гол.  Его внимание привлекли
кнехты, игравшие в кости. Судя по выкрикам, они были готовы вцепиться друг
другу в горло. Две розовощекие хозяйские дочери в высоких шляпах из синего
бархата и в белых передниках разносили гостям кружки с пивом.
     На улице приветливо светило солнце, в харчевне, разгоняя мрак, горели
свечи. Андрейша высмотрел себе свободное местечко у двери и, спросив пива,
уселся на тяжелую дубовую скамью.  Рядом подвыпивший шотландский стрелок в
голубом  берете  горланил песню.  С  другой  стороны сидели  два  огромных
прусса,  опоясанных мечами.  У  одного на лице страшная рана:  меч начисто
отсек ему  не  только ухо,  но  и  щеку.  Вздохнув,  бородатые воины молча
взялись за кружки с пивом и разом опорожнили их.
     - Друзья,  -  сказал солдатам Андрейша,  - почему здесь собралось так
много воинов? Разве где-нибудь идет война?
     - Кто ты?  -  спросил одноухий прусс,  казавшийся старшим.  -  Ты  не
совсем чисто говоришь на нашем языке.
     - Я русский,  из Новгорода,  -  ответил юноша. - В нашем городе живет
много пруссов.
     - Будем знакомы,  Русь,  -  сказал одноухий. - Новгородцы всегда были
нашими друзьями.
     Бородатые пруссы похлопали по плечу Андрейшу и потребовали еще пива.
     - Ты хотел знать,  почему в  Кенигсберге собрались воины?  -  спросил
прусс помоложе,  когда пиво было выпито и перед каждым опять стояла полная
кружка.
     Андрейша кивнул головой.
     - Тогда  слушай...  Скоро,  очень  скоро орденские рыцари выступают в
поход.  В замке собрались рыцари многих земель. Им предстоит редкая забава
- поохотиться на людей. Да, да, большая охота. Литовцев будут убивать, как
диких зверей.
     Молодой воин сжал кулаки. В его голубых глазах сверкнуло бешенство.
     - Худо, худо! Мы не звали на свою землю рыцарей. Мы жили счастливо...
Проклятые монахи!  Окрестили нас,  сделали рабами.  Выбора  не  было:  или
крестись, или умирай...
     - Перестань, Лубейтен, - сказал одноухий, строго посмотрев на него. -
Нас могут услышать...
     - С  вами,  новгородцами,  у  нас  всегда была дружба,  -  не  слушая
продолжал молодой прусс.  -  Отец  моего отца рассказывал,  что  в  давние
времена у  нас и  у  русских были одни и  те  же  боги.  Многие русские не
захотели креститься и  бежали к  нам.  Некоторые потом вернулись,  а часть
осталась и разделила нашу судьбу. Но после страшной Хонедской битвы пруссы
бежали в  Новгород и  приняли вашего бога...  Ты слышал,  юноша,  о смерти
великого князя Кейстута,  -  спохватился он.  -  И  пруссы,  и жемайты,  и
литовцы  оплакивают  князя  Кейстута...  Горе,  горе,  погиб  наш  любимый
Кейстут!
     - Горе нам! - вторил одноухий солдат.
     Шотландский  стрелок,  промочив  глотку  новой  кружкой  пива,  снова
принялся петь песню:

                    О верный мой,
                    О храбрый мой!
                    Он ходит в шапке голубой.
                    И как душа его горда,
                    И как рука его тверда!
                    Хоть обыщите целый свет -
                    Нигде такого парня нет.

     - Метко бьют из лука шотландские стрелки,  -  сказал старший воин.  -
Плохо,  что они воюют за рыцарей. А с ним, - он кивнул на певца, - бывал я
в одном отряде.  Песню эту часто поет, хорошая песня. - И он перевел слова
Андрею.
     А шотландский стрелок продолжал:

                    Есть рыцари из многих стран -
                    Француз и гордый алеман,
                    Что не страшатся тяжких ран;
                    Есть вольной Англии бойцы,
                    Стрелки из лука, молодцы,
                    Но нет нигде таких, как мой,
                    Что ходит в шапке голубой*.
                         _______________
                              * Перевод Д. Самойлова.

     Шотландский лучник  закончил песню,  посмотрел вокруг и  с  гордостью
поправил свой голубой берет.
     - Не  пройдет и  двух дней,  как  рыцари выступят,  юноша,  -  сказал
одноухий,  - вспомнишь мои слова. И горе некрещеным литовцам и пруссам. Ни
детям, ни женам, ни старикам не будет пощады.


                              Глава седьмая

                ЗА ГОРАМИ, ЗА ДОЛАМИ УМЕР ПОЛЬСКИЙ КОРОЛЬ

     Архиепископ польский  Бодзента ехал  на  шляхетский съезд  в  тряской
коляске с кожаным кузовом. На кузове виднелся его грубо намалеванный герб:
красное поле и желтый полумесяц рогами кверху, с желтым крестом посредине.
     Владыка сидел с правой стороны, на почетном месте, обложенный со всех
сторон пуховыми подушками.  Двести верст,  оставшиеся позади,  изрядно его
утомили. Шестьдесят два года не шутка даже для такого крепкого и здорового
мужчины.  Вместе  с  владыкой  сидели  епископы  Стибор  Плоцкий,  Николай
Куявский и  архидиакон Гнезненский Ян  из  Чернкова.  Дорога  была  плоха,
начиналась оттепель,  земля раскисла. Возле Серадза возок не раз застревал
в грязи,  и восемь лошадей,  впряженных попарно, с трудом его вытаскивали.
Ездовые кричали, ругались и хлопали бичами.
     За  архиепископской коляской ковыляли по  ухабам  еще  две  повозки с
престарелыми  прелатами.   Многие   духовные   лица,   составлявшие  свиту
архиепископа Бодзенты,  ехали верхами.  И  Бодзента предпочел бы  ехать на
коне, если бы не преклонные года и сан первосвященника.
     Конвой  Бодзенты состоял  из  ста  пятидесяти всадников с  копьями  и
мечами во главе с познанским воеводой.
     Впереди архиепископской коляски ехал верховой с крестом.
     В   последний  день   пути   архиепископ  Бодзента  был   задумчив  и
разговаривал мало.  Ему  вспомнился Людовик,  покойный король венгерский и
польский,  которому  Бодзента  был  обязан  своим  теперешним  положением.
Архиепископ перебирал в  памяти события,  связанные с его смертью.  Прежде
чем  умереть,  король предусмотрительно созвал  совет.  На  него  приехали
многие знатные поляки,  и все,  в том числе Бодзента, дали клятву верности
его   дочери  Марии   и   тринадцатилетнему  зятю   короля  -   Сигизмунду
Бранденбургскому.
     Но  в  Польше не  все соглашались признать королем Сигизмунда.  Много
несогласных было на великой Польше и Мазовии из числа мелкой шляхты.
     А  сколько неприятностей и волнений принесла архиепископу эта клятва!
Он оказался в самом центре партийных распрей.  И иные шляхтичи, противники
Сигизмунда, обходились неласково даже с ним, польским первосвященником...
     К коляске архиепископа, разбрызгивая грязь, подскакал всадник.
     - Ваше священство,  - вскричал он, осадив коня, - впереди виден крест
главного серадзского костела.
     - Так,  так,  -  ответил архиепископ, - благодарю, сын мой. - Склонив
голову, он снова закрыл глаза и стал думать.
     Всадник повернул коня и поскакал обратно.
     Странные звуки привлекли внимание архиепископа.  Он поднял голову. Ян
из  Чернкова,  сидевший напротив,  открыл рот  и,  похрапывая,  спал  сном
младенца.
     <Тонкая штучка этот архидиакон...  -  пришло в голову Бодзенте. - Кем
его считать - врагом или другом?> И решил доверяться ему с осторожностью.
     <Гжемалиты и наленчи -  вот главная опасность, - думал архиепископ. -
Два  могущественных рода,  стоящие друг  против друга,  готовые схватиться
насмерть>.  Он  чувствовал себя  между  враждующими,  как  между молотом и
наковальней. Надежда, что съезд в Вислице поддержит ставленника гжемалитов
Сигизмунда, не сбылась. Архиепископ сжал кулаки, вспоминая Вислицу. Победу
одержали наленчи.  Они ратовали за венгерскую королеву,  обязанную выбрать
себе мужем поляка.
     Польская земля бурлила, обильно лилась народная кровь.
     Назревали новые столкновения,  новые кровопролития. Возникла еще одна
партия,    поддержанная    многочисленной   польской    шляхтой.    Мелкие
землевладельцы хотели  видеть  польским королем  потомка древних Пястов  -
князя Зимовита Мазовецкого.  <Посадить на польский престол поляка?  Что ж,
это совсем не плохо>. Архиепископу пришелся по душе такой замысел.
     Три  враждующие партии сражаются теперь на  польской земле:  наленчи,
желающие выдать замуж  венгерскую королеву за  поляка,  шляхетская партия,
выдвигавшая в  короли,  князя Мазовецкого,  и  гжемалиты,  верные союзники
Сигизмунда.
     Коляска владыки обогнала многочисленный поезд  богатого самовластного
пана.  Сопровождавшие пана  копейщики,  стоявшие  по  обочинам  дороги,  с
почтением разглядывали герб на коляске Бодзенты.
     Послышались звуки барабанов и  труб.  Архиепископ выглянул в  оконце:
навстречу двигалось много людей.  Видные королевские советники, вельможные
паны, духовенство и множество шляхты вышли встречать владыку.
     Ныряя по ухабам, погружаясь по самые ступицы в грязь, архиепископская
коляска  под  гудение труб  и  торжественный грохот  барабанов подъехала к
большому дому епископа Николая из ордена доминиканцев.
     Ксендзы бережно вынули Бодзенту из  коляски и  под руки ввели,  почти
внесли в  дом.  Архиепископ не  удивился,  заметив среди встречающих князя
Зимовита.
     - Я хочу наедине кое о чем спросить вашу светлость,  - сказал молодой
Семко.
     Владыка обещал аудиенцию.
     После  отдыха  и  сытного  ужина  Бодзента  принял  князя  Зимовита в
маленькой комнате, смежной со спальней.
     - Что  тебе  надо  от  скромного  слуги  бога,  сын  мой?  -  спросил
архиепископ, изучая юношу внимательным взглядом.
     - У  Польши за горами и  за долами был король,  -  улыбаясь,  ответил
князь,  -  воздух  Польши был  вреден для  него.  Он  любил  немцев и  был
равнодушен к полякам...
     Зимовит встал  со  скамьи  и  шагнул  к  Бодзенте.  Он  был  могучего
телосложения, с открытым, приятным лицом.
     - Хотели бы вы,  ваше священство,  опять такого короля для Польши?  -
спросил Зимовит,  сделавшись серьезным.  - Короля, который ни одного слова
не может сказать по-польски. Ответьте прямо.
     Архиепископ задумался. Его бритое лицо с запекшимся румянцем на щеках
стало строгим. Он думал, что междоусобица ослабит польское государство. Но
не только боязнь за судьбу Польши волновала архиепископа,  - его не меньше
заботили  дела   церковные.   Царственные  чужестранцы  всегда  относились
безразлично к костелу и часто нарушали его древние права.
     - Потомок Пястов имеет право быть  королем Польши,  -  сказал наконец
архиепископ. - Я поддержу тебя, сын мой, но... при одном условии.
     - При каком условии, ваше священство?
     - Ты должен жениться на младшей дочери Людовика, королеве Ядвиге.
     - Что ж,  ваше священство,  превосходная мысль, - рассмеялся юноша. -
Одной стрелой вы  убиваете двух белок.  Если не входить в  тонкости,  то и
клятва  не  будет  нарушена...  дочь  Людовика сделается королевой Польши.
Кстати, я холостяк.
     Архиепископу понравился ответ князя.
     - И еще,  -  он помедлил,  - церковь должна быть уверена, что получит
свою десятину только натурой, как было прежде.
     Зимовит сразу  согласился.  Он  знал,  где  зарыта  собака:  денежная
десятина раз в двадцать меньше натуральной.
     - Я никогда не нарушу древние права костела, - ответил он.
     - Так, так, сын мой, - отозвался архиепископ.
     - И  королевская казна  будет в  сохранности,  -  продолжал князь.  -
Малопольские паны  были  бы  рады  навсегда остаться при  одной королеве и
доходы польского королевства класть себе в карман.
     - Так,  так, - сказал владыка. - Но, сын мой, деньги плохо держатся в
твоих руках. Месяц назад ты заложил крестоносцам замок Визну.
     Зимовит  вспыхнул.  Он  не  думал,  что  его  денежные дела  известны
владыке.
     - Ради святой борьбы за польскую корону я готов заложить самого себя,
- нашелся он.  - С крестоносцами договориться просто. Я превосходно изучил
их повадки.
     Однако не все было просто, как думал князь. Недаром хорошие отношения
Зимовита с  орденом  и  Литвой  казались опасными венграм  и  малополякам.
Нередко интересы Мазовии не совпадали с интересами малопольских вельмож.
     - Что же касается Литвы,  -  продолжал Зимовит,  -  я думаю, Польша и
Мазовия объединенными силами отучат разбойничать язычника Ягайлу.  О малом
его разуме всем достаточно известно. В прошлом году он подло расправился с
родным дядей, трокским князем Кейстутом.
     - Кейстут и  Ольгерд братья от  русской матери,  княгини Ольги,  -  в
задумчивости произнес архиепископ. Но литовские дела мало его волновали. У
Польши было много своих важных дел.
     - Долой  немцев из  Польши!  -  покраснев,  вдруг выпалил Зимовит.  -
Очистим наши  города  от  немецкого засилья.  Поляки  прежде  всего,  ваше
священство.
     - Так, так, - оживился архиепископ, - ты прав, сын мой, слишком много
немцев в  Польше.  -  Он думал,  что грозные силы тевтонского ордена менее
опасны,  чем мирная немецкая волна,  заливавшая польские земли.  В городах
главенствуют немцы,  многие  монастыри стали  немецкими очагами.  Особенно
беспокоили  архиепископа  цистерские  и   францисканские  монастыри:   они
отказались  признавать польскую  церковь  и  присоединялись к  саксонской.
Короли-чужестранцы   часто    назначали   настоятелями   приходов    своих
соплеменников, не умевших сказать слова по-польски.
     Князь Зимовит почтительно внимал словам архиепископа. Он был спокоен:
поддержка польского первосвященника равносильна победе.  Он вспомнил слова
своего духовника,  повторяемые им  чуть ли не каждый день:  <Как желток не
может быть в  яйце без  белка,  так  не  могут существовать друг без друга
светские и  духовные господа.  Ибо ксендзы управляют шляхтою,  и шляхтичи,
если бы ксендзы не давали советов и  не приказывали,  что делать,  были бы
как неразумные твари>.
     Назидательные слова духовника князь запомнил на всю жизнь.
     - Ты согласен, сын мой? - спросил, помолчав, архиепископ.
     - Согласен, ваша святость, - наклонил голову князь.
     - Поклянись,  что выполнишь свои обещания.  -  Бодзента положил перед
князем Евангелие.
     - Клянусь святым  крестом!  -  горячо сказал Зимовит,  целуя  кожаную
обложку книги.
     - Хорошо, сын мой. Да будет так, как захочет бог.
     Бодзента посмотрел на  окно,  за которым стояла ночь,  не удержался и
зевнул.
     - Утомился в  дороге,  стар  стал  и  немощен,  -  сказал он,  словно
извиняясь.
     Князь Зимовит поднялся с места.  Получив благословение,  он поцеловал
руку польского первосвященника.
     Но  спать  Бодзенте не  пришлось.  За  дверями его  дожидались другие
посетители.


                                  * * *

     Не  отдохнувший за  ночь архиепископ сидел на своем месте в  соборном
костеле, морщины резко обозначились на его лице. Ночь прошла в переговорах
с  прелатами,  панами и некоторыми представительными шляхтичами.  Выходило
так, что большинство собравшихся будет за князя Зимовита Мазовецкого.
     <Итак,  -  думал архиепископ,  -  за  мной  последнее слово.  Если  я
воспользуюсь своим правом и короною Зимовита,  у Польши будет король поляк
и страшное время безвластия останется позади...>
     Рядом с  первосвященником восседали прелаты в  праздничном облачении.
За ними тучный Владислав Опольчик, надеявшийся собрать большинство голосов
за  себя.  Он сидел в  высокой войлочной шапке,  скромно опустив глаза.  В
Галицкой Руси  он  проявил усердие,  распространяя католицизм,  и  получил
прозвище <латинского апостола>.
     Вошли послы Елизаветы венгерской, королевы-матери. Послы заявили, что
королева освобождает польский народ от  присяги ее  старшей дочери Марии и
Сигизмунду. На ее место королева предложила младшую дочь Ядвигу.
     Собравшаяся  шляхта,  паны,  королевские чиновники  и  духовенство со
вниманием  молча  выслушали  сообщение венгров.  Когда  послы  с  поклоном
удалились, костел наполнился гулом многих голосов.
     - Род Пястов - на польский престол! - крикнул кто-то зычным голосом.
     - На польский престол хотим польского короля!
     - Хотим Зимовита Мазовецкого!
     - Зимовита Мазовецкого, молодого Семко!
     - Мужчину на трон!
     Голоса  делались  требовательнее,  громче.  Особенно  неистовствовали
мелкие и  мельчайшие шляхтичи,  горой стоявшие за  князя Мазовецкого и  за
польскую старину.  Конечно,  кричали и  те,  кто стоял за королеву Ядвигу.
Однако большинство стояло на  том,  что  мужем  королевы Ядвиги и  королем
Польши должен быть князь Зимовит, потомок Пястов.
     Выбрав удобную минуту, поднялся со своего места архиепископ Бодзента.
Он поднял руку, желая сказать слово. Крики сразу умолкли.
     - Любезные сыны земли польской, - раздался его взволнованный голос, -
пришло время быть в  Польше королю поляку.  Нет защиты польскому народу от
иноземных правителей.  Церковь и  народ терпят урон от иноземных пастырей.
Мы согласны с  теми,  кто предлагает в  короли князя Мазовецкого,  потомка
Пястов.
     Бодзента был хорошим оратором.  Громко и торжественно раздавались его
слова под сводами собора.
     Архиепископ Бодзента сел, а собравшиеся зашумели еще больше.
     Бросив гневный взгляд на владыку, поднялся князь Владислав Опольчик.
     Шляхта утихла и  стала  слушать Опольчика.  Князь  Владислав возражал
против князя Мазовецкого.  Он сам был не прочь жениться на Ядвиге,  хотя и
был  женат  на  родной  сестре Зимовита.  От  Владислава Опольчика кое-что
зависело в Галицкой Руси.
     Взрыв  негодования  пронесся  в  толпе  шляхтичей.  Разъяренные,  они
бросились на князя Владислава.
     - Связать его, посадить в тюрьму! - закричал кто-то. - Пусть не мутит
воду!
     Многие хотели нанести оскорбление князю. Видя это, Владислав Опольчик
побледнел и  стоял,  не смея шелохнуться и сказать слово.  Несдобровать бы
князю,  если бы  самовластные паны не  взяли его под свою защиту.  Красные
жупаны заслонили собой князя и не допустили насилия.
     Архиепископ Бодзента решил воспользоваться благоприятной минутой.  Он
опять поднялся со своего золоченого кресла.
     - Хотите ли вы,  - спросил он громко, - королем Польши князя Зимовита
Мазовецкого, наследника рода Пястов?
     Шляхта отвечала хором:
     - Хотим,  хотим и требуем, чтобы вами, ксендзом-архиепископом, он был
коронован польским королем!
     Началось дикое ликование и приветственные крики.
     Архиепископ.  Бодзента,  по требованию собравшихся в  костеле,  хотел
провозгласить  польским  королем  Зимовита.   Он  уже  открыл  рот,  чтобы
произнести  торжественные  слова,   но   дело   малопольских  панов   спас
самовластный пан Ясько из Тенчина, войницкий коштелян.
     Ясько вышел в круг. Он оказался тонким дипломатом и знал, как подойти
к шляхетским сердцам.
     - Шляхетские братья, не подобает нам поспешать при таком важном деле.
Мы обязаны сохранить клятву верности дочери короля Людовика. Я знаю, потом
вы пожалеете, но будет поздно. Спешка несомненно нанесет ущерб королевству
и вашей чести.  Не следует выбирать короля до приезда Ядвиги. А ей следует
назначать срок  приезда в  день  святого духа  и  потребовать,  чтобы  она
посоветовалась с нами о своем супруге.  Ее супруг и нам,  и ей должен быть
одинаково по  нраву.  Ну,  а  если она не приедет в  назначенный день,  не
внемлет нашим требованиям, то уж тогда мы вправе выбрать своего короля.
     Победила великая сила  рыцарской клятвы.  Совет Яська из  Тенчина был
принят  всеми  собравшимися.  Избрание  короля  решили  отложить на  более
поздний срок, а венгерской королеве Елизавете поставить свои условия.
     В сеймовый круг снова пригласили венгерских послов.
     - Поляки свято соблюдают клятву королю Людовику, - сказал Вежбента из
Смогульца,  сурово смотря на  послов.  -  Однако мы не можем долго терпеть
неурядицы в  своем королевстве.  Ядвига будет признана польской королевой,
если она к предстоящей троице будет в Кракове.  Будущая польская королева,
- продолжал вельможный пан,  -  должна жить  с  мужем  своим в  Польше.  А
королева Елизавета должна  присоединить к  польскому королевству Червонную
Русь,  отдать нам  княжества Добжанское,  Куявское и  Велюнское и  города,