кругленькую   сумму   непосредственно   от   самого
правительства. Фактически, Чезлин, количество денег, которое мы  планируем
для вас, по случайному совпадению, точно равняется той сумме, которая была
в кладовой "Посейдона".
     Ошеломленный  таким  известием,  Хаулэнд  вскочил  с  места.  Рэндолф
повернул выпуклые, как у лягушки, глаза на своего  друга  Дудли  Харкурта,
вице-президента Льюистидского университета, а теперь также и секретаря  по
делам околосолнечной системы - действительно, большую шишку - и  улыбался,
как нераскаявшийся мальчишка, - дерзко и нагло.
     - Я благодарю тебя, Дудли. И я понимаю....
     - Еще не все, Чезлин. Кража  на  "Посейдоне"  послужила  нам  хорошим
уроком и побудила к принятию  мер.  По  уже  выдвинутому  обвинению  будет
произведено   судебное   разбирательство.   Тебе   не    придется    лично
присутствовать  на  суде,  и  ни  твое  имя,  ни  имена  твоих   партнеров
упоминаться  там  не  будут.  Но  приговор  вынесут  такой   -  два   года
заключения...
     - Тюрьма! Два года!
     - Да, Чезлин, ибо  закон  нельзя  попирать.  Однако,  как  оказалось,
название тюрьмы - Поучалин-9. Вы должны пробыть здесь два года...
     От такой счастливой  и  в  общем-то  неожиданной  развязки  Рэндолфа,
Хаулэнда, Хаффнера и всех остальных поучалинцев охватило чувство радости и
облегчения, которое они не могли  выразить  в  открытую  из  боязни  стать
предметом насмешек. Два года в тюрьме - и тюрьма эта  здесь,  на  планете,
где они отдают все свои силы и  сердце  работе  по  разгадыванию  секретов
происхождения жизни. Жалкие два года! Да они готовы пробыть  здесь  десять
лет, если понадобится.
     - Спасибо, Дудли, - сказал Рэндолф.
     На этот раз профессор произнес слова благодарности всерьез,  от  всей
души,  и  вложил  в  них  очень  большой  смысл.  Деньги  -   всего   лишь
разрисованные  кусочки  бумаги  и  дебет-кредит   в   бухгалтерии   -   не
интересовали профессора Рэндолфа сами по себе.  Но  без  денежных  средств
была невозможна научная работа на Поучалин-9,  работа,  которая  полностью
поглощала известного микробиолога, без которой он себя не мыслил, а  жизнь
свою считал бы бесполезной и никчемной.
     Руководящие лица не спеша удалились прочь, чтобы  обговорить  детали.
Бывшие космические военнослужащие ушли в свои  комнаты,  и  вскоре  оттуда
начал доноситься шум и гам веселого праздника - праздника победы.  Хаффнер
и Хаулэнд, не входившие в состав ни тех, ни  других,  разошлись  в  разные
стороны поодиночке. Хаулэнд пошел к себе читать письмо Элен.
     Часть письма была посвящена тому, что она любит Питера и хочет  выйти
за него замуж. Это было приятно. Хаулэнд, сидя в кресле,  продолжал  жадно
читать дальше. Элен возвратилась в университет и приступила к  работе  над
рукописями,  которые  оказались  не  такими  однозначными,  как  она  себе
представляла. Но профессор Чейз все еще верила в свои идеи.
     "Если я смогу доказать свою правоту, мне предстоит  долго  пробыть  в
Льюистиде, работая  над  диссертацией,  в  которой  я  постараюсь  разбить
наголову все противоположные моей точки зрения. Я сожалею, Питер, - как  и
тебе, мне тоже хотелось бы поскорее пожениться, - но,  так  же,  как  твоя
работа настоятельно требует от тебя оставаться на Поучалин-9,  так  и  моя
держит меня здесь, в университете."
     Хаулэнд оторвался от  письма.  Из  апартаментов  команды  послышалось
пение. Это был голос Стеллы, которой аккомпанировала одна  из  жен  членов
экспедиции. Стелла, конечно же,  была  хозяйкой  бала.  Элен  может  и  не
подойти такое окружение, тем не менее Хаулэнду очень хотелось,  чтобы  она
была  здесь  и  чтобы  ей  понравилось  на  Поучалин-9.  Но  пока  что  ее
задерживает на Земле работа  над  изучением  творчества  давно  умерших  и
зарытых в могилу писателей - писателя, прошу прощения.
     "Ну, а если окажется, что я ошибалась, - читал дальше Хаулэнд, - если
Шоу и Уэллс - не одно и то же лицо, ну, что  ж,  тогда  я  буду  выглядеть
очень глупо; но, надеюсь, этого не произойдет. Если все же  меня  случайно
постигнет неудача, я вскочу в первый же корабль, отправляющийся  до  вашей
ближайшей контрольной станции, и ты прилетишь с Чарли Квангом  и  заберешь
меня. Но думаю, мой дорогой, что тебе придется немного подождать."
     Питер медленно сложил письмо.
     Рэндолф заканчивал разговор с  Харкуртом.  Хаулэнд  был  уверен,  что
теперь все научные планы по созданию жизни, задуманные Чезлином Рэндолфом,
будут успешно осуществлены.
     А пока Хаффнер, достав свою заветную бутылку, позволил себе  спокойно
расслабиться. Команда продолжала прекрасно проводить время. И даже  старый
Гусман был счастлив.
     Питер Хаулэнд же будет считать себя  по-настоящему  счастливым,  если
Элен Чейз обнаружит, что Джордж Бернард Шоу и Герберт  Джордж  Уэллс  были
двумя разными людьми. Сам Питер был в этом уверен, но его пугала  мысль  о
том, что специалисты не могут ошибаться.
     Он встал.
     - О, боже,  они  должны  быть  разными  людьми!  -  горячо  взмолился
Хаулэнд. - Их было двое - два писателя! Они обязаны быть двумя авторами!
     Питер посмотрел на стереоснимок, вставленный в  пластмассовый  кубик,
стоявший на столике около его кровати. Со снимка ему улыбалась Элен.
     - Я хочу, чтобы именно на этот раз ты  ошиблась,  Элен.  И  тогда  мы
скоро поженимся и здесь, на Поучалин-9, будем думать над  созданием  жизни
старым, проверенным способом.



Кеннет БАЛМЕР
КЛЮЧИ К ИЗМЕРЕНИЯМ
КЛЮЧ К ИРУНИУМУ

Перевод с английского А.Бурцева



Глава 1

   Всю свою жизнь Престайн смутно сознавал, что вещи  вокруг  него  исчезают
безо всякой причины. Даже при крещении - как, дружески гогоча,  рассказывали
ему родственники - пропала из купели вода. "Пересохла на жаре,  старина!"  -
такова  была  официальная  версия;  но  все-таки   происшествие   оставалось
странным.
   В школе учителя Престайна, слившиеся теперь для него  в  безликую  толпу,
никак не могли понять, почему ему вечно не  хватает  учебников,  карандашей,
линеек и прочих скучных предметов, а также куда деваюoся учебные пособия  из
классов, где он учился. Но поскольку Престейн половину  времени  проводил  в
Англии, а другую - в Соединенных Штатах, его образование все равно оказалось
скорее   эмпирическим,    нежели    отличающимся    строгой    академической
правильностью. Направляясь к ожидавшему его самолету в лондонском аэропорту,
Престайн - ныне уже взрослый человек, имеющий взрослую работу - твердо знал,
что исчезновения его никогда в жизни не беспокоили. Ему просто  не  было  до
них дела. С самого начала он знал, к чему стремится:  он  собирался  летать,
как его отец.
   Конечно же, Престайна немилосердно высмеивали из-за  его  второго  имени,
означавшего "позор" - Роберт Инфэйм Престайн. Все, кому не лень,  перемывали
ему косточки на разные лады, благо придраться было к чему. Инициалы свои  на
дорожных чемоданах  Престайну  приходилось  писать  изнутри,  поскольку  они
совпадали с аббревиатурой латинских слов "Requiset in pace" - "Да  почиет  с
миром". Для авиатора одно это  означало  конец  карьеры,  но  даже  подобные
инициалы не смущали их владельца.  Мысли  Престайна  занимали  лишь  крылья,
уносящие его в распахнутую синь, вместе  с  ним  измеряющие  эфирные  дороги
небес. Ничто иное никогда его в особенности не заботило. К  примеру,  он  не
интересовался девушками.
   Поэтому  когда  Престайн  увидел  длинноногую  темноволосую   девушку   в
коротенькой юбке, поднимавшуюся в  самолет  среди  других  пассажиров  -  ее
просто  нельзя  было  не  заметить   -   он,   вероятно,   единственный   из
присутствовавших мужчин больше внимания уделил  "Трайденту",  элегантному  и
стройному в своей мощи.
   Привычно и не уделяя этому сознательного  внимания,  Престайн,  садясь  в
кресло, проверил ручную кладь. Без удивления он обнаружил, что все при  нем:
приемник,  портфель,  магнитофон,   журналы.   Возможно,   газеты-другой   и
недоставало, но это  было  не  столь  уж  важно.  Престайн  с  удовольствием
предвкушал предстоящее посещение выставки в Риме.  Италия  всегда  согревала
его - физически, умственно и, хотя он признавал это с осторожностью, духовно
тоже. Престайн стал  журналистом,  пишущим  об  авиации,  найдя  себе  таким
образом нишу в летном мире, путь в который ему иначе  навеки  бы  преградили
слабые  глаза.  Ему  никогда  не  позабыть  слепой  ужас   первого   отказа.
Королевским воздушным силам, было ему заявлено  вежливо,  но  твердо,  нужны
молодые люди с безукоризненным зрением.
   Все остальные испытания Престайн преодолел  с  легкостью.  Между  тем  он
поправил на носу очки без  оправы  и  встряхнул  газеты,  отыскивая  "Летное
обозрение". Вскоре он пробежит его.  Пока  что  же  Престайн  воспользовался
журналом в качестве заслона, чтобы  скрыть  реакцию  своего  тела  на  дрожь
оживающего под ним реактивного самолета.
   Кто-то  сел  на  соседнее  сиденье  и  Престайн,  не  поднимая   взгляда,
автоматически подвинулся, хотя это было совершенно излишне в супер-роскошном
салоне "Трайдента". В Риме будет  чудесно.  Еще  не  слишком  жарко  -  хотя
Престайн наслаждался жарой и носил пуловеры долгое время после того, как его
лучше следящие за погодой друзья меняли их на легкую летнюю одежду, готовясь
к удушающим волнам нью-йоркского зноя. Впрочем, он вообще-то не  возражал  и
против холода, хотя жару предпочитал, и продолжал  носить  легкий  плащ  еще
долго, когда его друзья из Британии надевали модные теплые пальто.
   Но, конечно же, способность легко переносить любой  климат  нисколько  не
помогла Престайну и с ВВС США. Как и в Королевских воздушных  силах  Англии,
там требовались люди, способные разглядеть, куда они летят.
   Теперь Престайн уже преодолел горькое  разочарование  от  этого  двойного
отказа. Он недурно писал о полетах и летал пассажиром так часто, как  только
мог. Но полетать по-настоящему ему не удавалось, если не считать  нескольких
кругов   на   учебно-развлекательном   самолетике.    Утверждалось,    будто
пилотирование старенького "Мотылька" приносит  ощущение  полета,  какого  не
могут дать ни "Фантом", ни "Лайтнинг". Однако шансов сравнить  их  самому  у
Престайна не было. Один из журналов, грудой лежавших у него на коленях, упал
на мягкое ковровое покрытие прохода. Нагнувшись, чтобы поднять его, Престайн
приметил боковым зрением ногу в белом сетчатом чулке - его глаза  скользнули
по ней выше, еще выше и еще... внезапно он  поднял  взгляд  и  столкнулся  с
ответным взглядом темно-карих глаз на весело улыбавшемся ему  милом  круглом
личике. Престайн ощутил острое смущение, чувствуя себя неуклюжим глупцом.
   - Сплошные хлопоты с этими чертовыми  юбками,  -  заметила  девушка,  без
особого успеха одергивая перекрутившийся подол  и  роняя  при  этом  сумочку
таким образом, чтобы Престайн мог заодно подобрать и ее тоже. - О,  спасибо.
Не лучше ли вам распрямиться? Вы  получите  искривление  позвоночника,  если
будете так гнуться.
   Престайн выпрямился, будто поддернутая за  ниточку  марионетка.  Свалился
другой журнал.  Престайн  оставил  его  лежать.  Ему  не  вынести  следующей
шпильки.
   - Я... э... прошу прощения... - начал он, не совсем представляя себе, что
сказать.
   -  Бросьте,  элф,  жизнь  слишком  коротка,  чтобы  тратить  ее,  бормоча
извинения.
   "Трайдент" громко взвыл,  перекрыв  все  звуки,  сотрясся  несколько  раз
подряд, а  потом  взмыл  в  воздух.  Все  находившиеся  в  роскошном  салоне
расслабленно откинулись на спинки кресел. Откинулся в кресле и Боб Престайн,
осторожно разглядывая сидящую рядом  с  ним  девушку.  У  него  не  было  ни
малейшего представления, кем она может быть; в голове его сумбурно  мелькали
туманные  представления  о   фотомоделях,   секретаршах,   киноартистках   и
ассистентках фотографов. По-видимому, она  летела  одна.  Это  замечательно.
Самолет уже почти не занимал мыслей Престайна. Если раньше он не давал  себе
труда ухаживать за девушками, это не значило,  что  он  не  знал,  для  чего
девушки существуют; просто они занимали одну из нижних строчек в его  списке
жизненных ценностей. Рассматривая украдкой ту, что сидела в соседнем кресле,
Престайн заключил, что настало время внести в  означенный  список  кое-какие
изменения. В конце концов, есть же свои преимущества у мужчины,  родившегося
в 1941 году. "Трайдент" горделиво и  плавно  пронесся  уводящей  из  Лондона
воздушной трассой, пересек Ла-Манш  и  направился  вглубь  Европы  -  первая
остановка Рим.
   Что же она имела в виду, называя его Элф? - спрашивал себя Престайн.
   Он был частым гостем лондонских тусовок хиппи; он был знаком с  жаргоном,
включая самые новые словечки; он хорошо одевался, разве что лишь чуть  более
умеренно, чем некоторые из его друзей; да и вообще, он шел в ногу  с  модой,
если и не стремился забегать вперед. Но это словечко ему еще не встречалось.
Элф.
   Стюардессы  старались  быть  с  Престайном  пообходительнее,  но   ничего
необычного в этом не было. Несмотря на его шесть  футов  сплошных  мускулов,
стюардессы часто смотрели на Престайна, как на какого-нибудь малыша.  Они  -
Престайна бросало в дрожь от одной мысли об этом, хотя он и  знал,  что  это
справедливо - они попросту относились к нему по-матерински.
   Если эта пташка, что сидит рядом, тоже вздумает обращаться с ним,  как  с
ребенком, ему, вполне возможно, придется проявить твердость.
   - Вы раньше бывали в Риме? - спросила его между тем  соседка,  поглядывая
на  Престайна  из-под  отлично  сидящих  фиолетовых  накладных  ресниц.  Она
использовала косметику  с  чрезвычайным  вниманием  к  деталям  и  в  полном
соответствии с текущей модой: глаза сильно подчеркнуты, нос припудрен,  губы
накрашены блестящей помадой, что, по мнению Престайна, придавало ей сходство
с трупом.
   - Да, - ответил он, поспешно отводя глаза от ее лица.
   Бедняга, подумал он с некоторым состраданием, так потрясающе  выглядит  и
такое творит со своим личиком. - О да. Я в Риме уже бывал.
   - А для меня  это  первое  путешествие.  Я  полна  ожиданий  -  о,  вы  и
представить себе не можете, как я предвкушаю эту поездку.
   -   Неужели?   -   вежливо   переспросил   Престайн,   позабавленный   ее
непосредственностью и лишенной эгоизма сосредоточенностью в  себе.  Голос  у
нее был тонкий и чистый, без грана фальши. Девушка  была  одета  в  короткое
темно-бордовое кожаное пальто и сейчас  она  ерзала,  выбираясь  из  него  и
открывая взгляду переливчатое платье, сочетающее в себе зеленые, серебристые
и мерцающе-розовые цвета. Престайну платье понравилось.
   Он помог девушке освободиться  от  пальто  и  подождал,  пока  она  вновь
угнездится, гадая, чего это ради она вздумала  сесть  рядом  с  ним.  По  ту
сторону прохода он видел еще одну девушку, светловолосую и вполне миленькую,
накрашенную в той же эксцентричной манере, что и  его  соседка.  Еще  дальше
сидел смуглый мужчина  в  невыразительном  сером  костюме  делового  покроя,
носивший массивные  очки  в  роговой  оправе  на  тонком  заостренном  носу.
Престайн никогда не отягощал себя никакими символами современности, если они
его не устраивали. Сама мысль о  том,  чтобы  напялить  на  физиономию  пару
толстых стекол только из-за того,  что  бытует  мнение,  будто  это  придает
человеку солидный и внушительный вид, присоединяя  его  к  классу  тех,  кто
отдает приказы, вызывала у  Престайна  смех  своей  инфантильной  глупостью.
Однообразная манера одеваться выдает однообразные умы.  Сам  Престайн  носил
свой темно-серый дорожный костюм потому, что ему так нравилось; костюм  этот
был удобен. Очкам этого мелкого подлипалы еще  предстояло  вдоволь  помучить
его в Риме.
   Девушка возилась со своей сумочкой, выудив оттуда в  конце  концов  пачку
сигарет  и  маленькую  зажигалку,  украшенную  драгоценными   камнями.   Она
предложила сигарету Престайну.
   - Нет, спасибо, - отверг тот предложение, несколько оскорбившись. - Я уже
бросил.
   - Вот как, это все объясняет, - промолвила девушка с колкой улыбкой.
   - Что именно объясняет?
   - Я  думала,  вы  американец,  а  потом  решила,  что  я  ошиблась  и  вы
англичанин. Ну, стало быть... Опять-таки позабавившись над тем,  как  быстро
выплыла наружу его двойственность в  разговоре  с  этой  девушкой,  Престайн
ответил:
   - Я и то, и другое.
   - Вот как, - заметила девушка, щелкая зажигалкой. - Вы везунчик.
   - Да, - вполне искренне согласился Престайн.
   - Меня зовут Фрицци Апджон.
   Она произнесла это, будто представлялась ему по всем правилам,  никак  не
меньше.
   - Роберт Престайн, - откликнулся он тем же тоном.
   "Трайдент" мчался вперед, прокладывая с помощью своих  мощных  двигателей
ровный курс на большой высоте. Ненавязчивый и роскошный уют салона  выглядел
чистой фантастикой по сравнению со старыми пропеллерными самолетами, в  свое
время столь гордо попиравшими небеса. Отец Престайна как-то раз говорил ему,
показывая одновременно как  управлять  с  помощью  проволоки  собранной  ими
вместе замечательной моделью: "Авиация  развивается  почти  слишком  быстро,
чтобы это могло пойти ей на пользу, Боб.  Счастье  еще  для  всех  нас,  что
нашлось несколько дальновидных и уравновешенных людей,  с  чьей  помощью  мы
кое-как выбрались из лужи, в  которой  сидели.  Но  в  будущем  возможностей
выбраться из лужи станет гораздо меньше. Одна  ошибка  -  и  фьюить!  -  нет
больше третьей планеты Солнечной системы".
   Уже тогда молодой Престайн знал, что он-то будет не из  тех,  кто  боится
посмотреть в глаза  реальности,  защищаясь  фантазиями  от  неуверенности  и
страха. Он смело встретил лицом к лицу тот  отказ  в  Королевских  воздушных
силах. Но вот теперь рядом с ним оказалась эта девушка, Фрицци Апджон, с  ее
длинными  ногами  и  славным  личиком,  изуродованным  косметикой  -  и  она
воплощала в себе область жизни, с которой Престайн пока еще  непосредственно
не сталкивался.
   Путешествие длилось своим чередом и Престайн сам  заговорил  с  Фрицци  в
своей обычной чопорной и педантичной манере.  Она  сообщила  ему,  что  была
моделью, и это было элф знает, что такое  -  сплошной  улет  и  обалдение  и
всякое такое прочее. Совсем юная - ей явно не исполнилось еще и  двадцати  -
она источала животную самоуверенность и пыталась изображать из себя  опытную
и  чрезвычайно  наблюдательную  девицу.  Престайн  обнаружил,  что  в   него
откуда-то проникает странное чуть  насмешливое  восхищение  -  его  мысли  в
присутствии Фрицци начинали курчавиться по краям.
   Она мгновенно распознала, что  занимает  мысли  Престайна;  возможно,  ей
помогли в этом его журналы.
   - Я всегда говорила, что  три  двигателя  лучше,  чем  два,  а  четыре  -
безопасней, чем три. Но я ведь всего лишь пассажир, с которого деньги дерут,
и мое мнение для технического мира - ничто.
   Престайн улыбнулся.
   - Я тоже всего лишь пассажир,  который  платит  деньги.  Или,  точнее,  я
пассажир, проезд которого оплачен.  Я  и  сам  предпочел  бы  побольше,  чем
один-два двигателя; но если  парни  с  техническим  и  научным  образованием
говорят нам, что два огромных двигателя - это то что надо, нам  остается  им
только поверить.
   - Меня от этого всю дрожью пробирает.
   Фрицци действительно задрожала, явив чрезвычайно интересное и благодарное
зрелище для Престайна.
   - Только подумайте, - продолжала она, патетически помахивая вялой ручкой.
- Четыре, а то и пять сотен людей, втиснутые в сиденья, точно  на  империале
автобуса, и вдруг один из этих чертовых огромных двигателей  останавливается
или еще что-нибудь такое. Да ведь самолет... он же...
   - Спикирует?
   - Он р-расшибется! Элф, и это будет совсем не весело.
   - Да уж, веселого тут будет мало. Но компания дает гарантию двигателям.
   - Да, я не сомневаюсь. Не  хочу  больше  говорить  о  самолетах.  Давайте
поговорим о вас или обо мне, или вовсе ни о чем.
   Фрицци  откинулас