ержал
свору кабаньих псов, отличавшихся особой свирепостью и силой.
     На третий день заповедный лес ожил. В замок приехал великий князь. На
башенке  княжеских  хором  взвилось  его  знамя.   Вокруг  замка  охотники
раскинули десятки шатров.  Со  всех сторон доносились человеческий говор и
разноголосый собачий лай.  Задымились костры.  В котлах варилась похлебка,
на вертелах жарилась баранина.
     Великий князь выехал на охоту с  малой дружиной в пять сотен человек.
Малая  дружина  обычно  добывала  птицу  и  зверя  для  повседневных  нужд
княжеского стола. Большая дружина насчитывала тысячи охотников.
     Ловчего  сразу  можно  заметить среди  охотников по  лисьему  хвосту,
болтающемуся на шапке.  У главного ловчего Симеона Крапивы их было два,  а
шапку князя Ягайлы украшали три лисьих хвоста.
     Погода держалась теплая,  безветренная.  Под  ногами хрустели желуди,
упавшие с  могучих дубов.  Крупные,  с  голубиное яйцо,  созревшие плоды с
легким  стуком  падали  на  землю.  Часто  желуди падали на  головы людей.
Охотники молча  хватались за  ушибленное место  -  ругать священное дерево
никто не решался.
     В  полдень князь  Ягайла призвал к  себе  ловчих на  совет.  Он,  как
всегда,  вникал во  все мелочи.  На  охотничьих советах все были равны,  и
никто ни  над  кем  не  имел власти.  Закончился совет,  ловчие и  знатные
охотники покинули княжеский замок.
     Великий князь долго сидел в  молчании.  Сегодня он  был счастлив.  Со
всех сторон его окружал дубовый лес.
     Ягайла  вспомнил боярина Лютовера.  Он  соскучился по  своему верному
соратнику.  Где он сейчас,  думал князь, почему так долго не возвращается?
Все  ли  в  Москве идет  так,  как  надо?  Тревожное чувство как-то  вдруг
охватило его.  А  если московский князь,  не  дай  бог,  раздумал или  еще
что-нибудь случилось и свадьба не состоится?
     Но  Ягайла отогнал тревогу.  Немыслимо лишиться поддержки московского
князя в это трудное время. Не надо думать о плохом.
     - Брудено! - вдруг произнес великий князь, подняв голову.
     Оружничий, заменявший Лютовера, возник словно из-под земли.
     - Я  хочу  сегодня  добыть  кабана  на  ужин,  -  ласково взглянув на
боярина,  продолжал князь.  - Скажи Крапиве - пусть все приготовит. Выпущу
свою свору.
     Через  час  Ягайла с  охотничьим рогом  через  плечо вышел из  своего
терема. На нем был бараний кафтан, перепоясанный кожаным ремнем, на голове
- меховой колпак с лисьими хвостами.
     Оружничий Брудено подвел князю коня и придержал стремя.
     Вскочили на  коней  и  ближние  Ягайловы люди.  Вдалеке заиграли рога
ловчих.  Великого князя охватило знакомое волнение...  Он увидел охотников
на  конях,  готовых  мчаться по  его  приказу,  любимых собак,  рвущихся и
скулящих на сворках.  В  кустах,  низко припадая к земле,  пробежала рыжая
лисица.
     Сдерживая разгоряченного коня, подскакал Симеон Крапива.
     - На ближней поляне,  великий князь,  матерый кабан. Разреши спустить
собак?
     Ягайла раздул ноздри и выпрямился.
     - Во имя всемогущего бога,  -  торжественно сказал он.  - пускай, - и
перекрестил свою свору.
     Собаки кинулись сразу. Почуяв зверя, они озлобились, подняли шерсть и
будто сразу растолстели.  В тот день собак не кормили: голодные, они легко
шли по следу.
     За собаками поскакали охотники, поудобнее перехватив в руках копья.
     Великий князь различал в хоре собачьих голосов тонкий, заливчатый лай
своей  любимицы Змейки  и  гнусавый голос  свирепой суки  Ведьмы:  лай  ее
напоминал заунывный плач.  Но  когда  Ведьма  добиралась до  горла,  зверю
немного оставалось жить...  А вот лает страшным басом брудастый пес Водило
с пятнами на шкуре от волчьих зубов.
     И  вдруг  Змейка отчаянно взвизгнула и  сразу замолкла.  Почувствовав
неладное, Ягайла припустил лошадь и одним махом вылетел на поляну.
     Прижавшись задом  к  столетнему дубу,  вздыбив щетину,  матерый кабан
отбивался от наседавших на него собак.  На траве,  залитая кровью,  лежала
рыжая Змейка.  Взвизгнула вторая собака, попавшая на клыки; зверь отбросил
ее, и собачьи внутренности повисли на кустах.
     Ягайлу охватила ярость.  Не раздумывая, он сринул с коня и, нашаривая
у пояса нож,  вскочил на щетинистую спину зверя.  Кабан рванулся сразу,  и
нож выпал из рук князя.  Чтобы удержаться,  он схватил зверя за уши и  был
готов,  как лесная кошка,  зубами грызть ему загривок. <Анафема, - подумал
Ягайла, - погубил собаку, сам погибнешь!>
     Черной  молнией сверкнул зверь  по  зеленой поляне.  Он  устремился к
густому кустарнику.  Прижавшись к жесткой щетине, князь крепко держался за
волосатые уши.
     Рядом скакал оружничий Брудено. Он потрясал копьем, но медлил бить по
зверю, боясь ненароком задеть князя.
     Десяток всадников,  нахлестывая коней, помчались наперерез кабану, он
не сворачивая, шел по прямой.
     Главный  ловчий  Симеон  Крапива,  крестясь  и  призывая бога,  снова
спустил княжеских собак.  Со  злобным воем  Ведьма  пиявкой впилась в  бок
зверя, а пес Водило повис на ляжке.
     Кабан резко прибавил ходу,  и, не удержавшись, Ягайла мешком свалился
на  землю.  Однако на  этот раз  князь успел ухватиться за  кабанью ногу и
волочился по  траве  добрых  два  десятка локтей,  пока  Брудено копьем не
свалил зверя.
     Великий князь лежал на траве в царапинах и синяках.
     - Бедная Змейка! - повторял он, задыхаясь. - Бедная Змейка!
     Окольничные бояре подняли его и  поставили на  ноги.  Они поздравляли
князя с добычей и хвалили за храбрость.  Но Ягайла,  жалея любимую собаку,
не радовался, и лицо у него было недоброе.
     - Пусть напихают злой крапивы под штаны и под рубаху ловчему кабаньей
охоты,  - сказал Ягайла, - и пусть вонючий пес спит так до утра, - добавил
он. - Из-за него я потерял Змейку!
     Молчаливый  и  грустный,  он  отправился в  баню.  Старший  парильщик
Данило, отменный лекарь, раздел великого князя и бережно ощупал все синяки
и болячки.
     - Кости целы,  великий князь,  -  сказал он с улыбкой. - Попаришься -
положу примочки.
     Предвкушая удовольствие,  Ягайла открыл дверь в  парильню.  В нос ему
ударил  приятный запах  свежего сена,  можжевельника и  душистых трав.  От
изразцовой печи с раскаленной каменкой несло нестерпимым жаром.
     У   липовых  кадей  с  кипятком  и  студеной  водой  стояли  наготове
парильщики.
     Ягайла поклонился на медный крест, стоявший в переднем углу, и улегся
на  длинный полотняный мешок,  набитый свежим сеном.  Парильщики поставили
зажженные плошки поближе к князю и приступили к первому омовению.
     Перед тем как влезть на полок, Ягайла, по русскому обычаю, перенятому
от  матери,  велел облить себя душистым квасом.  И  на раскаленную каменку
банщики плеснули несколько ковшей.  А  после,  вынув из  ушата распаренные
веники, стали по очереди нахлестывать белое княжеское тело.
     Нежась в парильне,  Ягайла снова вспомнил свою любимую собаку Змейку,
но  ненадолго -  жаркие  березовые веники  выхлестали заботы и  горести из
сердца.  Он стал думать о  невесте,  дочери московского князя.  Какая она:
толстая или худая,  гадал он,  веселая или, может быть, скучная, как мать,
великая княгиня Улиана? Вспомнил и свою любимую рабыню Сонку.
     Распаренный,  усталый,  но  довольный  пришел  в  опочивальню великий
князь.  Он с  удовольствием вдыхал аромат сухих трав,  развешенных пучками
под  потолком.  Трава  своим  запахом отгоняла злых  духов и  пугала блох.
Иконные лампады слабо  освещали горницу.  Сладко манила к  себе  постель -
низкое ложе под парчовым теремом на четырех резных ножках.
     Вытерев  ручником  испарину,   обильно  выступившую  на  теле,  князь
почувствовал жажду и  послал оружничего за  квасом.  Он  не  заметил,  как
шевельнулись  камчатные  занавеси  и  с  кровати  на  ковер  быстро  сполз
одноглазый монах в коричневой сутане.  Молча он бросился к двери и заложил
дубовый засов.
     Францисканец Андреус Василе дрожал от  страха.  Он  пробрался в  лес,
переодетый княжеским охотником,  и, сказавшись больным, остался у Выдайлы.
В  день  приезда князя  монах забрался в  княжескую кровать и  снова надел
сутану.
     <Что, если великий князь закричит? - думал монах, прижимаясь к двери.
- Стражники выломают дверь, меня схватят и предадут подлой смерти>.
     Но Ягайла не закричал. Он боязливо посматривал на одноглазого монаха,
внезапно появившегося в горнице.  <То ли дьявол,  -  думал князь,  - то ли
лихой человек>.
     На всякий случай он прочитал про себя молитву и громко сказал:
     - Исчезни,  рассыпься в  прах,  исчадие ада!  -  и  поцеловал золотой
чудодейственный перстень.
     Коричневый монах с веревочным поясом не исчез.
     Великий князь  раскрыл  было  рот,  чтобы позвать на помощь,  и вдруг
монах повалился у его ног на колени.
     - Что тебе?  -  ощупывая незнакомца быстрым взглядом, спросил Ягайла.
Он переступал босыми ногами, пятясь и прикрывая голое тело халатом.
     - Позвольте сказать то,  что у меня на сердце,  ваше величество.  То,
что  мне  велели  сказать Иисус  Христос и  дева  Мария,  -  услышал князь
дрожащий голос.
     - Говори, - успокаиваясь и приглаживая жидкие волосы, сказал князь, -
только недолго.
     Длинноносый монах поднялся с колен.
     - Король  Польши  и  Литвы?  -  неожиданно сказал он,  пожирая Ягайлу
единственным глазом.  -  Ваше  величество,  умоляю  вас,  станьте королем,
возьмите корону многострадальной Польши,  защитите ее.  Мы  будем почитать
вас как святого.
     - Король?  - воскликнул Ягайла. - Ваше величество? Почему ты меня так
называешь?  Король Польши и  Литвы?!  Но Польша слабая и бедная страна,  -
сказал он,  вспомнив картины недавнего похода.  -  Королю ниоткуда дань не
идет и народов податных нет.
     - Польша сильна католической верой, ваше величество, и я...
     В дверь постучали, чей-то голос спросил князя.
     - Ваше  величество,  -  умоляюще сказал  монах,  -  прикажите боярину
подождать у дверей, а я расскажу, как вам сделаться королем.
     За  дверью слышались торопливые шаги,  возня.  Кто-то пытался открыть
дверь.
     - Эй, там, - повелительно прикрикнул Ягайла, - не шумите, я занят!
     Голоса за дверью стихли, шум прекратился.
     - Теперь говори, - посмотрел он на монаха. - Если пустое, сидеть тебе
на колу.
     - Ваше величество,  вам надо жениться на польской королеве Ядвиге,  и
вы станете королем Польши и  Литвы,  с правом престолонаследия,  -  быстро
сказал монах.
     - Польская королева Ядвига?!  - протянул Ягайла. - Я ничего не слыхал
о такой королеве. - <Ваше величество> приятно щекотало его самолюбие.
     - Ваше величество,  -  опять сказал монах,  -  королевна Ядвига, дочь
венгерского  и  польского  короля  Людовика,  скоро  будет  коронована  на
польский престол.  Ей тринадцать лет, она очень красива, вашему величеству
будет приятно...
     - Врешь,  монах!  -  поднялся с места Ягайла. - Она давно повенчана с
князем Вильгельмом Австрийским!  -  И  великий князь  схватился за  палку,
собираясь ударить лжеца.
     - Поляки  никогда  не  согласятся поставить королем Вильгельма,  ваше
величество,  -  заторопился францисканец. - Если вы захотите, Ядвига будет
ваша.  Вместе с ней вы получите польскую корону... Лучше быть рыцарем, чем
оруженосцем. Не правда ли, ваше величество?
     <Неужели  монах  пронюхал,   что   я   согласился  идти  подручным  к
московскому князю?  - подумал Ягайла и, собираясь с мыслями, долго вытирал
полотенцем  испарину.   -  Как  я  должен  держаться  с  этим  настойчивым
францисканцем? Спросить, от чьего имени он говорит?.. Нет, я великий князь
Литвы,  могу  оказаться смешным,  и  матушка княгиня снова  станет  читать
поучения.  Лучше ничего не  спрашивать.  Разговор был  с  простым монахом,
только и всего.  Я - король Польши?! - Ягайла усмехнулся. - Интересно, что
скажет великий магистр,  когда узнает об этом.  О-о,  бородатого старика с
лебедем на  шлеме разорвет от  злости.  Придется ему  хорошенько подумать,
прежде чем посылать на Троки и Вильню своих рыцарей...  А как с Москвой? -
появилась  тревожная мысль.  -  Отступиться нельзя.  Но  польская  корона!
Неужели  поляки  просто  так,  задаром,  отдадут  мне  королеву  вместе  с
Польшей?>
     - Послушай, - стараясь казаться равнодушным, спросил великий князь, -
ты говоришь,  я  могу стать польским королем.  Но что я должен сделать для
Польши, как по-твоему?
     - Ваше  величество,   -  снова  упал  на  колени  монах,  -  если  вы
согласитесь получить польскую корону,  то...  к Польше присоединится Литва
вместе с русскими землями,  а вы, конечно, примете римскую веру, перед тем
как  стать  мужем  верной  католички.  А  потом  сделаете католиками своих
подданных.
     - Ого! - вслух сказал Ягайла и снова взялся за полотенце.
     Он  вспомнил,  что  крещение Литвы ценилось очень дорого.  Его  отец,
Ольгерд,   просил  у  Римского  императора  прусскую  землю,  Курляндию  и
Земгалию.  Да вдобавок тевтонский орден должен был переселиться куда-то на
восток,  за русские земли,  и  защищать Литву от татар.  <Много ты хочешь,
монах!  Уж если крестить Литву,  то не даром.  А  Польша и так станет моей
собственностью, как приданое королевы. Но что толку об этом думать!>
     - Я крещен в русскую веру, - скучно сказал князь.
     - Русские - отщепенцы, - привскочил монах, - а церкви их не церкви, а
синагоги! - Судорога свела его лицо.
     - Я  исповедую русскую  веру!  -  закричал  князь,  вспомнив матушку,
тишайшую княгиню Улиану. - Как ты смеешь, вонючий пес!
     Одноглазый понял, что сделал промах.
     - Для нас, служителей святой римской церкви, отщепенцы хуже язычников
- простите мою горячность, ваше величество.
     Ягайла не стал спорить о религии.
     - А скажи мне,  - вдруг спросил он, - королевна Ядвига, как она собой
- толстая или худая? Мне бы толстенькую. - Глазки князя забегали.
     Монах удивился и не сразу ответил.
     - Я ее не видел,  ваше величество,  -  нашелся он,  -  но слышал, что
королевна не лишена изящной полноты.
     - Ну,  -  отозвался князь, - это я так... Вот что, приятель, - сказал
он,  помолчав, - твои странные разговоры мне понравились. Я много слышал о
красоте Ядвиги.  Я  холост и  ищу  себе  хорошую жену.  Если Ядвига станет
польской королевой,  то  такой брак мне не  противен.  Но если прослышат о
нашем разговоре,  - добавил строго Ягайла, опять вспомнив матушку, княгиню
Улиану, - кто-нибудь обязательно помешает. Ты понял меня?
     - Ваше величество!..  - Монах жадно схватил маленькую руку литовского
князя,  пахнувшую ароматной банной травой,  и поцеловал ее. - Я все понял,
ваше величество!
     - В  этом  деле  нужна  тайна,  -  повторил Ягайла.  -  Женитьба дело
деликатное в любом случае. А когда Польша хочет выйти замуж за Литву, - он
хохотнул,   -  тайна  особенно  необходима.  Слово  вылетает  воробьем,  а
возвращается орлом, - закончил он назидательно.
     Опять кто-то стукнул в дверь и раздались приглушенные голоса.
     - Отвори, - строго сказал Ягайла.
     Одноглазый монах с низким поклоном исполнил приказание и сразу исчез.
     В  опочивальню вошли  оружничий Брудено  с  кувшином,  главный ловчий
Симеон Крапива и несколько ближних бояр.
     В  голове  великого князя  крепко засела королевская корона.  Он  был
рассеян,  на вопросы главного ловчего отвечал невпопад. Бояре с удивлением
переглядывались.


                          Глава двадцать седьмая

                      ВОСПРЕЩАЕТСЯ БОГОХУЛЬСТВОВАТЬ,
                ПОМИНАТЬ ДЬЯВОЛА И СПАТЬ ВО ВРЕМЯ МОЛИТВЫ

     Андрейша сидел  у  едва  тлеющего камина в  корчме <Веселая селедка>,
погрузившись в  задумчивость.  Огонь медленно поедал сухой хворост,  скупо
освещая  стены  корчмы  с  торчащими  деревянными  костылями,  на  которых
посетители развешивали свою одежду. Сейчас костыли пустовали, кроме одного
- с  плащом Андрейши.  Время было раннее,  гостей еще  не  было.  Хозяйка,
рослая худощавая старуха,  надоедливо стучала чем-то  на  кухне  и  громко
ругала служанку. Из приоткрытой двери несло смрадом от жарившейся рыбы.
     День был  пасмурный.  С моря дул пронзительный северо-западный ветер.
На реке,  задрав хвост,  сидели чайки.  У  деревянной  пристани  скрипели,
покачиваясь,  несколько  рыбачьих  судов.  В  узкую  щель  окна  виднелись
кирпичные стены Мемельского замка.  Андрейша два  дня  назад  вернулся  из
Паланги...  Он  без  труда  нашел  на  горе  у  моря старинный храм богини
Прауримы.  Но храм был покинут  вайделотками,  статуя  богини  исчезла,  и
священный  огонь  погас.  Андрейше и здесь помог жреческий жезл.  Когда он
показал зеленую рогульку пожилому литовскому  рыбаку,  тот  привел  его  к
новому храму,  построенному в чаще непролазного леса,  на берегу маленькой
речушки. В старом храме стало опасно, могли нагрянуть рыцари. От Мемеля до
Гредуна  их  единственная  дорога  к  ливонским  собратьям  тонкой  ниткой
проходила по самому берегу моря.
     Андрейша увидел  Бируту,  красивую и  печальную.  Она  узнала  своего
спасителя и приняла юношу, словно сына. Рассказывая о Людмиле, которую она
успела полюбить, Бирута заплакала.
     На  прощание  она  поцеловала  юношу.  <Буду  молить  великую  богиню
Прауриму,  -  сказала она. - Если богиня захочет, с Людмилой не произойдет
ничего плохого...>
     <За что бог так жестоко наказал мою незабудочку!  - думал Андрейша. -
Ты лучше луны, солнца и звезд и страдаешь в плену у жестоких рыцарей. Если
бы я был в Кенигсберге, уж наверно мне удалось бы облегчить твою участь, а
может быть, и вызволить из беды>.
     Его  мысли  прервала хозяйка  корчмы.  Она  поставила на  стол  миску
овсяной каши и жареную рыбу.
     - Мой  муж умер ровно год назад,  накануне дня святого Варфоломея,  -
сказала она, снова появляясь с чашей и большим оловянным кувшином в руках.
- Помяните,  юноша, бедного Ганса, выпейте пива - я не возьму с вас денег.
О-о,  мой  прилежный Ганс был отличным мастером варить двойное пиво!  -  И
женщина вытерла передником слезы.
     Андрейша посочувствовал хозяйке  и  стал  есть  без  всякого желания,
только лишь для  того,  чтобы поддержать силы.  Не  успел он  справиться с
овсяной кашей,  как в  харчевню пришли трое мужчин и  заняли стол у самого
очага.  Из разговора,  который вели гости довольно громко, Андрейша узнал,
что в реку зашел новый корабль, принадлежащий немецкому ордену, и встал на
якорь против корчмы. Когда Андрейша услышал, что когг <Черный орел> должен
сняться завтра утром в Альтштадт, он не выдержал и вмешался в разговор.
     - Я спешу в Альтштадт,  - сказал Андрейша. - Прошу взять меня на ваше
судно... Я заплачу, - добавил он, видя, что немцы молчат.
     - Кто ты? - спросил мужчина в сером орденском плаще.
     - Я русский из Новгорода, подкормщик и купец.
     Незнакомцы переглянулись.
     - У  меня умер рулевой на  пути из Риги,  -  сказал немец.  -  Вместо
покойника я могу взять тебя.  Согласен?  И не ты мне,  а я тебе заплачу за
работу.
     Андрейша не стал раздумывать.
     - Согласен, - сказал он.
     - Завтра до  восхода солнца будь на когге,  -  продолжал немец.  -  Я
шкипер <Черного орла>, - добавил он, приосанясь.
     На  вид шкипер был человек,  изрядно потрепанный жизнью,  с  бледным,
помятым  лицом  и  реденькой  полуседой  бородкой.  Он  напоминал Андрейше
пьяницу-дьячка с худого прихода.
     - А это,  -  продолжал шкипер,  -  почтенные купцы из Риги,  они тоже
спешат в Альтштадт... Где ты научился говорить по-немецки, юноша?
     - Я часто бываю в ганзейских городах.
     - Это  хорошо,  очень хорошо,  -  сказал шкипер.  -  Немецкий язык  -
хороший язык.
     Рижские  купцы  заплатили за  пиво  и  вместе  со  шкипером вышли  из
харчевни...
     Обрадованный Андрейша  обещал  поставить три  пудовые  свечи  Николаю
Мокрому...   Он  горячо  поблагодарил  защитника  мореходов  за  помощь  и
отправился  наверх,  в  маленькую  комнатушку,  пр