а  бросила  на  него  взгляд.  Рядом  со   своим   утонченным   братом,
подверженным тикам  и  нервной  дрожи,  он  выглядел  просто  бесчувственным
чурбаном. И как она могла его любить?
   - Подойди сюда, - сказал он, поманив ее.
   Она не двинулась с места, пока Оскар не сказал ей:
   - Иди.
   Она направилась к Чарли, но не потому, что ей хотелось, а потому, что так
велел ей Оскар.
   В этот момент еще одна тень упала на порог. Строго одетый Молодой человек
с крашеными светлыми  волосами  появился  в  Дверях.  Черты  его  лица  были
настолько правильны, что казались пошлыми.
   - Оставайся  там,  Дауд...  -  сказал  Оскар.  -  Мы  тут  с  Чарли  сами
разберемся.
   Дауд посмотрел на тело на пороге, а потом вновь перевел взгляд на Оскара,
сочтя нужным предостеречь его:
   - Он опасен.
   - Я все про него  знаю,  -  сказал  Оскар.  -  Юдит,  не  пойдешь  ли  ты
прогуляться вместе с Даудом?
   - Не приближайся к этому мозгоебу, - сказал ей Чарли. - Он убил Лысого. А
снаружи разгуливает еще одна такая тварь.
   - Их называют пустынниками, Чарльз, - сказал Оскар. - И они  не  причинят
ей никакого вреда. С ее прекрасной головы и волос не упадет. Юдит!  Посмотри
на  меня.  -  Она  повиновалась.  -  Тебе  не  угрожает  никакая  опасность.
Понимаешь? Тебя никто не обидит.
   Она поняла и поверила ему. Не глядя на Чарли, она подошла к двери. Убийца
собаки отодвинулся в сторону, протянув ей  руку,  чтобы  помочь  перешагнуть
через труп пустынника, но она  не  воспользовалась  предложенной  помощью  и
вышла на солнце с заслуживающим осуждения ощущением легкости в  сердце  и  в
ногах. Она пошла вперед, оставив часовню за спиной,  и  Дауд  последовал  за
ней. Она почувствовала его взгляд.
   - Юдит... - сказал он, словно удивившись.
   - Это я, - ответила она, отдавая себе отчет, что  для  нее  сейчас  очень
важно настаивать на том, что она - это именно она, Юдит, и никто другой.
   В некотором удалении от них она увидела второго пустынника, присевшего на
корточки на подстилке из  прелой  листвы.  Он  лениво  изучал  труп  Лысого,
поглаживая его бок. Она отвела взгляд, не желая, чтобы та странная  радость,
которую она чувствовала, была испорчена этим печальным зрелищем.
   Вместе с Даудом они  дошли  до  края  леса,  где  им  открылся  ничем  не
заслоненный вид на небо. Солнце клонилось к горизонту, постепенно  наливаясь
красным и придавая новое очарование уходящей  перспективе  парка,  террас  и
дома.
   - У меня такое чувство, что я уже бывала здесь раньше, - сказала она.
   Эта мысль показалась ей странно приятной. Как и те чувства,  которые  она
испытывала  к  Оскару,  она  поднялась  из  таких  глубин  ее  личности,   о
существовании которых она не  помнила.  Но  сейчас  было  не  так  уж  важно
определить ее источник, главное - это признать, что он существует. Что она и
сделала с радостью. Вся  ее  недавняя  жизнь  прошла  под  властью  событий,
которые не зависели от ее воли, и поэтому ей  было  приятно  прикоснуться  к
источнику чувств, который был таким глубоким, таким непосредственным, что ей
не было нужды спрашивать зачем и почему. Он был частью ее  и  следовательно,
мог принести только благо. Завтра, а может быть, послезавтра она поподробнее
разберется в том, что все это значит.
   - А вы помните что-нибудь конкретное об этом месте? - спросил у нее Дауд.
   Она задумалась ненадолго, а потом сказала:
   - Нет. Просто у меня такое чувство, что... я здесь не чужая.
   - Тогда, может быть, лучше и не вспоминать, - раздалось в ответ. - Вы  же
знаете, что такое воспоминания. Они могут оказаться очень опасными.
   Этот человек ей не нравился, но в его наблюдении была  своя  правда.  Она
едва ли помнила последние  десять  лет  своей  жизни,  а  уж  о  том,  чтобы
заглянуть дальше в прошлое, и говорить не приходилось. В  свое  время,  если
воспоминания придут, она будет рада  им.  Но  сейчас  она  была  переполнена
чувствами,   и,   пожалуй,   их   необъяснимость   делала   их   еще   более
привлекательными.
   Из часовни донеслись громкие голоса,  но  из-за  эха  внутри  и  довольно
большого расстояния разобрать было ничего невозможно.
   - Семейный раздор, - заметил Дауд. - Каково  быть  женщиной,  за  которую
идет соперничество?
   - Здесь нет никакого соперничества.
   - Похоже, им так не кажется, - сказал он.
   Голоса превратились в крики,  которые  становились  все  пронзительнее  и
пронзительнее, а потом внезапно стихли. Один из голосов  продолжал  говорить
(Оскар, - подумала она), а второй время от времени  прерывал  его  короткими
фразами. Что они, торгуются что ли за нее? Спорят из-за цены? Она  подумала,
что, пожалуй, стоит вернуться. Войти в часовню и  открыто  заявить  о  своем
выборе, каким бы абсурдным он ни казался. Лучше сразу  сказать  правду,  чем
позволить Чарли расстаться со своим движимым и недвижимым  имуществом,  лишь
для того чтобы обнаружить, что приз достался не ему. Она повернулась и пошла
к часовне.
   - Куда вы? - спросил Дауд.
   - Мне надо с ними поговорить.
   - Но ведь мистер Годольфин сказал вам...
   - Я слышала, что он сказал. Мне надо с ними поговорить.
   Она увидела, как справа от нее пустынник поднимается  с  корточек.  Глаза
его были устремлены не на нее, а на открытую дверь. Он втянул носом  воздух,
а потом издал жалобный, скулящий свист и направился к зданию подпрыгивающей,
почти звериной походкой. Он оказался у двери раньше Юдит  и  в  спешке  даже
наступил на своего мертвого брата. Оказавшись ярдах в  двух  от  двери,  она
ощутила тот запах, который заставил его заскулить. Легкий ветерок -  слишком
теплый для этого времени года и несущий с собой  ароматы,  слишком  странные
для этого мира - подул на нее из часовни, и с ужасом она поняла, что история
повторяется. Пассажиры уже сели в поезд между Доминионами, а доносящийся  до
нее ветер дул из того места, куда они направлялись.
   - Оскар! - закричала она и кинулась внутрь, споткнувшись о труп.
   Путешественники  уже  отправились  в  путь.  Она  увидела,  как  с   ними
происходит то же самое, что и с Милягой  и  Пай-о-па.  Единственное  отличие
состояло в том, что  пустынник  в  отчаянной  попытке  отправиться  за  ними
бросился в поднявшийся вихрь. Вполне возможно, она попыталась бы сделать  то
же самое, если бы ошибка предшественника не была столь очевидна. Он попал  в
поток,  но  слишком  поздно,  чтобы  перенестись  туда,   куда   отправились
путешественники, и, когда тело его начало  разрушаться,  с  уст  его  вместо
свиста сорвался пронзительный визг. Его  руки  и  голова,  попавшие  в  зону
действия силы, которая действовала в точке отправления, стали выворачиваться
наизнанку. Нижняя часть его тела, оставшаяся  за  пределами  действия  силы,
забилась в судорогах. Ноги его зашаркали по мозаике в поисках  опоры,  чтобы
выбраться. Но было уже слишком поздно. Она увидела, как покровы  исчезают  с
его головы и туловища, заметила, как была сдернута и поглощена вихрем кожа с
его руки.
   Действие силы, поймавшей его в ловушку, быстро прекратилось, хотя вряд ли
это было поводом для радости. Все еще пытаясь ухватить руками  мир,  который
он, возможно, видел мельком в тот момент,  когда  его  глаза  отделились  от
головы, он упал на пол, и сине-черная мешанина его внутренностей рассыпалась
по мозаике. Но даже тогда его выпотрошенное и ослепшее  тело  не  прекратило
борьбу. Оно билось в судорогах, словно одержимое бесом.
   Дауд прошел  мимо  нее  и  осторожно  приблизился  к  месту  отправления,
опасаясь,  что  вихрь  исчез  не  полностью,   но,   не   обнаружив   ничего
подозрительного, достал  пистолет  из  кармана  пиджака  и,  отыскав  глазом
какую-то уязвимую точку  в  месиве  у  его  ног,  дважды  выстрелил.  Агония
пустынника постепенно прекратилась.
   - Вам не следовало бы быть здесь, - сказал он. - Все  это  не  для  ваших
глаз.
   - Почему? Я знаю, куда они отправились.
   - Да что вы? - сказал он, вопросительно вздернув бровь. - И куда же?
   - В Имаджику, - сказала она,  притворяясь,  что  все,  связанное  с  этим
словом, ей прекрасно известно, хотя на самом деле оно до сих пор удивляло  и
пугало ее.
   Он слегка улыбнулся, но она не могла сказать с уверенностью, была ли  эта
улыбка проявлением одобрения или утонченного  издевательства.  Он  наблюдал,
как она изучает его, едва  ли  не  купаясь  в  ее  внимании,  принимая  его,
возможно, за обычное восхищение.
   - А каким образом вы узнали об Имаджике? - спросил он.
   - А разве не все о ней знают?
   - Я полагаю, вы знаете о ней немного больше, чем все, - ответил он.  -  А
вот насколько больше - в этом я до конца не уверен.
   Она заподозрила, что является для него чем-то вроде ребуса,  и  пока  она
сохранит  свою  загадочность,  ей  можно  рассчитывать  на   его   дружеское
расположение.
   - Вы думаете, им удалось? - спросила она.
   - Кто знает? Пустынник мог испортить им все дело, попытавшись  встрять  в
последний момент. Вполне возможно, что они не добрались до Изорддеррекса.
   - Где же они окажутся тогда?
   - В Ин Ово, разумеется. Где-то между нами и Вторым Доминионом.
   - А как они вернутся?
   - Очень просто, - ответил он. - Они не вернутся вообще.

4

   Итак, они стали ждать. Вернее, она  стала  ждать,  наблюдая,  как  солнце
исчезает за деревьями, усеянными кляксами грачиных  гнезд,  и  как  вечерние
звезды появляются на своих обычных местах и льют на землю свой слабый  свет.
Дауд возился с  трупами  пустынников.  Он  вытащил  их  из  часовни,  сложил
скромный  погребальный  костер  из  сухого  дерева  и   поджег   его.   Его,
по-видимому, нисколько не беспокоило то обстоятельство, что она наблюдала за
всем этим,  что  послужило  ей  уроком  и,  возможно,  предостережением.  Он
очевидным образом решил, что  она  является  частью  того  тайного  мира,  к
которому принадлежали пустынники и  он  сам,  и  не  подчиняется  законам  и
моральным правилам, которые опутали цепями весь остальной  мир.  Увидев  все
то,  что  она  увидела,  и  сойдя  за  эксперта  в  вопросах  Имаджики,  она
превратилась в участницу заговора. После этого путь назад - к тем  людям,  с
которыми она общалась, и к той жизни, которую она знала, - был уже  отрезан.
Она овладела тайной, но в той же самой степени и тайна овладела ею.
   Само по себе это было бы не так страшно, если бы вернулся  Годольфин.  Он
помог бы ей отыскать свой путь среди  тайн.  Но  если  он  не  вернется,  то
последствия будут не столь приятными. Быть вынужденной влачить свою жизнь  в
обществе Дауда только потому, что они с ним  теперь  одинаково  отрезаны  от
остального мира, - это было бы невыносимо. Она просто зачахнет и умрет.  Но,
впрочем, какую ценность может представлять для нее жизнь без Годольфина?  От
экстаза к отчаянью в течение одного часа. Нельзя ли  надеяться  на  то,  что
маятник качнется назад еще до захода солнца?
   К ее страданиям добавился холод, и за неимением другого  источника  тепла
она  подошла  к  погребальному   костру,   приготовившись   к   немедленному
отступлению на тот случай, если запах или вид этого зрелища окажутся слишком
шокирующими. Но дым, в котором она думала уловить запах горелого  мяса,  был
едва ли не благовонным, а останки в костре  утратили  свои  человекоподобные
очертания. Дауд предложил ей сигарету, которую она с благодарностью  приняла
и прикурила от веточки, выдернутой из костра.
   - Кем они были? - спросила она у него, созерцая останки.
   - Вы никогда не слышали о пустынниках? - спросил он. - Они  -  низшие  из
низших. Этих я притащил из Ин Ово сам, а ведь я далеко не Маэстро,  так  что
это дает представление о том, насколько они легковерны.
   - Когда он учуял ветер...
   - Да, это было довольно трогательно, не правда ли? Он учуял Изорддеррекс.
   - Может быть, там была его родина.
   -  Вполне  возможно.  Мне  приходилось  слышать,  что  они   созданы   из
коллективной похоти, но это не правда. Они - дети мщения.  Они  рождаются  у
женщин, которые сами прокладывают себе Путь.
   - Разве прокладывать Путь - это плохо?
   - Да, для вашего пола. Это строго запрещено.
   - Стало быть, та, что нарушила закон, становится  беременной  в  качестве
наказания.
   - Совершенно верно. Женщина, беременная  пустынником,  не  может  сделать
аборт. Они глупы, но они борются за свою жизнь, даже  в  утробе.  А  убивать
того, кому ты даешь жизнь, также строго запрещено законами для  женщин.  Так
что им приходится платить за то, чтобы пустынников выбросили в Ин  Ово.  Они
могут прожить там дольше, чем кто-либо. Питаются всем,  что  попадается  под
руку, в том числе и друг другом. А в конце концов, если  повезет,  их  может
вызвать кто-нибудь из этого Доминиона.
   Сколько еще предстоит узнать,  -  подумала  она.  Может  быть,  ей  стоит
сдружиться с Даудом, несмотря на всю его  непривлекательность.  Похоже,  ему
нравится хвастаться своими знаниями, а чем больше она будет знать, тем лучше
она окажется подготовленной, когда наконец войдет в дверь,  отделяющую  этот
мир от Изорддеррекса. Она уже хотела спросить у него еще кое-что  о  городе,
когда порыв ветра из часовни взметнул между ними облако искр.
   - Они возвращаются, - сказала она и направилась к зданию.
   - Будьте осторожны, - сказал Дауд. - Вы ведь не  знаете  точно,  что  это
они.
   Его предостережение не было принято во внимание. Она  пустилась  к  двери
бегом. Когда она подбежала к Убежищу, пахучий летний ветер уже замер. Внутри
часовни было темно, но она смогла разглядеть  стоящую  на  мозаике  одинокую
фигуру. Человек двинулся к ней  неровной  походкой,  судорожно  дыша.  Когда
между ними было не более двух ярдов, отблеск костра  осветил  его.  Это  был
Оскар Годольфин. Он зажимал рукой разбитый в кровь нос.
   - Этот ублюдок, - сказал он.
   - Где он?
   - Мертв, - сказал он просто. - Я должен был сделать это, Юдит. Он  совсем
чокнулся. Одному Богу известно, что он мог сказать или сделать...
   Он протянул ей руку.
   - Ты не поможешь мне? Он чуть не сломал мне нос.
   - Я помогу ему, - ревниво сказал Дауд.  Он  шагнул  вперед  мимо  Юдит  и
достал из кармана носовой платок, чтобы приложить его к носу Оскара.  Платок
был отвергнут.
   - Выживу, - сказал Оскар. - Давайте просто пойдем домой. - Они  вышли  из
часовни, и Оскар уставился на костер.
   - Пустынники, - объяснил Дауд.
   Оскар бросил взгляд на Юдит.
   - Он развел погребальный костер у вас на глазах? - сказал он. - Мне очень
жаль. - Он оглянулся на Дауда с выражением скорби  на  лице.  -  Так  нельзя
обращаться  с  леди,  -  сказал  он.  -  В  будущем  мы  должны  постараться
исправиться.
   - Что вы имеете в виду?
   - Она будет жить с нами. Так ведь, Юдит?
   Колебания ее продолжались постыдно короткий срок. Потом она сказала:
   - Да, я буду жить с вами.
   Удовлетворенный  этим  ответом,   он   подошел,   чтобы   посмотреть   на
погребальный костер.
   - Вернись сюда завтра, - донесся до Юдит его голос, обращенный к Дауду. -
Развей пепел и похорони кости. У меня есть маленький молитвенник  -  подарок
Греховодника. Мы отыщем там что-нибудь подобающее.
   Пока он говорил, она уставилась  в  сумрак  часовни,  пытаясь  вообразить
предпринятое оттуда путешествие и город на другом конце  пути,  из  которого
дул такой заманчивый ветер. Когда-нибудь она окажется там.  В  поисках  пути
туда она потеряла мужа, но с ее теперешней точки зрения эта потеря выглядела
ничтожной. Теперь она стала чувствовать по-иному, и произошло это, когда она
увидела Оскара Годольфина. Она еще не знала, что этот человек будет  значить
для нее, но, возможно, ей удастся убедить его взять ее  с  собой,  в  скором
времени.
   Как ни стремилась Юдит вообразить себе те тайны, которые скрывались по ту
сторону Пятого Доминиона, ее воображение, несмотря на всю свою  лихорадочную
работу,  так  и  не  смогло   воссоздать   реальность   этого   путешествия.
Вдохновленная несколькими подсказками Дауда, она представляла  себе  Ин  Ово
чем-то  вроде  безлюдной   местности,   где   пустынники   плавали,   словно
утопленники, в глубоких рвах, а твари, никогда не видевшие солнца, ползли по
направлению к ней, и путь им освещало их собственное тошнотворное сияние. Но
обитатели Ин Ово оставляли далеко позади странности обитателей морского дна.
Они обладали формами и аппетитами, не описанными ни в одной  книге.  Гнев  и
разочарование копились в них в течение долгих столетий.
   И то, что ожидало ее за пределами  тюрьмы,  также  сильно  отличалось  от
того, что рисовало ей воображение. Если бы она отправилась в путешествие  на
Изорддеррекском Экспрессе, она оказалась бы не посреди солнечного города,  а
в сыром подвале, в котором тайно хранились амулеты и  окаменелости  торговца
Греховодника. Для того, чтобы попасть на открытый  воздух,  ей  пришлось  бы
подняться по лестнице и пройти через дом. Когда она оказалась бы  на  улице,
то по крайней мере некоторые из ее ожиданий были  бы  удовлетворены.  Воздух
там Действительно был теплым и ароматным, а небо - ясным. Но в небесах сияло
не солнце, а  Комета,  несущая  свое  великолепие  сквозь  просторы  Второго
Доминиона.
   И если бы, посмотрев на него несколько  секунд,  она  опустила  бы  глаза
вниз, на мостовую, то она увидела бы, как мерцает ее отражение в луже крови.
Именно на этом месте нашла свое завершение ссора Оскара и  Чарли,  и  именно
там было оставлено тело брата, потерпевшего поражение.
   Оно оставалось там  недолго.  Новости  о  человеке  в  иноземном  платье,
сброшенном в водосточную канаву, вскоре распространились  по  городу,  и  не
успела последняя кровь вытечь из его тела, как за ним пришли  три  человека,
которых никогда раньше не видели в этом Кеспарате. Судя по  их  татуировкам,
это были Дертеры, и если бы Юдит стояла на крыльце Греховодника и  наблюдала
бы за этой сценой, то она была бы тронута, увидев,  с  каким  почтением  они
обращались со своей похищенной ношей. С  какой  нежностью  смотрели  они  на
покрытое синяками безвольно обвисшее лицо. Как один из них плакал.  И  также
ей могло броситься в глаза (хотя в суматохе улицы эта  деталь  вполне  могла
ускользнуть от ее взгляда), что хотя поверженный человек (и лежал совершенно
неподвижно на носилках, которые незнакомцы сделали из своих собственных рук,
- глаза его) были закрыты, а руки свисали вдоль тела до тех пор, пока их  не
подняли и не скрестили у него на  груди,  -  вышеупомянутая  грудь  не  была
полностью неподвижна.
   Когда Чарльз Эстабрук, оставленный умирать  в  нечистотах  Изорддеррекса,
покинул улицы этого города, он обладал таким запасом дыхания в  своем  теле,
что хотя его и можно было окрестить неудачником,  трупом  его  назвать  было
никак нельзя.

Глава 22

1

   Дни,  последовавшие  за  вторым  отбытием  Пая  и  Миляги  из  Беатрикса,
казалось, становились все короче, по мере того как  они  поднимались  вверх,
что подтверждало подозрение о том, что ночи в Джокалайлау  длиннее,  чем  на
равнинах. Однако доказать, что это  на  самом  деле  так,  было  невозможно,
потому что оба их хронометра - борода Миляги и живот Пая - по  мере  подъема
утрачивали свою надежность, первый - потому что Миляга перестал  бриться,  а
второй  -  потому  что  аппетит  путешественников,  а  следовательно,  и  их
потребность в испражнении становились тем меньше, чем выше они  поднимались.
Разреженный воздух не  возбуждал  аппетит,  а,  скорее,  сам  превратился  в
пиршественное блюдо, и они могли двигаться час за часом, ни разу не вспомнив
о какой-либо физической потребности. Разумеется, они не давали  забыть  друг
другу ни о своих телесных нуждах, ни о цели своего  путешествия,  но  самыми
надежными  в  этом  смысле  были  животные,  на  чьих  лохматых  спинах  они
восседали.   Когда   доки   начинали   чувствовать   голод,    они    просто
останавливались, и никакая сила в мире не могла их заставить  оторваться  от
найденного ими куста или клочка травы, до тех пор  пока  они  не  н