на постройку замка. Он поставил его
на высоком берегу реки, окружил крепкой каменной стеной с круглыми башнями
по углам. По берегам реки темнели леса, тянувшиеся на многие версты.
     Напротив главных ворот  возвышалась шестиугольная сторожевая башня  с
флагом пана Сендинежа на верхней площадке.
     Отряд Ясека подъехал к замку незадолго до захода солнца. Над воротами
торчал шлем  на  шесте,  поднятый в  знак того,  что  хозяин дома.  Трубач
затрубил в  боевой рог.  Подъемный мост  медленно опустился,  гостеприимно
раскрылись ворота,  и  конники  въехали на  обширный,  мощенный булыжником
двор.
     К шляхтичам подбежали слуги, помогли им спешиться и повели лошадей на
конюшню.
     Крепостной двор  представлял собой  необычное  зрелище:  от  главного
входа в  замок и  до ворот лежали в два ряда волосатые туши диких кабанов;
через  каждые пять  шагов из  звериных туш  торчал молодой дубок,  недавно
срубленный в лесу.
     По этому коридору пришлось идти шляхтичам.
     - Пан  сегодня вернулся из  лесу,  -  шепнул Андрейше один  из  слуг,
заметив его удивленные взгляды,  -  пан хочет, чтобы все знали про удачную
охоту.
     На  ступеньках крыльца в  дорогих доспехах показался сам хозяин,  пан
Сендинеж из  Леды.  Он  был не молод,  но и  не очень стар.  Упруго ступал
сильными ногами и  меч  держал в  руках  крепко.  На  его  золоченом шлеме
стояла, подбоченясь, деревянная дева с распущенными волосами.
     Пан радушно приветствовал гостей и сказал,  что велел запереть ворота
и никуда не отпустит из замка целую неделю.
     Ясек  благодарил и  кланялся,  он  знал,  что  спорить с  норовистым,
своевластным паном ему, заградовому шляхтичу, бесполезно и опасно.
     Гостей поместили в  удобных комнатах с мягкими постелями из медвежьих
шкур.  Людмилу и  служанку Зосю  отвели  на  половину хозяйки дома.  Слуги
помогли шляхтичам очиститься от дорожной грязи, умыться, переодеть белье и
проводили к  ужину.  По  совету Ясека,  Андрейша надел на шею золотую цепь
князя Витовта.
     По дороге в столовую длинные коридоры освещались факелами, торчавшими
из настенных держаков, изображавших кабаньи головы.
     Огромный стол ломился от  кушаний.  Слуги непрерывно подливали вино и
мед в чаши гостей.
     К  столу вышла сама  хозяйка дома,  вельможная пани  Мария,  с  тремя
рыжеволосыми дочерьми. Девицы пышно расцвели в стенах замка. Вместе с ними
пришла Людмила.
     Когда  пани  Мария  узнала,  что  Людмила  жена  знатного  литовского
боярина,  пожалованного золотой цепью,  она  посадила ее  рядом  за  стол,
говорила с ней нежным и сладким голосом.
     Справа от  пана Сендинежа сидели два  его рыжих сына,  огромных,  как
медведи,  а слева -  Андрейша, Ясек и ксендз в черной сутане. Чуть поодаль
расположились шляхтичи из отряда Ясека.  А еще дальше - несколько десятков
разношерстных дармоедов,  бедных  родственников и  гербовых  братьев.  Они
заносчиво обращались друг  с  другом,  спорили,  кто  ближе  по  родству с
самовластным паном, и часто хватались за оружие.
     А  пан  Сендинеж не  стеснялся со  своими нахлебниками.  Тут  же,  за
столом,  он  творил суд и  расправу:  провинившихся собственноручно бил по
щекам. Пан был упрям и вздорен.
     Бедные  родственники и  гербовые братья  краснели,  но  прощали  пану
своевластие.  За каждую пощечину он платил пять грошей. Пан был богат, его
богатство переливалось через край.  А  другой раз он и  розгами наказывал,
разложив, по обычаю, шляхтича на ковре.
     Не были забыты и охотничьи псы. Пан Сендинеж кидал им жирные мослы и,
улыбаясь, смотрел на яростные собачьи драки.
     От хмельных напитков гости и  хозяева развеселились.  За столом часто
слышался смех и веселые шутки.  И вельможная пани, и рыжеволосые девицы не
отказывались пригубить из чаши.
     Сестрам  понравился могучий  красавец  Стардо.  То  одна,  то  другая
посматривали в  его сторону и  громко смеялись.  Но  Стардо сидел мрачный,
опустив глаза и замкнув уста.
     Наступила ночь.  Небо потемнело и покрылось звездами.  Из-за близкого
леса показалась бледная луна и поплыла по темному небу.  Яркий лунный свет
посеребрил воду в  реке,  разлился по башням и по стенам замка.  Вспыхнули
небольшие лужицы на крепостном дворе.
     Южная  крепостная стена  заросла  кустарником.  Лунный  свет  не  мог
проникнуть сквозь густую бузину,  таившую в  ночь на вторник после святого
Франциска страшную опасность для обитателей замка.
     Худо  жилось  крестьянам вельможного пана  Сендинежа.  Рабский  труд,
полуголодная жизнь,  всяческие поборы и  налоги...  Пан  Сендинеж не  знал
жалости: за малейшую провинность, за неуплату подати человеку отрубали уши
и  нос,  нещадно пороли  батогами,  морили в  глубокой земляной тюрьме,  а
бывало, что с живого железными крючьями обдирали кожу.
     Война вконец разорила крестьян. Покидая сожженные деревни, они вместе
с женами и детьми прятались в дремучих лесах и жили звериным обычаем.  Лес
был суровым,  но верным другом обездоленных. Люди жили в десяти верстах от
замка,  в  глухом месте за  болотами,  зарывшись в  землю.  Летом питались
ягодами, травами и кореньями.
     Наступила  зима,  кормиться  стало  нечем,  маленькие  дети  чахли  и
умирали.  Крестьяне решили просить хлеба у своего пана. Не для себя, а для
детей просили они и обещали вернуть, как только взрастет новый урожай.
     Люди знали,  что амбары и  кладовые панского замка ломятся от зерна и
всяких припасов.
     Однако пан Сендинеж принял в обиду просьбу крестьян.
     - Не для вас,  пся крев,  мой хлеб наготовлен! - закричал он. - Пусть
подохнут ваши щенки, мне до них дела нет!
     А ходоков для острастки,  чтоб другим неповадно было,  велел выпороть
батогами во дворе замка.
     Пан жил себялюбиво и злобно.
     Лес   шумел  и   гневался  на   панскую  жестокость.   Чаша  терпения
переполнилась, и крестьяне решили насильно взять хлеб из панских амбаров.
     - Пора  заколоть  кабанов,   жирующих  на  наших  хлебах,   -  сказал
крестьянин Михась.
     Он  был  храбр  и  справедлив,  крестьяне любили его.  Михась потерял
правую ногу в  боях с  Литвой и  ходил на деревяшке.  Он умел заговаривать
зубную боль и исцелять раны и хворь у людей.
     Пастух, по прозвищу Заячий Коготь, придумал, как пробраться в замок.
     - Под южной стеной,  у кустов бузины,  -  сказал он, - надо прокопать
земляной ход во двор замка,  он как раз выйдет в большой сарай,  где сушат
дрова на зиму...  А влезем в замок, - добавил он спокойно, - и пана, и все
панское отродье -  под  топор,  без  жалости,  как  нас  и  наших детей не
пожалел.
     Своим предводителем крестьяне выбрали Михася.
     Целый месяц люди  по  ночам рыли  земляной ход  и  корзинами относили
землю в  лес.  Кузнецы собирали и  чинили брошенное по дорогам оружие.  Во
вторник, после дня святого Франциска, крестьяне решили напасть на замок.
     Две пары внимательных,  ненавидящих глаз следили из-за  кустов бузины
за  отрядом Ясека  из  Коровьего Брода.  Загибая пальцы,  дозорные считали
всадников:  их  было  столько,  сколько пальцев на  четырех руках,  и  еще
четыре. Когда закрылись ворота, пастух Заячий Коготь сказал:
     - Беги,  сынок,  к  Михасю,  скажи ему,  сколько шляхтичей приехало в
замок.
     Еще до  того,  как показалась луна,  к  замку из леса стали скользить
тени.  Крестьяне пробирались ползком от дерева к дереву, от куста к кусту.
Они были вооружены мечами,  пиками и  топорами.  Почти у  всех на  головах
шлемы, а на некоторых стальные кольчуги.
     У южной стены замка, в кустах бузины, они исчезали в глубокой яме, не
проронив ни одного слова...


     Андрейша увидел дурной сон и  проснулся.  Пот прилепил к телу рубаху.
Сердце билось сильными толчками.
     В  коридоре  явственно  послышались  крадущиеся  шаги,  кто-то  легко
прикоснулся к дверному замку.  Андрейша вспомнил, что, ложась спать, запер
дверь на  задвижку,  и  успокоился.  <Но  кто  может ходить так поздно?  -
подумал он. - Сколько сейчас времени?>
     Как бы в ответ на его мысли, надтреснутый церковный колокол отбил три
часа.
     Андрейша вспомнил Людмилу;  вместе со  служанкой Зосей она осталась в
покоях хозяйки дома.  И опять на душе сделалось пасмурно, в сердце ударила
тревожная мысль. Опять шаги в коридоре. Теперь ему казалось, что он слышит
приглушенные голоса. Звякнуло оружие.
     И  вдруг  тревожный набатный звон  нарушил  тишину:  несколько частых
ударов в  надтреснутый колокол,  и  опять все  смолкло.  А  потом,  как по
сигналу, во всех концах замка раздались яростные человеческие вопли.
     - Ясек, проснись, Ясек! - стал трясти Андрейша своего друга.
     Пока Ясек протирал глаза, Андрейша лихорадочно вооружался. Он напялил
кольчугу, сапоги, перепоясался мечом.
     От лунного света в комнате было светло как днем.
     Увидев, как торопится Андрейша, шляхтич тоже схватился за оружие.
     Крики и шум делались все громче.  По каменным плитам коридора стучали
чьи-то  сапоги.  Опять кто-то  стал дергать дверь.  На  этот раз  Андрейша
услышал голос Стардо.
     - Андрейша, отвори скорей, скорей!
     Мореход отодвинул засов, распахнул дверь, в комнату ввалился Стардо с
Людмилой  на  руках.   Она  была  в  беспамятстве,   в  одной  рубашке,  с
распущенными волосами, падавшими до самого пола.
     Андрейша дрожащими руками задвинул дверной засов.
     - Крестьяне восстали,  -  возбужденно произнес Стардо.  - Возьми свою
невесту, я едва успел спасти ее от смерти.
     Мореход бережно уложил девушку на  постель и  старался привести ее  в
чувство.
     - Людмила, незабудочка моя! - твердил он одно и то же. - Что с тобой?
     Наконец  Людмила  шевельнулась,   хвоинки  ее   ресниц  приподнялись.
Взглянув в глаза Андрейше,  она улыбнулась,  и маленькая рука потянулась к
нему...
     - Андрейша,   -  сказал  Стардо,  его  глаза  лихорадочно  горели,  -
крестьяне захватили замок.  Они убили пани Марию...  Дочери и сыновья тоже
убиты. Сам пан Сендинеж с верными людьми закрылся в домашнем костеле. Если
он пробьется к воротам, восставшие крестьяне погибнут вместе с семьями.
     - Идем к нему на помощь,  Андрейша,  - задохнувшись, вскричал Ясек, -
он из рода наленчей; надо поднять людей!
     - Я  запер твоих людей,  Ясек,  -  спокойно сказал Стардо,  -  и  тем
избавил их  от  смерти.  Их не тронут...  но ты не должен выходить из этой
комнаты.
     - Матка бозка,  что он говорит?!  -  закричал Ясек.  -  Пусти, открой
дверь, или я... - Шляхтич бросился с мечом на прусса.
     Но недаром Стардо был оруженосцем у великого маршала Валленрода. Один
удар, и меч Ясека вылетел из его рук.
     Стардо поднял его и выбросил в окно.
     - По законам рыцарской чести, твоя жизнь и твое имущество принадлежат
мне, - произнес Стардо. - Но ты побратим моего друга. Я дарую тебе жизнь и
возвращаю имущество, если ты дашь рыцарское слово не вмешиваться.
     - Дай слово, Ясек, - сказал Андрейша.
     Ясек думал. Другого выхода не было.
     - Даю рыцарское слово,  - хмурясь, произнес он, все еще не переставая
колебаться.
     - Прощай,  Андрейша,  не поминай лихом,  -  тяжко вздохнув,  произнес
Стардо.  -  Я  решил поднять мечь в защиту обездоленных.  Мне рассказали о
кровавых делах пана Сендинежа два  прусса-конюха:  пан недавно купил их  у
крестоносцев.  Они  помогли  спасти  Людмилу...  Не  пытайтесь сами  выйти
отсюда,  -  закончил он,  - вас освободят восставшие. - С этими словами он
вышел из комнаты.
     Ясек стоял с  открытым ртом.  Опомнившись,  он бросился к дверям,  но
двери не поддавались. Видимо, Стардо не очень доверял шляхтичу и закрыл их
снаружи.
     - Что нам делать,  Андрейша?  - сдавленным от волнения голосом сказал
Ясек. - Стардо оказался предателем. Ничтожный безродный человек!..
     - Стардо всегда был справедлив,  -  перебил Андрейша шляхтича.  -  Он
спас мне  жизнь,  он  спас Людмилу...  Я  не  подниму оружия против него и
против тех, кто на его стороне. Неужели тебе ближе жестокий пан? Ты беден,
у  тебя нет  даже приданого для  сестры,  ты  своими руками пашешь землю и
сеешь хлеб. Стардо оставил и тебе жизнь, недавно он бился с венграми...
     - Стардо мне спас жизнь,  - строго сказала Людмила, - будь справедлив
к нему, Ясек.
     - Да,  да, вы правы, - ответил, опустив голову, Ясек. - Стардо всегда
был хорошим другом. Я погорячился. Что ж, если так захотел бог...
     Шум  во  дворе  привлек  внимание побратимов,  они  подошли  к  окну.
Напротив,  у  крепостной стены,  виднелся костел,  где заперлись защитники
замка.  Из  комнаты пана в  церковь шел  тайный ход,  о  котором не  знали
восставшие.
     Две сотни вооруженных мужиков сбились у  костела.  В серебряном свете
луны отчетливо виделся каждый булыжник на  дворе.  Многие крестьяне были в
овчинах,  вывернутых шерстью наружу,  с  голыми до  плеч  руками.  Четверо
мужиков рубили топорами окованные железом церковные двери.  Из-под топоров
летели искры.
     Неожиданно  двери  костела  раскрылись,   шляхтичи  и   верные  слуги
стремительно бросились на крестьян.
     Пан Сендинеж -  впереди всех, размахивая мечом, с лицом, перекошенным
от ярости.  Не раз воевал пан Литву и Русь. От его ударов люди падали, как
спелые колосья под серпом.
     И  оружие было  у  крестьян,  и  ярость,  а  не  было боевого опыта и
сноровки.
     Хорошо бились и  шляхтичи,  окружавшие пана;  под их дружным натиском
крестьяне заколебались,  отступили.  Еще немного,  и  шляхтичам удалось бы
пробиться к воротам замка.
     В  этот  решающий  миг  против  пана  Сендинежа встал  прусс  Стардо.
Андрейша  узнал  своего  друга  по  кожаному шлему  с  блестящим бронзовым
гребнем и по широким плечам.
     Как удар молнии,  Стардо обрушился на пана. Зазвенели мечи, несколько
мгновений длился поединок.
     Из  окна казалось,  что  пан Сендинеж зарубит прусса,  так сноровисто
действовал он  мечом.  Но  дело  обернулось иначе.  Стардо  метким  ударом
пронзил живот своего противника,  и  пан Сендинеж упал на колени.  Выкатив
полные ненависти глаза на  молодого прусса,  он  схватился руками за меч и
хотел вытащить его из своего тела,  но силы покинули пана, он пошатнулся и
упал ничком на землю.  Золоченый шлем с деревянной девой покатился к ногам
Стардо.
     Шляхтичи,   увидев,  что  самовластный  пан  убит,  закричали,  разом
бросились на Стардо и мгновенно его зарубили.
     И  мужики пришли в  ярость.  С пронзительным гиканьем и свистом толпа
смяла кучку шляхтичей, растоптала их...
     Андрейша и Ясек отвернулись от окна и посмотрели друг на друга. На их
глазах стояли слезы.
     - Верный друг,  прости,  что не помог тебе в  трудный час,  -  сказал
Андрейша. - Ты сам не захотел. Прощай!
     Ясек тяжело вздохнул, промолчал.
     В коридоре послышались громкие шаги.
     - Дьяблы!  -  прислушиваясь,  сказал Ясек.  -  Судя по походке,  идет
хромой.
     С треском отворилась дверь, в комнату потянуло дымком.
     - Уходите из замка,  -  грозно произнес обросший волосами крестьянин;
вместо правой ноги у него была деревяшка, - иначе погибнете. Ваши товарищи
ждут на дворе. Проклятое гнездо сегодня исчезнет... Замок горит.
     В  дверях рядом с  вождем появился маленький пастух Заячий Коготь и с
ним собака с поджатым облезшим хвостом.
     - Он вас выведет отсюда, - кивнул головой на крестьянина одноногий, -
так просил нас отважный Стардо.  -  И хмурый Михась, постукивая деревяшкой
по плитам, вышел из комнаты.
     - Я  чувствую пожар,  -  вскрикнула Людмила,  -  как  тогда  в  лесу!
Милостивый боже, пойдемте, скорее пойдемте!
     Под  темными  и  гулкими  сводами коридоров им  встретились мужики  с
вязанками хвороста  на  спинах.  Клубился едкий  черный  дым.  На  полу  в
столовом   зале   валялись  остатки   вчерашнего  ужина,   перемешанные  с
деревянными обломками.  Мужики сбрасывали хворост у стен, обшитых дубовыми
досками.
     Спотыкаясь,  бормоча проклятия,  пастух Заячий Коготь стал кружить по
огромному,  пустому залу.  Остановившись возле наваленного кучей хвороста,
он бросил в него свой горящий факел.
     Багровые языки  пламени быстро поползли по  сухим  веткам.  Обвиваясь
дымом, запылала вся огромная куча. В открытые окна, залитые лунным светом,
врывался ветер и раздувал бушующее пламя.
     Пастух  Заячий  Коготь  приказал пленникам идти  дальше.  Спустившись
следом за  ними  по  витой лестнице,  Андрейша,  Ясек  и  Людмила вышли на
крепостной двор.
     Вдруг девушка вскрикнула, бросилась к Андрейше и спрятала лицо у него
на груди.
     - Пресвятая дева милостивая, - рыдала она, - что они сделали!
     Перед  глазами  торчали  вбитые  в   землю  крестьянские  рогатины  с
окровавленными рыжими головами.  Мать,  три  дочери и  два сына...  Только
голова пана Сендинежа была лысая, с седыми усами.
     Крестьяне продолжали буйствовать:  они кричали,  свистели, плевали на
рыжие  головы.  Иные  мужики  успели попробовать меда  и  вин  из  панских
подвалов и  дико  горланили.  Они  бросали  злобные взгляды на  Андрейшу и
Ясека, хватались за оружие. Но их усмирил пастух Заячий Коготь.
     Сопротивление защитников замка было сломлено.  Слуги,  бросив оружие,
разбежались кто куда, некоторые присоединились к восставшим крестьянам.
     К  крестьянскому вождю  Михасю  привели  панского  ключника с  лицом,
искаженным страхом. Его толстое, как бочонок, тело с трудом держали тонкие
ноги.  Тяжелая связка ключей болталась у него на поясе между ног.  Ключник
кланялся мужикам и  просил не убивать его.  От волнения и страха он пустил
пузыри на губах и рассмешил крестьян.
     Михась  заставил толстяка открыть все  панские амбары и  кладовые,  и
крестьяне брали хлеб и другие съестные припасы сколько могли унести.
     У  стены  двое  панских слуг  кричали от  боли.  Мужики  за  жестокое
обращение били их палками.
     Крепостные ворота открыты настежь,  мост через реку спущен. За мостом
два десятка конных шляхтичей ждали своего начальника.
     И служанка Зося была здесь. Она, плача и смеясь, бросилась к Людмиле.
     Луна по-прежнему обливала замок и крепостные стены серебряным светом.
Она  успела пройти немалый путь  от  лесных вершин...  В  лунном свете  на
дороге хорошо были заметны уродливые тени крестьян:  за плечами у  каждого
топырился мешок.
     Андрейша обернулся в  седле и  еще раз посмотрел на  замок.  Из  окон
полыхали огненные языки и  валил клубами дым.  Громкие торжествующие крики
доносились из крепостного двора.
     Ясек подал сигнал, и всадники тронулись.
     <Бедный Стардо,  - подумал Андрейша, - ты навеки останешься здесь, на
чужой земле!>
     До  самого  рассвета  за  спинами  шляхтичей огромным  костром  горел
панский замок.


                             Глава сороковая

                       ПЛЕННИЦА КОРОЛЕВСКОГО ЗАМКА

     Толстая  восковая  свеча  в  спальне  архиепископа горела  всю  ночь.
Бодзента приехал в Краков поздним вечером,  уставший,  и сразу повалился в
постель.  Однако спал он плохо:  мешали навязчивые думы и  духота от жарко
натопленных печей.  Он часто просыпался,  подходил к окну,  открывал узкую
створку и  жадно вдыхал холодный ночной воздух.  Озябнув,  снова ложился в
широкую,  сделанную будто для четверых деревянную кровать. Прислушиваясь к
слабому потрескиванию горевшей свечи и к далеким шагам дозорного, он думал
о том, что ждет Польшу.
     Будущее представлялось архиепископу в черных красках.
     Он  по-прежнему сомневался,  принесет ли  союз с  Литвой благополучие
польской земле, не будет ли это только жертвой на благо римской церкви. Но
отступать было  поздно.  Тайные переговоры с  литовским князем завершились
успешно,   слишком  успешно.   Это   было  непонятно  и   тоже  беспокоило
архиепископа.
     Кто мог ждать,  думал Бодзента,  ворочаясь в  постели:  великий князь
Литвы,   неограниченный  властелин,   обязался  сохранить  все  вольности,
дарованные  шляхте  прежними  королями.   За  польскую  корону  он