раивали между рельсами  и  гравием,  по  которому
пролегал путь. Строительство вызвало у Миляги новый приступ раздражения.
   - Мы  застряли  здесь  навсегда,  -  сказал  он  Паю,  который  сидел  на
корточках,  выцарапывая  на  платформе  острым  камнем  какие-то  знаки.   -
Хэирстоун просто решила отомстить парочке хупрео.
   Он сотни раз слышал, как в их присутствии шептали это  слово.  Оно  могло
означать  все,  что  угодно  -  от  экзотически  выглядящего  незнакомца  до
омерзительного прокаженного, в зависимости от лица говорящего. Жители Май-Ке
умели делать выражение своих лиц чрезвычайно красноречивым, так  что,  когда
они использовали это слово в присутствии Миляги, едва ли оставалось сомнение
по поводу того, к какому именно краю шкалы симпатий они склонялись.
   - Приедет, - сказал Пай. - В конце концов мы ведь не одни ждем.
   За последние несколько  минут  на  платформе  появились  еще  две  группы
путешественников: семья местных жителей  (три  поколения  было  в  наличии),
которая притащила с собой на станцию все свое имущество;  и  три  женщины  в
широких  платьях,  с  обритыми  головами,  покрытыми  слоем   белой   грязи:
служительницы Гоетик Кикаранки, ордена, который был  столь  же  презираем  в
Май-Ке, как  какой-нибудь  раскормленный  хупрео.  Миляга  немного  утешился
появлением попутчиков, но путь до сих пор был пуст, а могильщики, которые уж
наверняка первыми должны были  почувствовать  дрожание  рельсов,  занимались
строительством своих нор в прежней безмятежности. Ему очень  быстро  надоело
за ними наблюдать, и он переключил свое внимание на каракули Пая.
   - Что ты делаешь?
   - Я пытаюсь определить, как долго мы были здесь.
   - Два дня в Май-Ке, полтора дня на дороге из Аттабоя...
   - Нет-нет, - сказал мистиф.  -  Я  пытаюсь  определить,  сколько  времени
прошло в земных днях, начиная с нашего прибытия в Доминионы.
   - Мы уже пытались заниматься этим в горах, и у нас ничего не получилось.
   - Это потому, что у нас тогда мозги замерзли.
   - Ну, и что у тебя выходит?
   - Дай мне еще немного времени.
   - Время у нас есть,  -  сказал  Миляга,  вновь  обращая  свой  взгляд  на
копошение могильщиков. - У этих пидерасов родятся внуки к тому времени,  как
появится этот трахнутый поезд.
   Мистиф продолжил  свои  расчеты,  а  Миляга  отправился  в  относительный
комфорт зала ожидания, который, судя по овечьему дерьму на полу, в недалеком
прошлом использовался для содержания целых стад. Зарзи последовали  за  ним,
жужжа вокруг его лба. Он вынул из кармана плохо  сидевшего  на  нем  пиджака
(купленного на деньги,  которые  они  с  Паем  выиграли  в  казино  Аттабоя)
потрепанный экземпляр ?Фэнни Хилл? - единственной книги  на  английском,  не
считая ?Пути паломника?, которая попалась ему на глаза в  этих  краях,  -  и
использовал ее для того, чтобы отгонять насекомых,  но  затем  отказался  от
этих попыток. Все равно рано или поздно им прискучит это занятие, или же  он
приобретет иммунитет к их укусам. А что именно случится раньше  -  до  этого
ему не было дела.
   Он прислонился к изрисованной стене и зевнул. Как ему было  скучно!  Если
бы, когда они впервые прибыли в Ванаэф, Пай предположил, что через несколько
недель чудеса Примиренных Доминионов наскучат ему, он бы просто расхохотался
над этой мыслью. Зелено-золотое небо над головой и  сверкающие  вдали  шпили
Паташоки обещали неисчерпаемое  разнообразие  приключений.  Но  уже  к  тому
времени, когда они достигли Беатрикса (теплые воспоминания о котором  не  до
конца были стерты в его памяти картинами его разрушения),  он  путешествовал
как обычный турист в иноземных краях, готовый к  неожиданным  открытиям,  но
убежденный в том, что природа мыслящих  любопытных  двуногих  одинакова  под
любыми небесами. Конечно, за последние несколько дней они много повидали, но
ему не встретилось ничего  такого,  чего  он  не  мог  бы  вообразить  себе,
оставшись дома и прилично напившись.
   Конечно, их глазам открывались великолепные зрелища.  Но  были  и  долгие
часы неудобств, скуки и пошлости. Так,  например,  по  дороге  в  Май-Ке  их
уговаривали задержаться в какой-то  безымянной  деревушке,  для  того  чтобы
посмотреть на местное празднество - ежегодное утопление осла.  Происхождение
этого ритуала, как им было сообщено, окутано глубочайшей тайной и скрывается
в далекой древности. Они отказались (Миляга не преминул  заметить,  что  это
знаменует низшую точку упадка в их  путешествии)  и  отправились  в  путь  в
задней части автофургона, водитель которого проинформировал их  о  том,  что
этот экипаж служил шести поколениям его семьи для перевозки навоза. Потом он
пустился в долгие объяснения по поводу жизненного цикла  древнего  врага  их
семьи - зверя под названием пенсану,  который  одним  лишь  катышком  своего
дерьма мог испортить целый фургон навоза и сделать его несъедобным.  Они  не
стали выспрашивать у него,  кто  именно  обедает  в  этом  регионе  подобным
образом, но еще много дней тщательно изучали содержимое своих тарелок.
   Сидя в зале  ожидания  и  катая  ногой  шарики  овечьего  дерьма,  Миляга
мысленно обратился к одной  из  высших  точек  их  путешествия  по  Третьему
Доминиону. Это был их визит в город Эффатои, который Миляга тут же  окрестил
Аттабоем (Attaboy (амер.) - молодец! - прим. перев.). Он  был  не  таким  уж
большим - размером примерно с Амстердам, и не уступал ему очарованием, -  но
это был рай для азартных игроков, и он притягивал  души,  поклонявшиеся  его
величеству Случаю, со всех концов  Доминиона.  Если  вам  закрыли  кредит  в
казино или на  арене  для  петушиных  боев,  то  вы  всегда  могли  отыскать
какого-нибудь отчаявшегося беднягу, который готов был  поспорить  с  вами  о
том, какого цвета окажется у вас моча. Работая  на  пару  с  эффективностью,
которую, без сомнения, можно было объяснить только телепатическим контактом,
Миляга и мистиф заработали себе небольшое состояние - как минимум  в  восьми
валютах, - вполне достаточное, чтобы обеспечить им одежду, еду и  билеты  на
поезд до самого Изорддеррекса. Но  не  из-за  выгоды  Миляга  чуть  было  не
поддался искушению поселиться в этом городе, а из-за местного  деликатеса  -
пирожного из тонкого теста с начинкой из размоченных в  меду  семян  гибрида
между персиком и гранатом, которое он ел перед игрой, чтобы  набраться  сил,
потом  во  время  игры,  чтобы  успокоить  нервы,  и   после   игры,   чтобы
отпраздновать их победу. И лишь когда Пай убедил  его,  что  такие  пирожные
продаются повсюду (и даже если и нет, у них теперь достаточно средств, чтобы
нанять личного кондитера), Миляга согласился покинуть этот город. Впереди их
ожидал Л'Имби.
   - Мы должны ехать, - сказал мистиф. - Скопик будет ждать нас...
   - Ты это говоришь так, словно он знает, что мы приедем.
   - Я всегда желанный гость, - сказал Пай.
   - Когда ты в последний раз был в Л'Имби?
   - По крайней мере... около двухсот тридцати лет назад.
   - Он, наверное, уже давно умер.
   - Только не Скопик, - сказал Пай. - Это очень важно чтобы ты  увиделся  с
ним, Миляга. Особенно сейчас, когда перемены носятся в воздухе.
   - Раз ты хочешь, мы так и сделаем, - ответил Миляга. - Сколько нам  ехать
до Л'Имби?
   - День, если сядем на поезд.
   Именно тогда Миляга впервые услышал о железной дороге, которая  соединяла
города Яхмандхас и Л'Имби: город печей и город храмов.
   - Тебе  понравится  Л'Имби,  -  сказал  Пай.  -  Это  место  создано  для
размышлений.
   Отдохнув и пополнив денежные запасы, они выехали из Аттабоя на  следующее
утро. Сначала они путешествовали в течение  дня  вдоль  реки  Фефер,  потом,
через Хаппи и Оммотаджив, они попали в провинцию под названием Чед  Ло  Чед,
потом в Город Цветов (в котором никаких цветов не  оказалось)  и  наконец  в
Май-Ке, зажатый в тиски между нищетой и пуританизмом.
   С платформы до Миляги донесся голос Пая:
   - Хорошо.
   Он с трудом оторвался от прохладной стены  и  снова  шагнул  в  удушливую
жару.
   - Поезд? - спросил он.
   - Нет. Расчеты. Я закончил их. - Мистиф созерцал нацарапанные  перед  ним
пометки. - Конечно, все это приблизительно, но  я  полагаю,  что  ошибка  не
может быть больше одного или двух дней. Максимум, трех.
   - Ну так какое сейчас число?
   - Попробуй угадать.
   - Март... десятое.
   - Мимо, - сказал Пай. - По этим расчетам сейчас семнадцатое мая.
   - Невозможно.
   - Но это так.
   - Весна уже почти кончилась.
   - Ты хочешь, чтобы мы снова оказались там? - спросил Пай.
   Миляга задумался над этим вопросом и наконец ответил:
   - Да не то чтобы очень.  Просто  мне  хочется,  чтобы  поезда  ходили  по
расписанию.
   Он подошел к краю платформы и устремил взгляд на уходящий вдаль путь.
   - Никаких признаков, - сказал Пай. - Мы бы быстрее добрались на доки.
   - Ты опять...
   - Что опять?
   - Опять произносишь то, что уже готово сорваться у меня с языка. Ты  что,
читаешь мои мысли?
   - Нет, - сказал Пай, стирая ногой свои записи.
   - Так как же тогда мы смогли выиграть такую кучу денег в Атгабое?
   - Просто ты все схватываешь на лету, - ответил Пай.
   - Только не говори мне, что все произошло само собой, - сказал Миляга.
   - Я за всю свою жизнь не выиграл ни гроша, и тут вдруг, когда со мной был
ты, я не упустил ни единого выигрыша. Это не может быть  совпадением.  Скажи
мне правду.
   - Это и есть правда. Ты все схватываешь на  лету.  Тебя  не  надо  учить.
Может быть, только напоминать иногда... - Пай слегка улыбнулся.
   - Да, и еще одно...  -  сказал  Миляга,  попытавшись  поймать  одного  из
особенно назойливых зарзи. К его немалому удивлению,  ему  это  удалось.  Он
раздавил его тельце, и оттуда  показалась  синяя  кашица  внутренностей,  но
насекомое продолжало жить. В отвращении он резким движением стряхнул его  на
платформу себе под ноги. Зрелище останков его не привлекло. Он  вырвал  клок
чахлой травы, пробивавшейся между плитами, которыми была выложена платформа,
и принялся отчищать ладонь.
   - О чем мы говорили? - спросил он. Пай не ответил. - Ах да... о том,  что
я забыл. - Он внимательно изучил чистую руку. - Пневма, -  сказал  он.  -  С
чего бы мне это было забывать о том, что я обладаю такой силой, как пневма?
   - Либо потому, что она больше тебе была не нужна...
   - Что маловероятно.
   - ... Либо ты забыл потому, что хотел забыть.
   Слова мистифа были произнесены каким-то странным тоном, оцарапавшим  слух
Миляги, но несмотря на это он продолжил расспросы.
   - С чего бы это мне хотеть забыть? - сказал он.
   Пай оглядел уходящий вдаль путь. На  горизонте  висело  облако  пыли,  но
сквозь него кое-где проглядывало чистое небо.
   - Ну? - сказал Миляга.
   - Может быть, потому, что воспоминание  причиняло  тебе  слишком  сильную
боль, - сказал Пай, не глядя на него.
   Эти  слова  показались  Миляге  на  слух  еще  более   неприятными,   чем
предшествовавший им ответ. Он уловил  их  смысл  но  лишь  с  очень  большим
трудом.
   - Прекрати это, - сказал он.
   - Что прекратить?
   - Говорить со мной таким тоном. Меня просто наизнанку выворачивает.
   - А что я такого сказал? - спросил Пай. - Ничего я не сказал. - Голос его
по-прежнему звучал искаженно, но уже не так сильно.
   - Ну так расскажи мне о пневме, - сказал Миляга. - Я хочу знать, откуда у
меня появилась такая сила.
   Пай начал отвечать, но на этот раз слова звучали так исковеркано, а  звук
показался Миляге таким отвратительным, что  ему  словно  ударили  кулаком  в
живот, приведя в смятение пребывавшую там порцию тушеного мяса.
   - Господи! - воскликнул он, схватившись за живот в тщетной попытке  унять
неприятные ощущения. - Что за шутки ты со мной шутишь?
   - Это не я, - запротестовал Пай. - Дело в тебе самом. Просто ты не хочешь
слышать то, что я говорю.
   - Нет, я хочу, - утирая выступившие вокруг рта капли холодного пота. -  Я
хочу услышать ответы. Прямые и откровенные ответы!
   Нахмурившись, Пай снова заговорил, но при первых  же  звуках  его  голоса
волны тошноты с новой силой поднялись внутри Миляги. В животе  у  него  была
такая боль, что он согнулся пополам, но разрази его гром, если он не услышит
от мистифа все, что ему нужно. Это уже  превратилось  в  дело  принципа.  Он
попытался смотреть на губы мистифа из-под прикрытых век, но через  несколько
слов мистиф замолчал.
   - Скажи мне! - потребовал Миляга, решившись  заставить  Пая  повиноваться
ему, даже если он и не сумеет уловить смысл его слов. - Что я такого сделал?
Почему мне было так необходимо забыть это? Скажи мне!
   С крайней неохотой на лице мистиф снова открыл рот, но его слова были так
безнадежно исковерканы, что Миляга едва ли мог уловить хотя  бы  крупицу  их
смысла. Что-то насчет силы. Что-то насчет смерти.
   Выдержав испытание, он отмахнулся от источника этих омерзительных  звуков
и  огляделся  вокруг  в  поисках  зрелища,  которое  смогло  бы  благотворно
подействовать на его  внутренности.  Но  вокруг  него  был  сплетен  заговор
маленьких  гнусностей:  крыса  строила  свое  жалкое  логово  под   рельсом,
железнодорожный путь уводил его взгляд в облако пыли, мертвый  зарзи  у  его
ног, с раздавленным яйцеводом, забрызгал каменную плиту своими неродившимися
детьми. Эта последняя картина, при всей своей мерзостности,  навела  его  на
мысли о еде. Фирменное блюдо в гавани Изорддеррекса: рыба внутри рыбы внутри
рыбы, и самая маленькая из них полна икры. Это доконало его. Он дотащился до
края платформы, и его вырвало на рельсы. В желудке у него  было  не  так  уж
много пищи, но волны рвоты накатывали одна за другой, пока  внутри  него  не
поселилась адская боль, и слезы не побежали  у  него  из  глаз.  Наконец  он
отошел от края платформы. Его била дрожь. Запах рвоты до сих пор стоял в его
ноздрях, но спазмы потихоньку ослабевали. Краем глаза  он  увидел,  как  Пай
подходит к нему.
   - Не приближайся! - крикнул он. - Я не желаю, чтобы ты прикасался ко мне.
   Он повернулся спиной к своей блевотине и к тому, кто стал ее причиной,  и
отправился в относительную прохладу зала ожидания. Там  он  сел  на  жесткую
деревянную скамейку, прислонился головой к стене и закрыл глаза. Когда  боль
уменьшилась и в конце концов исчезла,  мысли  его  обратились  к  той  цели,
которая скрывалась за этим нападением Пая. За прошедшие месяцы он  несколько
раз расспрашивал мистифа о проблеме  силы:  откуда  она  берется  и  как,  в
частности, случилось, что она появилась у  него,  Миляги.  Ответы  Пая  были
крайне туманными, да Миляга и не чувствовал особого желания докапываться  до
сути.  Возможно,  подсознательно  он  даже  не  хотел  этого.   Классическая
ситуация: такие дары не обходятся без последствий, и он слишком  наслаждался
своей ролью обладателя силы, чтобы рисковать  лишиться  ее  из-за  спесивого
желания все знать. Он ничуть не возражал, получая в ответ  на  свои  вопросы
лишь  туманные  намеки  и  двусмысленности,  и,  возможно,  так  бы  оно   и
продолжалось дальше, если бы его не довели зарзи и задержка поезда на Л'Имби
и если бы скука не сделала его более настойчивым. Но это была  только  часть
правды. Конечно, он расспрашивал мистифа достаточно  настойчиво,  но  нельзя
сказать, чтобы он провоцировал его. Масштабы  нападения  не  соответствовали
ничтожности повода, которым оно было вызвано. Он задал невинный вопрос, а за
это его вывернули наизнанку. И это после всех признаний в любви в горах.
   - Миляга...
   - Пошел на хер.
   - Поезд, Миляга...
   - Что еще?
   - Поезд подъезжает.
   Он открыл глаза. Мистиф с грустным видом стоял в дверях.
   - Мне очень жаль, что это должно было произойти.
   - Это не  должно  было  происходить,  -  сказал  Миляга.  -  Ты  все  это
подстроил.
   - Честное слово, нет.
   - Что же произошло тогда со мной? Съел что-нибудь?
   - Нет. Но существуют такие вопросы...
   - Меня рвало!
   - ... ответы на которые тебе не хочется слышать.
   - За кого ты меня принимаешь? - спросил Миляга с холодным презрением. - Я
задаю тебе вопрос, а ты забиваешь мне голову таким количеством дерьма, что я
начинаю блевать. И выясняется, что я виноват в этом, так как задал  какой-то
не тот вопрос? Что это за трахнутая логика такая?
   Пай вздернул руки в комическом жесте капитуляции.
   - Я не собираюсь с тобой спорить, - сказал он.
   - И правильно делаешь, - ответил Миляга.
   Дальнейший обмен репликами едва ли имел какой-нибудь смысл, так как  звук
приближающегося поезда становился все громче и  громче.  К  нему  добавились
приветственные крики и хлопки со стороны зрителей, собравшихся на платформе.
Все еще чувствуя себя слегка не в своей тарелке, Миляга последовал за Паем в
направлении толпы.
   Казалось, половина населения Май-Ке собралось на платформе.  Большинство,
однако,   как   он   предположил,   принадлежало    не    к    потенциальным
путешественникам, а скорее к зевакам, для которых поезд  служил  отвлечением
от голода и неуслышанных молитв. Однако  было  и  несколько  семей,  которые
пробирались сквозь толпу с  багажом,  намереваясь  погрузиться.  Можно  было
только вообразить, какие лишения претерпели они  для  того,  чтобы  оплатить
свое бегство из Май-Ке. Много слез пролилось, пока они  обнимались  с  теми,
кто оставался на родине. Последние в основном были людьми уже в возрасте  и,
судя по глубине их скорби, уже не рассчитывали встретиться со своими  детьми
и внуками. Поездка в Л'Имби, которая для Миляги  и  Пая  была  чем-то  вроде
увеселительной  экскурсии,  для  них  представлялась   отъездом   в   страну
воспоминаний.
   Кстати сказать, трудно было  себе  представить  более  живописный  способ
отправления в Имаджику, чем огромный локомотив, только сейчас появившийся из
облака пара. О  том,  кто  составлял  чертежи  этой  грохочущей,  сверкающей
машины, было хорошо известно  земному  собрату  -  тому  сорту  локомотивов,
которые уже исчезли на Западе, но все  еще  дослуживали  свое  в  Китае  или
Индии. Но имитация была не настолько рабской, чтобы отбить местную страсть к
украшательству: он был расписан  так  цветасто,  что  был  похож  на  самца,
отправившегося на поиски своей  самки.  Но  под  яркими  красками  находился
механизм, который вполне мог сползти на Кингс Кросс или Мерилебоун  в  годы,
последовавшие за Великой войной. Он тянул  за  собой  шесть  пассажирских  и
столько же товарных вагонов. В два последних товарных вагона было  догружено
стадо овец. Пай уже обследовал ряд пассажирских вагонов и теперь вернулся  к
Миляге.
   - Второй, - сказал он. - В том конце народу больше.
   Они сели. Сиденья внутри когда-то были обиты плюшем, но время взяло свое.
Большинство из них теперь было лишено как набивки, так и подголовников, а  у
некоторых вообще не было спинок. Пол был пыльным, а стены, которые  когда-то
были украшены с тем же рвением, что и локомотив,  отчаянно  молили  о  новой
покраске. Кроме них, в вагоне ехали только два человека - оба  мужчины,  оба
отличались гротескной полнотой, и оба  были  одеты  в  сюртуки,  из  которых
высовывались тщательно забинтованные конечности, что делало их  похожими  на
духовных лиц, сбежавших из  травматологического  отделения.  Черты  их  были
очень мелкими: они сгрудились в центре их  лиц,  словно  боялись  утонуть  в
жиру. Оба они ели орехи, коля их в своих толстеньких кулачках и  осыпая  пол
осколками скорлупы.
   - Булевардские братья, - сказал Пай, обращаясь к Миляге,  который  выбрал
себе место, максимально удаленное от двух щелкунчиков.
   Пай сел напротив него через проход, поставив рядом с собой чемодан с теми
скудными  пожитками,  которые  они  успели  приобрести  в  этом   Доминионе.
Последовала долгая задержка, пока  непокорных  животных  пытались  кнутом  и
пряником загнать в вагон, который (возможно,  им  это  тоже  было  известно)
должен был отвезти их на бойню, а люди на платформе приступили  к  последним
прощаниям. Но в открытые окна летели не только звуки слез и о