духом Второго
Доминиона.

Глава 31

1

   В пяти милях вверх по склону горы от того дома, где Юдит и  Дауд  впервые
вдыхали изорддеррекский воздух, Автарх Примиренных Доминионов сидел в  одной
из своих наблюдательных башен и озирал город, который он возвысил  до  таких
безмерных пределов. Прошло три дня с момента его  возвращения  из  Квемского
дворца, и почти каждый час кто-то - обычно это был  Розенгартен  -  приносил
ему новости о новых актах гражданского неповиновения, некоторые  из  которых
произошли в таких отдаленных районах Имаджики, что  новости  о  мятежах  шли
сюда долгие недели, а некоторые - и это было более тревожно - случались едва
ли не у стен дворца. Размышляя, он жевал криучи,  наркотик,  к  которому  он
пристрастился за последние семьдесят  лет.  Для  непривычного  человека  его
побочные эффекты могли оказаться непредсказуемыми и очень опасными.  Периоды
летаргии сменялись припадками полового возбуждения и галлюцинациями.  Иногда
пальцы на руках и ногах гротескно распухали. Но организм Автарха  так  долго
впитывал в себя криучи,  что  наркотик  больше  не  оказывал  отрицательного
воздействия ни на его физиологию, ни на умственные  способности,  и  он  мог
наслаждаться  его  способностью  прогонять  скорбь  без  всяких   неприятных
последствий.
   По крайней мере, так  было  до  последнего  времени.  Теперь  же,  словно
вступив в заговор с теми  силами,  которые  уничтожили  его  распростершуюся
внизу мечту, наркотик отказывал ему в облегчении. Он приказал доставить себе
свежую партию еще в дни своих размышлений у места, где стояла Ось, но  когда
он вернулся в Изорддеррекс, его там ждали вести о том, что его поставщики  в
Кеспарате Скориа были убиты. По слухам,  их  убийцы  принадлежали  к  Ордену
Голодарей - группке умственно отсталых  обманщиков,  поклоняющихся  Мадонне,
как он слышал,  и  сеющие  смуту  уже  в  течение  многих  лет.  Однако  они
представляли столь малую угрозу для сложившегося  положения  вещей,  что  он
позволил им существовать, просто  ради  развлечения.  Их  памфлеты  -  смесь
кастрационных фантазий и  плохой  теологии  -  представляли  собой  забавное
чтение, а после того как их предводитель Афанасий  был  заключен  в  тюрьму,
многие из них удалились молиться в пустыню на  окраинах  Первого  Доминиона,
так называемую Немочь, где неколебимая реальность Второго Доминиона бледнела
и растворялась. Но Афанасий сбежал из заточения и вернулся в Изорддеррекс  с
новыми призывами к борьбе. Судя по всему, убийство поставщиков криучи и было
его первым после возвращения актом неповиновения. Дело вроде бы и  не  очень
значительное, но он был достаточно хитер, чтобы знать, какое  неудобство  он
причинил Автарху. Не приходилось сомневаться в том, что  он  представил  это
своим сторонникам как  акт  гражданского  оздоровления,  свершенный  во  имя
Мадонны.
   Автарх  выплюнул  жвачку   криучи   и   покинул   наблюдательную   башню,
направившись по монументальному лабиринту дворца к покоям  Кезуар,  надеясь,
что у нее остался небольшой запас, который ему  удастся  стянуть.  Налево  и
направо уходили такие огромные коридоры, что ни один человеческий  голос  не
смог бы донестись от одного конца до другого. Вдоль коридоров  располагались
многие дюжины комнат - все безукоризненно обставленные и все  безукоризненно
пустые - с  такими  высокими  потолками,  что  наверху  впору  было  плавать
маленьким  облачкам.  И  хотя  его  архитектурные  усилия  некогда   служили
предметом удивления всех  Примиренных  Доминионов,  теперь  безмерность  его
честолюбия и того, что было им достигнуто (а достигнуто  действительно  было
немало), показалась ему только насмешкой. Он потратил свои силы на  все  эти
безумства,  когда  ему  следовало  бы  больше  позаботиться  о  тех   волнах
возмущения, которые расходились от его дворца-империи по всей Имаджике.  Его
аналитики проинформировали его, что вовсе не провоцируемые им погромы служат
причиной нынешней смуты. Она является следствием более медленных изменений в
жизни Доминионов, едва ли  не  самым  значительным  из  которых  был  подъем
Изорддеррекса и соседних с ним городов. Все глаза были обращены к  мишурному
великолепию этих городов, и вскоре сформировался новый пантеон для племен  и
сообществ, которые давно уже  утратили  веру  в  божеств  скал  и  деревьев.
Сотнями и тысячами крестьяне покидали свои пыльные норы, чтобы  урвать  себе
кусочек этого чуда, и кончили тем, что оказались в таких дырах, как  Ванаэф,
где год за Годом накапливалось их разочарование и  их  ярость.  Кроме  того,
появились те, кто готов был воспользоваться выгодами анархии, как  например,
новая разновидность кочевников, из-за  которых  отдельные  участки  Постного
Пути  делались  фактически  непроходимыми.   Это   были   полупомешанные   и
безжалостные бандиты, которые гордились своей собственной дурной  славой.  А
ко всему прочему добавились еще и новые  богатые  -  династии,  возникшие  в
результате   потребительского    бума,    который    сопутствовал    подъему
Изорддеррекса. В прошлом они не раз просили  режим  защитить  их  от  алчных
бедняков, но Автарх был  слишком  занят  строительством  своего  дворца.  Не
дождавшись помощи, династии сформировали свои частные армии для защиты своих
владений и клялись в вечной преданности Империи, не переставая плести против
нее интриги.  Теперь  эти  интриги  перешли  из  области  теории  в  область
практики. Под  прикрытием  хорошо  натасканных  армий  новоявленные  магнаты
объявили свою независимость от Изорддеррекса и его налоговой службы.
   Аналитики утверждали, что между этими группами нет ничего  общего.  Да  и
могло ли быть иначе?  Ведь  взгляды  их  совершенно  разнились.  Неофеодалы,
неокоммунисты и неоанархисты - все они были врагами друг друга.  Они  начали
сеять смуту одновременно по  чистому  совпадению.  Или  же,  неблагоприятное
положение звезд было тому виной.
   Автарх почти не  прислушивался  к  подобным  утверждениям.  То  небольшое
удовольствие, которое он получал от  политики  в  начале  своего  правления,
быстро свелось на нет. Не для этого ремесла был он рожден,  и  оно  казалось
ему утомительным и скучным. Он назначил  своих  Тетрархов  править  четырьмя
Примиренными  Доминионами  -  Тетрарх   Первого   Доминиона   свершал   свои
обязанности, разумеется, in absentia  (In  absentia  (лат.)  -  без  личного
присутствия - прим. перев.), чтобы они предоставили ему возможность отдавать
все свое время и силы  величайшему  из  городов  -  Изорддеррексу  -  и  его
великолепной короне - дворцу. Но то, что он в действительности создал,  было
памятником  абсурду,  на  который  он,  находясь  под  воздействием  криучи,
обрушивал ярость словно на живого врага.
   Однажды,  например,  находясь  в  подобном  визионерском  настроении,  он
приказал разбить все окна в комнатах, выходящих на пустыню,  и  вывалить  на
мозаики  огромные  количества  тухлого  мяса.  В  тот  же  день  целые  стаи
питающихся падалью птиц оставили высокие  и  горячие  воздушные  потоки  над
песками  и  принялись  питаться  и  размножаться  на  столах   и   кроватях,
предназначенных для королевского величия. В другой раз он приказал  наловить
рыб в дельте и запустить их в ванны. Вода была теплой, еды было в  изобилии,
и рыбы оказались такими плодородными, что уже через несколько недель он  мог
бы ходить по их спинам, если б захотел. Потом их стало слишком много,  и  он
проводил долгие часы,  созерцая  последствия:  отцеубийства,  братоубийства,
детоубийства.  Но  жесточайшая  месть,  которую  он  выносил  против  своего
безумного творения, была также а самой тайной. Одну за другой он использовал
свои величественные залы с облачками под потолком  для  постановки  драм,  в
которых все - включая и смерть - было  настоящим,  а  после  того,  как  был
разыгран последний акт, он запечатывал каждый театр с таким  тщанием,  будто
это была гробница фараона, и перемещался  в  следующую  комнату.  Постепенно
величайший дворец Изорддеррекса превратился в мавзолей.
   Однако покои, в которые он сейчас входил, были избавлены от этой  участи.
Ванные комнаты, спальни, гостиные к часовня Кезуар сами по себе представляли
маленькое государство, и он давным-давно поклялся ей, что не  осквернит  его
территорию. Она украшала свои комнаты всеми возможными  предметами  роскоши,
на которые падал ее эклектичный взгляд. До его теперешней  меланхолии  он  и
сам придерживался сходных эклектических принципов. Он  заполнил  спальни,  в
которых теперь гнездились стервятники, безупречными  экземплярами  мебели  в
стиле барокко и рококо, велел сделать зеркальные стены,  как  в  Версале,  и
позолотить туалеты. Но с тех пор  он  давно  уже  утратил  вкус  в  подобной
экстравагантности, и теперь  при  одном  виде  комнат  Кезуар  к  горлу  его
подступила тошнота, и если бы  не  необходимость,  приведшая  его  сюда,  он
немедленно ретировался бы, устрашенный их излишествами.
   Проходя через покои,  он  несколько  раз  позвал  свою  жену.  Сначала  в
гостиных, которые были усеяны остатками по крайней мере  двенадцати  трапез.
Все они  были  пусты.  Потом  в  приемной  зале,  которая  была  убрана  еще
роскошнее, чем гостиные, но тоже была пуста. И  наконец  в  спальне.  На  ее
пороге он услышал шлепанье босых ног по мраморному  полу,  и  ему  на  глаза
показалась служанка Кезуар Конкуписцентия. Как обычно, она  была  голой.  На
спине у нее волновалось  целое  море  разноцветных  конечностей,  подвижных,
словно обезьяньи хвосты. Ее передние конечности были тонкими и  бескостными:
потребовалось много  поколений,  чтобы  довести  их  до  такого  исчезающего
состояния. Ее большие зеленые глаза постоянно слезились, и растущие  по  обе
стороны  ее  лица  опахала  из  перьев  постоянно  смахивали  слезы   с   ее
нарумяненных щек.
   - Где Кезуар? - спросил он.
   Она прикрыла кокетливым  веером  своего  оперения  нижнюю  часть  лица  и
захихикала, словно гейша.  Автарх  однажды  переспал  с  ней,  находясь  под
действием криучи, и она никогда не упускала случая пококетничать с ним.
   - Только не сейчас, - сказал он, с омерзением глядя на ее ужимки.  -  Мне
нужна моя жена! Где она?
   Конкуписцентия замотала головой, подаваясь назад, устрашенная его грозным
голосом и поднятым кулаком. Он прошел мимо нее в спальню. Если отыскать хотя
бы крохотный комочек криучи, то это случится здесь, в ее  будуаре,  где  она
столько дней лениво провалялась на постели, слушая, как Конкуписцентия  поет
свои гимны и колыбельные. Комната пахла как портовый бордель.  Около  дюжины
тошнотворных ароматов туманили  воздух,  не  хуже  полупрозрачных  покрывал,
развешанных над кроватью.
   - Мне нужен криучи, - сказал он. - Где он?
   И вновь Конкуписцентия затрясла головой, теперь еще вдобавок и захныкав.
   - Где? - закричал он. - Где?
   От запаха духов и развешанных повсюду покрывал его  стало  тошнить,  и  в
ярости он начал рвать шелк и кружева. Служанка не вмешивалась  до  тех  пор,
пока он не схватил Библию, лежавшую раскрытой на подушке, и не  вознамерился
разорвать ее в клочки.
   - Пжалста, ампират! - взвизгнула она. - Пжалста,  ампират!  Я  буду  есть
бита, если ты рвать Книга! Кезуар любита Книга.
   Не  так  уж  часто  приходилось  ему  слышать  глосс,  островной   гибрид
английского, и его звучание - такое же  уродливое,  как  и  его  источник  -
только разъярило его еще больше. Он  вырвал  полдюжины  страниц  из  Библии,
просто для того, чтобы заставить ее вновь перейти на крик. Это ему удалось.
   - Мне нужен криучи! - сказал он.
   - У меня еста! У меня еста! - воскликнула она и повела его из  спальни  в
огромную туалетную комнату, которая располагалась за дверью,  и  там  начала
поиски среди множества позолоченных  коробочек  на  столике  Кезуар.  Увидев
отражение Автарха в зеркале, она улыбнулась, словно провинившийся ребенок, и
достала сверток из самой маленькой коробочки. Не успела  она  протянуть  его
Автарху, как он выхватил его у нее из рук. По запаху, уколовшему его ноздри,
он понял, что качество  хорошее,  и,  не  раздумывая,  развернул  сверток  и
отправил все его содержимое себе в рот.
   - Хорошая девочка, - сказал  он  Конкуписцентии.  -  Хорошая  девочка.  А
теперь скажи мне, ты знаешь, где твоя госпожа взяла это?
   Конкуписцентия замотала головой.
   - Она много раз ходита в Кеспараты, много ночи. Иногда она одета нищенка,
иногда...
   - Шлюха.
   - Не, не. Кезуар не есть шлюха.
   - Так где она сейчас? - спросил  Автарх.  -  Пошла  на  блядки?  Немножко
рановато для этого, не правда ли? Или она днем берет дешевле?
   Криучи  оказался  даже  лучше,  чем  он  ожидал.  Пока  он  говорил,   он
почувствовал, как наркотик  начал  действовать  и  вытеснил  его  меланхолию
неистовой эйфорией. Хотя он не спал с  Кезуар  уже  лет  сорок  (и  не  имел
никакого желания менять это обыкновение), при  определенных  обстоятельствах
известия о ее изменах еще оказывали на него угнетающее действие. Но наркотик
сделал его невосприимчивым к страданиям. Она может спать хоть с пятьюдесятью
мужчинами в день, но это не отдалит ее от него ни на один дюйм. Неважно, что
они чувствуют друг к другу -  страсть  или  презрение.  История  сделала  их
неразлучными, и такими они и останутся до наступления Апокалипсиса.
   - Госпожа не блядка, - сказала Конкуписцентия,  с  похвальным  намерением
защитить честь королевы. - Госпожа пошла до Скориа.
   - В Скориа? Зачем?
   - Казни, - ответила Конкуписцентия, произнося  это  слово,  выученное  от
своей госпожи, без акцента.
   - Казни?  -  переспросил  Автарх,  и  смутное  беспокойство  всплыло  над
обволакивающими волнами криучи. - Какие такие казни?
   - Не зната, - сказала она. - Казни и все. Она молитаса про нех...
   - Не сомневался...
   - Мы всигада  молитаса  по  душам,  штопа  они  предстата  пред  Незримый
омыта...
   Последовало еще несколько подобных фраз,  затверженных  наизусть  и  тупо
повторяемых при каждом удобном  случае.  Это  христианское  плаксивое  нытье
оказывало на него такое тошнотворное действие, как и  убранство  комнат.  И,
как и убранство, все  это  было  делом  рук  Кезуар.  Она  упала  в  объятия
Скорбящего всего несколько месяцев назад, но это не помешало ей заявить, что
она - Его невеста. Еще одна неверность, хотя и менее сифилитичная, чем сотни
предыдущих, но не менее патетическая.
   Автарх предоставил Конкуписцентии возможность  продолжать  свое  нытье  и
отправил своего телохранителя на поиски Розенгартена. Появились вопросы,  на
которые надо было найти ответы, и поскорее, а то головы полетят  с  плеч  не
только в Скориа.

2

   Во время путешествия по Постному Пути, Миляга пришел к мысли о  том,  что
Хуззах была им не обузой, как он вначале предполагал, а  благословением.  Он
был уверен, что не окажись ее вместе с ними на поверхности Колыбели,  Богиня
Тишалулле не стала бы за них вступаться, да и  ловить  попутки  было  бы  не
так-то просто, если б этим не занимался  обаятельный  ребенок.  Несмотря  на
месяцы, проведенные в недрах сумасшедшего дома (а может  быть,  и  благодаря
им), Хуззах была очень общительна и всех стремилась вовлечь в  разговоры,  и
из ответов на ее невинные вопросы Миляга и Пай почерпнули немало информации,
которую они едва ли смогли бы узнать другим путем. Даже пока они  пересекали
дамбу по пути к городу, она успела завязать разговор  с  какой-то  женщиной,
которая с радостью представила им список Кеспаратов и даже  показала  те  из
них, которые были видны с того места, где они находились. Для  Миляги  в  ее
речи оказалось слишком много названий и инструкций, но, взглянув на Пая,  он
убедился, что мистиф  слушает  очень  внимательно  и  наверняка  выучит  все
наизусть еще до того, как они окажутся на другом берегу.
   - Восхитительно, - сказал Пай Хуззах, когда женщина  ушла.  -  Я  не  был
уверен, что смогу найти дорогу к Кеспарату моих сородичей.  Теперь  я  знаю,
куда идти.
   - Вверх по Оке Ти-Нун, к Карамессу, где делают  засахаренные  фрукты  для
Автарха, - сказала Хуззах, словно перед глазами у нее  был  путеводитель.  -
Идти вдоль стены Карамесса до тех пор, пока не  упрешься  в  Смуки-стрит,  а
потом наверх к Виатикуму, и оттуда уже будут видны ворота.
   - Как ты можешь все это помнить? - спросил Миляга, в ответ на что  Хуззах
слегка презрительно спросила у него, как он мог позволить  себе  забыть  все
это.
   - Мы не должны потеряться, - сказала она.
   - Мы не потеряемся, - ответил Пай. -  В  моем  Кеспарате  найдутся  люди,
которые помогут нам отыскать твоих дедушку и бабушку.
   - Даже если и не помогут, это не  страшно,  -  сказала  Хуззах,  переводя
серьезный взгляд с Пая на Милягу. - Я пойду с вами в  Первый  Доминион.  Мне
тоже хотелось бы посмотреть на Незримого.
   - Откуда ты знаешь, что мы направляемся именно туда? - сказал Миляга.
   - Я слышала, как вы об этом говорили,  -  ответила  она.  -  Вы  ведь  не
передумали? Не беспокойтесь, я не испугаюсь. Мы же видели Богиню?  Он  будет
таким же, только не такой красивый.
   Это нелестное мнение о Незримом немало позабавило Милягу.
   - Ты просто ангел, тебе известно об этом? - сказал  он,  присаживаясь  на
корточки и обнимая ее. С тех пор как  они  отправились  в  путешествие,  она
прибавила несколько  фунтов  веса,  и  ее  ответное  объятие  было  довольно
крепким.
   - Я хочу есть, - прошептала она ему на ухо.
   - Тогда мы найдем чего-нибудь  поесть,  -  ответил  он.  -  Мы  не  можем
позволить нашему ангелу разгуливать голодным.
   Они пошли по крутым  улицам  Оке  Ти-Нун  и  скоро  избавились  от  толпы
попутчиков. Вокруг было много мест, где можно было  перекусить,  начиная  от
лотков с жареной  на  углях  рыбой  и  кончая  кафе,  которые  вполне  могли
находиться и на улицах Парижа, вот только посетители их отличались несколько
большей экстравагантностью, чем даже  та,  которой  мог  похвастаться  город
европейской экзотики. Многие из них принадлежали  к  видам,  чьи  странности
Миляга уже воспринимал как должное: Этаки, Хератэа, отдаленные  родственники
Мамаши Сплендид и двоюродные братья Хаммеръока. Было даже  несколько  таких,
кто был похож на одноглазого крупье из Аттабоя. Но на  одного  представителя
более или менее знакомого ему племени приходилось  два  или  три  экземпляра
совершенно неизвестных ему пород. Как и в Ванаэфе, Пай предупредил его,  что
лучше не приглядываться слишком внимательно, и он изо всех  сил  старался  с
максимальной бесстрастностью наблюдать  за  разнообразием  манер  поведения,
нравов, причуд, походок, лиц и голосов, которые заполняли улицы. Но это было
не так-то просто.  Через  некоторое  время  они  нашли  небольшое  кафе,  из
которого исходили особенно соблазнительные ароматы,  и  Миляга  устроился  у
окна, из которого можно было созерцать парад, не привлекая особого внимания.
   - У меня был друг по имени Клейн, - сказал он,  когда  они  приступили  к
трапезе. - В Пятом Доминионе. Он  любил  спрашивать  у  людей,  что  бы  они
сделали, если б знали, что жить им осталось только три дня.
   - Почему три? - спросила Хуззах.
   - Не знаю. Почему вообще всего бывает по три? Просто такое число.
   - В любом художественном замысле есть место только для  трех  действующих
лиц, - заметил мистиф. - Остальные же являются... - Он запнулся на  половине
цитаты. - ... помощниками, кем-то таким... и  кем-то  еще.  Это  из  Плутеро
Квексоса.
   - Кто такой?
   - Аа, неважно.
   - Так о чем я говорил?
   - Клейн, - сказала Хуззах.
   - Когда он задал мне этот вопрос, я сказал ему: если б  у  меня  остались
три дня, я бы поехал в Нью-Йорк, потому что там больше всего шансов  на  то,
что даже самые дикие твои мечты  обретут  реальность.  Но  теперь  я  увидел
Изорддеррекс...
   - Малую его часть, - заметила Хуззах.
   - Этого вполне достаточно, ангел  мой.  Так  вот,  если  он  когда-нибудь
спросит меня снова, я отвечу: хочу умереть в Изорддерре