гкой периной и тяжко вздыхал.  Скоро опять
война,  и ему снова придется облачаться в броневые доспехи.  Ох-хо-хо, как
ненавидел он  эти доспехи!  Вот уже год у  магистра побаливало сердце.  По
ночам,  во  сне,  он  видел себя закованным в  броню.  Ему тяжело,  трудно
дышать.  Если не снять шлем,  сейчас же,  немедленно, он умрет. Но шлем не
сходил с  головы,  и  магистр просыпался с  бьющимся сердцем,  в  холодном
поту...  Начнется война,  и  на  этом ковре он,  пожилой мужчина,  владыка
могучего государства, ляжет на спину и задерет свои тощие ноги. Оруженосцы
наденут железные штаны,  а  потом  будут  надевать одну  за  другой многие
одежды, завязывать десятки ремешков и тесемок.
     Магистр пытался еще размышлять, но пришел сон.


                               Глава шестая

                        В ХАРЧЕВНЕ <ГОЛУБОЙ РУКАВ>

     Только  к   полудню  следующего  дня  новгородцы  поставили  лодью  у
набережной Альтштадта.  До  стен  Кенигсбергского замка  совсем близко,  с
палубы можно рассмотреть все выбоины и трещины.
     Летнее  солнце  стояло  над  головой,  в  городе  было  жарко.  Людей
одолевали духота,  пыль,  крупные зеленые мухи.  Высоко в  небе  клубились
легкие белые облака.
     Московские бояре с  удивлением разглядывали оживленный порт  на  реке
Пригоре. Набережная густо заставлена кораблями. Несколько коггов с флагами
ганзейского  города  Штральзунда -  на  красном  поле  стрела  и  крест  -
выгружались на якорях.  Барки и  лодки под парусом и  на веслах сновали по
реке.
     На  противоположном берегу  дымились  высокие  трубы  городских бань.
Громко раздавался гнусавый голос банного зазывалы,  кричавшего,  что  вода
горячая, а банщицы молодые.
     У  борта лодьи по гладким доскам набережной катили телеги с бочками и
ящиками,  запряженные парой,  а  то и четверкой лошадей.  Грузчики волокли
тюки  и  ящики,  ржали  лошади,  протяжно скрипели колеса  повозок.  Всюду
громоздились тюки и бочки.
     Андрейша забежал на минутку в камору. У кормщика сидели альтштадтские
купцы и торговали воск.
     Увидев Андрейшу, кормщик подошел к нему.
     - Иди в харчевню <Голубой рукав>,  -  шепнул он,  -  будь осторожен в
дороге.  Напрасно в драку не лезь, но честь береги. Не трать деньги даром,
однако не скупись.  И  помни всегда:  свое племя надо любить и  помогать в
беде.  Ну,  с богом.  -  Они поцеловались. - Я в Данциг сплаваю, - добавил
кормщик, - продам янтарь и в обрат сюда, ждать тебя буду.
     Попрощавшись с дружинниками, Андрейша с боярами сошли на берег. Бояре
окольчужились и нацепили мечи.
     Последним с Андрейшей прощался повар Волкохищенная Собака. Он подарил
юноше ладанку с заговоренной травой.
     - Носи,  и вражий меч тебя не заденет,  -  сказал он, надевая ладанку
ему на шею.
     А старшой Анцифер Туголук отдал Андрейше свой засапожный нож.
     Неподалеку от  крепостных стен  расположился рыбный рынок.  Спутников
оглушили призывные крики  торговцев.  Покрытая зеленой травой,  только что
выловленная рыба  трепыхалась в  плетеных корзинах,  плескалась в  пузатых
глиняных кувшинах с водой.
     Прежде чем  перейти на  другой берег,  бояре  принялись рассматривать
городские стены.
     Андрейше не терпелось - ведь в этом городе жила Людмила.
     - Не торопись, человече, - недовольно покосился на него Роман Голица,
- успеешь нагуляться.
     Задрав  головы,  бояре  внимательно  разглядывали  каждый  камень  на
стенах.  На четыре аршина поднималась гранитная основа, а над ней - добрых
пять аршин кирпичной кладки.  У ворот стена заросла плющом;  казалось, что
кто-то  из  огромного ведра  выплеснул зеленую  краску  и  она  причудливо
растекалась по камням.
     На высоких башнях развевались флаги с гербами города.
     - Смотри-ка,  Роман,  стены к самому замку подходят, - сказал Василий
Корень.  -  Сначала город возьми попробуй,  а потом крепость.  Хитро... Мы
свои посады сжигаем, а здесь от них польза.
     Бояре   переглянулись   и    перешли   мост.    Он    был    дубовый,
светло-коричневый,  только  что  отстроенный.  Вокруг  валялись неубранные
щепки и стружки.
     <Наконец-то двинулись бояре!> - обрадовался Андрейша.
     Но радоваться было рано.  Перейдя мост,  Роман Голица увидел у  самой
воды высокий дом с  балконом под крышей.  С балкона свисали железные цепи.
Он прислушался к грохоту, раздававшемуся из дома.
     - Что там, человече? - спросил он.
     - Машина,  тяжести поднимает, - ответил мореход, - сто двадцать пудов
может осилить.
     Бояре заинтересовались. В иноземных странах им пришлось быть впервые,
и многое казалось в диковину.
     - А  ежели нам  вовнутрь глянуть?  -  сказал Василий Корень.  -  Как,
Андрейша? Ты здесь, видать, свой человек.
     - Что ж,  взглянуть можно, - нехотя ответил мореход. - Вот в ту дверь
заходите.
     На  втором этаже  медленно вращались два  колеса величиной с  хороший
дом.  Их двигали люди,  бежавшие внутри по перекладинам. Оба колеса сидели
на одной оси, служившей воротом.
     - Хитро,  хитро,  -  сказал Василий Корень.  - Люди-то в колесе будто
белки.
     Роман Голица промолчал.
     - В Новгороде есть такие машины,  мачты на новые лодьи ставят,  -  не
удержался Андрейша.
     - Ишь ты!  -  удивился Василий Корень.  - В Новгороде есть, говоришь?
Хитро!
     Бояре полезли выше.  На пятом этаже вертелись такие же колеса.  С  их
помощью тяжести брали прямо с палубы стоящего на реке судна.
     Однотонное  поскрипывание верхних  и  нижних  колес  наполняло  гулом
высокое сооружение. Люди, ходившие по колесам, не то пели, не то ругались.
Их лица сплошь заросли бородой.  На теле грязное рванье,  волосы на голове
спутались,  скатались,  превратившись в войлок.  Только человеческие глаза
сверкали из-под лохматых бровей.
     - Что за люди? - спросил Роман Голица. - Невольники?
     - Пруссы, - ответил Андрейша, - хозяева этой земли, живут хуже рабов.
     Поднявшись по крутой лестнице на самый верх, Василий Корень кряхтел и
сопел больше, чем обычно.
     Отсюда окрестности видны как на  ладони.  Под стенами Кенигсбергского
замка удобно расположились целых три города.
     - Там  Альтштадт,  -  показал  Андрейша  на  кучку  соломенных  крыш,
теснившихся у крепостной стены, - граница ему река Пригора. Там мои друзья
живут,  -  добавил он. - И дом их отсюда виден. А город Кнайпхоф - весь на
острове. Правее замка, там, где шумят мельницы на ручье, город Либенихт.
     Андрейша показал ратушу в  Кнайпхофе,  виселицу,  помост,  где пороли
провинившихся горожан.  Он хорошо знал вросшие друг в  друга города.  И не
мудрено:  вместе с  орденским замком они  занимали площадь немногим больше
квадратной версты.
     - Вокруг болота, комарье заедает, а лягва столь голосиста, что мешает
службе в церквах, - закончил он свои объяснения.
     Бояре рассмеялись. Знакомое дело, чего другого, а комаров и лягвы под
Москвой невперечет.
     Спустившись наконец по  скрипучим ступенькам на набережную,  спутники
углубились в город.
     По узким,  как щели, улочкам Андрейша вывел бояр на торговую площадь.
Неподалеку высился огромный католический собор из красного кирпича.  Рядом
с  замком  и  с  собором  городские домишки  выглядели очень  жалкими.  На
рыночной площади красовалась ратуша, построенная ганзейским купечеством, и
церковь святого Николая.  Каменных домов в городе мало:  на рынке два-три,
на  главной улице с  десяток,  а  то  всё  глиняные мазанки под  соломой и
камышом.  Изредка  встречались бревенчатые избы  с  выступающими на  улицу
балконами.
     У  открытых окошек  сидели  любопытные горожане,  подложив под  локти
мягкие  подушечки.  Из  окна  богатого каменного дома  выглядывала румяная
хозяйка с  круглым подбородком,  утонувшим в кружевном воротнике.  В руках
она держала вязанье, а смотрела на улицу.
     Воздух в городе тяжелый:  пыль,  дым,  вонь от нечистот,  выброшенных
прямо на дорогу.
     Бояре крутили носами и морщились.
     Вот  и  харчевня <Голубой рукав>.  У  дверей висел  глиняный кувшин с
торчащим из него колосом. Это означало, что здесь варят пиво.
     Андрейшу ждало  разочарование:  хозяина  дома  не  было.  Бояре  сели
поужинать.
     Над  очагом из  дикого камня темнело деревянное распятие.  С  потолка
свисала тяжелая кованая светильня на  пять  свечей.  Одну  стену  занимала
картина,  грубо  намалеванная яркими  красками.  На  ней  изображался  бой
рыцарей в  белых  плащах с  язычниками-пруссами.  В  центре был  нарисован
храбрый сапожный подмастерье в  куртке  с  голубыми рукавами,  поднимающий
упавшее королевское знамя.  Вокруг  молодого немца  сгрудились рыцари девы
Марии,  вдохновленные его  подвигом.  На  зеленом  холме  виден  всадник с
короной вместо шлема.
     На  других  стенах,  почерневших  от  копоти,  во  множестве  ползали
тараканы.  Стены были  утыканы большими деревянными гвоздями для  одежды и
походных сумок гостей.
     В  память храброго сапожного подмастерья харчевня называлась <Голубой
рукав>.
     Андрейша сидел как  на  иголках.  Несколько раз  он  открывал дверь и
выглядывал на  улицу.  Надежда увидеть в  этот  день Людмилу уменьшалась с
каждым   часом...    В   темное   время   ворота   закрывались   и   улицы
перегораживались.  В  городе  встречались  лихие  люди,  охочие  до  чужих
кошельков.  За  серебряную монету честный человек мог  остаться без головы
или с ножом между лопаток.
     Хозяин,  тощий человек с носом картошкой,  вернулся поздно,  усталый,
забрызганный грязью. Видать, не один десяток верст проделал он в седле. Он
пробурчал что-то в  ответ на приветствие,  но,  как только Андрейша назвал
имя  жемайтского кунигаса Видимунда,  хозяин  изменился,  стал  вежливым и
приветливым. Он обещал лошадей и проводника через два дня.
     - Если бы я знал утром,  - сказал хозяин, - все можно было бы достать
без всяких задержек.
     Бояре плотно поужинали отварными поросячьими ножками с тертым горохом
и, завернувшись в войлок, улеглись на полу в небольшой каморке. Перед сном
они поставили в  углу складень и  помолились богу.  Проклиная свою судьбу,
улегся с ними и Андрейша.
     Ночью Андрейше не  спалось.  Он томился ожиданием,  представляя себе,
как войдет в знакомый дом и увидит Людмилу, как она будет ему рада.
     В  этом  году родители разрешили Андрейше жениться.  Родители невесты
ответили согласием. Мать Людмилы, Анфиса, собиралась сухопутьем по зимнему
пути  привести дочь  в  Новгород.  Случай был  редкий,  пришлось испросить
благословение новгородского архиепископа Алексия.
     Семья Хлынова готовилась к  свадьбе.  Для  молодых строили новый дом.
Когда Андрейша собирался в плавание, плотники подводили крышу.
     Стоило  только юноше  закрыть глаза,  и  он  видел  золотистые волосы
Людмилы,  большие голубые глаза и  маленькие ножки в  башмаках из зеленого
сафьяна.
     - Незабудочка моя! - шептал он. - Незабудочка!
     Отец Андрейши,  Петр Хлынов, был знатный оружейник, держал мастерскую
на  Прусской улице,  близ  большого моста  через  Волхов.  Мореход Алексей
Копыто, богатый иванский купец, приходился Андрейше дядей по матери. Много
лет водил он собственную лодью из старой Ладоги в  Любек,  Бремен и другие
города Варяжского моря.  И  отец Алексея,  Анцифер Копыто,  был  кормщик и
плавал в Готы и Любек,  и его дед Варлам ходил за рыбьим зубом на реку Обь
и  на острова Студеного моря.  У  Алексея Копыто детей не было,  и,  когда
умерла  его  жена,  он  предложил родителям Андрейши отдать ему  сына.  Он
обещал  научить племянника морской премудрости и  богатство свое  оставить
ему в наследство.
     Андрейша полюбил море.  Скоро  десять лет  плавал на  лодье  <Петр из
Новгорода>. В прошлом году Алексей Копыто за отличные успехи в мореходстве
произвел  его  в  подкормщики.  А  быть  Андрейше  по  его  молодым  годам
подкормщиком куда как лестно.
     В Альтштадте,  близ Кенигсбергского замка,  в доме литовца Бутрима он
увидел  Людмилу.  Кормщик Алексей Копыто с  давних времен вел  с  мастером
Бутримом торговые дела,  и  Андрейше часто приходилось у  него бывать.  Он
вспомнил,  как в первый раз увидел ее глаза,  как однажды взял в свои руки
ее маленькую руку. Любовь была робка и оглядчива целых пять лет. В прошлом
году  они  остались  вдвоем,  и  Андрейша  успел  поцеловать девушку,  она
встретила его поцелуй... Андрейша горячо полюбил Людмилу.
     Ночные  думы  Андрейши  перебивали  шуршащие  по  стенам  тараканы  и
беспокойная мышь, точившая дерево.
     <Великий боже,  -  молил он бога,  -  сделай так,  чтобы Людмила меня
ждала и любила всю жизнь! И никогда не было бы ей обиды и горя...>
     Еще до рассвета Андрейша был на ногах. Колокол церкви святого Николая
только что отбил четыре часа утра. Охрипшими голосами начали перекликаться
и городские петухи. В комнате было душно.
     Натыкаясь в потемках на спящих, юноша стал собираться в дорогу.
     - Ты что, полуночник, людям спать не даешь! - охрипшим голосом сказал
Василий Корень: Андрейша больно наступил ему на руку.
     - К невесте тороплюсь,  прости, - тихо ответил мореход. - Вчера из-за
вас задержался.
     - К невесте, человече?! - подал голос Роман Голица. - Беда, коли ты у
немцев невесту нашел.  А  может  быть,  поганских родителей твоя  невеста?
Смотри,  парень,  до самой смерти грех не отмолишь.  В чужих землях от баб
будь воздержателен...  У  нас  в  Москве присказка такая.  <Жену надобно в
своем городе искать>. Знает ли о твоей невесте Алексей Копыто?
     - Ты,  боярин,  мою невесту не тронь!  - вспыхнул Андрейша. Голос его
задрожал.  -  Еще раз плохо о ней скажете -  все брошу и уйду...  Ей-богу,
уйду!
     - Вот  ты  какой горячий,  -  миролюбиво ответил Роман Голица.  -  Не
сердись,  не будем трогать твою невесту,  своих дел невпроворот...  Сходи,
Дмитрий, к очагу, зажги свечу. Все равно не заснем.
     Бледное пламя  осветило лежавших на  полу  бояр.  На  стенах забегали
испуганные  тараканы.   Андрейша  вынул  из  котомки  серебряное  зеркало,
причесал кудри,  надел суконную новгородскую шапку с  косыми отворотами и,
распрощавшись с боярами, ушел.
     - К вечеру ждите! - крикнул он, обернувшись с порога.
     Сумрак быстро таял, начинался рассвет.
     Андрейша  шел  счастливый,  с  радостно  бьющимся сердцем.  Когда  он
проходил по  торговой площади,  его  мысли  были  прерваны громким  звоном
колокола:  в церкви святого Николая ударило пять часов. <Людмила, наверно,
еще спит>, - подумал он и пожалел, что вышел так рано.
     Послышалось пение пастушечьих рожков,  захлопали двери домов, хозяйки
выгоняли за  ворота скот.  На улицах появились коровы,  телята,  свиньи...
Пастухи погнали домашнюю животину на выпас.
     По  бревнам  мостовой тарахтели повозки  со  свежим  мясом,  овощами,
птицей.  Встречались девушки с  ведрами и кувшинами.  спешащие к колодцам.
Ремесленники открывали двери  домов,  выносили  и  раскладывали товары  на
лавках.
     Город  просыпался.   Над  крышами  жилищ  показались  дымки.  Запахло
съестным.
     У  рыбного моста Андрейшу обогнал конный отряд.  Рыцарей сопровождали
оруженосцы и слуги.  На броневые доспехи рыцарей наброшены яркие мантии...
На лошадях -  богатые,  вышитые крестами и гербами попоны.  Копыта лошадей
вразнобой тяжело ударяли по деревянным мосткам.
     Всадники медленно проехали мимо Андрейши.  Никто из  них не  повернул
головы,  не сказал слова.  У  ворот Альтштадта оруженосец заиграл в боевой
рог. Ворота открылись, и отряд втянулся в узкую щель крепостной стены.
     Андрейша прошел через ворота вслед за рыцарями.  Идти осталось совсем
немного - несколько улиц, густо заселенных ремесленниками.
     Почти у самой стены замка, на углу Пекарской улицы, стоял дом литовца
Бутрима.  В траве,  разросшейся на дворе, что-то неутомимо клевали рыжие и
белые куры.  Заметив Андрейшу,  петух с  огненным гребнем и яркими перьями
поднял голову и издал предостерегающий клекот.
     Знакомая дверь и  щит с дубовым листом.  Волнуясь,  юноша постучался.
Подождал ответа.  <Не рано ли я пришел?  -  опять подумал он. - Товаров на
столе  у  двери  еще  нет>.  Обычно  тут  лежали деревянные ложки,  чашки,
тарелки.  Дрожащей рукой  Андрейша ощупал  кожаный кошель  на  поясе,  где
хранились подарки невесте:  золотые серьги  с  алмазами и  тяжелый золотой
браслет.
     Посмотрев еще  раз на  дверь,  Андрейша заметил,  что она приоткрыта.
Стараясь не  шуметь,  он вошел в  мастерскую и  замер.  Обломки деревянной
посуды устилали пол. На полках сиротливо стояли две-три чашки. Скамьи были
перевернуты вверх ногами,  станок разломан.  В разбитое окно тянуло свежим
ветерком.  Знакомый желтый кот неслышно подошел к  Андрейше и,  как бывало
раньше, потерся о его ноги.
     Волнуясь,  юноша  взбежал  по  лестницам,  жалобно скрипнули иссохшие
ступени, и очутился в горнице, где жила Людмила, где она думала, смеялась.
     И  в горнице все было вверх ногами.  Любимый ковер Людмилы разрублен,
разломана маленькая скамейка, на которую она ставила свои ноги.
     Андрейша долго  стоял не  шевелясь.  Его  охватила тревога.  <В  доме
несчастье, - вертелось в голове, - беда. Где Людмила, где искать ее?>
     Надежды  рухнули  в  один  миг.  Людмила  казалась теперь  далекой  и
несбыточной мечтой.  Стараясь  привести свои  мысли  в  порядок,  Андрейша
приложил ладонь к разгоряченному лбу.
     - Кто ты, юноша? - будто издалека услышал он старческий голос.
     Чья-то рука прикоснулась к его плечу.
     Андрейша круто повернулся и увидел древнюю старуху.
     - Где Людмила?  -  вскричал он. - Скажи, где Людмила? - И он стал изо
всех сил трясти старуху за плечи.
     - Отпусти, погубишь, - прохрипела она. - Я пришла, чтобы помочь.
     Андрейша выпустил из рук свою жертву.
     - Говори, я слушаю.
     - Десять дней назад,  -  отдышавшись,  сказала старуха,  -  орденские
собаки  разорили этот  дом.  Литовцу  Бутриму с  женой  и  дочерью удалось
бежать.
     - Почему рыцари так поступили? Разве Бутрим делал им зло?
     - Я не знаю,  в чем вина Бутрима, - ответила, помолчав, старуха, - но
рыцари хотели его убить... Если хочешь найти Людмилу, я помогу, - добавила
она, глянув на юношу маленькими красными глазками.
     - Хочу ли я! - выговорил Андрейша. - Разве может быть иначе?!
     - Бутрим скрывается в непроходимых лесах,  у старейшины Лаво.  Ты сам
никогда не найдешь туда дорогу.
     Старуха вынула из-за пазухи зеленую деревяшку с двумя закорючками.
     - Как  только ты  покажешь ее  пруссу или литовцу,  они помогут найти
селение старейшины Лаво. Возьми.
     Андрейша взял деревяшку,  и  старуха сразу исчезла.  Он даже не успел
поблагодарить ее.
     Теперь юноша знал,  что Людмила жива и что он скоро увидит ее. Скоро,
но не сейчас, не сегодня. А он так хотел ее видеть!
     Ему трудно было покинуть дом мастера Бутрима.  Каждая вещь напоминала
радостные,  счастливые дни.  Вот  платок,  он  привез его  прошлым летом в
подарок из Новгорода. Вот рассыпанные стеклянные бусы...
     Он поднял платок,  собрал бусы,  обернулся к  иконам в углу.  На него
глядели  изможденные  лица  новгородских  святых  с  большими  страдающими
глазами и глубокими морщинами.
     Со  смущенной душой и  тяжелым сердцем оказался он на улице.  Из дома
хлебопека Ганса Шпигеля вышли мастера. Они знали Андрейшу. Немцы жали руки
юноше,  говорили слова утешения, грозили орденскому замку облипшими тестом
кулаками.
     Андрейша долго бродил по кривым улочкам Альтштадта, стараясь привести
мысли в  порядок.  День не казался ему светлым и  радостным.  Будто солнце
зашло  за  темное  облако и  все  изменилось,  потускнело,  поблекло.  Ему
захотелось побыть среди людей.
     Харчевня,  куда он зашел, несмотря на раннее утро, была битком набита
разноплеменной солдатней.  Орденские наемники пропивали здесь свои деньги,
по-своему веселились.  Хозяин, тучный немец с потным, красным лицом, стоял
у  огромной пивной бочки и смотрел в дальний у