альные  выглядели  так,   словно   их
использовали в качестве целей на учениях бронетанковых войск.
   - Кто-то побывал здесь до нас, - сказал Миляга.
   - Похоже на то, - ответил Пай. - Не беспокойся, наши поиски  не  зашли  в
тупик. Он обязательно оставил нам послание.
   Миляга  не  стал  отпускать   замечаний   по   поводу   того,   насколько
маловероятной представляется ему эта мысль, и пошел  вслед  за  мистифом  по
улице, пока тот не остановился у здания, которое, хотя и не было  превращено
в груду обгорелых кирпичей, было готово рухнуть в любую секунду. Огонь  выел
его глаза, и от  когда-то  роскошной  двери  осталось  несколько  наполовину
сгнивших досок. Освещено это унылое зрелище было не светом фонарей  (таковые
на улице отсутствовали), а россыпью звезд.
   - Тебе лучше оставаться здесь, - сказал Пай-о-па. - Скопик  мог  оставить
это место под охраной.
   - Какой, например?
   - Не один Незримый умеет расставлять стражников, - ответил Пай.  -  Прошу
тебя, Миляга... мне будет спокойнее, если я займусь этим в одиночку.
   Миляга пожал плечами.
   - Делай,  как  тебе  заблагорассудится,  -  сказал  он.  И  потом,  после
некоторой паузы:
   - Впрочем, ты всегда так и поступаешь.
   Он наблюдал, как Пай взошел по заваленным хламом  ступенькам,  выломал  в
двери несколько досок и скользнул внутрь. Вместо того, чтобы дожидаться  его
у порога, Миляга пошел по улице, желая еще раз взглянуть на Храм и размышляя
о том, что этот Доминион, как и Четвертый,  преподнес  немало  сюрпризов  не
только ему, но и Паю. Безопасное прибежище Ванаэфа чуть было не стало местом
их казни, в то время как угрожающие горы  стали  местом  их  воскрешения.  А
теперь Л'Имби, бывший когда-то  приютом  размышлений,  предстал  перед  ними
городом кричащей безвкусицы, соседствующей с руинами. Что же последует вслед
за этим?  Не  обнаружат  ли  они,  оказавшись  в  Изорддеррексе,  что  он  с
негодованием сбросил с себя репутацию  Вавилона  Имаджики  и  превратился  в
Новый Иерусалим?
   Он устремил взгляд  на  окутанный  сумерками  Храм,  и  мысли  его  вновь
обратились к  вопросу,  который  несколько  раз  занимал  его  во  время  их
путешествия  по  Третьему  Доминиону:  как  лучше  всего  подойти  к  задаче
составления карты Доминионов, чтобы, когда он наконец  возвратится  в  Пятый
Доминион, он смог бы  дать  своим  друзьям  хоть  какое-то  представление  о
местной географии? Они путешествовали по самым разным дорогам  -  начиная  с
Паташокского шоссе и кончая залитыми грязью грунтовыми маршрутами,  ведущими
от Хаппи к Май-Ке; они прошли зеленеющие долины и побывали на таких высотах,
где не рос даже самый морозоустойчивый мох; они познали роскошь  автомобилей
и надежность доки; они потели, замерзали и переходили границу между  явью  и
сном,  словно  поэты,  направляющиеся  в  страну  фантазии,   сомневаясь   в
надежности своих чувств и в самих себе. Все это необходимо было  отобразить:
дороги, города, хребты и долины, - все это  надо  было  представить  в  двух
измерениях, чтобы размышлять потом над этим на досуге. Со временем я займусь
этим, - сказал он себе, вновь откладывая на будущее решение этой проблемы, -
со временем.
   Он оглянулся на дом Скопика.  Никаких  следов  возвращения  Пая  не  было
видно, и он начал подумывать, уж не случилось  ли  с  мистифом  какой-нибудь
беды внутри. Он вернулся к крыльцу, поднялся по ступенькам и, чувствуя  себя
слегка виноватым, скользнул в дыру между досками. Свет  звезд,  однако,  был
лишен возможности с такой же легкостью проникнуть за ним, и  он  оказался  в
такой абсолютной темноте, что его пробрала дрожь, и  на  память  ему  пришел
безмерный мрак ледяного собора. В тот раз мистиф был позади него; теперь  он
оказался впереди. Он помедлил несколько секунд у двери, пока  его  глаза  не
помогли ему сориентироваться в интерьере.  Это  был  тесный  дом  с  тесными
комнатками, и где-то в глубине его  звучал  голос,  едва  ли  не  шепот,  по
направлению к которому  он  и  двинулся,  спотыкаясь  во  мраке.  Уже  через
несколько шагов он понял, что этот голос, хриплый и испуганный,  принадлежит
не Паю. Может быть, Скопику, который до сих пор прячется в руинах?
   Мерцание света, не ярче самой тусклой звезды, привело его  к  приоткрытой
двери, за которой он увидел говорящего. Пай стоял в  центре  погруженной  во
мрак комнаты, спиной к Миляге. Повыше плеча мистифа Миляга  увидел  источник
умирающего света: висящий в воздухе силуэт, похожий на  паутину,  сплетенную
пауком, которого потянуло к занятиям портретной живописью, и вздымавшуюся от
малейшего дуновения  ветра.  Однако  движения  его  не  были  произвольными.
Бесплотное лицо открывало рот и изрекало свою мудрость.
   - ... Нище так не испытывается, как в  подобных  катаклизмах.  Мы  должны
признать  это,  мой  друг...  признать  это  и  молиться...  нет,  лучше  не
молиться... я теперь сомневаюсь во всех богах, а особенно в местном. Если по
детям хотя бы частично можно судить об Отце, то вряд ли  Его  можно  назвать
справедливым и добрым.
   - По детям? - переспросил Миляга.
   Дыхание, вместе с которым вылетело это  слово,  казалось,  затрепетало  в
натянутых нитях. Лицо вытянулось, рот исказился.
   Мистиф оглянулся и помотал головой, призывая незваного  гостя  к  тишине.
Скопик (а это послание, безусловно, принадлежало ему) снова заговорил.
   - ... Поверь мне, мы знаем только сотую часть хитростей  уловок,  которые
скрываются за этим. Задолго до начала  Примирения  уже  начали  свою  работу
силы, направленные против него, - это мое глубочайшее  убеждение.  И  вполне
логично предположить, что эти силы до сих пор существуют.  Они  вершат  свое
дело в этом Доминионе и в том Доминионе, из которого ты прибыл. Их стратегия
измеряется не десятилетиями,  а  столетиями  -  точно  так  же  должны  были
действовать и мы. И они глубоко внедрили своих агентов. Не  доверяй  никому,
Пай-о-па. Даже самому себе. Их заговор был составлен еще тогда, когда нас  с
тобой не было на свете. Вполне может получиться так, что любой из нас служит
им тем или иным образом, даже и не подозревая об этом. Они  придут  за  мной
очень скоро, возможно, с пустынниками. Если я умру, ты будешь об этом знать.
Если мне удастся убедить их в том, что я всего лишь безвредный чокнутый, они
заберут меня в Колыбель и засадят в приют для умалишенных. Отыщи  меня  там,
Пай-о-па. А если ты занят какими-нибудь более неотложными делами, то  забудь
меня; я не упрекну тебя за это. Но, друг мой, отправишься ли ты за мной  или
нет, в любом случае знай, что, когда я думаю о тебе, я по-прежнему улыбаюсь,
а это редчайшее из удовольствий в наши дни.
   Еще до окончания речи паутина постепенно стала терять  силу,  позволявшую
ей удерживать сходство, черты размягчились, силуэт  начал  сворачиваться,  и
когда последнее слово послания прозвучало, он превратился в  обычный  мусор,
которому оставалось только опуститься на пол. Мистиф присел  на  корточки  и
прикоснулся пальцами к безжизненным нитям.
   - Скопик... - пробормотал он.
   - О какой Колыбели он говорил?
   - Колыбель Жерцемита. Так называется море  в  двух  или  трех  днях  пути
отсюда.
   - Ты был там?
   - Нет. Это место ссылки. В Колыбели был остров, который использовался как
тюрьма. В основном там содержались преступники, которые совершили чудовищные
зверства, но были слишком опасны, для того чтобы их казнить.
   - Не понимаю.
   - Я тебе расскажу как-нибудь потом. Сейчас нам важно то, что, похоже, его
переделали в сумасшедший дом. - Пай поднялся на ноги. - Бедняга  Скопик.  Он
всегда испытывал ужас перед безумием...
   - Мне это чувство знакомо, - заметил Миляга.
   - ... а теперь они засадили его в сумасшедший дом.
   - Стало быть, нам надо вызволить его оттуда, - сказал Миляга просто.
   Он не мог разглядеть выражения лица Пая, но он увидел, как мистиф  уткнул
лицо в ладони, и услышал приглушенное рыдание.
   - Эй... - мягко сказал Миляга, заключая Пая в свои объятия. -  Мы  отыщем
его. Я знаю, что я не должен был приходить сюда и шпионить за  тобой,  но  я
просто подумал: вдруг с тобой что-нибудь случилось.
   - Во всяком случае, ты хоть сам услышал его. Теперь ты знаешь, что это не
ложь.
   - С чего бы это мне думать, что это ложь?
   - Потому что ты не доверяешь мне, - сказал Пай.
   - Я думал, мы договорились, - сказал Миляга, - что мы  вместе,  -  и  это
наша лучшая надежда на то, что мы останемся живыми и в  здравом  уме.  Разве
это не так?
   - Да.
   - Ну так давай не будем об этом забывать.
   - Это может оказаться не так-то просто. Если подозрения Скопика верны, то
любой из нас может работать на врага и не знать об этом.
   - Под врагом ты имеешь в виду Автарха?
   - Безусловно, он один из наших врагов. Но я полагаю, что он - всего  лишь
внешнее проявление более могущественных разрушительных сил. Имаджика больна,
Миляга, от края и до края. Теперешний вид Л'Имби приводит меня в отчаяние.
   - Знаешь, тебе надо было бы заставить меня поговорить с Тиком Ро. Он  мог
бы дать нам несколько подсказок.
   - Я не имею права принуждать тебя к чему-нибудь. Кроме того, я не уверен,
что он оказался бы мудрее Скопика.
   - Может быть, когда мы сможем  поговорить  с  ним,  он  будет  знать  еще
больше.
   - Будем на это надеяться.
   - И тогда я не стану ерепениться и убегать прочь, как последний идиот.
   - Если мы попадем на остров, тебе некуда будет убегать.
   - Это точно. Стало  быть,  теперь  нам  нужно  какое-нибудь  транспортное
средство.
   - Что-нибудь не бросающееся в глаза.
   - Что-нибудь быстрое.
   - Что-нибудь, что легко уворовать.
   - А ты знаешь, как добраться до Колыбели? - спросил Миляга.
   - Нет, но, может быть, мне удастся порасспросить об этом, пока ты угонишь
машину.
   - Неплохой план. Да, кстати, Пай! Купи выпивки  и  сигарет,  пока  будешь
этим заниматься, хорошо?
   - Так ты еще и декадента собрался из меня сделать?
   - Виноват. А я-то думал, это ты сбиваешь меня с пути истинного.

3

   Они покинули Л'Имби задолго до восхода солнца в  машине,  которую  Миляга
выбрал из-за ее цвета (он был серым) и абсолютной неприметности.  В  течение
двух дней они  ехали  на  ней  без  всяких  эксцессов  по  дорогам,  которые
становились все  более  пустынными  по  мере  того,  как  они  удалялись  от
Храмового Города и его широко раскинувшихся предместий. За пределами  города
тоже наблюдалось кое-какое  военное  присутствие,  но  войска  не  проявляли
никакой активности, и никто не предпринял попытки остановить их. Только  раз
на отдаленном поле  они  заметили  военный  контингент,  занятый  установкой
тяжелой артиллерии, нацеленной на Л'Имби. Секрет из своей  работы  никто  не
делал, так что горожане могли видеть, от чьей снисходительности  зависит  их
жизнь.
   Но уже к середине третьего  дня  дорога,  по  которой  они  ехали,  почти
полностью опустела, и равнины,  на  которых  располагался  Л'Имби,  уступили
место волнообразным холмам. Вместе с  пейзажем  изменилась  и  погода.  Небо
стало облачным, и в отсутствие ветра, который мог бы  их  разогнать,  облака
становились все гуще и гуще. Пейзаж, который мог бы быть оживлен игрой света
и  тени,  стал  унылым  и  бесприютным.  Местность  становилась  все   менее
обитаемой.   Изредка   им   попадалась   по   дороге   ферма,   давным-давно
превратившаяся в руины. Еще реже им  случалось  видеть  живую  душу,  обычно
неопрятно одетую и всегда одинокую, словно места эти были  отданы  на  откуп
отверженным и потерянным.
   Потом  они  увидели  Колыбель.  Она  появилась  внезапно,  когда   дорога
поднялась на холм, с которого открылся вид на серый берег и серебряное море.
Только увидев это зрелище, Миляга  наконец  понял,  насколько  угнетали  его
холмы. Теперь он почувствовал, как настроение его быстро поднимается.
   Были у пейзажа и свои странности, самая  заметная  из  которых  -  тысячи
молчаливых птиц, сидящих на  каменистом  пляже,  словно  зрители,  ожидающие
спектакля, который должен был состояться на сцене моря. Ни одной из  них  не
было видно ни в воздухе, ни на воде. Только когда Пай и Миляга  подъехали  к
краю этой огромной стаи и выбрались из машины, им стала понятна  причина  их
пассивности. Не только сами птицы и небо  над  ними  хранили  неподвижность,
неподвижным было и само  море.  Миляга  миновал  вавилонское  столпотворение
птиц, среди которых преобладали близкие родственники чаек, но встречались  и
гуси, и  болотные  птицы,  а  иногда  и  воробьи,  подошел  к  краю  моря  и
прикоснулся к нему - сначала ногой, а потом и рукой. Оно не было замерзшим -
свойства льда ему были известны по горькому опыту, - оно просто  затвердело.
Последняя волна до сих пор была видна вся до последнего завитка, застигнутая
в тот момент, когда она Разбилась о берег.
   -  Во  всяком  случае,  нам  не  придется  плыть,  -  сказал  мистиф.  Он
внимательно оглядывал горизонт в поисках места, где был заключен Скопик.
   Другой  берег  был  скрыт  за  горизонтом,  но  остров  виднелся   вдали:
остроконечная серая скала поднималась из моря в  нескольких  милях  от  того
места, где они находились. Приют для умалишенных,  как  назвал  его  Скопик,
представлял собой несколько домиков, сгрудившихся на ее вершине.
   - Пойдем сейчас или подождем темноты? - спросил Миляга.
   - Мы никогда не найдем остров в  темноте,  -  сказал  Пай.  -  Надо  идти
сейчас.
   Они вернулись к машине и проехали сквозь стаю птиц, которые были не более
склонны освободить дорогу колесам, чем ногам. Несколько поднялись на секунду
в воздух;  большинство  стояли  до  конца  и  приняли  гибель  из-за  своего
стоицизма.
   Море оказалось самой удобной дорогой, по  которой  им  приходилось  ехать
после Паташокского шоссе. Судя по всему, в тот момент, когда оно затвердело,
оно было  спокойным,  как  мельничная  запруда.  Они  проехали  мимо  трупов
нескольких птиц, застигнутых этим процессом. На их костях до  сих  пор  были
мясо и перья, что  наводило  на  мысль  о  том,  что  затвердение  произошло
сравнительно недавно.
   - Мне случалось слышать о ходьбе по воде, - сказал Миляга по дороге. - Но
вот езда по воде - это чудо будет поудивительнее.
   - У тебя есть какие-нибудь мысли по поводу того,  что  мы  будем  делать,
когда попадем на остров? - спросил Пай.
   - Мы спросим, где можно найти Скопика, а когда мы отыщем его, возьмем его
с собой и уедем. Если они попытаются помешать нам увидеть его, нам  придется
прибегнуть к силе. Все очень просто.
   - У них может оказаться вооруженная охрана.
   - Видишь эти руки? - сказал Миляга, отрывая их от руля и  протягивая  Паю
под нос. - Эти руки смертельны. - Он засмеялся над выражением лица  мистифа.
Не беспокойся, я не собираюсь убивать всех подряд. - Он снова  ухватился  за
руль. - Но мне нравится обладать силой. Действительно нравится. Мысль о том,
что я могу ее использовать, в некотором роде возбуждает меня.  Эй,  посмотри
туда. Солнца выходят из-за туч.
   Несколько лучей пробились сквозь облака и осветили остров, который теперь
был  не  дальше  полумили  от  них.  Приближение   посетителей   не   прошло
незамеченным.  На  верхушке  утеса  и  вдоль  бруствера   тюрьмы   появились
охранники. Можно было заметить фигурки, сбегающие вниз по лестнице,  которая
вела к лодкам, пришвартованным у основания  утеса.  С  побережья  у  них  за
спиной раздался птичий гомон.
   - Наконец-то они проснулись, - сказал Миляга.
   Пай оглянулся  назад.  Солнечные  лучи  освещали  берег  и  крылья  птиц,
поднявшихся в воздух в едином порыве.
   - О, Господи Иисусе... - произнес Пай.
   - В чем дело?
   - Море...
   Паю не пришлось пускаться в объяснение, так как  тот  же  самый  процесс,
который охватил поверхность Колыбели позади них, приближался к ним навстречу
от  острова.  Медленная  ударная  волна,  изменяющая  природу  вещества,  по
которому она  проходила.  Миляга  увеличил  скорость,  сокращая  расстояние,
отделяющее их от  твердой  земли,  но  вокруг  острова  море  уже  полностью
разжижалось, и процесс трансформации быстро продвигался вперед.
   - Останови машину! - завопил Пай. -  Если  мы  не  выберемся  сейчас,  то
утонем вместе с ней.
   Миляга ударил по тормозам, и они выскочили из машины. Море под ними  было
еще достаточно твердым, чтобы по нему можно было бежать, но они чувствовали,
как оно содрогается у них под ногами, обещая скоро раствориться.
   - Ты умеешь плавать? - закричал Миляга Паю.
   - Надо будет - сумею, - ответил мистиф. - Только  я  думаю,  что  в  этой
жидкости купаться не очень-то приятно, Миляга.
   - Боюсь, что у нас нет выбора.
   По крайней мере, у них появилась надежда на спасение. От  берега  острова
отчаливали лодки. Плеск весел и ритмичные крики  гребцов  доносились  сквозь
гул серебряной воды. Мистиф, однако, черпал надежду не из  этого  источника.
Взор его отыскал узкую тропинку лишь  слегка  разжиженного  льда,  пролегшую
между местом, где они находились, и островом. Схватив  Милягу  за  руку,  он
указал ему путь.
   - Вижу! - крикнул в ответ Миляга, и они ринулись по этой  зигзагообразной
тропинке, краем глаза следя за  местоположением  двух  лодок.  Хотя  море  и
подъедало их тропинку с обеих сторон, спасение все же представлялось  весьма
вероятным до того момента, как звук перевернувшейся и  утонувшей  машины  не
отвлек Милягу от его рывка. Он обернулся и столкнулся с  Паем.  Мистиф  упал
лицом вниз. Миляга поднял его на ноги,  но  тот  был  так  оглушен,  что  на
мгновение забыл об угрожающей им опасности.
   С лодок донеслись тревожные крики. Неистовствующее море  преследовало  их
по пятам. Их отделяло от него всего лишь несколько ярдов. Миляга взвалил Пая
на плечи и снова рванулся вперед.  Но  драгоценные  секунды  были  потеряны.
Идущая первой лодка была от них на  расстоянии  двадцати  ярдов,  но  прилив
подобрался к ним уже в два раза ближе сзади и еще в два раза ближе сбоку, со
стороны лодок. Если он будет стоять на месте, почва уйдет у него из-под  ног
раньше, чем приблизится лодка.  Если  же  он  попробует  бежать  с  обмякшим
мистифом на плечах, он будет удаляться от спасателей.
   Но ему так и не пришлось  сделать  выбор.  Под  общим  весом  человека  и
мистифа почва треснула, и серебряные воды Жерцемита хлынули ему под ноги. Он
услышал предостерегающий крик существа из первой лодки -  это  был  покрытый
шрамами Этак с огромной головой, - а  потом  ощутил,  как  его  правая  нога
провалилась на шесть дюймов вниз сквозь хрупкую льдину. Теперь настал  черед
Пая пытаться вытянуть его, но дело было проиграно: ни у того, ни  у  другого
не было точки опоры.
   В отчаянии Миляга опустил взгляд на  волны,  по  которым  ему  предстояло
отправиться вплавь. Те существа, которых он увидел под собой, не были в море
они и были морем: у волн были спины и шеи, а  сверкание  морской  пены  было
блеском их бесчисленных крошечных глаз. Лодка неслась им  на  помощь,  и  на
мгновение  ему  показалось,  что  они  смогут  перепрыгнуть  через  бушующую
пропасть.
   - Давай! - крикнул он мистифу и со всей силы толкнул его вперед.
   Хотя мистиф до сих пор не отошел после падения, в его ногах еще  осталось
достаточно силы, чтоб превратить падение в прыжок. Пальцы его  уцепились  за
край лодки, но сила его прыжка сбросила Милягу с его ненадежной  опоры.  Ему
еще хватило времени увидеть, как мистифа вытягивают на борт  раскачивающейся
лодки, и подумать, что он успеет ухватиться за протянутые ему руки. Но  море
не собиралось мириться  с  утратой  обоих  лакомых  кусочков.  Погружаясь  в
серебряную пену, которая смыкалась  вокруг  него,  как  живое  существо,  он
вскинул над головой руки в надежде на то, что Этак успеет схватиться за них.
Все напрасно. Сознание оставило его, и он пошел ко дну.

Глава 26

1

   Миляга очнулся от звука молитвы. Он понял, что это именно молитва, еще до
того, как слух был подкреплен зрением. Голоса взлетали и  падали  в  той  же
немел