ва  ли  не
полным абсурдом. У нее было все, что ей необходимо.
   Не только ее любопытство  к  Доминионам  было  притуплено  ее  теперешним
довольством - ее интерес к событиям на своей собственной планете  также  был
не слишком горяч.  Хотя  телевизор  постоянно  что-то  бормотал  в  углу  ее
спальни, где она держала его из-за его снотворного  действия,  она  едва  ли
вообще следила за экраном и пропустила бы дневной выпуск новостей,  если  бы
сообщение, которое она мельком уловила, проходя  мимо,  не  напомнили  ей  о
Чарли.
   Сообщалось, что на Хэмстедской Пустоши в неглубокой могиле  были  найдены
три трупа, причем состояние искалеченных тел давало повод предположить,  что
они  стали   жертвой   какого-то   ритуального   убийства.   Предварительное
расследование установило, что покойные были связаны с обществом приверженцев
тайного культа и практикующих магов, некоторые из членов которого,  в  свете
других смертей и исчезновений в их рядах, считали, что  против  них  ведется
вендетта. В завершение этого сообщения  были  показаны  кадры,  как  полиция
прочесывала кусты и подлесок на Хэмстедской Пустоши под проливным дождем.
   Сообщение расстроило ее по двум причинам, каждая из которых была  связана
с одним из братьев. Первая заключалась в том, что оно напомнило ей о  Чарли,
как он сидел в своей маленькой душной палате, созерцая Пустошь и размышляя о
самоубийстве. Вторая причина была связана с тем, что вендетта может угрожать
Оскару, который, как никто другой, был вовлечен в оккультную практику.
   Она  беспокоилась  об  этом  всю  оставшуюся  часть  дня,  и  тревога  ее
усилилась, когда Оскар не вернулся к  шести  часам.  Она  переоделась,  сняв
приготовленную для оперы  одежду,  и  стала  ожидать  его  внизу,  распахнув
настежь парадную дверь и наблюдая за  тем,  как  дождь  хлещет  по  растущим
вокруг крыльца кустам. Он вернулся в  шесть  сорок  в  сопровождении  Дауда,
который, не успев еще переступить порог, объявил, что сегодня визит в  оперу
отменяется. К его неудовольствию, Годольфин тут же опроверг эту информацию и
сказал Юдит, чтобы она готовилась выходить через двадцать минут.
   Послушно направившись вверх по лестнице, она услышала, как Дауд сказал:
   - Вы помните о том, что Макганн хочет вас увидеть?
   - Мы убьем двух зайцев, - ответил Оскар. - Ты достал черный костюм?  Нет?
Чем же ты занимался целый день? Нет, не рассказывай.  Только  не  на  пустой
желудок.
   Оскару очень шло черное, и она сообщила ему об этом, когда двадцать  пять
минут спустя он спустился вниз. В ответ на  ее  комплимент  он  улыбнулся  и
слегка поклонился.
   - А ты никогда еще не была прекраснее, - сказал он. - Знаешь, у меня  нет
твоей фотографии. Я хотел бы иметь одну, для  бумажника.  Мы  скажем  Дауду,
чтобы он все это устроил.
   Теперь Дауд сделался заметным  благодаря  своему  отсутствию.  Обычно  по
вечерам он исполнял роль шофера, но сегодня у него,  очевидно,  были  другие
дела.
   - Мы пропустим первый акт, - сказал Оскар по дороге, - у меня  есть  одно
маленькое дельце в Хайгейте, если ты не будешь против.
   - Я не возражаю, - сказала она.
   Он похлопал ее по руке.
   - Это ненадолго, - сказал он.
   Он редко сам садился за руль, и, может быть, поэтому сейчас он вел машину
очень сосредоточенно, и, хотя  сообщение  из  выпуска  новостей  по-прежнему
занимало ее мысли, ей не хотелось отвлекать его беседой. Они  ехали  быстро,
виляя по задворкам, стараясь избегать центральных  улиц,  на  которых  из-за
дождя скопились большие пробки. Когда они  остановились,  на  улице  хлестал
настоящий ливень.
   - Вот мы где, - сказал он, хотя по ветровому стеклу лились  такие  потоки
воды, что она едва ли могла видеть на десять ярдов вперед. - Ты оставайся  в
тепле. Я скоро вернусь.
   Он оставил ее в машине и устремился через  двор  к  неизвестному  зданию.
Никто  не  вышел  к  парадной  двери.  Она  открылась  и  закрылась  за  ним
автоматически. Только после того, как он исчез  и  оглушительная  барабанная
дробь дождя по крыше стала немного тише, она подалась  вперед,  чтобы  через
мокрое стекло  бросить  взгляд  на  само  здание.  Несмотря  на  дождь,  она
мгновенно узнала Башню из своего сна, вызванного голубым глазом.  Без  какой
бы то ни было команды со стороны ее сознание, ее руки потянулись к дверце  и
открыли ее. Дыхание ее убыстрилось.
   - О нет, нет, - шептали ее губы.
   Она вышла из машины навстречу холодным струям дождя и еще более холодному
воспоминанию. Она позволила этому месту -  ив  сущности  всему  путешествию,
которое привело ее сюда, дав ей соприкоснуться по дороге с горем  и  яростью
незнакомых женщин,  -  соскользнуть  в  ту  сомнительную  область  сознания,
которая располагается между памятью о реальности и памятью о  снах.  Но  вот
перед ней стояло это самое здание, точно такое же, до окна, до кирпичика.  И
если внешний вид его совпадал с тем, что она  видела  тогда,  то  стоило  ли
сомневаться в том, что и внутри все будет точно так же?
   Она вспомнила подвальный лабиринт коридоров, вдоль  стен  которых  стояли
полки, забитые книгами и манускриптами. Там была стена (любовники трахались,
прижимаясь к ней), за которой,  доступная  только  ее  глазу,  располагалась
темница. Скованная женщина лежала там, в темноте,  мучительно  долгий  срок.
Она снова мысленно слышала крик  пленницы:  тот  вопль  безумия,  при  звуке
которого  она  вылетела  из  подземелья  и  ринулась  обратно,  к   надежной
безопасности своего дома и своего тела. ?Кричит ли эта женщина и  сейчас?  -
подумала она. - Или она снова впала в то коматозное состояние,  из  которого
ее так немилосердно вывели?? При мысли о том, как ей  больно,  на  глазах  у
Юдит показались слезы, смешавшиеся с дождем.
   - Что ты делаешь?
   Оскар вновь появился из Башни и теперь бежал по гравию к  ней,  укрываясь
пиджаком от дождя.
   - Моя дорогая, ты замерзнешь до смерти.  Садись  в  машину.  Прошу  тебя.
Садись скорее в машину.
   Она повиновалась. Струйки дождя текли по ее шее.
   - Прости меня, - сказала она. - Я... я просто не знала,  куда  ты  пошел,
вот и все. А потом... не знаю... место показалось мне знакомым.
   - Здесь нет ничего интересного, - сказал он. - Ты вся дрожишь. Может, нам
лучше отказаться сегодня от оперы?
   - А ты не против?
   - Ничуточки. Удовольствие  нельзя  превращать  в  пытку.  Ты  промокла  и
продрогла. А мы не можем рисковать тем, чтобы ты простудилась. Хватит с  нас
и одного больного...
   Она не стала расспрашивать о смысле последних слов - слишком много других
мыслей занимало ее голову. Ей захотелось разрыдаться, хотя она  и  не  могла
сказать точно - от горя  или  от  радости.  Сон,  который  она  давно  сочла
вздорной фантазией, предстал перед ней во плоти,  а  та  плоть,  что  сидела
рядом с ней, - Годольфин явно была поглощена чем-то важным. Она чуть было не
доверилась его небрежному тону, с которым он обычно говорил о путешествии  в
Доминионы, словно о поездке на поезде, и о своих экспедициях в Изорддеррекс,
как о форме туризма, пока еще недоступной основной массе  людей.  Но  теперь
она понимала, что его нарочитая небрежность  -  это  только  защитный  экран
(независимо от того, знает ли он сам об этом или  нет),  уловка,  с  помощью
которой  он  скрывает  подлинное  значение  своих  занятий.  И  она   начала
подозревать, что его неведение (или высокомерие?) вполне может убить его;  -
и это была печальная часть ее раздумий. А в чем же  заключалась  радость?  В
том, что она может спасти его, и он полюбит ее в благодарность за это.
   Вернувшись домой, они оба отправились переодевать свои парадные  одеяния.
Когда она вышла из своей  комнаты  на  верхнем  этаже,  он  поджидал  ее  на
лестнице.
   - Я подумал, что нам надо поговорить...
   Они спустились вниз, в изысканный беспорядок  гостиной.  В  окно  хлестал
дождь. Он задернул занавески и налил им по  рюмке  коньяка,  чтобы  отогнать
простуду. Потом он сел напротив нее и сказал:
   - Перед нами стоит серьезная проблема.
   - Да?
   - Нам так много надо сказать друг другу. Во всяком случае...  то  есть  я
говорю нам, но что касается меня самого, то  конечно...  конечно,  мне  надо
много чего сказать, и разрази меня гром, если  я  знаю,  с  чего  начать.  Я
прекрасно понимаю, что я должен представить тебе объяснения о  том,  что  ты
видела в Поместье, о Дауде и пустынниках, о том, что я сделал с Чарли.  Этот
список можно продолжать долго. И  я  попытался,  я  действительно  попытался
найти способ, как тебе все это объяснить. Я и сам не уверен в тем,  как  все
было на самом деле. Память часто шутит такие шутки... - Она издала согласное
мурлыканье. - ... В особенности, когда приходиться иметь дело  с  местами  и
людьми, которые, казалось бы, принадлежат твоим снам. Или твоим кошмарам.
   Он осушил рюмку и потянулся за бутылкой, оставленной им на столике.
   - Мне не нравится Дауд, - сказала она внезапно. - И я не доверяю ему.
   Он уже начал было наливать вторую рюмку, но после этих слов  прервался  и
посмотрел на нее. - Проницательное замечание, - сказал он. -  Не  хочешь  ли
еще коньяка? - Она протянула ему рюмку, и он  наполнил  ее  до  краев.  -  Я
согласен с тобой, - сказал он. - Дауд - очень опасное  существо,  по  целому
ряду причин.
   - А ты не можешь от него избавиться?
   - Боюсь, он слишком много знает. У меня на службе он будет менее  опасен,
чем если я уволю его.
   - Он  как-то  связан  с  этими  убийствами?  Как  раз  сегодня  я  видела
новости...
   Он отмахнулся от ее вопроса.
   - Тебе не нужно ничего об этом знать, моя дорогая, - сказал он.
   - Но если тебе угрожает опасность...
   - Да не угрожает мне никакая опасность.  Уж  за  это-то  ты  можешь  быть
спокойна.
   - Так ты знаешь все, что с этим связано?
   - Да, - сказал он с тяжелым вздохом. - Я знаю кое-что. Знает  об  этом  и
Дауд. Собственно говоря, он знает об этой ситуации больше, чем  мы  с  тобой
вместе взятые.
   Это удивило ее. Интересно, знает ли Дауд о пленнице за стеной,  или  этот
секрет принадлежит ей одной? Если это так, то, пожалуй, будет  благоразумнее
не делиться ни с кем. Когда у стольких участников этой игры есть информация,
которой нет у нее, делиться чем-нибудь - пусть даже  с  Оскаром  -  означает
ослаблять свою позицию, а может быть, даже подвергать опасности свою  жизнь.
Какая-то  часть  ее  природы,  невосприимчивая  к  соблазнам  роскоши  и  не
испытывающая потребности в любви, осталась в темнице вместе с той  женщиной,
которую она разбудила. Пусть она будет там, в темноте  и  безопасности.  Все
остальное, известное ей, она расскажет.
   - Ты не один пересекаешь границу между Доминионами, - сказала она. -  Мой
друг туда отправился.
   - Серьезно? - сказал он. - Кто?
   - Его зовут Миляга. Собственно говоря, его настоящее имя - Захария. Чарли
знал его немножко.
   - Чарли... - Оскар покачал головой, - бедняга Чарли. - Потом он сказал:
   - Расскажи мне о Миляге.
   - Это долгая история, - сказала она. - Когда я оставила Чарли,  он  решил
мне отомстить и нанял кого-то, чтобы убить меня...
   Она рассказала Оскару о нью-йоркском покушении  и  вмешательстве  Миляги,
потом - о событиях новогодней ночи.  Пока  она  говорила,  у  нее  сложилось
отчетливое впечатление, что по крайней мере некоторая часть ее истории  была
уже  известна  ему.  Это  подозрение  подтвердилось,  когда  она   закончила
описывать, как Миляга покинул этот Доминион.
   - Мистиф взял его с собой? - сказал он. - Господи,  да  это  же  огромный
риск...
   - Что такое мистиф? - спросила она.
   - Очень редкое  существо.  Он  рождается  у  племени  Эвретемеков  раз  в
поколение. Они пользуются репутацией  потрясающих  любовников.  Насколько  я
понимаю, их сексуальная принадлежность зависит только от желания партнера.
   - Очень похоже на Милягины представления о Рае.
   - До тех пор, пока ты знаешь, чего ты хочешь, - сказал Оскар. - А  иначе,
позволю себе заметить, это может привести к определенным недоразумениям.
   Она рассмеялась.
   - Уж он-то знает, чего хочет, поверь мне.
   - Ты говоришь по опыту?
   - По горькому опыту.
   - Общаясь с мистифом, он вполне мог, так сказать, откусить больше, чем он
в состоянии прожевать. У моего друга  в  Изорддеррексе,  Греховодника,  одно
время была любовница, которая содержала  бордель.  У  нее  было  шикарнейшее
заведение в Паташоке, и мы с ней прекрасно ладили. Она постоянно  предлагала
мне  стать  торговцем  живым  товаром  и  привозить  ей  девочек  из  Пятого
Доминиона,  чтобы  она  могла  открыть  новое  дело  в  Изорддеррексе.   Она
утверждала,  что  мы  заработаем   целое   состояние.   Разумеется,   ничего
конкретного  мы  так  и  не  предприняли.  Но  мы  оба  любили  говорить  на
венерические темы - почему-то люди, когда слышат это слово, всегда думают  о
болезнях, а не о Венере... - Он замолчал, словно  утратив  нить  истории,  а
потом вновь заговорил:
   - Но как бы то ни было, однажды она рассказала мне, как в ее борделе одно
время работал мистиф, что причинило ей кучу хлопот. Ей чуть было не пришлось
закрыть свое заведение из-за дурной славы. Ты,  наверное,  думаешь,  что  из
такого существа получилась бы идеальная шлюха? Но на самом деле очень многие
клиенты не хотят видеть, как их желания обретают плоть.  -  Рассказывая  все
это, он не отрывал от нее глаз, и улыбка играла у него на губах. -  Не  могу
понять, почему.
   - Может быть, они боялись быть теми, кто они есть на самом деле.
   - Я так полагаю, ты считаешь это глупым.
   - Разумеется. Ты есть, кто ты есть, и никто иной.
   - Трудно, наверное, жить в соответствии с такой философией.
   - Не труднее, чем пытаться убежать.
   - Ну, не знаю. Лично я в последнее время много думал о  бегстве.  О  том,
чтобы исчезнуть навсегда.
   - Действительно? - спросила она, пытаясь скрыть признаки волнения.  -  Но
почему?
   - Слишком много птиц уселось на насесте!
   - Но ведь ты остаешься?
   - Мной владеют колебания. Англия весной так обворожительна. А  летом  мне
будет не хватать крикета.
   - Но ведь в крикет играют повсюду, разве нет?
   - Нет, в Изорддеррексе не играют.
   - Ты хочешь отправиться туда навсегда?
   - Почему бы и нет? Никто не найдет меня, потому что никто никогда даже не
узнает, куда я делся.
   - Я буду знать.
   - Тогда, может быть, мне придется  взять  тебя  с  собой,  -  сказал  он,
испытующе  глядя  на  нее,  словно  предложение   было   сделано   со   всей
серьезностью, и он очень боялся отказа. - Можешь ли ты  примириться  с  этой
мыслью? - сказал он. - Я имею в виду, с мыслью о том, чтобы  покинуть  Пятый
Доминион.
   - Вполне.
   Он выдержал паузу и наконец произнес:
   - Я думаю, настало время показать тебе кое-какие из моих сокровищ.  -  Он
поднялся со стула. - Пошли.
   Из туманных замечаний Дауда она знала, что в запертой комнате  на  втором
этаже хранится что-то вроде коллекции, но  характер  ее,  когда  он  наконец
отпер дверь и пригласил ее войти, немало удивил ее.
   - Все это было собрано в Доминионах, - объяснил Оскар. - И принесено сюда
вот этими руками.
   Он повел ее по комнате,  давая  краткие  пояснения  по  поводу  некоторых
странных предметов и вытаскивая из укромных мест крошечные  вещицы,  которые
она  могла  бы  не  заметить.  В  первую  категорию,  среди  прочих,  попали
Бостонская Чаша и ?Энциклопедия Небесных Знаков? Год Мэйбеллоум, во вторую -
браслет из жучков, пойманных  в  ловушку  всей  совокупляющейся  цепочкой  -
четырнадцать пар, - пояснил он, - самец входит в самку, а та в свою  очередь
пожирает самца, оказавшегося перед ней,  -  круг  завершался  самой  молодой
самкой и самым старым самцом, которые, благодаря самоубийственной акробатике
последнего, оказались лицом к лицу.
   Разумеется, у нее возникла масса вопросов, и ему было приятно играть роль
учителя. Но на несколько вопросов ответов у него не  нашлось.  Как  и  люди,
разграбившие империю, потомком которых он являлся, он собирал свою коллекцию
с постоянством, вкусом и невежеством, которые не уступали друг другу. И  все
же, когда он говорил об артефактах, даже о тех, назначение которых было  ему
неведомо, интонация его обретала трогательную страстность.
   - Ты ведь подарил несколько предметов Чарли, не так ли? - спросила она.
   - Было дело. Ты видела их?
   - Да,  видела,  -  ответила  она.  Коньяк  тянул  ее  за  язык,  побуждая
рассказать сон голубого глаза, но она поборола искушение.
   - Если бы все повернулось иначе, - сказал Оскар, - то Чарли, а не  я  мог
бы путешествовать по Доминионам. Должен же я был показать ему хоть что-то.
   - Частицу чуда, - процитировала она.
   - Правильно. Но я уверен, что он испытывал к ним противоречивые чувства.
   - Чарли был Чарли.
   - Верно, верно. Он был слишком англичанином. Он  никогда  не  отваживался
дать волю своим чувствам, разве что когда ты  была  замешана.  И  кто  может
упрекнуть его за это?
   Она подняла взгляд от безделушки,  которую  изучала,  и  обнаружила,  что
также является объектом самого  пристального  изучения  со  стороны  Оскара,
выражение лица которого не отличалось двусмысленностью.
   - Это семейная проблема, - сказал он. - Когда замешаны... сердечные дела.
   После этого признания на лице его появилось выражение  неудобства,  и  он
поднес руку к груди. - Я оставлю  тебя  здесь  ненадолго,  -  сказал  он.  -
Походи, посмотри. Ковров-самолетов здесь нет.
   - Хорошо.
   - Ты запрешь за собой дверь?
   - Конечно.
   - Она смотрела ему вслед, не зная, чем удержать  его,  но  чувствуя  себя
одинокой и покинутой. Она слышала, как он прошел  в  свою  спальню  (которая
была на том же этаже, через холл) и закрыл за собой дверь. Потом  она  вновь
принялась за изучение сокровищ на полках. Она хотела прикасаться  и  ощущать
прикосновение чего-то более теплого, нежели эти  реликвии.  После  недолгого
колебания она оставила сокровища в темноте и заперла за собой  дверь.  Пойду
верну ему ключ, решила она. Если его комплименты были не  простой  лестью  -
если у него на уме был секс, - то она  скоро  об  этом  узнает.  А  если  он
отвергнет ее, то во всяком случае будет положен конец этой пытке сомнениями.
   Она постучала в дверь спальни. Ответа не последовало. Однако из-под двери
выбивалась полоска света, и она постучала снова. Потом  повернула  ручку  и,
нежно произнося его имя, вошла. Рядом с кроватью  горела  лампа,  освещавшая
фамильный портрет, висевший над ней. Суровый желтоватый  индивидуум  смотрел
из своего позолоченного окна на пустую постель. Услышав звук льющейся воды в
прилегающей ванной комнате, Юдит  направилась  через  спальню,  подмечая  по
дороге множество деталей этой самой личной комнаты.  Великолепие  подушек  и
постельного белья, графин и стакан на столике у кровати, пепельницу, стоящую
на небольшой кипе потрепанных книг в бумажной обложке. Не объявляя  о  своем
приходе, она распахнула дверь. Оскар сидел на краю ванны, в трусах, протирая
фланелью частично залеченную рану у себя в боку. Покрасневшая  вода  стекала
струйками по волосатой выпуклости его живота. Она не стала  пытаться  как-то
оправдать свое присутствие здесь, да он  и  не  требовал  этого.  Он  просто
сказал:
   - Чарли сделал это.
   - Ты должен пойти к доктору.
   - Я не доверяю докторам. Кроме того, рана заживает.  -  Он  бросил  кусок
фланели в раковину. - Ты всегда входишь в ванные комнаты не постучавшись?  -
спросил он. - А ведь ты могла наткнуться на что-нибудь еще менее...
   - Венерическое? - сказала она.
   - Не смейся надо мной, -  ответил  он.  -  Я  знаю,  из  меня  никудышный
соблазнитель. Это  оттого,  что  мне  годами  приходилось  покупать  женское
общество.
   - Ты будешь себя лучше чувствовать, если купишь меня? - сказала она.
   - Господи, - ответил он испуганно. - За кого ты меня принимаешь?
   - За любовника, - ответила она просто. - Моего любовника!
   - Интересно, ты вообще понимаешь, что говоришь?
   - То, что я