пешеходы и водители кинулись искать убежище  от  того,
что надвигалось на них с вершины холма.
   Сначала появился обладатель пронзительного голоса -  вооруженный  мужчина
ростом почти в  два  раза  выше  Миляги.  В  каждой  руке  у  него  было  по
развевающемуся  алому  флагу.  Скорость,  с  которой  он  несся,  никак   не
отражалась на громкости и  высоте  его  воплей.  За  ним  появился  батальон
примерно так же вооруженных солдат - ни один  из  них  не  был  ниже  восьми
футов.  И  наконец   показался   экипаж,   который   явно   был   специально
сконструирован для того, чтобы подниматься и опускаться  по  крутым  склонам
города с минимальными неудобствами для  пассажиров.  Колеса  были  ростом  с
обладателя пронзительного  голоса;  посадка  самого  экипажа  была  довольно
низкой. Корпус его был темным и блестящим, окна - еще темнее. Между  спицами
колеса  попалась  чайка.  Она  истекала  кровью  и  билась,  но   не   могла
высвободиться. Ее предсмертные  крики  были  скорбным,  но  вполне  уместным
дополнением к какофонии воплей и шума двигателей.
   Миляга схватил Хуззах за плечо и держал ее до тех  пор,  пока  монстр  на
колесах не скрылся из виду, хотя ей и не  угрожала  никакая  опасность.  Она
подняла на него глаза - на лице ее сияла широкая улыбка - и спросила:
   - Кто это был?
   - Я не знаю.
   Женщина, стоявшая в дверях у них за спиной, объяснила:
   - Это Кезуар, жена Автарха. В Скориа произведены аресты. Снова Голодари.
   Она сделала незаметный жест рукой, сначала проведя черту на уровне  глаз,
а потом поднеся пальцы ко  рту  и  прижав  костяшки  мизинца  и  среднего  к
ноздрям, а безымянным оттопырив нижнюю  губу.  Все  это  было  проделано  со
скоростью, говорившей о том, что она проделывает этот жест сотни раз на дню.
Потом она пошла вниз по улице, держась поближе к домам.
   -  Афанасий  ведь  был  Голодарем?  -  сказал  Миляга.  -  Надо  пойти  и
посмотреть, что там происходит.
   - Мы окажемся у всех на виду, - сказал Пай.
   - Будем стоять  позади,  -  сказал  Миляга.  -  Я  хочу  посмотреть,  как
действует враг.
   Не оставив Паю времени на возражения, Миляга взял Хуззах за руку и  повел
ее вслед за эскортом Кезуар. Идти по такому следу  было  нетрудно.  Повсюду,
где прошли войска, лица снова высовывались из окон и дверей, словно  морские
анемоны, вновь показывающиеся после того, как их задела своим брюхом акула -
осторожные, готовые спрятаться  обратно  при  малейшем  признаке  опасности.
Только пара малышей,  еще  не  обученных  науке  страха,  и  троица  чужаков
находились на самой середине улицы, где свет Кометы был  ярче  всего.  Детей
быстро призвали под относительную безопасность  домашнего  крова,  а  троица
продолжила свой спуск с холма.
   Вскоре перед ними открылся океан.  Между  домами,  которые  были  в  этом
районе гораздо древнее, чем в Оке Ти-Нун или  Карамессе,  виднелась  гавань.
Воздух был чистым и свежим, и они пошли быстрее. Через некоторое время жилые
дома уступили место портовым сооружениям: повсюду возвышались склады,  краны
и башни. Местность никак нельзя было назвать пустынной. Здешних рабочих было
не так-то легко запугать, как обитателей верхнего Кеспарата, и многие из них
оторвались от своих дел, чтобы поглядеть, что  там  за  суматоха.  Они  были
наиболее однородной  группой  из  тех,  что  приходилось  встречать  Миляге.
Большинство из  них  были  потомками  сметанных  браков  Этаков  и  людей  -
массивные, грубоватые люди, которые в  достаточном  количестве  с  легкостью
смогли бы разгромить батальон Кезуар.  Когда  они  вступили  в  этот  район,
Миляга поднял Хуззах и посадил ее себе на плечи из опасения,  что  ее  могут
просто затоптать. Несколько докеров улыбнулись  ей,  а  несколько  заботливо
отошли в сторону, чтобы Дать ей возможность оседлать Милягу посреди толпы. К
тому времени, когда они вновь увидели войска, людская масса  надежно  скрыла
их.
   Небольшому контингенту солдат поручили удерживать  зевак,  и  они  честно
пытались выполнить поставленное задание. Но число их было  слишком  мало,  и
разбухающая толпа постепенно оттесняла кордон все  ближе  и  ближе  к  месту
военных действий - складу в тридцати ярдах вниз по улице  который  явно  был
недавно взят штурмом. Стены его были щербатыми от пуль, а  из  окон  нижнего
этажа валил дым. Принимавшие участие в засаде войска, одетые  в  отличие  от
щегольского эскорта Кезуар в однотонную форму, которую Миляга  уже  видел  в
Л'Имби, в настоящий момент вытаскивали трупы из здания. Некоторые находились
на втором этаже и выбрасывали мертвецов из окон (а  за  компанию  и  парочку
тех, кто еще подавал признаки  жизни)  на  быстро  растущую  внизу  кровавую
груду. Миляга вспомнил Беатрикс. Какой смысл в этих погребальных  пирамидах?
Что это - нечто вроде подписи Автарха?
   - Тебе не надо на это смотреть, ангел, - сказал Миляга Хуззах и попытался
снять ее с плеч. Но она держалась крепко, для надежности ухватив его  обеими
руками за волосы.
   - Я хочу смотреть, - сказала она. - Я видела это вместе с папой уже много
раз.
   - Ладно, только постарайся, чтобы тебя  не  стошнило  на  мою  голову,  -
предупредил Миляга.
   - Глупости какие, - ответила она, до глубины души оскорбленная  тем,  что
Миляга допускает подобную возможность.
   Впереди разворачивались новые зверства. Из здания вытащили оставшегося  в
живых человека и швырнули его на землю перед экипажем Кезуар, двери  и  окна
которого по-прежнему были закрыты. Еще одна жертва, испуская яростные крики,
пыталась защититься от штыковых уколов окруживших ее солдат. Но все внезапно
замерло, когда на крыше склада появился человек в оборванных  лохмотьях.  Он
широко развел руки, словно приветствуя свой мученический удел, и заговорил.
   - Это Афанасий! - удивленно пробормотал Пай.
   Зрение  мистифа  было  острее,  чем  у  Миляги,  который,  только   очень
внимательно приглядевшись, убедился в его  правоте.  Это  действительно  был
отец Афанасий. Его борода я волосы были длиннее, чем когда-либо. Руки, лоб и
бок были в крови.
   - Какого черта он там делает? - сказал Миляга. - Читает проповедь?
   Афанасий обращался не только к войскам и их жертвам внизу на мостовой. Он
постоянно поворачивался и к  толпе.  Но  что  бы  он  там  ни  выкрикивал  -
обвинения, молитвы или призывы к оружию, - его слова все равно уносил ветер.
Его беззвучное выступление выглядело несколько абсурдным и уж  без  сомнения
самоубийственным. Снизу на него уже были нацелены винтовки.
   Но еще до того, как прозвучал хоть один выстрел, первый пленник, которого
поставили на колени перед экипажем Кезуар, сумел ускользнуть из-под  стражи.
Захватившие его  в  плен  солдаты,  отвлеченные  спектаклем  отца  Афанасия,
среагировали недостаточно быстро, а когда это все-таки случилось, их жертва,
презрев более краткие пути бегства, уже  бежала  навстречу  толпе.  При  его
приближении толпа начала расступаться, но солдаты уже взяли  его  на  мушку.
Поняв, что они собираются стрелять в направлении  толпы,  Миляга  рухнул  на
колени, умоляя Хуззах поскорее слезть. На этот раз  она  не  заставила  себя
упрашивать. В тот момент, когда  она  соскользнула  с  его  плеч,  раздалось
несколько выстрелов. Он поднял глаза и сквозь мешанину тел увидел, как  отец
Афанасий упал, словно от удара, и тело его исчезло за парапетом  вдоль  края
крыши.
   - Проклятый дурак, - сказал он самому себе и собрался было уже подхватить
Хуззах и унести ее подальше, когда второй  залп  заставил  его  замереть  на
месте.
   Пуля попала в докера, стоявшего в ярде от того места, где Миляга,  припав
к земле, прикрывал Хуззах. Докер рухнул, как срубленное дерево.  Поднимаясь,
Миляга огляделся в поисках Пая. В сбежавшего Голодаря также попала пуля,  но
он по-прежнему двигался вперед, с трудом ковыляя навстречу толпе,  пришедшей
в полное смятение. Некоторые разбегались кто куда, некоторые,  бросая  вызов
войскам, остались стоять на месте. Кое-кто бросился на  помощь  поверженному
докеру.
   Вряд ли Голодарь мог все это видеть.  Хотя  энергия  все  еще  несла  его
вперед, его лицо, еще не знавшее  бритвы,  обмякло  и  было  лишено  всякого
выражения, а его светлые глаза подернулись поволокой. Еще одна  пуля  попала
ему в заднюю часть шеи и вылетела с другой стороны, где на горле у него были
вытатуированы три тонкие линии, средняя из которых рассекала пополам адамово
яблоко. Сила выстрела швырнула его вперед, и когда он упал, несколько людей,
стоявших между ним и Милягой, разбежались в разные стороны. Тело  его  упало
на землю лицом вниз в ярде от Миляги, его сотрясали  предсмертные  судороги,
но руки все еще  продолжали  двигаться  вперед,  целенаправленно  пробираясь
сквозь грязь к ногам Миляги. Левая рука его обессилела, так и  не  достигнув
цели, но правая сумела-таки нашарить стертый носок туфли Миляги.
   Он услышал где-то рядом  шепот  Пая,  который  уговаривал  его  отойти  в
сторону, но он не мог оставить этого человека в последние секунды его жизни.
Он начал нагибаться, намереваясь сжать умирающие пальцы  в  своей  руке,  но
опоздал на пару секунд. Рука обессилела и безжизненно упала на землю.
   - Ну а теперь ты идешь? - сказал Пай.
   Миляга оторвал взгляд  от  трупа  и  огляделся.  Эта  сцена  собрала  ему
несколько зрителей,  и  лица  их  были  исполнены  тревожного  предчувствия,
удивления и уважения, смешанных с явным ожиданием  от  него  каких-то  слов,
какого-то напутствия. Ничего подобного Миляга не мог им предложить и  только
развел руками. Зрители продолжали смотреть на него, не мигая, и  он  подумал
было, что они могут напасть на него, если  он  не  заговорит,  но  в  районе
склада снова раздалась пальба,  и  этот  момент  оказался  в  прошлом:  люди
отвернулись от Миляги, а некоторые даже помотали головой, словно только  что
очнувшись от транса. Второго пленного уже  расстреляли  у  стены  склада,  и
теперь огонь велся по груде тел, чтобы добить затесавшегося  туда  раненого.
Несколько солдат появились на крыше, по-видимому, намереваясь сбросить  вниз
тело отца Афанасия.  Но  этого  удовольствия  они  были  лишены.  То  ли  он
притворился, что в него попала пуля, то ли действительно был ранен, он сумел
уползти в безопасное место, пока разыгрывалась драма внизу, но так или иначе
преследователи оказались с пустыми руками.
   Трое солдат из кордона, который весь разбежался в поисках укрытия,  когда
войска начали стрелять в толпу, теперь появились снова, чтобы  забрать  тело
неудачливого  беглеца.  Однако   они   столкнулись   с   сильным   пассивным
сопротивлением: между ними и  мертвым  юношей  тут  же  образовалась  толпа,
принявшаяся оттирать солдат в сторону. Солдаты проложили  себе  путь  силой,
раздавая по сторонам меткие удары штыком и прикладом, но за это время Миляга
успел отойти от трупа.
   Успел он и оглянуться на усеянную трупами  сцену,  видимую  над  головами
толпы. Дверь экипажа Кезуар была  открыта,  и,  окруженная  плотным  кольцом
своих гвардейцев, она наконец-то вышла  на  свет  божий.  Это  была  супруга
самого гнусного тирана Имаджики, и Миляга помедлил одно  опасное  мгновение,
чтобы посмотреть, какой след оставит на ней такой интимный контакт со злом.
   Когда она показалась, то одного только вида ее (даже для  такого  плохого
зрения, как у него) оказалось достаточным, чтобы у него захватило  дух.  Она
принадлежала человеческому роду и была красавицей. И не  просто  красавицей.
Она была Юдит.
   Пай схватил его за руку,  пытаясь  оттащить  его  в  сторону,  но  он  не
поддавался.
   - Посмотри на нее. Господи. Посмотри на нее, Пай. Да посмотри же ты!
   Мистиф бросил взгляд на женщину.
   - Это Юдит, - сказал Миляга.
   - Это невозможно.
   - Говорю тебе, это она! Она! Куда смотрят твои ебаные глаза? Это Юдит!
   Его крик словно послужил искрой для сухого хвороста ярости,  накопившейся
в  толпе.  Было  совершено  внезапное  нападение  на  трех  солдат,  которые
по-прежнему пытались унести с собой  тело  мертвого  юноши.  Одного  из  них
ударили палкой по голове, и он упал, а другой принялся отступать, стреляя  в
толпу. Пламя мгновенно разгорелось. Кинжалы были  вынуты  из  ножен,  мачете
сняты с поясов. Через пять секунд толпа превратилась в армию,  а  еще  через
пять уничтожила первых трех жертв. За разыгравшейся битвой Миляге больше  не
было видно Юдит, и ему ничего не оставалось делать, как последовать вслед за
Паем, скорее ради безопасности Хуззах, чем своей собственной. Он  чувствовал
себя странно неуязвимым,  словно  круг  выжидающих  взглядов  был  заклятьем
против пули.
   - Это была Юдит, Пай, - сказал  он,  как  только  они  отошли  достаточно
далеко, чтобы слышать друг друга сквозь шум криков и выстрелов.
   Хуззах держала его за руку и возбужденно повисла на ней.
   - Кто такая Юдит? - спросила она.
   - Одна женщина, которую мы знаем, - сказал Миляга.
   - Ну как это может оказаться она? - В голосе мистифа слышались  злость  и
раздражение. - Ну спроси себя: как это может оказаться она? Если у тебя есть
ответ на этот вопрос, я рад за тебя. Действительно рад. Скажи мне его.
   - Я не знаю, - сказал Миляга. - Но я привык доверять своим глазам.
   - Мы оставили ее в Пятом Доминионе, Миляга.
   - Если я сумел попасть сюда, то почему она не могла?
   - И за два месяца успела стать женой Автарха? Неплохая  карьера,  как  ты
считаешь?
   За спиной у них вновь послышалась стрельба, а вслед за ней раздался такой
мощный рев людских голосов, что он отдался в камнях у них под ногами. Миляга
остановился, сделал несколько шагов назад и посмотрел вниз в сторону гавани.
   - Будет революция, - сказал он просто.
   - Я думаю, она уже началась, - ответил Пай.
   - Они убьют ее, - сказал он, начиная спускаться вниз.
   - Куда это ты отправился, мать твою? - сказал Пай.
   - Я с тобой, - пропищала Хуззах, но мистиф успел перехватить ее.
   - Никуда ты не пойдешь, - сказал Пай. - Только домой, к бабуле и  дедуле.
Миляга, послушай меня. Это не Юдит.
   Миляга обернулся к  мистифу  и  заговорил,  пытаясь  призвать  на  помощь
логику.
   - Ну если это не она, то тогда это ее двойник, ее эхо. Какая-то часть  ее
здесь, в Изорддеррексе.
   Пай ничего не ответил. Он только стоял, изучая Милягу  и  словно  поощряя
его своим молчанием изложить теорию более полно.
   - Может быть, люди могут одновременно находиться в двух разных местах,  -
сказал он. Лицо его исказила недовольная гримаса. - Я  знаю,  что  это  была
она, и что бы ты ни говорил, ты  не  сможешь  меня  переубедить.  Вы  вдвоем
пойдете в Кеспарат. Подождите меня там. А я...
   Прежде чем он  успел  закончить  свои  инструкции,  пронзительный  вопль,
который ранее возвестил спуск Кезуар с высот города, раздался снова. На этот
раз он был еще более пронзительным, но тут же утонул в торжественных  криках
толпы.
   - Такое чувство, что она возвращается, - сказал  Пай.  Правота  его  слов
была подтверждена через  несколько  секунд,  когда  внизу  показался  экипаж
Кезуар в окружении жалких остатков ее свиты.  У  троицы  было  предостаточно
времени, чтобы  уйти  с  дороги  грохочущих  сапог  и  колес,  ибо  скорость
отступления была значительно меньше скорости продвижения вперед. И дело было
не только в крутом склоне: многие гвардейцы получили ранения, защищая экипаж
от штурма, и истекали кровью на бегу.
   - Последуют жестокие репрессии, - сказал Пай.
   Миляга согласно замычал, глядя в том направлении, куда исчез экипаж.
   - Я должен снова ее увидеть, - сказал он.
   - Это будет трудновато, - ответил Пай.
   - Она согласится встретиться со мной, - сказал Миляга. - Если я знаю, кто
она, то она должна знать, кто я. Готов поставить целое состояние.
   Пай не принял пари. Он просто сказал:
   - И что теперь?
   - Идем в твой Кеспарат и отправляем поисковый отряд за стариками  Хуззах.
Потом поднимемся - он кивнул в направлении дворца - и посмотрим  поближе  на
Кезуар. У меня есть к ней несколько вопросов. Кем бы она ни была.

3

   После того как  троица  вновь  пустилась  в  путь,  ветер  стал  изменять
направление. Свежий морской бриз сменился  жарким  штурмом  пустыни.  Жители
были хорошо готовы к подобным  климатическим  переменам,  и  при  первом  же
намеке на смену ветра почти механические - и,  следовательно,  -  комические
приготовления стали разворачиваться по всему городу. С подоконников  убирали
сохнущее белье и горшки с цветами; рагемаи и кошки покинули насиженные места
под солнцем и направились внутрь;  навесы  и  тенты  были  скатаны,  а  окна
закрыты жалюзи. За пару минут улица опустела.
   - Мне приходилось  попадать  в  эти  проклятые  бури,  -  сказал  Пай.  -
По-моему, нам лучше где-нибудь укрыться.
   Миляга сказал, чтоб он не волновался, и, посадив Хуззах на плечи, ускорил
шаг. Они уточнили дорогу за несколько минут до того, как переменился  ветер;
торговец, снабдивший их необходимой информацией, оказался  знатоком  города.
Его инструкции были  просто  великолепны,  хотя  об  условиях  ходьбы  этого
сказать было нельзя. Ветер пах, как кишечные газы, и нес с собой ослепляющий
груз песка и ошеломляющую жару. Но во всяком случае,  улицы  были  свободны.
Существа,  встречавшиеся  им  по  дороге,  были  либо  преступниками,   либо
сумасшедшими, либо бездомными. Сами они подходили под все три категории. Они
достигли Виатикума без приключений, а оттуд