иятна!  Стоит сказать слово,  и  все будет так,  как ты  велел...  А
враги?  О-о,  пусть только я  стану великим магистром!  Негодный Вильгельм
Абендрот тотчас  станет комтуришкой в  малом  деревянном замке  с  десятью
рыцарями,  среди  дремучих  лесов  на  литовской границе.  Пусть  Абендрот
понюхает,  чем пахнут литовские топоры и палицы. А Курт Брукнер? - Великий
ризничий представил себе надменное лицо этого саксонского выскочки.  - Ух,
тебе-то,  голубчик,  я  найду  тепленькое местечко!  И  доносчики попы  не
страшны,  великий магистр волен  расправиться с  каждым.  Греховна или  не
греховна власть?  -  подумал он. - Дело требует одного, а слово божье учит
другому, вот и найди, где правда...> Снова в голову поползли всякие мысли.
Кто-то из великих магистров сказал,  что орден сохранит свою силу,  пока в
нем  будет  высок  бескорыстный рыцарский пыл  и  безграничное повиновение
уставу.  Послушание выше поста и  молитв.  <Ну,  а  мы?> -  спрашивал себя
Цольнер и  тяжко вздыхал.  У  многих простых братьев рыцарский пыл  совсем
испарился,  остался лишь страх перед наказанием.  А  что говорить о  самых
благочестивых и знатных?!
     Великий  ризничий,  стараясь  избавиться от  греховных  мыслей,  стал
вспоминать историю немецкого ордена.
     Сам  бог и  пресвятая дева Мария подняли так высоко простой и  бедный
монашеский орден...  Два века назад в ордене едва ли набралось два десятка
братьев,  призванных ухаживать за  больными и  ранеными.  У  четвертого по
счету магистра ордена,  Германа фон Зальца,  было всего десять рыцарей. <А
сейчас,  -  думал Цольнер, - мы обладаем многими землями и содержим больше
тысячи хорошо вооруженных рыцарей. А сколько еще наемных солдат!>
     Рядом, в смежной комнате, лежал с открытыми глазами Конрад Валленрод,
комтур из  замка Шлохау.  Он тоже не мог заснуть.  Что даст ему завтрашний
день?  Многие комтуры хотели видеть его великим магистром. Если бы он стал
великим магистром,  что  тогда?  О-о!  Конрад  Валленрод хорошо знал,  что
делать:  война, только война. Он собрал бы в кулак все силы ордена и одним
ударом покончил с Литвой.
     Комтур был высок ростом,  лыс и грузен,  храбр и искушен в боях. Вряд
ли найдется в ордене более достойный рыцарь.  Друзья любили его за прямоту
и  честность,  враги  боялись за  бешеный характер.  Но  у  рыцаря  был  и
недостаток:   он  не  скрывал  своей  неприязни  к   братьям  священникам,
презрительно называл их  попами,  дармоедами и  бездельниками.  Надежды на
избрание у него почти не было.
     Конрад Валленрод тяжело повернулся на постели, взял волосатыми руками
кувшин с вином, стоявший на скамейке у изголовья, и долго пил.
     Рыцарь слышал, как сторожевой колокол в замке ударил полночь, слышал,
как за стеной глухо кашлял великий ризничий.
     Он еще раз глотнул из кувшина и наконец заснул.
     <Орден  должен  представлять собой  армию,  находящуюся в  постоянной
готовности>, - была его последняя мысль.
     Выборы,  двадцать  третьего  великого  магистра  проходили с  обычной
торжественностью.   Приехали  магистры  Германии  и  Лифляндии,  собрались
ландкомтуры и  комтуры.  Каждый из них привез с  собой в Мариенбург самого
достойного рыцаря.  Прежде всего  братья отслужили обедню святому духу.  В
церкви священник долго и  нудно читал правила и  законы о выборах великого
магистра.  А каждый брат прочитал про себя пятнадцать раз <Отче наш>.  Все
усердно молили господа, чтобы он помог выбрать достойного.
     Наконец   орденские  вельможи  назвали  главным  выборщиком  казначея
Ульбриха Хахенбергера.
     Выборы происходили в  светлом,  просторном зале с пальмовыми сводами.
Высокие белые потолки держались на  трех мраморных восьмигранных колоннах.
Гости рассаживались на  дубовых лавках,  тянувшихся по стенам.  Иные,  что
были здесь в первый раз, разглядывали барельефы на капителях, изображавшие
три монашеские добродетели:  послушание,  чистоту и бедность;  удивлялись,
что каждое слово, произнесенное у стены, где обычно сидели великий магистр
и члены капитула,  отчетливо разносилось по залу.  А когда открывались три
небольших квадратных оконца  в  стене,  отделявшей зал  от  церкви,  звуки
органа и церковное пение наполняли комнату торжественной музыкой.
     Предстояло избрать  еще  двенадцать выборщиков.  Их  избирали  особым
порядком.  Ульбрих  Хахенбергер назвал  капеллана  замковой  церкви  брата
Николая.  Потом они с братом Николаем выбрали комтура из замка Реды. Новым
заходом,  уже  втроем,  они  выбрали комтура Ганса  фон  Вегирштете.  Так,
увеличиваясь в числе,  выборщики называли все новых и новых братьев.  Были
избраны  восемь   рыцарей,   один   брат   священник  и   четверо  братьев
неблагородного происхождения,  в серых плащах. Тринадцать избирателей дали
торжественную клятву на Евангелии, что выберут самого достойного.
     Священник брат  Николай  предложил избрать  великим  магистром рыцаря
Конрада Цольнера...
     Ударили колокола  замковой церкви.  Конрад Цольнер фон Ротенштейн под
пение братьев священников <Тебе бога  хвалим>  был  отведен  к  алтарю.  У
алтаря  временный  правитель  ордена  великий  комтур  Родингер фон Эльнер
торжественно вручил кольцо и печать великому магистру.
     Волшебное кольцо!  В  прошлом веке папа римский подарил его  великому
магистру Генриху фон Зальцу.  В чем его чудодейственная сила, почему о нем
мечтают  многие  достойные  рыцарь  ордена?  Кольцо  магистров  не  просто
красивая и  дорогая безделушка.  Надев  его  на  палец,  рыцарь немедленно
становится епископом,  князем  церкви.  Кольцо  давало ему  неограниченную
власть над судьбами остальных братьев.
     Орден состоял из  братьев рыцарей и  братьев священников,  и  они  не
пользовались равными  правами.  Только  один  человек  -  великий магистр,
епископ - мог возвести брата священника в сан, лишить его сана и наказать.
Рыцарь же во многом зависел от воли комтура орденского замка.
     Папский  подарок  делал   орден   независимым,   освобождая  его   от
вмешательства церкви...
     Цольнер торопливо надел  на  большой палец  золотое кольцо с  рубином
величиной с  желудь и  двумя алмазами.  <Пресвятая дева Мария,  -  любуясь
кольцом,   подумал  счастливый  избранник,  -  теперь  только  смерть  его
отнимет?>
     Приземистый и  широкоплечий,  словно  медведь,  он  поцеловал папское
кольцо и  печать,  поднял глаза к потолку и долго шевелил губами.  Оправив
густую,  длинную бороду,  перекрестился и  с  улыбкой стал целовать подряд
всех священников в церкви.
     В  короткой речи великий магистр свое избрание назвал приказом ордена
покорному  слуге  и  возвестил  о  расширении  привычной,  передаваемой из
поколения в поколение войны за жмудскую землю.
     Тут  же,  в  церкви,  великий комтур представил Конраду Цольнеру трех
рыцарей-телохранителей,  а замковый капеллан -  духовника,  брата Симеона,
высокого и худого попа с маленькой лысой головой.
     - Даже ты,  великий магистр,  не можешь быть пастырем самому себе,  -
сказал он с легкой усмешкой.
     Казалось,  все  шло хорошо,  но  после поцелуйного обряда спокойствие
покинуло великого магистра.  Волновался он не напрасно.  В прусских землях
началась эпидемия черной оспы, она перекидывалась из дома в дом, из города
в  город,  как  пожар в  сильный ветер.  Неумолимая болезнь скосила многих
знатных рыцарей.  Две  недели назад  от  оспы  умер  старый друг  великого
магистра -  комтур крепости Бальга -  Дитрих фон Эльнер.  А  всего три дня
назад отправился на тот свет великий маршал Руно фон Хаттенштейн.
     В  церкви среди братьев священников был  один толстенький,  бледный и
прыщеватый.  Его лицо не  давало покоя Конраду Цольнеру.  Хотелось бросить
все,  бежать к себе в спальню,  обтереть губы, лицо и все тело полотенцем,
смоченным в  уксусе.  Он  оглянулся по  сторонам,  ища  глазами дворцового
лекаря, и взгляд его снова упал на бледного попа.
     <Святая Мария, - думал великий магистр, - ведь этот толстяк, кажется,
из Кенигсбергского замка,  а  в  Натангии и Самландии болезнь свирепствует
больше  всего!>  Лицо  избранника еще  больше  вытянулось и  стало  совсем
постным. Он с трудом дождался конца церковной службы.
     Вечером собрался благочестивый капитул -  совет при великом магистре.
Великим маршалом ордена стал Конрад Валленрод, комтур замка Шлохау.
     Совсем одуревший от  свалившихся на  его  голову дел,  Конрад Цольнер
направился в свои покои отдохнуть.
     Телохранители неотступно следовали за ним.


                                  * * *

     В  числе гостей были знатные вельможи из княжества Яноша Мазовецкого.
Рыцари и  прелаты приехали на  орденские торжества,  чтобы  своими глазами
увидеть нового великого магистра,  преподнести ему подарки,  послушать,  о
чем  говорят немцы.  Среди мазовшан был сын Кейстута князь Витовт с  женой
Анной  и  двумя ближними боярами.  Он  нашел убежище у  Януша Мазовецкого,
княжившего в Черске.
     Недавно Витовт чудом спасся от смерти,  убежав из крепости,  куда был
заточен своим двоюродным братом Ягайлой. В Мариенбурге Витовт скрывал свое
имя. Он был небольшого роста, без бороды и усов. Ходил в длинном кафтане с
рыцарским поясом,  в  бархатной шапке и  с  золотыми шпорами.  Зная хорошо
немецкий язык,  он  хотел  кое-что  выведать себе  на  пользу в  орденской
столице.
     Ночью Витовт почти не спал,  его тревожили мысли о недавних днях.  Он
вспомнил покойного отца, свой побег из Кревского замка. Его верная супруга
княгиня Анна,  просыпаясь ночью,  видела открытые глаза мужа и нахмуренный
лоб. Она знала, какие мысли его тревожат, и ни о чем не спрашивала.
     <Князь Януш  оказался честным человеком,  -  думал  Витовт,  -  в  ту
страшную ночь,  когда мы с  женой прискакали в Черский замок,  без друзей,
без слуг, он радушно принял нас... Я рассказал о проклятом Ягайле... <Твое
дело правое,  -  успокоил князь Януш, - я помогу тебе отомстить. Вернешься
от крестоносцев, и мы все решим>.
     С  утра  мазовшане  осматривали  хозяйственные дворы  Мариенбургского
замка,  удивлялись и ахали. Гостей поразили огромные конюшни, рассчитанные
на сотни лошадей,  большие запасы хлеба в амбарах,  множество всевозможных
мастерских.
     Гостей  сопровождали рыцари,  приставленные комтуром  замка:  Гедемин
Рабе и Генрих Цвеен.
     День выпал хмурый. Осеннее бледное солнце только изредка показывалось
в  облаках.  Воды  Ногата потемнели,  налетевший ветер рябил речную гладь.
Рыцари  и  прелаты  отворачивались от  пыли,  поднятой на  дороге  ветром,
закрывали глаза и ругались.
     За  кузницами князь  увидел дощатый забор,  огородивший клочок земли,
похожий на  загон  для  овец.  За  забором толпились сотни  четыре молодых
женщин,  многие были с  грудными детьми.  Босые,  едва прикрытые кое-каким
тряпьем, они заглядывали в щели.
     Витовт, разговаривая со своими боярами, проезжал мимо ограды. Одна из
женщин услышала литовскую речь и узнала князя.
     - Спаси нас,  князь!  - выкрикнула она. - Немецкие рыцари сожгли наше
селение, а нас насильно пригнали сюда...
     - Рыцари бесчестят нас,  беззащитных!  -  завопила другая,  с тяжелой
грудью и толстыми ногами. - Они хотят выкуп за нас, за детей наших. Но где
мужья и отцы?! Горе нам!
     - Нас продадут в неволю в дальние страны!..
     Из-за ограды послышались плач и причитания.
     Витовт  подъехал вплотную к  загону.  Его  взгляд упал  на  маленькую
девочку, игравшую с тряпичной куклой.
     - Откуда вы? - спросил он, оглядывая зоркими глазами пленных.
     - Из-под Трок,  - сказала молодая пленница с ребенком на руках. - Два
месяца  прошло с  тех  пор,  как  нас  схватили немцы.  Они  напали ночью,
перебили мужчин...
     Витовт спрыгнул с коня и в бешенстве стал расшатывать колья.
     - Что ты, князь! - удерживая Витовта за рукав, зашептал боярин Дылба.
- Торопливость - враг разума, силой здесь не возьмешь.
     - Сколько денег у нас в кошеле? - тоже шепотом спросил Витовт.
     - Денег почти нет, князь, - пятясь, ответил боярин.
     - Вернись в  замок,  боярин Дылба,  спроси у комтура,  какой он выкуп
хочет за пленных литовок. Если наших денег не хватит, проси под мое слово.
     - Спасибо, князь, спасибо! - заголосили пленницы.
     Витовт,  нетерпеливо притопывая ногой,  смотрел на  ворота замка.  Он
боялся,  что немцы не  поверят в  долг и  оставят у  себя женщин.  Но  все
обошлось благополучно, боярин Дылба вскоре прибежал обратно.
     - Князь!  Комтур сказал, что под твое слово отпустит женщин. Чтобы не
было им обиды, он назначил охрану до самой границы.
     Следом  за  боярином пришел полубрат в  сером  плаще  и  топором сбил
запоры на воротах загона.
     Пленницы с радостными криками бросились к Витовту. Многие упали перед
ним на колени,  подносили к  нему своих детей и  со слезами благодарили за
спасение.
     Витовт и сам чуть не заплакал.
     В  это  самое время два бородатых орденских рыцаря подошли к  ограде.
Оба в кольчугах, перепоясанные мечами.
     - Что  за  шум  подняли эти  коровы?  -  сказал  рыцарь  постарше,  с
курчавыми волосами. - Эй вы, заткните глотку!
     - Мы теперь свободны и не хотим вас знать!  -  не скрывая отвращения,
сказала женщина с тяжелой грудью и толстыми ногами. - Скоро мы будем дома,
нас освободил князь.
     - Ваш князь, - с презрением ответил рыцарь, - язычник, экая невидаль!
Этим  летом,  клянусь святой девой,  я  приведу в  замок  вашего князя  на
веревке.
     Отстранив женщин, Витовт шагнул к рыцарям. Он чувствовал удары крови,
бившие в затылок.
     - Ты не приведешь меня на веревке!  -  сказал он,  выхватывая меч.  -
Молись! - И Витовт хватил рыцаря плашмя по шлему.
     Крестоносец с  проклятием поднял  боевой  топор.  И  не  миновать  бы
кровавой сечи,  но,  к счастью,  Генрих Цвеен вовремя перехватил княжескую
руку, а Гедемин Рабе оттолкнул курчавого рыцаря.
     - Благородный рыцарь,  вложи меч  в  ножны,  -  сказал Витовту Генрих
Цвеен. - Ты наш гость. Оскорбивший тебя брат будет строго наказан.
     - Хорошо,  -  с трудом произнес Витовт, - пусть будет так. Я скрещу с
ним меч в другое время.
     Вскочив на коня, он присоединился к мазовским вельможам.
     За  хлебными  амбарами,   на  берегу  реки,   стучали  топоры.  Сотни
невольников-славян строили ристалище для  рыцарских поединков.  Помост для
великого магистра и  благочестивого капитула был  готов.  Рабы заканчивали
забор и скамьи для почетных гостей.
     Завтра  рано  утром  для  увеселения приглашенных начнутся  рыцарские
боевые игры.
     Остановив коня  у  восточных ворот  ристалища,  Витовт долго  молчал,
устремив взор на  синие зубцы далекого леса.  Он  все  еще  не  мог забыть
пленных женщин.
     - Скажи,  боярин Дылба,  -  вдруг  произнес он,  -  разве не  спросил
великий комтур, под чье слово он должен отпустить женщин?
     - Нет,  князь,  не спросил, - ответил боярин. - Я и сам думал, почему
не спросил, да ничего не придумал.


                               Глава третья

                     НА ЯНТАРНОМ БЕРЕГУ ГОРЯТ КОСТРЫ

     Глухой  ночью  лодья  <Петр  из  Новгорода>  медленно  приближалась к
песчаным  берегам  Жемайтии.  На  желтоватой замшевой  коже  единственного
паруса,   оставленного  на  мачтах,  темнели  изображения  двух  медведей,
поднявшихся на задние лапы. На палубе не было видно огней.
     Люди в темноте готовили к спуску большой карбас для вывоза товаров на
берег,  отвязывали якорь,  прощупывали руками якорный канат. На носу лодьи
широкоплечий мореход Анцифер Туголук бросал в  море  грузило и  выкрикивал
глубину.
     Кормщик Алексей Копыто,  ухватив в  кулак  небольшую бородку,  упрямо
торчавшую вперед,  напряженно вглядывался в темноту.  Дружинники жались от
ночного холода,  а  он  взмок,  рубашка прилипла к  телу.  В  этих  местах
ошибиться нельзя -  пропадешь.  Больше ста  лет  пытаются рыцари захватить
Жемайтию,  но  все еще огромным клином она выпирает до самого моря.  Здесь
выход к  морю,  здесь Паланга и священный храм богини Прауримы.  Капелланы
орденских церквей молят бога о победе. Его святейшество папа благословляет
крестовые походы,  и  тысячи рыцарей и  наемных солдат находят свою смерть
среди литовских болот и лесов. А победы все нет.
     Впереди  что-то  мелькнуло.   Кормщик  протер  глаза.   Нет,  ему  не
померещилось:  три красноватые точки. Это костры на берегу, условный знак.
Он перекрестился и вздохнул с облегчением.
     - Костры видишь,  Андрейша? - спросил Алексей Копыто. - Левее смотри,
- и вытер шапкой запотевшую лысину.
     - Вижу!  -  радостно вскрикнул рулевой. - Два костра вместе, а третий
чуть левее.
     - Вот и держи на них, теперь немного осталось.
     Мореход  повернул  руль.  За  бортом  зашумела вода,  лодья  изменила
направление.
     Кормщик  Копыто  опять  умолк.   Он  присматривался,   прислушивался,
принюхивался,  словно зверь,  выслеживающий добычу. В темноте чуть заметно
сверкали огоньки костров.  Шелестел прибой,  с  берега доносился смолистый
запах дыма. Где-то далеко пролаяла собака.
     Плавно покачиваясь на волне,  лодья продолжала двигаться к невидимому
берегу.
     Путь мореходов был  труден.  Он  начался от  стен Ладожской крепости,
могучей русской твердыни на  Волхове.  Погоды выдались грозные,  весь путь
море шумело и  бурлило.  Встречные ветры изорвали на  лодье большой парус,
волной смыло за борт несколько бочек солонины, умер дружинник Сухой Нос...
     - Отдавай  якорь,   ребята,   тихо.  Смотри,  чтоб  не  бултыхнул,  -
вполголоса распоряжался Алексей Копыто, появившись на носу лодьи.
     Якорь тихо ушел в воду.  Зацепившись острой якорной лапой за песчаное
дно, лодья остановилась.
     Трудности,  казалось,  остались позади, но морщины на лбу кормщика не
разошлись. Ухватив, по привычке, бороду в кулак, он по-прежнему не спускал
глаз ни с берега, ни с моря. Наконец его чуткое ухо уловило тихие всплески
воды.  Вглядываясь в темноту, он до боли сжал руками поручень. Поднявшийся
с  берега ветер стал  разносить плотные облака,  нависавшие над  морем,  в
просветах показалась луна.  В  бледном  свете  возникла  большая,  длинная
лодка,  идущая на  веслах.  На  ней то  показывали,  то  прятали зажженный
фонарь.  Это условный знак -  свои.  У  кормщика сразу отлегло от  сердца.
Лодка бесшумно прислонилась к  борту <Петра из Новгорода>.  Два палангских
кунигаса проворно поднялись на палубу.
     Бояре были в меховых высоких шапках,  в дорогих кафтанах, с короткими
мечами у  пояса.  Боярин Васса,  худой,  с  ввалившимися щеками и  бледным
лицом, и боярин Видимунд, с золотой цепью на груди, обросший седой бородой
по самые глаза. Старик держал в руках длинный посох с бронзовым петухом на
верхнем конце.
     Видимунд подошел к кормщику и обнял его.
     - Ты привез нам оружие, Алекса? - спросил он.
     - Как договорились,  боярин,  -  ответил кормщик, - мечи, наконечники
копий и ножи. Кольчуги и шлемы тоже лежат в трюме.
     - Спасибо тебе, Алекса, - ответил боярин Видимунд, - ты привез оружие
как раз вовремя.  Мы два раза по пять дней ждем тебя,  Алекса, каждую ночь
зажигаем костры. Мои люди стерегли лодью по всему берегу.
     Дружинники вытащили из трюма тяжелую связку длинных мечей и несколько
кольчуг. Веревка не выдержала тяжести и разорвалась, мечи с грозным звоном
рассыпались по палубе.
     Глаза старика заблестели. С радостным воплем он бросился к оружию.
     - Пойди сюда, Васса! - крикнул он своему спутнику.
     Подняв с  палубы меч,  старик с  неожиданной силой и проворством стал
рассекать им  воздух.  А  Васса  молча схватил стальную кольчугу и  быстро
натянул на себя. Его бледное лицо покрылось румянцем.
     Увидев  в  трюме  много  оружия  и  боевых  доспехов,  Видимунд опять
бросился обнимать кормщика.
     Отважной Жемайтии приходилось воевать с открытой грудью,  дубинками и
бронзовыми мечами против закованных в броню и хорошо вооруженных рыцарей.
     - Латинский