ортанный гул двигателя. То ли благодаря полученной  крупной  сумме,  то  ли
для, того чтобы доказать, что может обогнать ?Даймлер?,  водитель  выжал  из
своей  машины  все  возможное,  продемонстрировав,  что  она  гораздо  более
подвижна, чем можно было ожидать от такой неповоротливой туши. Меньше чем за
минуту они дважды резко повернули налево, затем направо, да так, что  колеса
завизжали, и понеслись по удаленной улице, которая  была  такой  узкой,  что
малейшая ошибка в расчетах грозила потерей ручек, колпаков и боковых зеркал.
Но блуждание по лабиринту на этом не закончилось. Они повернули еще  раз,  и
еще раз, и через короткое время оказались на Саутворк Бридж.  ?Даймлер?  они
потеряли где-то по дороге. Чэнт зааплодировал бы, если бы обе  руки  у  него
были в порядке, но тлетворная блошиная отрава распространялась с устрашающей
скоростью. Пользуясь тем, что пять пальцев все еще повинуются ему, он  вновь
пододвинулся к перегородке и просунул в окошко письмо к Эстабруку, с  трудом
пробормотав адрес плохо повинующимся языком.
   - Что с тобой случилось? - спросил  таксист.  -  Надеюсь,  эта  штука  не
заразная, потому что, так твою мать, если она заразная...
   - ... нет... - сказал Чэнт.
   - На тебе, так твою мать, лица нет, - сказал  таксист,  бросив  взгляд  в
зеркальце заднего вида. - Может, отвезти тебя в больницу?
   - Нет. На Гамут-стрит. Мне нужно на Гамут-стрит.
   - Здесь тебе придется показать мне дорогу.
   Все улицы изменились. Деревья были срублены, целые ряды домов уничтожены;
изящество уступило  место  аскетизму,  красота  -  удобству;  новое  сменило
старое, но курс обмена был явно невыгоден. Последний раз он был здесь  более
десяти лет назад. Может быть, Гамут-стрит уже нет, и на ее месте вознесся  в
небеса какой-нибудь стальной фаллос?
   - Где мы? - спросил он у водителя.
   - В Клеркенуэлле, как ты и хотел.
   - Я понимаю, но где именно?
   Водитель посмотрел на табличку.
   - Флэксен-стрит. Это тебе что-нибудь говорит?
   Чэнт посмотрел в окно.
   - Да! Да! Поезжай до конца и поверни направо.
   - Ты раньше жил в этом районе?
   - Очень давно.
   - Да, это место знавало лучшие времена. - Он повернул направо.  -  Теперь
куда?
   - Первый поворот налево.
   - Ну вот, - сказал водитель. - Гамут-стрит. Какой номер тебе нужен?
   - Двадцать восемь.
   Такси прижалось к обочине. Чэнт нашарил ручку, открыл  дверь  и  чуть  не
упал на тротуар. Пошатываясь, он налег на  дверь,  чтобы  закрыть  ее,  и  в
первый раз они с водителем оказались лицом к лицу.  Какие  бы  изменения  ни
происходили под воздействием  блохи  в  его  организме,  судя  по  выражению
отвращения на лице таксиста, их внешние проявления выглядели ужасно.
   - Ты отвезешь письмо? - спросил Чэнт.
   - Можешь довериться мне, приятель.
   - Когда сделаешь это, отправляйся домой, - сказал Чэнт. - Скажи жене, что
любишь ее. Вознеси благодарственную молитву.
   - А за что благодарить-то?
   - За то, что ты человек, - сказал Чэнт.
   Таксист не стал вникать в подробности.
   - Как скажешь, приятель, - ответил он. - Я, пожалуй,  буду  трахать  свою
бабу и возносить благодарственную молитву одновременно, ты  не  против?  Ну,
давай, и не делай ничего такого,  чего  бы  я  не  сделал  на  твоем  месте,
хорошо?
   Дав этот ценный совет, он  укатил  прочь,  оставив  своего  пассажира  на
пустынной  улице.  Слабеющими  глазами  Чэнт  оглядел  погруженную  во  мрак
местность. Дома, построенные  в  середине  того  века,  когда  жил  Сартори,
выглядели почти совсем опустевшими. Возможно, в них уже заложили  взрывчатку
для уничтожения. Но Чэнт уже знал, что священные места - а Гамут-стрит  была
в своем роде священной - иногда могут  уцелеть,  потому  что  они  пребывают
невидимыми, даже когда находятся у всех  на  виду.  Пропитанные  магическими
силами, они отводят от себя дурной глаз, находят невольных  союзников  среди
мужчин и женщин,  которые,  ни  о  чем  не  подозревая,  все-таки  чувствуют
исходящую от них святость, и становятся предметом  поклонения  для  немногих
избранных.
   Он преодолел три ступеньки и толкнул  дверь,  но  она  оказалась  надежно
заперта, и он направился к ближайшему окну. Оно было затянуто отвратительным
саваном из паутины, но занавески на нем не было. Он прижался лицом к стеклу.
Хотя в настоящий момент зрение его ухудшилось, оно  по-прежнему  было  более
острым, нежели зрение цветущей человекообразной обезьяны. Комната, в которую
он заглядывал, была абсолютно пустой. Если кто-то  и  жил  в  этом  доме  со
времен Сартори (а ведь не мог же он простоять пустым  две  сотни  лет?),  то
теперь его обитатели исчезли, уничтожив  все  следы  своего  пребывания.  Он
поднял свою здоровую  руку  и  ударил  в  окно  локтем.  Стекло  разлетелось
вдребезги с первого удара.  Затем,  не  соблюдая  никакой  осторожности,  он
взгромоздил свое тело на подоконник, вышиб рукой остатки стекла  и  скатился
на пол.
   Он по-прежнему ясно помнил расположение комнат. Во сне он  часто  блуждал
по ним, слыша голос Маэстро, который поторапливал его наверх, в ту  комнату,
где Сартори работал. Именно туда и собирался Чэнт сейчас отправиться,  но  с
каждым ударом сердца его тело становилось  все  слабее  и  слабее.  Рука,  в
которую впилась блоха, усохла, ногти выпали, а на костяшках  и  на  запястье
показались кости. Он чувствовал, как под курткой весь его  торс,  вплоть  до
бедер, претерпевает сходное превращение. Он ощущал, как при каждом  движении
от него отваливаются куски плоти. Долго он не протянет. Его  ноги  проявляли
все большее нежелание нести его наверх, а сознание готово было покинуть его.
Словно мужчина, которого покидают его дети, он умолял,  взбираясь  вверх  по
ступенькам:
   - Останься со мной. Еще совсем чуть-чуть. Пожалуйста...
   Его мольбы помогли ему доковылять до первой лестничной площадки, но здесь
ноги почти отказали ему, и  дальше  ему  пришлось  ползти,  подтягиваясь  на
здоровой руке.
   Он преодолел половину последнего пролета, когда на улице  раздался  свист
пустынников, чей пронзительный звук ни с чем нельзя было спутать. Они  нашли
его быстрее, чем он предполагал, учуяв его  след  на  темных  улицах.  Страх
перед тем, что он не  успеет  бросить  последний  взгляд  на  святую  святых
наверху, подхлестнул его, и его тело забилось  из  последних  сил,  выполняя
желание своего обладателя.
   Он услышал, как внизу взломали дверь. Затем снова раздался свист, на этот
раз громче, чем раньше, -  его  преследователи  вошли  в  дом.  Он  принялся
бранить свои обессиленные члены, и язык его уже почти не повиновался ему.
   - Не подводите меня! Давайте, действуйте! Вы будете двигаться или нет?
   И они повиновались. Судорожными рывками он преодолел последние  несколько
ступенек, но когда  он  оказался  на  самом  вверху,  внизу  раздались  шаги
пустынников. Наверху было темно, хотя ему и трудно было  определить,  что  в
большей степени является причиной этого - ночь или слепота. Но это  едва  ли
имело значение. Путь к двери в кабинет был так же хорошо знаком ему,  как  и
собственное тело, которое он сегодня потерял. Он  полз  на  четвереньках  по
лестничной площадке, и древние  доски  скрипели  под  ним.  Внезапный  страх
охватил его: что если дверь окажется заперта? Из последних  сил  он  толкнул
ее, но она не открылась. Тогда он потянулся к ручке, ухватил  ее,  попытался
повернуть, но сначала ему  это  не  удалось.  Тогда  он  попытался  снова  и
стукнулся лицом о порог, после того как дверь распахнулась.
   Здесь нашлась пища для его слабеющих глаз. Лучи лунного  света  проникали
через окна в потолке. Хотя до этого момента он смутно предполагал,  что  его
влекли сюда сентиментальные соображения, теперь он понял, что  это  не  так.
Вернувшись  сюда,  он  замкнул  круг.  Он  вновь  оказался  в  комнате,  где
состоялось его первое знакомство с Пятым Доминионом. Здесь была его детская,
здесь была его классная комната. Здесь он  впервые  вдохнул  воздух  Англии,
живительный октябрьский воздух. Здесь он впервые начал есть и пить,  впервые
столкнулся с тем, что его рассмешило, и - позже - с тем, что довело  его  до
слез.  В  отличие  от  нижних  комнат,  пустота  которых  была   знаком   их
покинутости, здесь всегда было очень мало  мебели,  а  иногда  комната  была
абсолютно пустой. Он танцевал здесь  на  тех  самых  ногах,  которые  теперь
лежали под ним бесчувственными трупами, когда Сартори рассказал ему, как  он
собирается подчинить себе этот несчастный Доминион и построить в центре  его
город, который затмит собой Вавилон. Он танцевал просто от  избытка  чувств,
зная, что его Маэстро - великий человек и ему под силу изменить мир.
   Напрасные мечты - все пошло прахом. Прежде чем тот октябрь превратился  в
ноябрь, Сартори исчез - растворился в ночи или  был  убит  врагами.  Ушел  и
оставил своего слугу в  городе,  который  он  едва  знал.  Как  Чэнту  тогда
хотелось вернуться в эфир, из которого  он  был  вызван,  сбросить  тело,  в
которое Сартори заточил его,  и  покинуть  этот  Доминион.  Но  единственный
голос, по приказанию которого могло совершиться это превращение, принадлежал
человеку, который вызвал его, а без Сартори он навсегда становился пленником
Земли. Но он  не  испытывал  за  это  ненависти  к  своему  заклинателю.  На
протяжении тех недель, когда они были вместе, Сартори  был  снисходителен  к
нему. И если бы он появился сейчас, в этой залитой  лунным  светом  комнате,
Чэнт не стал бы упрекать его в необязательности, а встретил бы с  подобающим
почтением и был бы рад возвращению своего вдохновителя.
   - ... Маэстро... - пробормотал он, уткнувшись лицом в  покрытые  плесенью
доски.
   - Его здесь нет, - донесся сзади чей-то голос. Это не мог быть пустынник.
Они могут свистеть, но говорить  не  умеют.  -  Ты  был  одним  из  творений
Сартори, так ведь? Я этого не помню.
   Голос говорившего  звучал  отчетливо,  вкрадчиво  и  самодовольно.  Не  в
состоянии повернуться, Чэнт вынужден был ждать, пока  он  пройдет  мимо  его
распростертого на полу тела и попадет в поле его  зрения.  Он-то  знал,  что
внешность обманчива - ведь его плоть не принадлежала  ему,  а  была  создана
Маэстро. Хотя стоящее перед ним  существо  и  имело  абсолютно  человеческий
облик, его сопровождали пустынники, да и говорил он о вещах, известных  лишь
немногим простым смертным. Его лицо было похоже на перезрелый  сыр.  Щеки  и
подбородок  обвисли,  усталые  складки  окружали  глаза,  на  лице   застыло
выражение комического актера, который никогда не улыбается.  Самодовольство,
которое Чэнт уловил в его голосе, проявлялось и в его поведении - в том, как
он тщательно облизывал верхнюю и нижнюю губу, прежде чем начать говорить,  и
в том, как он сомкнул кончики пальцев обеих рук, изучая распростертого перед
ним искалеченного человека. На нем был безупречно скроенный  костюм,  сшитый
из ткани абрикосово-кремового цвета. Чэнт дорого  бы  отдал  за  возможность
разбить ублюдку нос, так чтобы он залил его кровью.
   - Я ни разу не видел Сартори, - сказал человек. - Что с ним случилось?  -
Он присел на корточки рядом с Чэнтом и внезапно ухватил его за волосы.  -  Я
спрашиваю тебя, что случилось с твоим Маэстро?  -  продолжал  он.  -  Кстати
сказать, меня зовут Дауд. Ты не знаешь моего хозяина, лорда Годольфина, а  я
никогда не встречался с твоим. Но они исчезли, и ты здесь ищешь, чем бы тебе
заняться.  Но  искать  больше  не  придется,  если   будешь   слушать   меня
внимательно.
   - Это ты... ты послал его ко мне?
   - Ты меня очень обяжешь, если будешь выражаться несколько конкретнее.
   - Я говорю об Эстабруке.
   - Да, это так.
   - Ты послал его ко мне. Но зачем?
   - Это долгая история, голубок  ты  мой,  -  сказал  Дауд.  -  Я  бы  тебе
рассказал всю эту печальную повесть, но у тебя нет времени слушать, а у меня
не хватит терпения объяснять. Я знал о человеке, которому  нужен  убийца.  Я
знал о другом человеке, который имеет с убийцами дело. Давай все это  так  и
оставим.
   - Но как ты узнал обо мне?
   - Ты вел себя неосторожно,  -  ответил  Дауд.  -  Ты  напивался  на  день
рождения королевы и начинал болтать, как ирландец  на  поминках.  Понимаешь,
радость моя, рано или поздно это должно было привлечь чье-то внимание.
   - Но иногда...
   - Я знаю, тебя охватывает приступ меланхолии. Это бывает со  всеми  нами,
радость моя, со всеми. Но некоторые предаются печали у себя дома, некоторые,
- он отпустил голову Чэнта, и она стукнулась об пол, - устраивают  спектакли
для публики, как последние мудаки. Ничто не проходит бесследно, радость моя,
разве Сартори тебя этому не учил? У  всего  есть  свои  последствия.  Ты,  к
примеру, затеял это дело  с  Эстабруком,  а  мне  надо  за  этим  пристально
наблюдать, а то, не успеем мы и рта раскрыть, как по  всей  Имаджике  пойдут
волны.
   - ... Имаджика...
   - Да, по всей  Имаджике.  Отсюда  и  до  границы  Первого  Доминиона.  До
владений самого Незримого.
   Чэнт стал ловить воздух ртом, и  Дауд,  поняв,  что  нащупал  его  слабое
место, наклонился к своей жертве.
   - Это мне только кажется или ты действительно слегка обеспокоен? - сказал
он.  -  Неужели  ты  боишься  предстать  пред  светлые  очи  Господа  нашего
Хапексамендиоса?
   Голос Чэнта дрогнул.
   - Да, - пробормотал он еле слышно.
   - Почему? - заинтересовался Дауд. - Из-за своих преступлений?
   - Да.
   - А в чем же они состоят? Расскажи-ка  мне.  Только  не  разменивайся  по
мелочам, излагай самое существенное.
   - У меня были контакты с эвретемеком.
   - Да что ты говоришь? -  сказал  Дауд.  -  А  как  же  это  тебе  удалось
вернуться в Изорддеррекс?
   - А я и не возвращался, - ответил Чэнт. - Я встречался  с  ним  здесь,  в
Пятом Доминионе.
   - Так вот оно что, - вкрадчиво произнес Дауд. - А я и не знал, что  здесь
попадаются эвретемеки. Каждый день узнаешь что-то новое.  Но,  радость  моя,
это не  такое  уж  большое  преступление.  Незримый  наверняка  простит  эту
маленькую шалость... - Он на секунду запнулся, обдумывая новую  возможность.
- Если, конечно, этот эвретемек не был мистифом...  -  Он  замолчал,  ожидая
ответа, но Чэнт не произнес ни слова. - Ну, голубок ты мой, - сказал Дауд, -
ведь он не был им, правда? - Еще одна пауза. - А, так он был им. Был. -  Его
голос звучал почти ликующе. - В Пятом Доминионе появился мистиф, и  что  же?
Ты влюбился в него? Рассказывай поскорее, пока еще есть  силы,  а  то  через
несколько минут твоя бессмертная душа будет дожидаться своей очереди у ворот
Хапексамендиоса.
   Чэнт вздрогнул.
   - Убийца, - сказал он.
   - Убийца что? - раздалось в ответ. А потом, поняв, что  имеется  в  виду,
Дауд глубоко и медленно вздохнул. - Убийца и есть тот мистиф? - спросил он.
   - Да.
   - О, Господи! - воскликнул он. - Мистиф! - Ликования уже не  слышалось  в
его голосе, теперь он был суровым и сухим. -  Ты  хоть  понимаешь,  что  они
могут сделать? Какие хитрости есть у них в  запасе?  Это  должно  было  быть
обычным убийством, которое не привлечет ничьего внимания,  а  ты?  Посмотри,
что ты натворил! - Его голос вновь стал  вкрадчивым.  -  Он  был  красив?  -
спросил он. - Нет, нет. Не говори мне. Не лишай меня радости первой встречи.
- Он повернулся к пустынникам. - Поднимите этого мудака.
   Они шагнули к нему и подняли его за  руки.  Шея  его  совсем  обмякла,  и
голова упала на грудь. Изо рта и ноздрей полился густой поток желчи.
   - Интересно, как часто у эвретемеков рождается мистиф? - размышлял  Дауд.
- Раз в десять лет? Раз в пятьдесят? Но уж точно редко.  И  вот  появляешься
ты, и ничтоже  сумняшеся  нанимаешь  это  маленькое  божество  как  простого
убийцу. Ты только представь себе! Как жаль,  что  он  пал  так  низко.  Надо
спросить у него, как он дошел до жизни такой... - Он  сделал  шаг  навстречу
Чэнту, и по его команде один из пустынников поднял голову Чэнта, ухватив его
за волосы. - Мне нужно знать, где находится мистиф, - сказал Дауд, -  и  как
его зовут.
   Всхлипы Чэнта с трудом пробивались сквозь душившую его желчь.
   - Пожалуйста... - сказал он, - ... я думал... я... думал...
   - Да, да. Все в порядке. Ты просто исполнял свой долг.  Незримый  простит
тебя, даю тебе гарантию. Но вернемся к мистифу, радость моя, я  хочу,  чтобы
ты рассказал мне о мистифе. Где мне его найти?  Просто  произнеси  несколько
слов, и тебе уже никогда не придется об этом  беспокоиться.  Ты  попадешь  в
объятия Незримого чистым, как новорожденный младенец.
   - Это точно?
   - Точно. Поверь мне. Только назови имя и место, где я могу его найти.
   - Имя... и... место.
   - Все правильно, радость моя. Но поторопись, а то будет слишком поздно!
   Чэнт вздохнул так глубоко, насколько позволили ему распадавшиеся  легкие.
- Его зовут Пай-о-па, - сказал он.
   Дауд отшатнулся от умирающего, словно ему дали пощечину. -  Пай-о-па?  Ты
уверен?
   - ... я уверен...
   - Пай-о-па жив? И Эстабрук нанял его?
   - Да.
   Дауд сбросил с себя личину  отца-исповедника  и  раздраженно  пробормотал
вопрос уже от собственного имени.
   - Что бы это значило? - сказал он.
   По  организму  Чэнта  прошли  новые  волны  распада,  и  он  издал  тихий
мучительный стон. Поняв, что времени  осталось  очень  мало,  Дауд  с  новой
энергией приступил к допросу.
   - Где мистиф? Поторопись! Поторопись же!
   Лицо Чэнта находилось в  последней  стадии  разложения.  Ошметки  мертвой
плоти отваливались  от  обнажающегося  черепа.  Когда  он  отвечал,  у  него
оставалось всего лишь пол рта. Но он все-таки ответил, чтобы  снять  с  себя
грех.
   - Благодарю тебя, - сказал Дауд, получив всю  необходимую  информацию.  -
Благодарю. Отпустите его, - сказал он, обращаясь уже к пустынникам.
   Они бесцеремонно уронили  Чэнта.  Когда  он  ударился  о  пол,  лицо  его
разлетелось на куски,  и  ошметки  плоти  забрызгали  ботинок  Дауда.  Он  с
отвращением осмотрел это неприглядное зрелище.
   - Уберите эту гадость, - сказал он.
   Через секунду пустынники были уже у ног  Дауда  и  послушно  чистили  его
туфли ручной работы.
   - Что бы это значило? - снова пробормотал Дауд.  Во  всех  этих  событиях
несомненно присутствует какая-то внутренняя связь. Чуть  больше,  чем  через
полгода Имаджика будет праздновать годовщину Примирения. Двести лет  пройдет
с тех пор, как Маэстро Сартори попытался осуществить  величайший  магический
акт, подобного которому никогда не происходило ни  в  одном  из  Доминионов.
Планы этой магической  церемонии  разрабатывались  здесь,  в  доме  двадцать
восемь по Гамут-стрит, и мистиф был одним из свидетелей этих приготовлений.
   Разумеется, честолюбивые планы тех горячих  дней  закончились  трагедией.
Заклинания, которые должны были уничтожить разделявшую  Имаджику  трещину  и
примирить Пятый Доминион с остальными четырьмя, обратились против тех, кто в
них участвовал. Многие великие маги, шаманы  и  теологи  погибли.  Несколько
оставшихся в живых решили, что эта катастрофа не должна больше  повториться,
и  объединились  с  целью  изгнать  из  Пятого  Доминиона   все   проявления
магического знания. Но как они ни старались стереть прошлое, следы все равно
оставались: следы  того,  о  чем  мечтали  и  на  что  надеялись,  фрагменты
посвященных Воссоединению стихотворений, написанных людьми, любое упоминание
о которых  старательно  уничтожалось.  А  пока  эти  следы  оставались,  дух
Примирения не мог умереть.
   Но одного духа было недостаточно. Необходим был Маэстро, маг, который был
бы достаточно высокомерен, чтобы поверить в то, что он сможет преуспеть там,
где потерпели  неудачу  Христос  и  другие  бесчисленные  волшебники,  имена
которых в большинстве своем затерялись в закоулках прошлого. И хотя  времена
были неподходящими, Дауд не отвергал с порога возможность  появления  такого
человека. В своей повседневной жизни ему все еще доводилось встречать людей,
которые пытались проникнуть взглядом за дешевый мишурный зан