нь будет так отличаться от сегодняшнего?
   - В ту или другую сторону, - ответила Юдит.
   Ответ оказался более двусмысленным, чем хотелось  бы,  но,  возможно,  ее
язык был мудрее ее самой. Хотя она покидала это святое  место,  обнадеженная
силами, куда более проницательными, чем она сама, Их речи не могли полностью
уничтожить  воспоминание  о  Чаше  в  сокровищнице  Оскара  и   ее   мрачном
пророчестве.
   Она молча выбранила себя за недостаток веры. Откуда в ней  взялось  такое
высокомерие, что она осмелилась усомниться в мудрости Самой Умы Умагаммаги?
   Сейчас для этого не время. Может быть, завтра или в  какой-нибудь  другой
благословенный день она встретится с Богинями на улицах Пятого  Доминиона  и
расскажет Им о том нелепом червячке сомнения, который продолжал  подтачивать
ее даже после Их ободряющих слов. Но сегодня она должна склониться перед  Их
мудростью и вернуться к Примирителю с доброй вестью.

Глава 58

   Миляга был не единственным обитателем дома на Гамут-стрит, который уловил
в раскаленном воздухе запах Ин Ово. Почуял его и бывший  пленник  этого  ада
между Доминионами - Отдохни Немного. Когда, поручив  Понедельнику  притащить
наверх камни и послав Клема осмотреть на всякий случай дом, Миляга  вернулся
в Комнату Медитации, его прежний мучитель сидел на подоконнике. По  щекам  у
него текли слезы, а зубы судорожно пощелкивали.
   - Он идет, верно? - сказал он. - Вы видели его, Освободитель?
   - Идет, не видел, - ответил Миляга. - И не трясись ты так, Дохлик.  Я  не
дам ему и пальцем к тебе притронуться.
   Отдохни Немного выдавал жалкую улыбку, которой трясущаяся челюсть придала
особенно гротескный вид.
   - Вы говорите, как моя мама, - сказал он. - Каждый вечер она твердила:  с
тобой ничего не случится, с тобой ничего не случится...
   - Я напоминаю тебе твою мать?
   - Ну, плюс-минус сиськи, конечно, - ответил Отдохни Немного. - Должен вам
признаться, красавицей она не была, но все мои отцы ее любили.
   Снизу раздался какой-то шум, и бедняга подскочил чуть не до потолка.
   - Все в порядке, - сказал ему Миляга. - Это просто Клем закрывает ставни.
   - Я хочу приносить какую-то пользу. Чем я могу помочь?
   - Делай то, что делаешь. Наблюдай за улицей. Увидишь там кого-нибудь...
   - Я знаю. Бить тревогу.
   С закрытыми ставнями дом неожиданно погрузился в сумрак, в котором  Клем,
Понедельник и Миляга трудились без слов и без  передышек.  К  тому  времени,
когда все камни были подняты наверх, на улице  также  начало  смеркаться,  и
Миляга застал Отдохни Немного за странным занятием: он высовывался из  окна,
сдирал с деревьев полные кулачки листьев и швырял их в комнату. Когда Миляга
спросил, в чем заключается цель его действий, Отдохни Немного объяснил,  что
с наступлением сумерек становится трудно различать улицу сквозь листву,  вот
он и решил ее уничтожить.
   - Когда я начну Примирение, тебе, наверное,  надо  будет  перенести  свой
пост на верхний этаж, - сказал Миляга.
   - Как скажете, Освободитель, - сказал  Отдохни  Немного,  соскальзывая  с
подоконника. - Но прежде чем я туда отправлюсь, если вы  позволите,  у  меня
есть одна крошечная просьба.
   - Да?
   - Вопрос очень деликатный.
   - Давай же, не бойся.
   - Я знаю, что вы собираетесь начать  ритуал,  и  мне  приходит  в  голову
мысль, что, возможно, в последний  раз  я  имею  честь  находиться  в  вашем
обществе. Когда Примирение будет закончено, вы  станете  великим  человеком.
Конечно, я вовсе не хочу сказать, что сейчас вы не великий,  -  поспешил  он
добавить. - Конечно! Конечно, Великий! Но после этой ночи все  будут  знать,
что вы - Примиритель и свершили то, что оказалось не под силу Самому Христу.
Вас сделают Папой, и вы сядете писать мемуары... -  Миляга  расхохотался.  -
...и я никогда вас больше не увижу. И так оно, конечно, и должно  быть.  Это
правильно  и  справедливо.  Но  прежде  чем  вы  станете  таким   безнадежно
знаменитым и перед  вами  преклонятся  народы  и  государства,  я  вот  было
подумал... не могли бы вы меня... благословить?
   - Благословить? Тебя?
   Отдохни Немного замахал своими длиннопалыми ручками.
   - Понимаю! Понимаю! - воскликнул он. - Вы и так проявили ко мне безмерную
доброту...
   - Дело не в этом, - сказал Миляга, опускаясь перед ним на корточки  точно
так же, как когда тот был под каблуком у Юдит. - Я бы выполнил твою просьбу,
если б мог. Но, Дохлик, я даже не знаю как! Я никогда не был священником, не
проповедовал Евангелие и не воскрешал мертвых.
   - Но у вас же есть апостолы, - сказал Отдохни Немного.
   - Нет. У меня были друзья, способные меня выносить, и любовницы,  которые
сумели  ко  мне  приноровиться.  Но  я  никогда  не   обладал   способностью
вдохновлять людей, вести их за собой. Все силы  уходили  на  соблазнение.  У
меня нет права кого-нибудь благословлять
   - Прошу прощения, - сказал Отдохни Немного. - Я никогда больше об этом не
упомяну.
   Потом он взял руку Миляги и приложился к ней лбом -  точно  так  же,  как
после своего вызволения.
   - Я готов отдать за тебя жизнь, Освободитель.
   - Надеюсь, в этом не будет необходимости.
   Отдохни Немного поднял на него взгляд.
   - Между нами говоря, - сказал он, - я тоже на это надеюсь.
   Покончив с клятвами, Отдохни Немного принялся собирать брошенные  на  пол
листья и сделал себе из них затычки для носа, чтобы не чувствовать запаха Ин
Ово. Миляга попросил его не подбирать оставшуюся листву. Запах ее сока будет
куда слаще той вони,  которая  пропитает  дом,  если  (или,  вернее,  когда)
появится Сартори. При упоминании имени врага, Отдохни  Немного  стремительно
вскарабкался на подоконник.
   - Какие-нибудь признаки? - спросил у него Миляга.
   - Ничего не вижу.
   - А что ты чувствуешь?
   - Ax! - сказал он, глядя на небо сквозь  полог  листвы.  -  Такая  чудная
ночь, Освободитель. Но он попытается ее нам испортить.
   - Наверное, ты прав. Останься здесь еще на какое-то время, хорошо? Я хочу
обойти дом вместе с Клемом. Если что-нибудь увидишь...
   - Мой крик услышат в Л'Имби, - пообещал Отдохни Немного.
   Он одержал свое обещание. Не успел Миляга дойти до конца лестницы, как он
издал такой оглушительный вопль, что со стропил посыпалась  пыль.  Прокричав
Понедельнику и Клему, чтобы они проверили, закрыты ли двери, Миляга  ринулся
вверх по лестнице и оказался на площадке как раз в тот момент,  когда  дверь
Комнаты Медитации распахнулась и оттуда попятился Отдохни Немного, продолжая
пронзительно визжать. Какой бы смысл ни скрывался  в  его  предупредительном
крике, Миляга не стал  пытаться  его  расшифровать  и  бросился  в  комнату,
набирая полные  легкие  воздуха,  на  случай  если  там  окажутся  подручные
Сартори. Когда он вбежал, в окне никого не было  видно,  но  о  круге  этого
сказать было нельзя. В центре его обрастали плотью две человеческие  фигуры.
Он никогда не видел со стороны процесса перехода, и им  овладело  удивление,
смешанное с отвращением. Зрелище освежеванных остовов  нельзя  было  назвать
слишком  приятным,  но  он  не  отводил  глаза  и  следил  за  ними  со  все
возрастающим возбуждением, задолго  до  окончательного  воплощения  узнав  в
одном из путешественников Юдит. Другим же оказалась косоглазая  девушка  лет
семнадцати, которая, лишь только ощутив, что мускулы вернулись к ней, тут же
упала на колени, рыдая от Ужаса и облегчения.  Даже  Юдит,  совершавшая  это
путешествие в четвертый раз, тряслась с головы до ног и,  шагнув  из  круга,
непременно рухнула бы на пол, не подхвати ее Миляга.
   - Ин Ово... - выдохнула она, - почти достало нас...
   Голень ее была изранена и кровоточила.
   - ... Какая-то тварь... ей удалось меня укусить...
   - Все в порядке, - сказал Миляга. - Главное, обе  ноги  на  месте.  Клем!
Клем!
   Он был уже в дверях, из-за его плеча выглядывал Понедельник.
   - У нас есть чем это перевязать?
   - Конечно! Я сейчас...
   - Нет, - сказала Юдит. - Отведите меня вниз.  Этот  пол  не  должен  быть
залит кровью.
   Клем и Миляга  понесли  Юдит  к  двери,  а  Понедельник  остался  утешать
Хои-Поллои.
   - Никогда не видела Ин Ово таким, - сказала она. - Они неистовствуют...
   - Сартори там побывал, - сказал Миляга. - Набирал себе армию.
   - Он их здорово расшевелил.
   - Мы уж было потеряли надежду тебя дождаться, - сказал Клем.
   Юдит подняла голову. Лицо ее было восковым от  пережитого  потрясения,  а
улыбка  выглядела  слишком  неуверенной,  чтобы  назвать  ее  радостной.  Но
все-таки она улыбалась.
   - Никогда не теряй надежду на вестника, - сказала она. -  В  особенности,
когда у него хорошие вести.
   До полуночи оставалось три часа и четыре минуты, и времени  на  разговоры
не было, но Миляга хотел услышать от нее хотя бы  краткое  объяснение  того,
что заставило ее отправиться в Изорддеррекс. Ее уложили в  комнате  напротив
входа, которая, благодаря набегам  Понедельника,  была  снабжена  подушками,
запасами еды и даже стопкой журналов, и там, пока Клем бинтовал ее ногу, она
постаралась вкратце изложить события, произошедшие с того момента,  как  она
покинула Убежище.
   Рассказ  дался  ей  не  так  легко,  и  пару  раз,  когда  она  описывала
Изорддеррекс, ей пришлось просто махнуть рукой  и  заявить,  что  нет  таких
слов, которые могли бы описать то, что она увидела и  почувствовала.  Миляга
слушал, не перебивая, хотя, когда она рассказывала о том, как Ума Умагаммаги
посетила Доминионы, проверяя, чисты ли помыслы Синода, лицо ее помрачнело.
   Когда ее рассказ был окончен, он сказал:
   - Я тоже был в Изорддеррексе. Надо признать, он действительно изменился.
   - К лучшему, - сказала Юдит.
   - Я не люблю руин, какими бы живописными они ни были, - возразил Миляга.
   Юдит ничего не ответила, но наградила его холодным взглядом.
   - А мы здесь в безопасности? - спросила Хои-Поллои, ни к кому в частности
не обращаясь. - Так темно.
   - Ясное дело, в безопасности, - сказал Понедельник,  обнимая  девушку  за
плечи. - Весь дом закупорили. Он ведь к нам не заберется, верно, Босс?
   - Кто? - спросила Юдит.
   - Сартори, - сказал Понедельник.
   - А он где-нибудь поблизости?
   Молчание Миляги послужило достаточно красноречивым ответом.
   - И вы думаете, что несколько замков его удержат?
   - А что, нет? - сказала Хои-Поллои.
   - Если он захочет войти, его не удержит ничто, - сказала Юдит.
   - Он не захочет, - ответил Миляга. - Когда начнется Примирение, через дом
будет проходить поток силы... силы моего Отца...
   Мысль об этом показалась Юдит настолько  же  неприятной,  насколько,  как
рассчитывал Миляга, будет она неприятной и для  Сартори,  но  ответ  ее  был
тоньше, чем простое выражение отвращения.
   - Он твой брат, - напомнила она ему. - Не думай, что ему не  придется  по
вкусу то, что здесь находится. Так что если он захочет, он придет и  отнимет
все, что ему нужно.
   Он наградил ее суровым взглядом.
   - Мы о чем говорим - о силе или о тебе?
   Юдит помедлила, перед тем как ответить.
   - О том и о другом, - сказала она наконец.
   Миляга пожал плечами. - Если это  случится,  решение  принимать  тебе,  -
сказал он. - Тебе уже приходилось делать выбор, и ты ошиблась.  Может  быть,
настало время обрести хоть чуточку веры, Юдит. - Он  встал.  -  Приобщись  к
тому знанию, которым все остальные уже обладают.
   - И что же это за знание?
   - Это знание о том, что через несколько часов мы станем частью легенды.
   - Даа, - тихо выдохнул Понедельник, и Миляга улыбнулся.
   - Будьте осторожны здесь внизу, - сказал он и направился к двери.
   Юдит оперлась на Клема и с его помощью встала на ноги. Когда она вышла из
комнаты, Миляга уже шел по лестнице. Она не звала его - он  сам  остановился
на мгновение и, не оборачиваясь, произнес:
   - Я не хочу тебя слушать.
   Потом он продолжил свой подъем, и  по  его  опущенным  плечам  и  тяжелой
походке она поняла, что при всех его пророческих заявлениях в нем живет  тот
же червячок сомнения, что и в ней, и он боится, что стоит ему повернуться  и
посмотреть на нее, как червяк этот разжиреет и задушит его.
   У порога его встретил запах листвы, который, как он и надеялся,  заглушил
доносящуюся с темных улиц вонь. В остальном же его  комната,  в  которой  он
жил, смеялся и спорил о загадках вселенной,  произвела  на  него  угнетающее
впечатление. Она неожиданно показалась ему косным, затхлым местом, в котором
слишком часто звучали заговоры и заклинания, утрачивая постепенно значение и
смысл. Менее подходящее место и представить себе трудно! Но разве не сам  он
бранил Юдит всего лишь минуту назад за недостаток веры? Сила мало зависит от
места. Ее главный источник - вера Маэстро в сверхъестественное  и  та  воля,
которую она рождает.
   Готовясь к  предстоящему  ритуалу,  он  разделся.  Потом  он  двинулся  к
каминной полке, намереваясь снять с нее свечи  и  поставить  их  по  границе
круга. Однако вид трепещущих язычков пламени навел его на мысли о молитве, и
он упал на колени перед пустым камином. Губы его сами зашептали Отче Наш,  и
он прочел молитву до конца. Никогда еще слова ее не звучали так уместно, как
сегодня. Но после этой ночи она превратится в музейный экспонат,  в  осколок
тех времен, когда Царствие Господа еще не пришло, а воля Его не  исполнилась
яко на небеси и на земли.
   Чье-то внезапное прикосновение заставило его прерваться. Он открыл глаза,
поднял голову, обернулся. Комната была пуста, но в задней части шеи  до  сих
пор  ощущалось  легкое  покалывание.  Он  знал,  что  дело  не  в  очередном
воскресшем воспоминании. Это нежное прикосновение было  напоминанием  о  той
награде, которая ждет его после окончания труда. Речь шла не о славе, нет, и
не о благодарности Доминионов. Наградой этой был Пай-о-па. Он  посмотрел  на
покрытую пятнами стену над каминной полкой, и на мгновение  ему  показалось,
что он видит там  лицо  мистифа,  непрерывно  меняющееся  в  неверном  свете
мерцающих свечей. Афанасий назвал его любовь к мистифу нечестивой. Тогда  он
не поверил  в  это,  не  верил  и  сейчас.  Миссия  Примирителя  и  мечта  о
воссоединении с Паем были составными частями единого плана.
   Молитвенное настроение пропало, но это не имело значения: ведь сейчас ему
предстоит исполнить то, о чем просили миллионы губ, шептавших Отче  Наш.  Он
поднялся, взял с каминной полки одну свечу и, улыбаясь, шагнул  в  круг,  но
уже  не  как  простой  путешественник,  а  как  Маэстро,  готовый   привести
Изорддеррекский Экспресс на конечную станцию чуда.
   Лежа на подушках внизу в гостиной,  Юдит  почувствовала  возникший  поток
энергий. Грудь и желудок  ее  побаливали,  словно  от  легкого  расстройства
пищеварения. Она потерла живот в надежде успокоить боль,  но  особой  пользы
это не принесло. Тогда она встала и  заковыляла  к  двери,  оставив  наедине
Хои-Поллои и Понедельника, который  развлекал  девушку  своей  болтовней,  а
также новым видом живописи: держа в руке свечу, он покрывал стены  разводами
копоти, а потом дорисовывал свои композиции с помощью мелков. На  Хои-Поллои
его таланты произвели немалое впечатление, и ее  радостный  смех  -  впервые
звучащий на памяти Юдит - еще звенел у нее в ушах, когда она вышла в коридор
и увидела Клема, который стоял на страже у парадной двери. Несколько  секунд
они смотрели друг на друга в неверном свете свечей. Первой молчание нарушила
Юдит.
   - Ты тоже чувствуешь?
   - Да. Не очень-то приятное ощущение, а?
   - Я думала, это только у меня.
   - Почему только у тебя?
   - Не знаю. Может быть, что-то вроде наказания...
   - Ты все еще думаешь, что у него какие-то тайные намерения, так ведь?
   - Нет, - сказала Юдит, бросив взгляд в сторону лестницы. - Я  думаю,  что
он искренне  делает  то,  что  считает  необходимым.  Собственно  говоря,  я
абсолютно уверена в этом. Ума Умагаммаги побывала у него в голове...
   - Господи, он был просто вне себя.
   - Несмотря на это, Она отозвалась о нем очень хорошо.
   - Так в чем же дело?
   - И все-таки здесь скрывается какой-то заговор.
   - Сартори?
   - Нет. Это как-то связано с их Отцом в этом проклятом Примирении. -  Боль
в животе стала еще сильнее, и она поморщилась. - Я не боюсь  Сартори.  Но  в
том, что происходит в  этом  доме...  -  Она  заскрипела  зубами  от  нового
приступа. - ... есть что-то, чему я не доверяю.
   Она посмотрела на Клема и поняла, что он, по своему обыкновению  выслушал
ее, как нежный и заботливый друг, но рассчитывать на  его  поддержку  ей  не
приходится. Они с Тэем были ангелами  Примирения,  и  если  она  вынудит  их
выбирать между  ней  и  успехом  ритуала,  можно  не  сомневаться,  что  она
проиграет.
   Вновь раздался смех Хои-Поллои, уже не такой  простодушный,  как  раньше.
Теперь в нем звучали скрытые нотки лукавства, и Юдит отчетливо распознала их
сексуальную природу. Повернувшись спиной к Клему, она остановила  взгляд  на
двери комнаты, в которую она еще ни  разу  не  входила.  Дверь  была  слегка
приоткрыта, и ей было  видно,  что  внутри  горят  свечи.  Конечно,  идти  к
Целестине за утешением было полным абсурдом, но все другие дороги  были  для
нее закрыты. Она подошла к двери и открыла ее. Матрас был пуст а рядом с ним
догорала единственная свеча. Комната была  слишком  большой,  чтобы  ее  мог
осветить этот трепещущий язычок  пламени,  и  ей  пришлось  некоторое  время
вглядываться в темноту, чтобы обнаружить ее обитательницу. Целестина  стояла
у дальней стены.
   - Как странно, что ты вернулась, - сказала она.
   Со  времени  своего  последнего  разговора  с  Целестиной  Юдит  довелось
услышать много необычных собеседников, но до  сих  пор  она  не  переставала
удивляться тому, как женщина эта говорила двумя голосами одновременно:  один
голос  струился  из-под  другого,  словно  та   часть   ее,   что   испытала
прикосновение божества, так и не смогла ужиться с ее земной природой.
   - Почему странно?
   - Потому что я думала, что ты останешься с Богинями.
   - Мной владело искушение остаться, - сказала Юдит.
   - Но в конце концов тебе пришлось вернуться. Ради него.
   - Я сыграла роль вестника - вот и все. Никаких  притязаний  на  Милягу  у
меня больше нет.
   - Я не о Миляге говорю...
   - Теперь понимаю.
   - Я говорю о...
   - Я знаю о ком.
   - Ты что, не можешь вынести, когда его имя произносят вслух?
   До этого момента Целестина смотрела на пламя свечи, но теперь она подняла
взгляд на Юдит.
   - А что ты будешь делать, когда он умрет?  -  спросила  она.  -  Ведь  он
умрет, ты  понимаешь  это?  Он  должен  умереть.  Миляга,  конечно,  захочет
проявить великодушие, как все победители,  и  простить  преступления  своего
брата. Но слишком многие потребуют его головы.
   Раньше Юдит никогда не  приходила  в  голову  мысль  о  возможной  смерти
Сартори. Даже в Башне, зная,  что  Миляга  погнался  за  ним  наверх,  чтобы
положить конец его злодеяниям, она не верила, что он  может  умереть.  Но  в
словах Целестины заключалась неоспоримая правда. Его головы потребуют и люди
и Боги. Даже если простит Миляга,  не  простит  Джокалайлау,  не  простит  и
Незримый.
   - Вы с ним очень похожи, - сказала Целестина.  -  Оба  -  копии  с  более
совершенных оригиналов.
   - Вы никогда не знали Кезуар, - сказала Юдит. -  Так  что  вы  не  можете
утверждать, что она совершеннее.
   - Копии всегда грубее. Такова их природа. Но, по крайней мере, инстинкт у
тебя хороший. Вы действительно созданы друг для друга. Ведь  ты  сохнешь  по
нему, почему бы тебе не признаться в этом откровенно?
   - А почему я должна изливать перед вами свою душу?
   - А разве ты не за этим сюда пришла? Там тебя никто не смог утешить.
   - А вы что, подслушивали у дверей?
   - С тех пор как меня сюда привезли, я слышала все, что происходило в этом
доме. А то, что я не слышала, я почувствовала. А то, что я не почувствовала,
я предсказала.
   - Например?
   - Например то, что этот  мальчик  кончит  тем,  что  совокупится