(в  чем  он
далеко не был уверен), то рассказ  об  этой  ночи,  без  сомнения,  доставит
немало удовольствия его предкам.
   Боясь побеспокоить Примирителя, он прекратил свою победную пляску  и  уже
собрался было вернуться на подоконник, чтобы продолжать нести ночную стражу,
но в этот момент до его ушей донесся звук, до поры до  времени  скрытый  его
топаньем. Он перевел взгляд с подоконника на потолок.  На  улице  неожиданно
поднялся ветер, принявшийся рыскать по крыше, погромыхивая  черепицей  -  во
всяком случае, так казалось Отдохни Немного до тех пор, пока он не  заметил,
что дерево за окном неподвижно, как Квем в равноденствие.
   Отдохни Немного не принадлежал  к  племени  героев  -  скорее,  наоборот.
Главными персонажами легенд и сказаний  его  народа  были  знаменитые  рабы,
отступники и трусы. Когда он услышал звук, инстинкт  шепнул  ему,  чтобы  он
несся вниз по лестнице сломя голову. Но он поборол свою природу и  осторожно
приблизился к окну, в надежде посмотреть, что происходит наверху.
   Он взобрался на подоконник спиной к окну и, запрокинув голову,  уставился
на свес крыши. Смог загрязнил свет звезд,  и  крыша  была  черным-черна.  Из
нижнего окна донесся смех  Примирителя.  Отдохни  Немного  приободрился,  но
улыбнуться не успел. Что-то столь  же  черное,  как  и  крыша,  и  столь  же
грязное, как и затмивший звезды туман, свесилось  вниз  и  зажало  ему  рот.
Нападение произошло так неожиданно, что Отдохни Немного отпустил раму и чуть
не полетел головой вниз, но хватка  душителя  была  слишком  крепкой,  чтобы
позволить ему упасть, и он был  втянут  на  крышу.  Увидев  собравшихся  там
существ, Отдохни Немного немедленно понял свои ошибки. Первая заключалась  в
том, что он заткнул себе ноздри и из-за этого не смог учуять гостей.  Вторая
же состояла в слишком безоглядной вере в теологию, которая учит, что все зло
приходит снизу. К  сожалению,  это  оказалось  далеко  не  так.  Высматривая
Сартори и его легион на улице, он совершенно  забыл  о  крышах,  по  которым
столь проворные твари могли передвигаться с неменьшей легкостью.
   Их было не больше полудюжины, но больше и не требовалось. Гек-а-геки были
страшнейшими из страшных, и лишь самые отчаянные  Маэстро  могли  осмелиться
вызвать их в Доминионы. У этих огромных, словно тигры, существ, с такими  же
лоснящимися шкурами, были руки  размером  с  человеческую  голову  и  головы
размером с человеческую руку. При свете бока их были прозрачными, но  сейчас
они заключили пакт с темнотой. Все,  кроме  душителя,  лежали  вдоль  конька
крыши, заслоняя собой Маэстро, пока тот не поднялся и шепотом  не  приказал,
чтобы пленника подтащили к его ногам.
   - Ну а теперь, Отдохни Немного... - сказал  он  голосом,  слишком  тихим,
чтобы его расслышали внизу в доме, но  достаточно  громким,  чтобы  кишечник
несчастного создания распрощался со своим содержимым, - ... из тебя  потечет
не только дерьмо.

3

   Сартори наблюдал за смертью Отдохни Немного безо всякого удовольствия. То
радостное возбуждение, которое он чувствовал на рассвете, вызвав гек-а-геков
и предвкушая грядущую битву, испарилось из него вместе  с  потом  за  долгий
жаркий день. Гек-а-геки обладали  огромной  силой  и  вполне  могли  вынести
путешествие с Шиверик-сквер на Гамут-стрит, но ни один Овиат не любил света,
с каких бы небес он ни лился, и чтобы не ослабить их, он оставался со своими
любимцами в тени деревьев, нетерпеливо считая часы. Лишь  раз  он  осмелился
ненадолго покинуть их и обнаружил, что улицы пусты. Зрелище это должно  было
бы его порадовать - ведь по пустынному городу  он  сможет  пройти  со  своим
воинством без свидетелей и застать  врага  врасплох.  Но  пока  он  сидел  в
компании дремлющих тварей под пологом уютной рощицы, в абсолютной тишине, не
нарушаемой даже жужжанием пролетающей мухи, в сердце к нему закрался  страх,
вызванный к жизни зрелищем пустынных  улиц,  который  он  до  этого  времени
старательно от себя отгонял. Возможно ли, чтобы его планы по  переустройству
Пятого Доминиона потерпели крушение, столкнувшись  с  неким  встречным,  еще
более  радикальным  планом?  Он  уже  смирился  с  тем,  что  его  мечты   о
строительстве Нового Изорддеррекса не стоят  и  ломаного  гроша.  Так  он  и
сказал своему брату во время разговора в Башне. Но даже  если  его  не  ждет
судьба создателя новой империи, ему все же есть, для чего  жить  здесь.  Она
сейчас на Гамут-стрит и, как он надеялся, тоскует по нему не меньше, чем  он
по ней. Он жаждал продолжения, пусть даже оно покажется Адом  рядом  с  Раем
Миляги. Но вид пустынного города навел его на мысли о том, что и  эта  мечта
построена на песке.
   Приближался вечер, и нетерпение его усиливалось. Ему хотелось попасть  на
Гамут-стрит как можно скорее - хотя бы потому, что там он рассчитывал  найти
какие-то признаки  жизни.  Но  когда  его  желание  наконец-то  исполнилось,
никакого облегчения он не испытал. Шатающиеся  вдоль  ее  границ  привидения
лишний раз напомнили ему, как неприглядна смерть, а звуки,  доносившиеся  из
дома (хихиканье девушки и, позже, громогласный хохот  его  брата  в  Комнате
Медитации), показались ему проявлениями оптимизма, граничащего с глупостью.
   Ему хотелось выбросить из головы эти мысли, но это было не так-то просто.
Возможно, спасение от них он сможет найти только в объятиях Юдит.  Он  знал,
что  она  была  в  доме.   Однако,   чувствуя,   насколько   сильны   потоки
высвобожденной энергии, войти он не решался. Ему удалось вытрясти из Отдохни
Немного сведения о ее состоянии и местонахождении. Сам он предполагал -  как
выяснилось, ошибочно, - что  она  будет  находиться  рядом  с  Примирителем.
Отдохни Немного рассказал, что она побывала в Изорддеррексе  и  вернулась  с
рассказами о невероятных чудесах. Но на  Милягу  они  не  произвели  особого
впечатления. Между ними произошла перепалка, и он отправился свершать ритуал
в  одиночку.  А  зачем,  собственно,  она  отправилась  в  Изорддеррекс?   -
поинтересовался он у пленника, но бедняга заявил, что не знает, и  продолжал
упорствовать в своем  утверждении  даже  после  того,  как  члены  его  были
вывернуты из суставов, а гек-а-гек начал  лакать  из  вскрытого  черепа  его
мозги. Так он и умер, настаивая на своем неведении, и  Сартори,  предоставив
своим любимцам возможность вволю наиграться  с  трупом,  отошел  в  сторону,
чтобы обдумать услышанное.
   Господи, и чего бы он только не отдал за дозу криучи! Тогда  он  смог  бы
успокоить свои нервы или же набраться достаточно храбрости, чтобы  постучать
в дверь, позвать ее и заняться с ней любовью среди призраков. Но он  слишком
уязвим для потоков. Настанет  момент,  и  очень  скоро,  когда  Примиритель,
вобрав в себя Пятый Доминион, отправится в сторону Аны. Тогда круг, чья сила
уже не будет нужна для переноса образов, ослабит потоки и направит всю  свою
энергию на то, чтобы переправить Примирителя через Ин Ово. И тогда,  в  этот
промежуток между началом путешествия Примирителя в Ану и окончанием ритуала,
он начнет действовать. Ворвавшись в дом, он натравит гек-а-геков  на  Милягу
(а также на любого из его защитников) и воссоединится с Юдит.
   Думая о ней и о криучи, он вынул из кармана синее яйцо и.  поднес  его  к
губам. За последние несколько часов он  целовал  его  прохладу  тысячи  раз,
лизал, сосал его. Но теперь ему захотелось теснее слиться с ним, ощутить его
тяжесть в своем желудке, подобно тому как он ощутит тяжесть ее  тела,  когда
они снова займутся любовью. Он  положил  его  в  рот,  запрокинул  голову  и
глотнул. Оно с легкостью скользнуло внутрь и подарило  ему  несколько  минут
покоя.
   Не будь в голове у Клема двух обитателей, он вполне мог бы оставить  свой
пост  у  парадной  двери,  пока  Примиритель   трудился   наверху.   Вначале
порожденные процессом потоки вызвали у него довольно сильную боль в  животе,
но через некоторое время она  исчезла,  уступив  место  такому  безмятежному
покою, что он уже совсем было решил пойти вздремнуть. Но Тэй  строго  следил
за   неукоснительным   исполнением   долга,   и   стоило   Клему    утратить
сосредоточенность, как он сразу же ощущал присутствие  своего  возлюбленного
(оно было настолько переплетено с его собственными мыслями, что  становилось
очевидным только в случае возникновения разногласий),  пробуждавшего  в  нем
новую бдительность. Таким образом, он  продолжал  нести  свою  службу,  хотя
необходимость в ней, без сомнения, уже давно пропала.
   Свеча, которую он поставил у двери, тонула в своем собственном  воске,  и
он нагнулся было, чтобы примять краешек и дать  стечь  излишку,  но  в  этот
момент что-то стукнулось о крыльцо. Звук был такой, словно  рыба  плюхнулась
на камень. Он оставил в покое свечку и прижался  ухом  к  двери,  но  больше
ничего слышно не было. Интересно, что это - плод упал  с  дерева  или  пошел
волшебный дождь? Он направился в комнату,  где  Понедельник  днем  развлекал
Хои-Поллои. Теперь они  отправились  в  какое-то  более  укромное  местечко,
захватив с собой две подушки. Мысль о том, что под этим  кровом  нашли  себе
приют двое любовников, доставила ему удовольствие, и, направляясь к окну, он
мысленно пожелал им удачи. На улице оказалось темнее, чем он предполагал,  и
хотя крыльцо было в поле его зрения, он не  мог  разобрать,  то  ли  на  нем
действительно что-то лежит, то ли это просто рисунки Понедельника.
   Скорее озадаченный, чем обеспокоенный, он вернулся  к  парадной  двери  и
вновь стал слушать. По-прежнему ничего не было слышно, и он уже  решил  было
выбросить всю эту историю из головы,  но  слишком  уж  ему  хотелось,  чтобы
волшебный дождь действительно выпал в эту ночь, и он был слишком  любопытен,
чтобы остаться равнодушным к этой  тайне.  Он  хотел  отодвинуть  свечку  от
двери, но стоило  ему  взять  ее  в  руки,  как  воск  окончательно  затопил
крохотное пламя.  Ничего  страшного.  Несколько  свечей  горело  у  подножия
лестницы, и их  света  было  вполне  достаточно,  чтобы  отыскать  засовы  и
отодвинуть их в сторону.
   Юдит проснулась в комнате Целестины и  оторвала  голову  от  матраса,  на
который она легла около часа назад. После примирения они еще некоторое время
поговорили, но в конце концов усталость все-таки  одолела  ее,  и  Целестина
предложила ей прилечь и немного отдохнуть, что она  с  радостью  и  сделала.
Приподнявшись, она обнаружила, что Целестина также уснула. Голова ее  лежала
на матрасе, а  тело  -  на  полу.  Она  тихонько  посапывала,  нисколько  не
побеспокоенная тем, что разбудило Юдит.
   Дверь  была  приоткрыта,  и  сквозь  нее  в   комнату   проникал   запах,
возбуждавший в Юдит легкую тошноту. Она села, потерла затекшую шею, а  потом
поднялась на ноги. Прежде чем лечь, она сбросила туфли, но  ей  не  хотелось
сейчас тратить время на их поиски в темной  комнате,  и  она  вышла  в  холл
босой. Запах стал гораздо сильнее. Доносился  он  с  улицы,  через  открытую
дверь. Стоявших на страже ангелов нигде не было видно.
   Зовя Клема по имени, она двинулась через  холл,  замедляя  шаги  по  мере
приближения  к  открытой  двери.  Свечи  у  лестницы  отбрасывали  на  порог
мерцающие отблески. Она  заметила,  что  там  что-то  блестит,  и,  отбросив
осторожность, кинулась к двери, призывая Богинь  на  помощь  себе  и  Клему.
Только бы это был не он, прошептала она, заметив,  что  на  пороге,  в  луже
растекшейся крови, блестит не что иное, как чья-то плоть. Только бы это  был
не он.
   Это действительно был не он. Теперь, подойдя поближе, она разглядела  то,
что осталось от лица, и узнала  его:  подручный  Сартори,  Отдохни  Немного.
Глаза его были вырваны из глазниц, а его рот, расточавший мольбы и  лесть  в
таком изобилии, был лишен языка. Но сомневаться в том, что это именно он, не
приходилось.  Только  существо  из  Ин  Ово  могло  до  сих  пор  продолжать
дергаться, изображая подобие жизни даже тогда, когда сама жизнь уже покинула
тело.
   Она подняла взгляд от жертвы  и  всмотрелась  в  окружающий  мрак,  снова
позвав Клема по имени. Сначала никто не ответил, но потом она  услышала  его
полузадушенный крик.
   - Немедленно в дом, назад! Ради... Бога... назад!
   - Клем?
   Она шагнула за порог, и из темноты вновь понеслись его отчаянные крики.
   - Нет! Назад!
   - Только вместе с тобой, - сказала она, осторожно переступая через голову
Овиата.
   В этот момент до ее ушей донеслось тихое, сдержанное рычание.
   - Кто там? - спросила она.
   Сначала никто не ответил,  но  она  знала,  что,  если  подождать,  ответ
обязательно прозвучит, и знала, чей голос она услышит. Однако ни  содержание
ответа, ни его обескураженный тон предугадать она не смогла.
   - Не так все должно было произойти... - сказал Сартори.
   - Если ты хоть что-нибудь сделал с Клемом... - начала она.
   - Ни с кем я не собираюсь ничего делать.
   Она знала, что это ложь, но знала она и то, что пока ему нужен  заложник,
он не причинит Клему никакого вреда.
   - Отпусти Клема, - сказала она.
   - А ты подойдешь ко мне?
   Она выдержала благопристойную паузу, чтобы он не подумал, будто ей так уж
не терпится откликнуться на его зов, и ответила:
   - Да. Подойду.
   - Нет, Джуди! - воскликнул Клем. - Он здесь не один.
   Глаза ее уже привыкли к темноте, и  она  сама  могла  в  этом  убедиться.
Вокруг  него  рыскали  отвратительные,  лоснящиеся  твари.  Одна   из   них,
поднявшись на задние лапы, точила когти о дерево. Другая  лежала  в  сточной
канаве, достаточно близко, чтобы Юдит могла разглядеть просвечивающие  через
кожу внутренности. Но их кошмарная наружность не  особенно  ее  поразила:  в
кулисах каждой драмы скапливается подобный мусор -  останки  отброшенных  за
ненадобностью персонажей, запачканные костюмы, треснувшие маски.  Эти  твари
были  отверженными,  и  ее  возлюбленный  привел  их  с  собой,  потому  что
чувствовал свое с ними родство. Она пожалела их.  Но  его  -  человека,  чье
величие еще недавно было столь непревзойденным - она пожалела еще больше.
   - Прежде чем я шевельну хотя бы пальцем,  Клем  должен  стоять  здесь  на
крыльце, - сказала она.
   После паузы Сартори ответил:
   - Хорошо, я доверяю тебе.
   Из мрака донеслись новые похрюкивания Овиатов, и Юдит  увидела,  как  две
твари вынесли  Клема  из  темноты,  зажав  его  руки  в  своих  пастях.  Они
приблизились к тротуару, так что она смогла увидеть стекающие по  их  мордам
пенистые струйки слюны, и выплюнули пленника  на  дорогу.  Клем  упал  лицом
вниз. Все руки его были испачканы их зловонными выделениями. Она хотела было
броситься к нему на помощь, но  хотя  двое  тварей  ретировались  обратно  в
темноту, Овиат, который  точил  когти,  повернулся  и  вытянул  вперед  свою
лопатообразную голову. Взгляд его выпученных  глаз,  черных,  как  у  акулы,
метался из стороны в сторону, то и дело алчно впиваясь в нежный  кусок  мяса
на дороге. Она побоялась, что  стоит  ей  двинуться  с  места,  и  он  может
прыгнуть, и осталась стоять на крыльце, пока Клем  с  трудом  поднимался  на
ноги. От слюны Овиатов на руках у него вздулись волдыри, но в  остальном  он
был невредим.
   - Со мной все в порядке, Джуди... - прошептал он. - Иди в дом...
   Она подождала, пока он окажется на ногах и  двинется  к  двери,  и  стала
спускаться с крыльца.
   - Иди в дом! - повторил он.
   Она обняла его за плечи, притянула к себе и прошептала:
   - Клем, не надо меня разубеждать. Иди в дом  и  запри  дверь.  Я  остаюсь
здесь.
   Он хотел было снова возразить ей, но она перебила его на полуслове.
   - Я же сказала: не надо никаких споров.  Я  хочу  увидеть  его,  Клем.  Я
хочу... хочу быть с ним вместе. А теперь, прошу тебя, если ты  меня  любишь,
иди в дом и закрой дверь.
   В каждом движении его сквозила неохота, но он слишком многое знал о любви
- в особенности, о той, что  шла  наперекор  общепринятым  нормам,  -  чтобы
продолжать этот спор.
   - Ты только помни о том, сколько всего у него на совести, - сказал он  ей
напоследок.
   - Я никогда об этом не забывала, Клем,  -  сказала  она  и  скользнула  в
темноту.
   Никаких колебаний она не испытывала. Пронизывающая боль, которую вызывали
у нее потоки энергии, слабела с каждым шагом, а мысль о предстоящем  объятии
несла ее вперед, как на крыльях. И он, и она стремились к этой встрече. Хотя
первопричины этой страсти уже исчезли - одна превратилась в прах,  другая  в
божество, - она и ожидающий ее во мраке  мужчина  были  их  воплощениями,  и
ничто не могло остановить их тяги друг к другу.
   Лишь однажды она оглянулась на дом и увидела, что Клем по-прежнему медлит
на пороге. Не став убеждать его войти внутрь, она вновь повернулась лицом  к
темноте и спросила:
   - Где ты?
   - Здесь, - ответил ее возлюбленный и шагнул к ней из-под прикрытия своего
воинства.
   Лицо его закрывала  тончайшая  светящаяся  пелена,  сотканная  овиатскими
пауками. То и дело на ней сгущались маленькие жемчужины, которые  постепенно
росли и наконец отрывались от нитей, стекая по его рукам и лицу и  падая  на
землю. Свет преображал его, но она  слишком  истосковалась  по  этому  лицу,
чтобы обмануться. Ее настойчивый взгляд проник сквозь пелену и  добрался  до
его подлинного облика, изможденного и усталого.  Блестящий  денди,  которого
она повстречала в пластмассовом саду  Клейна,  исчез.  Веки  его  отяжелели,
уголки рта опустились книзу, волосы были растрепаны. Конечно, он мог  всегда
так выглядеть и просто  скрывал  это  с  помощью  какого-нибудь  пустякового
заклинания, но это казалось ей маловероятным. Он  изменился  внешне,  потому
что что-то изменилось внутри него.
   Хотя ничто не мешало ему подойти  к  ней,  он  робко  отступил  чуть-чуть
назад, словно кающийся грешник, не решающийся без приглашения приблизиться к
алтарю. Такой деликатности она прежде за ним не замечала, и  ей  понравилась
эта новая черта.
   - Я не причинил ангелам никакого вреда, - сказал он тихо.
   - Ты не должен был даже прикасаться к ним.
   - Все должно было произойти не так, - повторил  он  снова.  -  Гек-а-геки
случайно уронили с крыши кусок мяса...
   - Я видела.
   - Я собирался подождать до тех  пор,  пока  силы  не  ослабеют,  а  потом
явиться за тобой со всей торжественностью. - Он выдержал паузу. -  Ты  пошла
бы со мной?
   - Да.
   - Я не был в этом уверен. Боялся, что ты оттолкнешь меня, и тогда во  мне
проснется жестокость. Ты теперь моя надежда на спасение. Я больше  без  тебя
не могу.
   - Но ты же прожил без меня все эти годы в Изорддеррексе.
   - Ты была со мной рядом, только под другим именем, - сказал он.
   - Но это не мешало тебе быть жестоким.
   - А ты представь, насколько более жестоким  я  мог  быть,  -  сказал  он,
словно сам удивившись этой возможности, - если бы вид твоего лица не смягчал
мой гнев.
   - Так это все, что тебе от меня нужно? Вид моего лица?
   - Ты знаешь, что это не так, - сказал он, понижая голос до шепота.
   - Так скажи мне об этом.
   Он посмотрел через плечо на свое воинство. Если  его  губы  и  произнесли
какие-то слова, то она их не услышала. Под его взглядом твари  попятились  в
темноту. Когда они исчезли, он  поднес  руки  к  ее  лицу,  мизинцами  нежно
коснувшись ее шеи, а большими пальцами  -  уголков  рта.  Несмотря  на  жар,
который до сих пор поднимался от раскалившегося за день асфальта,  руки  его
были холодными.
   - У нас осталось не так много времени, так что я буду  краток,  -  сказал
он. - У нас нет будущего. Возможно, оно было вчера, но этой ночью...
   - Я думала, ты собираешься построить Новый Изорддеррекс?
   - Собирался. У меня даже готов для него идеальный проект, вот здесь. - Он
соединил большие пальцы и легонько ударил ее  по  губам.  -  На  месте  этих
жалких улиц должен был  вознестись  город,  созданный  по  твоему  образу  и
подобию.
   - Так почему же ты передумал?
   - У нас нет времени, любовь моя. Там, наверху, трудится мой брат, и когда
работа будет