ж  1897  года  выпуска.  ДКВР  на
производственные нужды работает, а шотландские -- на  тепло. Котлонадзор  на
нас уже невесть сколько лет из-за них зуб точит.  Сколько помню, а на заводе
я  уже  шестой  год,  нам  к  концу  лета  запрещали  их эксплуатировать.  И
правильно: кто знает, в какой момент с ними  что  случится? Мария  Яковлевна
звонила в Управление,  оттуда  приезжал  Маркин,  шли они  в  Исполком,  еще
куда-то( И получали разрешение: "В порядке  исключения на один  отопительный
сезон("
     А на этот раз -- начальство у них там сменилось, что ли? -- Котлонадзор
на дыбы встал. Не позволим, мол, и все тут.
     Главный наш,  как  прослышал про это дело, сразу больничный взял, благо
гипертоник.  В  любом  разе  с него взятки  гладки будут.  И крутись тут как
знаешь.
     А что крутиться? Новый котел --  фондов нет, чтобы  получить, а главное
-- через два года нас должны  к объединенной котельной  подключить, в пай мы
уже вошли,  деньги  с  нас сняли. Кто тут  позволит  существующую  котельную
реконструировать?
     Элькинд  выручил. Договорился с железнодорожниками о передаче  нам двух
паровозов. Их  котлов на  тепло  хватит. Да  только как до них добраться? По
прямой  от  завода до  тупичка, куда  их  загнали, километра  два  с  гаком.
Теплотрассу  такую тянуть  -- не  в копеечку, в  длинный рубль влетит. А  на
территорию не доставишь: ветки нет. Стоят они  там, милые, -- близок локоть,
да не укусишь!
     Все это мы тогда на планерке я жевали-пережевывали. Ну я и брякнул -- в
порядке анекдота, для разрядочки, -- вот  бы, мол, антигравитатор применить.
Поднять паровозы да на  промплощадку и  перебросить.  Можно бы,  конечно,  и
вертолетом,   да  во-первых,  кто   нам  его   даст  --  опять  же   местная
промышленность, а  во-вторых,  вертолет  нужен мощный, "летающий кран", а  у
того воздушное  давление  от  винта аховое, --  разом все  фонари  на  цехах
повылетят(
     А Элькинд тем временем продолжает:
     -- Одному удивляюсь, Василий  Павлович,  откуда вы про  антигравитаторы
узнали? Появились они совсем  недавно, и, насколько я понял, изобретение это
пока не то чтобы секретное, но и не слишком афишируемое. Мне пришлось нажать
на  все  пружины, какие знаю, чтобы  получить  его в аренду хоть на три дня.
Благо у меня с прошлых лет кое-какие связи остались(
     А связи у Элькинда, прямо скажем, мощные. Не знаю уж, кем он раньше был
и где, -- сюда, в Усть-Урт, он недавно приехал: климат, мол,  здесь для него
подходящий, город ему понравился, маленький, уютный, как раз для пенсионера(
Одно  скажу: для завода такой снабженец не  только на  вес золота,  а и того
дороже. И что пенсионер он -- тоже не полумаешь, активности и энергии  в нем
на десятерых.
     Слушаю я его и думаю: и впрямь зажрались мы. ничем не проймешь. Люди по
Луне шлындрают, а нам хоть бы что, привыкли. Антигравитатор  этот самый я уж
такой фантастикой  считал,  что  дальше  ехать  некуда,  так нет  же, и  это
сделали,  да не  опытный  образец, а  в  серию запустили. А я тому только  и
удивляюсь, что и нам он достался. Так-то.
     Дошли мы до склада.
     -- Вот. --  говорит Элькинд. -- Получайте, Василий Павлович.  Но только
ежели что  --  головой отвечаете. Я  его(  как бы это сказать?..  не слишком
официально получил, так что вернуть надо в целости и сохранности.
     --  Чего  там, --  говорю, -- не  беспокойтесь,  Марк Германович, все в
лучшем виде  будет. Только надо это  барахло  ко мне в ОГМ стащить, придется
видно,  сегодня,  подзастрять, --  времени-то у  нас  два  дня всего,  чтобы
вовремя вернуть.
     Тащить,  правда,  там  почти  нечего  было. Четыре  полусферы,  даже не
полусферы,  а  полуяйца  с футбольный  мяч  размером:  на выпуклой стороне у
каждого ручка  для  переноски, черные  лакированные,  а плоская  поверхность
блестит, как у утюга. И пульт управления  --  этакая  подкова-набрюшничек  с
ремешком,  чтоб на  шею  вешать. Все это  уложено  в  пластмассовый  футляр,
аккуратненько так,  красивенько, -- сплошная промышленная эстетика,  дизайн,
так сказать.
     Вдвоем мы  этот чемодан ко  мне притащили. Элькинд ушел, и  остался я с
этим чудом науки  и техники наедине. Посмотрел-посмотрел  я на него, и не по
себе мне как-то  стало.  Не привык  я к таким  вещам.  Вот к  паровым котлам
прошлого века -- привык; к очистным сооружениям из мусорных баков -- тоже. А
такого  --  и  представить   не  мог.   Несовместимо   уж   больно:  местная
промышленность  --  и антигравитатор. Ну да  ладно. Люди делали  --  люди  и
разберутся. Тем паче инструкция к нему приложена.
     Разобрался я с этой  штуковиной легко. Как пользоваться -- в инструкции
написано,  да так, что и  ребенок поймет. Через пару часов я уже настолько с
антигравитатором  освоился, что  у меня  столы  да шкафы  так  по комнате  и
порхали. А потом обнахалился и решил в  нутро ему слазать -- интересно ведь!
Тем более пломб  там не было, только головки болтов красным лачком замазаны,
-- так у меня самого такого лачку вагон.
     В пульте  ничего  интересного  не  было  -- дистанционное управление на
сантиметровых волнах. Зато гравиэффекторы -- это да( Ковырялся я в них почти
до утра. И такая меня зависть взяла! Живут же люди -- вон какие штуки лепят.
И не боги  какие-нибудь, не столпы науки, лауреаты Нобелевские, --  такие же
работяги, как я.  Только попали по  распределению не на  Усть-Уртский  завод
металлоизделий, а на этот самый Опытный завод Томского института гравистики.
     Вспомнил я тут, как  впервые на завод наш  пришел. Тогда  как  раз  цех
игрушек строить  начинали. И  выглядело  это так: вышла  Мария Яковлевна, от
стены   первого  цеха  тридцать   шесть  шагов  отсчитала,   потом   поперек
восемнадцать,  пометили  углы  колышками  --  и  давай!  Что нам  стоит  дом
построить? Хозспособом. Где панель, где кирпич; балок перекрытий не  достали
-- добыли где-то сваи; и черт с  ним, что  они на горизонтальную нагрузку не
рассчитаны, -- потом как-нибудь  укрепим;  из стены они на три метра торчат?
-- ерунда, отрубим!  Так  цех  и  сляпали. Да  что  цех, весь завод такой же
самострой.  Любого архитектора  от такой застройки  кондрашка бы хватила, --
распласталась  по участку не то морская звезда, не то осьминог, черт-те что,
словом. И ничего, работаем. План перевыполняем(
     Томский-то этот  опытный  завод,  небось,  игрушечка: цеха по линеечке,
дворы   да  проезды  асфальтированные,  площадки  отдыха  всяческие,  малыми
архитектурными формами  украшенные,  -- нашей  деревне  не  чета.  Мы  ведь,
собственно, не в самом Усть-Урте, а в предместьи находимся.
     Раньше  здесь  деревня была,  Большая  Жижица. Домишки  тут деревянные,
канализации,  естественно, нет. Вот  все  заводские  сточные воды и  свозили
цистернами в старый карьер, километров за пять отсюда. И  еще с двух заводов
-- тоже.  Получилось  там озеро  -- не  озеро,  болото -- не болото, словом,
водоем с зеркалом в пять гектаров. И аромат оттуда -- с подветренной стороны
в  километре  наповал бил.  Спохватились. Запретили. Грозились  вообще завод
закрыть. Обязали очистные сооружения поставить.
     Ладно.   Нам   Усть-Уртский   филиал  Гипроместпрома   такие   очистные
спроектировал  --  конфетка!  Двухэтажное  здание, сплошь  стекло  да бетон,
операторская  -- фантастам не снилась, -- бытовки -- хоть  жить переселяйся,
холл,  цветные  изразцы на  стенах, фикусы всякие(  Одна  беда --  стоит эта
конфетка семьдесят шесть тысяч. А у нас -- семнадцать. Вот тогда и состоялся
у нас с Марией Яковлевной очередной тетатетничек. И  родился в итоге монстр:
три металлических чана, вроде баков мусорных, в землю вкопаны, в них сточные
воды собираются, а через отверстия в крышках ведрами нейтрализаторы заливают
--  вот тебе и  вся КИП-автоматика.  Как  "очистные" эти через все инстанции
провели --  понятия не  имею; я тогда, грешным делом,  в отпуск сбежал, чтоб
глаза мои этого не видели.
     А  в  Томске  тем  временем однокурсники  мои  антигравитаторы  ладили.
Так-то. Ну да ладно.
     Словом, на следующее утро собираю я  бригаду, и пошли мы в тупичок, где
паровозы наши стоят.  Подлез я  под  паровоз,  прилепил  гравиэффекторы. Два
спереди, возле передней  оси, два  сзади, под будкой, -- что твои  магнитные
мины.
     Отошел. "Ну, -- думаю, --  была не была".  И  включил.  Вдавил  клавишу
пуска, а  самому, хоть  и поупражнялся вчера,  не  по себе  все-таки.  Кручу
осторожненько кремальеру -- сперва на  нейтрал вывел, патом дальше( Поднялся
мой паровоз и повис в метре над землей.
     -- Ну, -- говорю, -- навались, мужики!
     Мужики навалились.  Тяжеленько, конечно: вес-то я  убрал,  а  масса все
равно  осталась. Но стронули-таки. Так и идем: впереди я раком пячусь, потом
паровоз  летит,  а сзади  мои парни его  подталкивают. Дорога,  слава  богу,
прямая,  один  поворот всего, да и  тот  плавный.  А не  то не знаю уж,  как
справились бы, -- инерция-то у этой дуры о-го-го! Пячусь я так, а у самого в
голове пустота  звенящая, вакуум  интеллектуальный.  И  только одна  строчка
идиотская крутится: "Летят по небу самолеты-паровозы("
     Даже вслух напевать стал. Хочу остановиться -- и не могу. Кретинизм!
     Вокруг  толпа  собралась,  естественно, гвалт стоит,  гам,  кто реплики
какие-то  подает,   кто  ахает,  кто-то  просто  от  избытка  чувств  вопит(
Живописная, словом, картинка.
     К  обеду  перегнали мы его, родимого, на завод, поставили  на  площадке
позади  котельной.  Потом  второй.  Натренировалась  моя  бригада  "Ух!"  --
любо-дорого. Тендеры уже запросто перекантовали.
     А дома я в "Вечернем  Усть-Урте"  уже  заметку  об этом прочел.  "Наука
помогает производству" называлась. Правда,  наврано там все  было, но зато с
пафосом.
     Элькинда я  в  тот день  не видел.  А на  завтра  приходит  он ко  мне,
возвращаю я ему чемодан, все честь-честью. И спрашиваю:
     -- Марк Германович, а каким чудом вам удалось его добыть?
     -- Какое ж это чудо, -- отвечает. -- Василий Павлович.  Просто(  как бы
это сказать?..  Личные  связи, что ли. И сложная обменная комбинация. Я наши
шотландские котлы Политехническому музею обещал, -- таких,  говорят,  больше
нигде  не осталось, так что,  выходит, ценность они немалая. А Жук, директор
музея, меня связал кое с кем( Так оно все и получилось.
     --  Ясно,  -- говорю. А самому,  между прочим,  ничего не  ясно. Нет, я
понимаю, конечно, незачем ему меня  в свои личные связи посвящать. Абсолютно
незачем. Но я-то грамотный! А  там,  внутри гравиэффекторов, на плате, штамп
ОТК  стоит.  И дата  выпуска. "27.02.09".  В 1909 году не антигравитаторы, а
котлы мои шотландские делали, а до 2009 года дожить еще, между прочим. надо.
Ежели только это не вообще какой-нибудь 2109 год, конечно(
     И вот теперь я все думаю: если  нам, к примеру, в конце квартала машина
времени понадобится,  или для утилизации отходов дезинтегратор какой-нибудь,
-- достанет их Элькинд или нет? Наверное, достанет.
     Что ни говори, а снабжение -- это фантастика.

     1973


        УТРО ПОБЕДИТЕЛЯ

     I

     Улица казалась Эрнесту ущельем --  мрачный, безлюдный провал, рассекший
чудовищное нагромождение бетона, стекла и стали, меди, алюминия и титана, --
этакий фантасмагорический Гранд-Каньон. Самоутверждаясь в стоэтажии, наивные
строители, видимо,  полагали что  создают вавилонскую башню И  превзошли  --
нелепостью.  И  теперь  стеклобетонные   громады  стоят,  стыдливо  пригасив
разноцветье реклам на фасадах, стесняясь пустующих микрогетто своих квартир.
Жизнь вывернулась наизнанку. И вслед за жизнью вывернулся наизнанку город --
ушел  вниз,  под  уровни  подземки,  --  дикий,  опрокинутый,  зазеркаленный
небоскреб, по крыше которого ступал сейчас Эрнест. По этой крыше проносились
и машины -- уцелевшие жертвы энергетического кризиса. Забавно -- машин стало
меньше, однако пешеходов  не прибавилось. Куда  ж исчезли  люди? Затаились в
своих норах, скрываясь от этого свихнувшегося мира?
     Эрнест вдруг тоже ощутил жгучее желание забраться в берлогу. Закрыть за
собой  дверь. Чтобы  никого;  чтобы зализать раны и.  хоть немного прийти  в
себя,  если, конечно, это еще возможно Если не конец. Похоже,  что конец, но
человек  живуч. И, может, удастся оправиться. Если  забиться  в свое логово.
Даже такое убогое и ненадежное, как гостиничный номер(
     Перебрасывая футляр скрипки из одной руки в другую, он все ускорял шаг,
но  замыкающая перспективу улицы громада "Интерконтиненталя"  --  чуть ли не
единственное  здесь  живое,  исчерченное  бегущими огнями  еще  неразличимых
отсюда реклам, усеянное  звездной  россыпью  окон  здание,  --  приближалась
удручающе медленно. Зря он все-таки пошел пешком. Уж на такси-то ему в любом
случае  хватило  бы(  впрочем,  дело  было, конечно, не  в экономии.  Просто
хотелось пройтись пешком. Одному.
     Откуда-то  вынырнул кот -- здоровенный котище,  самоуверенный и наглый,
двенадцать фунтов  поджарых  мышц. Он  шел  навстречу  Эрнесту,  не  шел  --
выступал,  презрительно   вихляя  бедрами,   не  сводя   с  него  немигающих
желто-зеленых глаз. Не кот, а воплощение судьбы.
     -- Погоди, -- сказал ему Эрнест. --  Погоди, приятель. Сперва я пройду,
ладно?
     Кот шевельнул ухом, прислушиваясь. Черт его знает, то  ли не понравился
ему  иностранный  акцент или просто  сказалось окаянство кошачьего  племени,
только  он недовольно хлестнул хвостом и  нахально пересек  Эрнесту  дорогу,
потом  ехидно покосился  через  плечо и  галопом понесся  на другую  сторону
улицы.
     -- Сволочь, --  с чувством сказал Эрнест  ему вслед. --  И  почему  это
всякая сволочь норовит перебежать мне дорогу?..
     Ему  почудилось вдруг  в  кошачьей самоуверенности  что-то от  Грейвса.
Смешно -- откуда в современном человеке столько мнительности и суеверия? Или
мы не  можем  обойтись без них, ибо  живем в постоянном страхе, предчувствии
грядущих несчастий?  До чего же паскудно, однако,  устроен мир, если  ты все
время  ждешь,  что хрустнет позвоночник, --  хрустнет,  как вот  этот тонкий
ледок на  прихваченной ночным заморозком  улице. Шаг --  хр-руп! Шаг хр-руп!
Как в той  детской считалочке, которой  когда-то учила его Анна-Лиза,--боже,
до чего давно это было!..
     Очень страшно жить на свете,
     Здесь отсутствует уют:
     Утром рано, на рассвете,
     Волки зайчиков жуют.
     П хрустят на волчьих зубах позвонки. На каждом шагу. Шаг -- хр-руп! Шаг
-- хр-руп! Интересно, а когда крушится и крошится мечта, она тоже хрустит?
     В  вестибюле  отеля   было   людно,   и  Эрнест  с  особенной  остротой
почувствовал  свое  одиночество. Как  сквозь строй прошел он сквозь  обрывки
разговоров,  чей-то смех, взгляды, отраженные зеркалами,  облака  ароматного
трубочного,  злого  сигарного  и  едкого  сигаретного  дыма  к  лифтам  и  в
сопровождении неснимаемой улыбки вымуштрованного  боя вознесся на свой этаж.
Здесь  было  пустынно. По  плавно  изгибающейся  трубе коридора,  где мягкий
пластик ковра гасил даже намек на  звук шагов, он  добрался до двери номера,
не  встретив  по  пути  ни души. Почему-то  это  показалось  Эрнесту  добрым
предзнаменованием.  Он  приложил  палец к  окошечку  замка. Почти неуловимое
мгновение  микроскопический   дверной  мозг   раздумывал,   сравнивая   узор
папиллярных линий  с  эталоном, потом с легким щелчком  дверь  распахнулась,
произнеся глубоким контральто свое:
     -- Добро пожаловать, сэр.
     Эрнест  сбросил  пальто   на  предупредительно  протянувшиеся  к   нему
манипуляторы  вешалки и прошел в комнату.  Вспыхнувший  под потолком  плафон
резко высветил стерильный неуют стандартного номера, с  которым Эрнест так и
не свыкся за эти десять дней. Эрнест остановился перед баром;  тотчас же  на
панельке  зажегся  зеленый глазок готовности  и  раздался  голос  --  мягкий
баритон, с фамильярностью друга детства предложивший:
     -- Выпьем, дружище?
     -- Выпьем, выпьем,  --  откликнулся  Эрнест.  -- Теперь  отчего  же  не
выпить? Теперь можно. Теперь мне все можно(
     Он скинул на  кресло фрак, сорвал манишку  и  бабочку, от души радуясь,
что они так и будут валяться здесь, в кресле  жалкой имитации чиппендейла, и
никакая механическая  гнусь не дотянется, не начнет развешивать их в шкафу и
чистить,  приговаривая:  "Сейчас, сейчас, сэр, сейчас все будет  в порядке".
Тем более, что в порядке теперь уже ничего не будет.
     Эрнест вдавил несколько клавиш на панели заказа, потом подошел к  столу
и набрал  телефонный  номер. Долгие-долгие  гудки.  Три,  пять,  десять(  Он
положил трубку.  Значит, и Эллен( Впрочем,  чему удивляться, если  все пошло
прахом? Неудачников не любят, а женщины -- в первую очередь(
     -- Готово, дружище, -- сказал бар.
     На откинувшейся крышке стояли бутылки  -- виши, оранжад, виски, вазочка
с  солеными орешками и  хрустальный стакан.  Эрнест  плеснул в него  на  два
пальца виски н выпил. Виски, конечно же, оказались  синтетическими. Впрочем,
оранжад тоже был слишком апельсиновым для натурального. Эрнест  кинул в  рот
орешек,  пожевал,  потом  размахнулся и  с остервенением  швырнул стакан  об
стену.
     Как и следовало ожидать, стакан, мягко спружинив,  отскочил и покатился
по ковру,
     --  Сволочной мир, ну до  чего же  сволочной  мир, -- сказал Эрнест,  и
вдруг ему захотелось  говорить,  говорить,  не переставая.  Все фальшь,  все
синтетика. Виски. Хрусталь. Воздух, процеженный кондиционерами. Люди -- и те
скоро будут синтетическими! Так кому и чему верить?
     В  самом  деле,  кому?  Кратсу, который  прочил ему  победу  --  победу
несомненную и  гарантированную?  Эллен,  которая  сбежала,  даже не  пожелав
попрощаться, не  подумав, что  как  раз здесь,  сейчас, она  ему нужнее, чем
когда бы то ни было? Кому верить? Себе? Но  ведь он  -- он тоже был убежден,
что этот вечер станет вечером его триумфа. И началом исполнения мечты. И так
бы оно и было, если бы не Грейвс.
     Неужели  на  свете  вовсе  нет справедливости? Ведь  скоро ему  стукнет
тридцать,  а этому сосунку едва-едва четырнадцать.  За ним,  за Эрнестом, --
годы и годы труда, труда до  остервенения, до кровавого пота, до той крайней
минуты,   когда   начинаешь   ненавидеть   эту   проклятую   четырехструнную
мучительницу, когда чувствуешь, что знаешь, но не можешь, не можешь сделать,
когда  убеждаешься в собственной бездарности, и хочется, чтобы конский волос
перепилил наконец струны,  гриф, шейку,  а  потом и  твои  собственные вены,
потому  что  только  так  этой  муке  может прийти  конец.  Но  потом--потом
наступает   другая  минута,  когда  ты  уже  не  только  знаешь,  не  только
чувствуешь, но можешь, и  летит звук,  летит, как твоя душа( И ты -- король,
ты --  Бог, тебе  подвластны все  горние выси  и  все бездны,  и  над  этими
безднами  ты паришь, не  ведая  страха,  ты  знаешь, что  победил,  и  пусть
пьянящий полет этот краток,  пусть победа длится мгновение,  но за  этот миг
можно платить часами,  днями, годами  труда, потому что знаешь --  это было,
потому  что  веришь  --  это  будет, это будет еще  и еще, пусть даже  опять
приходят  часы,  когда  ты  ничего  не  можешь,  когда прижимаешь плечом  не
скрипку, а собственную бессильную ненависть и зубы стискиваются до судорог в
скуле(
     Может ли знать все это мальчишка, который  пришел -- и  победил? Просто
потому, что у него полутораметровый мизинец. Мизинец,  о котором мечтал этот
сумасшедший старик Шенберг. А  может, гений-додекафонист для таких  и писал?
Не для Эрнестов, а для юных Арвидов Грейвсов, которые когда-нибудь да придут
им на смену? Может, их появление и провидел он в минуты творческого экстаза?
     Черт  его  знает! И черт знает, кто  ввел  этот шенберговский концерт в
конкурсную программу? И черт знает откуда явился этот неведомый никому юнец,
явился, чтобы погубить все будущее, на которое  надеялся  Эрнест, к которому
шел  он  два с  лишним  десятка лет  --