был выбор. Налево - к  воротам  Паташоки.  Направо  -  по
дороге, которая шла мимо Холма Липпер Байак и уходила к горизонту, туда, где
глаз едва мог различить вздымающийся горный хребет.
   - Тебе решать, - сказал Пай.
   Миляга с тоской посмотрел на город, искушающий его своими шпилями. Но  он
знал, что в совете Пая заключена глубокая мудрость.
   - Мы ведь вернемся когда-нибудь сюда, правда? - сказал он.
   - Разумеется, если ты этого хочешь.
   - Тогда поехали другим путем.
   Мистиф выехал на дорогу, направив автомобиль в  сторону,  противоположную
той, куда шел основной поток. Оставив город у себя  за  спиной,  они  быстро
набрали скорость.
   - Прощай, Паташока, - сказал Миляга, когда стены города растаяли вдали.
   - Невелика потеря, - заметил Пай.
   - Но мне так хотелось посмотреть Мерроу Ти-Ти, - сказал Миляга.
   - Это невозможно, - ответил Пай.
   - Почему?
   - Потому что это была всего-навсего моя выдумка, - сказал Пай.  -  Как  и
все то, что я люблю, включая и самого себя! Всего-навсего выдумка!

Глава 19

1

   Хотя Юдит и дала себе торжественную  клятву,  в  трезвом  уме  и  твердой
памяти, последовать за Милягой в то место,  куда  он  отправился  у  нее  на
глазах,  реализацию  ее  планов  преследования   пришлось   отложить   из-за
обращенных к ней просьб о помощи и участии,  из  которых  самая  настойчивая
исходила от Клема. Он нуждался в ее совете, утешении и в ее  организационных
талантах в те унылые, дождливые дни, которые последовали за Новым Годом,  и,
несмотря  на  всю  неотложность  ее  собственных  дел,  она  едва  ли  могла
повернуться к нему спиной. Похороны Тэйлора состоялись девятого января. Была
и церковная служба, для организации которой Клем приложил массу сил. Это был
печальный триумф: для друзей и родственников Тэйлора настало время смешаться
друг с другом и выразить  свою  привязанность  к  усопшему.  Юдит  встретила
людей, которых она не видела годами, и едва ли не все они сочли своим долгом
пройтись по поводу одного очевидного отсутствующего - Миляги.  Она  говорила
всем то же самое, что она сказала и  Клему.  Что  Миляга  сейчас  переживает
тяжелые времена, и последнее, что она слышала  о  нем,  -  это  то,  что  он
собирался уехать на праздники. Но от Клема, конечно, нельзя было  отделаться
такими туманными оправданиями. Миляга уехал, зная о том, что Тэйлор умер,  и
Клем рассматривал его отъезд  как  проявление  трусости.  Юдит  не  пыталась
вставить словечко в защиту странника. Она просто старалась  как  можно  реже
упоминать о Миляге в присутствии Клема.
   Но тема эта все равно всплывала  тем  или  иным  образом.  Разбирая  вещи
Тэйлора после похорон, Клем наткнулся на три акварели, нарисованные  Милягой
в стиле Сэмюела Палмера, но подписанные его собственным именем с посвящением
Тэйлору. Эти изображения идеализированных пейзажей не могли не вернуть Клема
к мыслям о неразделенной любви Тэйлора к без вести пропавшему Миляге, а Юдит
-  к  мыслям  о  том,  куда  он  пропал.  Клем,  возможно,  из   мстительных
соображений, присоединил акварели к небольшой группе предметов,  которые  он
намеревался уничтожить, но Юдит убедила его не делать этого. Одну он оставил
себе в память о Тэйлоре, вторую подарил Клейну, а третью - Юдит.
   Ее долг по отношению к  Клему  отнимал  у  нее  не  только  время,  но  и
решимость. Поэтому когда  в  середине  месяца  он  неожиданно  объявил,  что
собирается  завтра  отправиться  в  Тенерифе,  чтобы  там  за  две  недельки
поджарить на солнце все свои несчастья, она обрадовалась своему освобождению
от ежедневных обязанностей друга и утешителя, но не смогла снова зажечь  тот
честолюбивый костер, который пылал в ее сердце в первый  час  этого  месяца.
Однако неожиданным напоминанием  ей  послужила  собака.  Стоило  ей  бросить
взгляд на какую-то паршивую псину, и она вспомнила - так, как  если  бы  это
произошло всего лишь час назад, - как она стояла в дверях милягиной квартиры
и удивленно созерцала  растворяющуюся  перед  ней  пару.  А  вслед  за  этим
воспоминанием пришли и мысли о тех новостях, которые она несла Миляге  в  ту
ночь, - о фантастическом путешествии, вызванном камнем, который в  настоящее
время был тщательно завернут и спрятан  от  греха  подальше  в  ее  платяном
шкафу. Она не слишком любила собак, но в ту ночь она подобрала  дворняжку  и
отнесла ее к себе домой, зная, что иначе ее ждет гибель. Пес быстро освоился
и каждый раз, когда она возвращалась домой  от  Клема,  принимался  неистово
вилять хвостом, а рано утром прокрадывался к ней в спальню и устраивал  себе
логово в куче грязной одежды. Пса она назвала Лысым, из-за того  что  шерсти
на нем почти не было, и хотя она и не питала к нему  такой  безумной  любви,
которую он питал к ней, тем не менее его общество было ей  приятно.  Не  раз
она ловила себя на том, что ведет с ним долгие разговоры, во  время  которых
он облизывал свои лапы или яйца. Монологи эти служили  ей  для  того,  чтобы
вновь сосредоточить свои мысли на случившемся, не опасаясь при этом за  свой
рассудок. Через три дня после отъезда Клема в теплые края, обсуждая с Лысым,
как ей лучше всего поступить дальше, она упомянула имя Эстабрука.
   - Ты никогда не видел Эстабрука,  -  сказала  она  Лысому.  -  Но  я  даю
гарантию, что он тебе не понравится. Он пытался убить меня, понимаешь?
   Пес оторвался от своего туалета.
   - Да, я тоже удивилась, - сказала она. - Я хочу сказать, это  ведь  хуже,
чем поступают животные, правда? Не хотела тебя обидеть, но это действительно
так. Я была его женой. Я  и  сейчас  -  его  жена.  Да,  я  знаю,  мне  надо
повидаться с ним. В его сейфе был спрятан голубой глаз. И эта книга! Напомни
мне, чтобы я как-нибудь рассказала тебе о книге. Да нет, вообще-то не стоит.
А то у тебя появятся разные мысли.
   -  Лысый  положил  голову  на  скрещенные  передние  лапы,  издал   тихий
удовлетворенный вздох и погрузился в дрему.
   - Ты мне окажешь крупную услугу, - сказала она. - Мне нужен совет. Что бы
ты сказал человеку, который пытался тебя убить?
   Глаза Лысого были закрыты, так что ей пришлось проговорить ответ за него.
   - Я бы сказал: ?Привет, Чарли, почему бы тебе не рассказать  мне  историю
своей жизни?"

2

   На следующий день она позвонила Льюису Лидеру, чтобы выяснить,  находится
ли Эстабрук до сих пор в больнице. Ей было сказано, что это так, но что  его
перевели в частную клинику в Хэмстеде. Лидер  дал  ей  подробные  координаты
клиники, и она позвонила туда,  чтобы  узнать  о  состоянии  Эстабрука  и  о
приемных часах. Ей сообщили, что он до  сих  пор  находится  под  постоянным
наблюдением, но состояние его значительно улучшилось, и что она может прийти
повидать его в любое время. Не было смысла откладывать эту встречу. В тот же
вечер  под  проливным  дождем  она  поехала  в  Хэмстед.  Ее   приветствовал
занимающийся Эстабруком психиатр - болтливый молодой человек по имени Морис,
верхняя губа которого исчезала,  когда  он  улыбался  -  а  происходило  это
довольно часто, - и который говорил о душевном состоянии своего  пациента  с
глуповатым энтузиазмом.
   - У него бывают хорошие дни, - весело тараторил Морис. И потом, с той  же
радостной интонацией:
   - Но их не так много. Он в состоянии тяжелой депрессии.  Прежде  чем  его
перевели к нам, он  предпринял  одну  попытку  самоубийства,  но  здесь  ему
гораздо лучше.
   - Ему дают успокоительное?
   - Мы держим его беспокойство под контролем, но не пичкаем лекарствами  до
бесчувствия. Иначе он не сможет разобраться в проблеме, которая его мучает.
   - А он сказал вам, что его беспокоит? -  спросила  она,  ожидая  услышать
обвинения в свой адрес.
   - Темное дело, - сказал Морис. - Он говорит о вас с большой любовью, и  я
уверен, что ваш приход благотворно на него повлияет. Но совершенно очевидно,
что проблема  как-то  связана  с  его  кровными  родственниками.  Я  пытался
поговорить с ним об отце и о брате, но он очень уклончив в ответах. Отец-то,
конечно, уже мертв, но, может быть, вы можете что-нибудь рассказать о брате.
   - Я никогда его не видела.
   - Очень жаль. Чарльз явно жутко сердится на своего брата, но  я  не  могу
докопаться, почему. Но я докопаюсь. Просто для этого потребуется  время.  Он
ведь из тех, кто умеет держать при себе свои секреты,  не  так  ли?  Но  вы,
наверное, это и так знаете. Отвести вас к нему? Я-таки сказал  ему,  что  вы
звонили, так что он, скорее всего, вас уже ждет.
   Юдит рассердило то, что ее визит не сможет застать Эстабрука  врасплох  и
что у него хватит времени, чтобы подготовить свои выдумки и уловки.  Но  что
сделано, того не вернешь, и вместо того чтобы огрызнуться  на  восторженного
Мориса за его неуместную болтливость, она скрыла от него свое  недовольство.
Когда-нибудь ей может понадобиться его улыбчивая помощь.
   Комната  Эстабрука  выглядела  довольно  мило.  Она  была  просторной   и
комфортабельной, стены были украшены репродукциями Моне и Ренуара, и в целом
все  это  производило  успокаивающее   впечатление.   Даже   тихо   звучащий
фортепьянный  концерт  словно  был  создан  специально   для   того,   чтобы
умиротворить встревоженный ум. Эстабрук был не в постели: он сидел  у  окна,
одна из занавесок на котором была  отдернута,  чтобы  он  мог  наблюдать  за
дождем. Он был одет в пижаму и свой лучший халат. В  руке  у  него  дымилась
сигарета. Как и сказал Морис, он  явно  подготовился  к  приему  посетителя.
Изумление не мелькнуло  в  его  глазах,  когда  она  вошла.  И,  как  она  и
предчувствовала, он заготовил для нее приветствие.
   - Ну, наконец-то - знакомое лицо.
   Он не раскрыл объятия ей навстречу, но она подошла к нему и наградила его
двумя легкими поцелуями в обе щеки.
   - Кто-нибудь из сиделок принесет тебе чего-нибудь выпить, если  захочешь,
- сказал он.
   - Да, я не отказалась бы от кофе. Там снаружи адская погодка.
   - Может быть, Морис принесет, если я пообещаю ему завтра  облегчить  свою
душу.
   - А вы обещаете? - спросил Морис.
   - Да. Честное слово. Завтра, к этому часу, вы уже будете знать все  тайны
того, как меня приучали ходить на горшок.
   - Молоко, сахар? - спросил Морис.
   - Только молоко, - сказал Чарли. - Если, конечно, ее вкусы не изменились.
   - Нет, - ответила она.
   - Ну, конечно же, нет. Юдит не меняется. Она - это сама вечность.
   Морис удалился, оставив  их  наедине.  Никакого  неуклюжего  молчания  не
последовало. Он  заранее  заготовил  свои  разглагольствования,  и  пока  он
говорил - о том, как он рад, что она пришла, и о том, как надеется, что  она
понемногу начала прощать его,  -  она  изучала  его  изменившееся  лицо.  Он
похудел и был без парика, что обнаружило в его  наружности  такие  черты,  о
существовании которых она не подозревала раньше. Его большой  нос  и  рот  с
опущенными уголками, с выступающей огромной нижней губой придавали  ему  вид
аристократа,  переживающего  не  лучшие  времена.  Едва  ли  она  смогла  бы
воскресить в своем сердце любовь к нему,  но  с  легкостью  ощутила  в  себе
жалость, видя его в таком положении.
   - Я полагаю, ты хочешь развода, - сказал он.
   - Мы можем поговорить об этом в другой раз.
   - Тебе нужны деньги?
   - В настоящий момент - нет.
   - Если тебе...
   - Я попрошу.
   Вошел медбрат  с  кофе  для  Юдит,  горячим  шоколадом  для  Эстабрука  и
печеньем. Когда он удалился, она начала свою исповедь, подумав,  что  сможет
этим вызвать его на ответную откровенность.
   - Я пошла в дом, - сообщила она. - Чтобы забрать свои драгоценности.
   - И не смогла открыть сейф.
   - Да нет, я открыла его. - Он не взглянул на нее, шумно отпивая  шоколад.
- И нашла там несколько очень странных вещей, Чарли. Мне хотелось бы  о  них
поговорить.
   - Не знаю, что ты имеешь в виду.
   - Несколько сувениров. Обломок статуи. Книга.
   - Нет, - сказал он, по-прежнему избегая ее взгляда. - Они принадлежат  не
мне. Я ничего о них не знаю. Оскар отдал их мне на хранение.
   Интригующий поворот.
   - А откуда Оскар взял их? - спросила она.
   - Я не спрашивал, - сказал Эстабрук с деланным равнодушием в голосе. - Ты
же знаешь, он много путешествует.
   - Я хотела бы встретиться с ним.
   - Нет, не надо, - бросил он поспешно. - Он тебе совсем не понравится.
   - Завзятые путешественники - всегда интересные люди,  -  произнесла  она,
стараясь сохранить непринужденность тона.
   - Я же тебе говорю, - настаивал он. - Он тебе не понравится.
   - Он заходил навестить тебя?
   - Нет. И я не стал бы с ним встречаться, если бы он и  зашел.  Почему  ты
задаешь мне все эти вопросы? Оскар никогда тебя раньше не интересовал.
   - Но ведь он как-никак твой брат, - сказала она. - Должна же существовать
какая-нибудь родственная ответственность.
   - У Оскара? Да ему нет дела ни до кого, кроме самого себя. Он подарил мне
эти вещи только для того, чтобы меня задобрить.
   - Так это все-таки подарки. А я-то думала, что он дал тебе их  только  на
хранение.
   - Разве это имеет  значение?  -  спросил  он,  слегка  повысив  голос.  -
Главное, не трогай их, они опасны. Ты ведь положила их на место, да?
   Она солгала, что положила, поняв, что  дальнейшее  обсуждение  этой  темы
приведет лишь к тому, что он разъярится еще сильнее.
   - У тебя красивый вид из окна? - спросила она у него.
   - Да, мне  видна  пустошь,  -  сказал  он.  -  В  ясные  дни  это  просто
замечательно. В  понедельник  здесь  нашли  труп  женщины;  ее  задушили.  Я
наблюдал за тем, как вчера и сегодня они с утра до вечера прочесывали кусты.
Наверное, искали улики. В такую-то погоду. Ужасно быть под открытым небом  в
такую погоду и искать грязное нижнее  белье  или  что-нибудь  в  этом  роде.
Можешь себе представить? Я сказал себе: как я счастлив, что я здесь, в тепле
и уюте.
   Если и были какие-то указания на изменения в его мыслительных  процессах,
то они скрывались здесь, в этом странном лирическом отступлении. У  прежнего
Эстабрука просто не хватило бы терпения на любой разговор, который не служил
простой и ясной цели. Мало что вызывало у него такое презрение, как  сплетни
и их поставщики, в  особенности  когда  он  знал,  что  это  ему  перемывают
косточки. А что касается наблюдения из окна и мыслей  по  поводу  того,  как
другие переносят холод, то еще два месяца назад это было в буквальном смысле
слова  чем-то  немыслимым.  Эта   перемена   ей   понравилась,   наравне   с
новообретенным благородством его профиля. Увидев, как спрятанный внутри него
человек выходит наружу, она почувствовала больше уверенности в  правильности
сделанного в прошлом выбора. Возможно, именно этого Эстабрука она и любила.
   Они еще немного поговорили, не  возвращаясь  больше  ни  к  каким  личным
темам, и расстались друзьями, обнявшись с неподдельной теплотой.
   - Когда ты снова придешь? - спросил он ее.
   - Через пару дней, - ответила она.
   - Я буду ждать.
   Итак, подарки, которые она обнаружила в сейфе, раньше принадлежали Оскару
Годольфину. Таинственному Оскару, который сохранил родовое имя, в  то  время
как   его   брат   Чарльз   отрекся    от    него.    Загадочному    Оскару.
Оскару-путешественнику. Интересно,  как  далеко  пришлось  ему  отправиться,
чтобы возвратиться с такими сверхъестественными трофеями? Куда-то за пределы
этого мира, возможно, в ту же самую даль, куда на ее глазах скрылись  Миляга
и Пай-о-па? Она начала подозревать существование  какого-то  заговора.  Если
два человека, и  не  подозревавших  о  существовании  друг  друга,  -  Оскар
Годольфин и Джон Захария - знали о существовании этого другого мира и о том,
как переместиться туда, то сколько же еще людей из ее  круга  обладают  этим
знанием? Может быть, эта информация доступна только мужчинам? Появляется  ли
она наравне с пенисом и материнской фиксацией в качестве одного  из  мужских
половых признаков? Знал ли Тэйлор? Знает  ли  Клем?  Или  это  что-то  вроде
семейной тайны, и единственный кусочек мозаики, которого ей недостает, - это
связь между Годольфином и Захарией?
   Независимо от того, какая версия была ближе  к  истине,  ей  не  получить
разъяснений от Миляги, а это значит, что надо отправляться на поиски  братца
Оскара.  Вначале  она  избрала  наиболее  прямолинейный  путь  -  телефонный
справочник. Его не оказалось  в  списках.  Тогда  она  обратилась  к  Льюису
Лидеру,  но  он  заявил,  что  не  обладает   никакими   сведениями   ни   о
местонахождении, ни о состоянии дел этого человека, и сказал ей, что  братья
не поддерживают друг с другом никаких деловых отношений, и  ему  никогда  не
приходилось сталкиваться  с  вопросом,  в  который  был  бы  вовлечен  Оскар
Годольфин.
   - Насколько мне известно, - сказал он,  -  он  вообще,  может  быть,  уже
мертв.
   Поставив крест на прямых путях, она обратилась к окольным. Она  вернулась
в дом Эстабрука и тщательно обыскала  его  в  поисках  адреса  или  телефона
Оскара. Ни того, ни  другого  она  не  обнаружила,  но  в  руки  ей  попался
фотоальбом,  который  Чарли  ей  никогда  не  показывал,  и  там   оказались
фотографии, на  которых,  судя  по  всему,  были  изображены  двое  братьев.
Отличить одного от другого было нетрудно. Даже на этих ранних фотографиях  у
Чарли был обеспокоенный вид, который неизменно  возникал  у  него  во  время
съемки, в то время как Оскар, хотя и бывший моложе на  шесть  лет,  выглядел
гораздо более уверенным в  себе.  Он  был  слегка  толстоват,  но  нес  свой
избыточный  вес  с  легкостью,  и  улыбке  его  была   свойственна   та   же
непринужденность, с которой он обнимал за плечи своего брата. Она изъяла  из
альбома наиболее поздние фотографии, на которых  Чарльз  был  изображен  уже
после наступления половой зрелости или незадолго до  этого,  и  взяла  их  с
собой. Как оказалось, во второй раз воровать легче, чем  в  первый.  Но  это
была  единственная  информация  об  Оскаре,  которую  она  унесла  из   дома
Эстабрука. Если она собирается найти путешественника и выяснить,  из  какого
мира он привез срои сувениры, ей придется  убедить  Эстабрука  помочь  ей  в
этом. Но на это потребуется время, а ее нетерпение растет с каждым  коротким
дождливым днем. Несмотря на то, что она могла купить билет  до  любой  точки
земного шара, ею овладело нечто вроде  приступа  клаустрофобии.  Существовал
другой мир, в который она хотела получить доступ. И пока ей это не  удастся,
сама Земля будет для нее тюрьмой.

3

   Лидер позвонил Оскару утром семнадцатого января с сообщением о  том,  что
бывшая жена его брата осведомлялась о его местонахождении.
   - А она не сказала, зачем ей это нужно?
   -  Нет,  точной  причины  она  не  назвала.  Но  определенно  она  что-то
вынюхивает. На прошлой  неделе,  насколько  мне  известно,  она  виделась  с
Эстабруком трижды.
   - Спасибо, Льюис. Я ценю твою преданность.
   - Оцени ее в наличных, Оскар, - ответил Лидер. - А то я  поиздержался  на
Рождество.
   - Ну когда я оставлял тебя с пустыми руками? - сказал Оскар. - Держи меня
в курсе.
   Адвокат пообещал так и поступать, но Оскар  сомневался,  что  тот  сможет
предоставить ему еще какую-нибудь полезную информацию. Только  действительно
отчаявшиеся души доверяют свои тайны адвокатам, а Юдит вряд  ли  можно  было
отнести к этому разряду. Он никогда не видел ее - Чарли об этом позаботился.
Но если она хотя бы в течение некоторого времени способна была выносить  его
общество, значит, у нее железная воля. А тогда напрашивался вопрос:  с  чего
бы это женщине, которая знает (предположим, что это так),  что  муж  пытался
убить ее, искать его общества, если только  у  нее  нет  какого-то  скрытого
мотива? А возможно ли, чтобы вышеупомянутый мотив  заключался  в  стремлении
разыскать его брата Оскара? Если это так,  то  подобное  любопытство  должно
быть уничтожено в зародыше. И так уже слишком много  переменных  вступило  в
игру, а тут еще эта чистка, предпринятая Обществом, и неизбежно идущее по ее
следам полицейско